Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[08-05-01]
Атлантический дневникАвтор и ведущий Алексей Цветков Слишком долгая жизньДавным-давно, кажется в последнем классе школы, я довольно успешно изображал из себя вундеркинда и в результате сумел получить абонемент в областной научной библиотеке. Там я впервые познакомился с любопытным и мимолетным литературным жанром: книгами со специальным грифом "Для научных библиотек". Объясню для тех, чья память не восходит к седой старине: это были переводы западных авторов, которых советская власть считала слишком подрывными для массовых тиражей, но к которым полагала возможным допустить некоторых идеологически зрелых и морально безупречных людей, то есть доцентов марксизма. Не знаю, сколько всего книг вышло в этой серии - думаю, что не больше десятка. Но меня особенно тогда поразила "История западной философии" Бертрана Рассела. До тех пор мое знакомство с этим непростым предметом ограничивалось философским словарем Юдина и Розенталя, памятником тоталитарной критической мысли, где философы разделялись на две группы: "ярых врагов" и "непримиримых противников". На первых автоматически опрокидывался ушат помоев, а вторым отпускались комплименты, причем самые восторженные приберегались для членов политбюро, которые все до единого были причислены к классикам диалектики. На этом до боли черно-белом фоне книга Рассела была настоящим откровением: я впервые понял, что взгляды, отличные от твоих собственных, тоже могут заслуживать внимания, и что диалог - более достойный философский метод, чем площадная брань. Рассел был моим первым путеводителем не только по западной философии, но и по западу вообще. Он стал для меня чем-то вроде духовного Санкт-Петербурга, окном в Европу, и благодарность я сохранил навсегда. Но юношеское преклонение с годами изгладилось, потому что гений на поверку оказался всего лишь человеком - одним из нас. В прошлом году профессор Саутгемптонского университета в Великобритании Рэй Манк выпустил второй том фундаментальной биографии под названием "Бертран Рассел: призрак безумия", посвященный второй половине жизни выдающегося математика и философа - можно сказать второй половине столетия, ибо Рассел прожил 98 лет. И если первый том был встречен критикой весьма настороженно, то второй - уже открыто враждебно. Многие усматривают в этой книге просто карикатуру. На этом фоне рецензия Томаса Нейгела, опубликованная в американском журнале New Republic, выглядит довольно мягкой, но ее общий смысл все-таки можно свести к короткой формуле: не понял и не оценил. Лорд Бертран Рассел, унаследовавший после смерти брата аристократический титул эрла, родился в 1872 году в семье с богатыми общественно-политическими традициями. Закончив колледж "Тринити" Кембриджского университета, он очень скоро приобрел себе репутацию одного из ведущих математиков и философов своего времени. В фундаментальном труде "Основы математики", написанном совместно с британским математиком и философом Альфредом Нортом Уайтхедом, он выделил и изложил логическую структуру математики. Параллельно Рассел разработал систему так называемой "аналитической философии", которая, пусть уже и не в его исполнении, стала одним из ведущих направлений философии XX века. Перечисленного с лихвой достаточно, чтобы отвести Бертрану Расселу одно из первых мест в пантеоне современной мысли, и если условно представить себе, что его жизнь по несчастному стечению обстоятельств оборвалась бы на половине столетия, место все равно остается за ним. Дело в том, что вторая половина жизни Рассела была в гораздо большей степени посвящена общественной деятельности, и именно эта деятельность оценивается многими весьма неоднозначно. Вот, например, как полемизирует с Рэем Манком Томас Нейгел. "Это была невероятно самобытная фигура - один из основателей математической логики, аналитической философии и философии языка, логико-метафизический провидец типа Лейбница, блестяще владевший наукой и математикой своего времени. Но он потратил значительную часть своего времени на то, чтобы излагать своим собратьям комплекс идей относительно пола, любви, счастья, религии, общественной организации, ответственности перед обществом, образования, войны и мира - на труды, которые занимали его все больше во второй половине его жизни... Он был бесстрашен, и хотя его суждения были временами поразительно ошибочными, в целом, для человека, беспрестанно рассуждавшего о таком множестве предметов, его послужной список неплох. Он исповедовал разум, и за это над ним легко насмехаться, принимая во внимание те темные силы в мире, против зла которых он боролся. Манк приводит замечание [экономиста Мэйнарда] Кейнса о том, что Рассел непоследовательно полагал причиной всех бед мира неразумность, и считал, что от них можно избавиться, просто ведя себя разумно... И тем не менее, неустанные попытки Рассела воплощать в себе голос разума были благородным выбором". Нейгел, выступающий здесь в роли защитника Рассела и явно сочувствующий многим из его прогрессивных начинаний, не в состоянии, тем не менее, защищать его безоговорочно, и именно здесь пролегает трещина, в которую, по мнению многих, может проскользнуть океанский лайнер. Кто же такой был лорд Рассел, трибун прогресса и разума? Еще в эпоху самой интенсивной научной деятельности Рассел продемонстрировал темперамент политического активиста. В частности, он с энтузиазмом поддерживал движение за предоставление женщинам права голоса. В канун Первой Мировой войны, возмущенный захлестнувшей Европу волной шовинизма и предвидя трагические последствия для цивилизации, Рассел призывал соотечественников не повиноваться всеобщей воинской повинности. За это, не в последний раз в своей жизни, он оказался за решеткой и был уволен из Кембриджского университета. Такой принципиальностью можно восхищаться, хотя согласиться с ней даже сегодня нелегко. Но оказалось, что эта нелюбовь к войне может зайти еще дальше: в тридцатые годы, перед лицом нацистской угрозы, Бертран Рассел выступал за полное и одностороннее разоружение Великобритании, мотивируя это тем, что Гитлеру должно стать стыдно перед лицом такой благонамеренности и миролюбия, и он не начнет войны. С подобными идеями некоторые попадают не в пантеон, а по вполне медицинскому адресу. В 1920 году, в поисках прогрессивной утопии, Рассел посетил большевистскую Россию. Здесь надо отдать ему должное: в отличие от множества других очарованных странников он не дал себя провести и хорошо понял реальную цену идеям Ленина и Сталина в действии. В дальнейшем, однако, это не удержало его от таких жестов, как обращение к СССР в период вьетнамской войны с просьбой прямо вмешаться в конфликт на стороне Вьетнама - несмотря на тот очевидный факт, что такое вмешательство почти неминуемо привело бы к ядерной войне. Спасение мира от ядерной гибели было в числе любимых занятий благородного лорда, одного из основателей известного Пагуошского мирного движения. Тем не менее, как показывает его частная переписка, одно время он крепко надеялся, что американцы все-таки начнут такую войну и уничтожат Советский Союз, эту чуму цивилизации. Эти эпизоды - всего лишь небольшая часть "попыток воплощать голос разума", о которых говорит Томас Нейгел, и к списку которых у меня еще будет повод добавить. И если именно такова тропа, которую избирает себе великий разум, невольно начинаешь взвешивать аргументы в пользу неразумия. Известен эпизод, когда Людвиг Витгенштейн, еще один из кембриджских гигантов мысли того времени, недоуменно спросил у Рассела, почему он все время выступает за мир и свободу. Рассел, со свойственным ему остроумием, спросил в ответ, неужели он должен создавать всемирную организацию в поддержку войны и рабства? "Да уж скорее так", ответил Витгенштейн, "скорее так". Витгенштейн был известен подобными мрачными остротами, но в адрес благонамеренного Рассела злобная реплика прозвучала неожиданной правдой. Иммануил Кант предложил в свое время простой и, как ему казалось, эффективный способ лечения душевнобольных: такого пациента надо просто на некоторое время оставить один на один с философом, и он непременно исцелится. Кант, верный сын эпохи просвещения, отождествлял душу с разумом. Поскольку болезни разума - это заблуждения, их следует лечить аргументами. Кант заслуживает нашего снисхождения: в конце концов, он жил задолго до Фрейда и до психологии вообще, он не имел представления о том, что разум - это лишь поверхность души, надводная часть айсберга, и что его метод метафизической психотерапии скорее сведет с ума самого философа, чем исцелит шизофреника. Наивность Бертрана Рассела намного глубже, а оправданий у него меньше: он ведь пытался применить метод Канта ко всей цивилизации целиком. Во многом Рассел был сыном своего времени и места, и его заблуждения разделяли некоторые из современников. Хорошим примером может послужить уже упомянутый Мэйнард Кейнс, подтрунивавший над преклонением Рассела перед разумом. Кейнс, выдающийся экономист, разработал теорию правительственного вмешательства в капиталистическую экономику в кризисные периоды. Этот метод сегодня универсально признан, в том числе и большинством оппонентов Кейнса, но он, к сожалению, не слишком хорошо работает. Беда, по-видимому, в том, что Кейнс, говоря о правительстве, имел перед глазами Британскую империю своего времени: он полагал, что политики могут быть глупыми, чему видел массу примеров, и в этом случае их надо разубеждать философским аргументом, но ему и в голову не приходило, что политики могут быть просто коррумпированными. Люди, хорошо знавшие Кейнса, утверждают, что поживи он еще десяток лет, он непременно внес бы в свою теорию необходимые поправки. Рассел пережил Кейнса на четверть столетия. Бертран Рассел был исключительно щедрым человеком, может быть безрассудно щедрым: свое небольшое состояние он целиком роздал, в том числе на такие безусловно благие нужды, как поддержка поэта Томаса Элиота и Лондонской школы экономики. Когда встал вопрос, на что жить, Рассел взялся за перо и стал писать популярные книги на самые различные темы. За эту писательскую деятельность он был в 1950 году удостоен Нобелевской премии по литературе, и надо признать, что некоторые из этих книг замечательны - в том числе уже упомянутая мной "История западной философии". Но нередко это были обычные проповеди с кафедры разума, без которых мы сегодня легко обходимся - бесчисленные брошюры и памфлеты из серии "что такое хорошо и что такое плохо". Брошюра "Почему я не христианин", опубликованная и в СССР, объясняет, что верить в Бога неразумно - Расселу не могло прийти в голову, что у людей бывают иные мотивы кроме разума. В 1929 году он опубликовал книгу "Брак и мораль" с изложением весьма свободных и гуманных мнений по этой проблеме, многие из которых сегодня стали общим местом. Между тем, длинная история семейных мытарств самого Рассела может послужить уничтожающим трагикомическим комментарием к этой книге: бесконечные влюбленности и разочарования, браки и разводы, жены, дети, любовницы, дети любовниц и дети любовников жен. Так и хочется порекомендовать доброму доктору прежде хорошо испытать свои пилюли на себе. Одну из таких побочных дочерей, Харриет, Рассел первоначально признал, но затем, поссорившись с ее матерью, долго и хлопотливо исключал из переписи аристократических родов. Это ли торжество разума? "Я хочу предложить благосклонному вниманию читателя", пишет Рассел со своим дежурным остроумием, "принцип, который, я опасаюсь, может показаться чудовищно парадоксальным и подрывным. Этот принцип можно сформулировать следующим образом: не следует верить в утверждение, если нет никаких оснований полагать, что оно верно". От такой абсурдной теоремы легко отмахнуться одной фразой: вот женщина, которую я люблю, она красивее и умнее всех на свете - попробуй, опровергни! Шестидесятые годы, последнее десятилетие жизни Рассела, стали для него временем самого тяжкого испытания, можно сказать позора. В это время он подпал под влияние радикального американского студента Ральфа Шонмена, который ненавидел Америку и преклонялся перед Кубой и Вьетнамом. Рассел практически перешел на эти сумасбродные позиции, призывая вместе с Шонменом разжечь множество Вьетнамов, чтобы уничтожить ненавистного империалистического монстра. Вот как описывает эти мрачные годы Томас Нейгел, не забывая в то же время о своем споре с Рэем Манком. "Стали появляться заявления и письма с подписью Рассела, чей тяжелый стиль демонстрировал, что они написаны не им (что впоследствии признали и он, и Шонмен): "Весть, которую Куба посылает народам мира - это абсолютная решимость в борьбе против превосходящих сил за освобождение от жестокого иностранного господства и хищнической экономической эксплуатации". Рассел даже направил телеграмму Косыгину с призывом "предоставить часть военно-воздушных сил Советского Союза в распоряжение вьетнамцев". Манк не находит оснований полагать, что Рассел не понимал и не одобрял того, что он подписывал, но эта проблема вовсе не так проста". Что же касается самого Нейгела, то он считает очевидным, что Рассел, которому уже стукнуло девяносто, не вполне отвечал тогда за свои поступки. Такой аргумент звучал бы намного убедительнее, если бы эти поступки заметно противоречили характеру Бертрана Рассела - мы поверили бы, что Толстой выжил из ума, если бы он стал пороть крестьян и призывать к войне с Германией. Кроме того, мемуары Рассела, написанные в эти годы, свидетельствуют о завидной ясности ума. В конечном счете, с помощью своей жены Эдит, Рассел сумел избавиться от влияния Шонмена и вычеркнуть его из своего завещания - но не раньше, чем тот оприходовал существенные суммы на свои прогрессивные труды. Через два года Бертран Рассел умер, прожив целое столетие, преподав этому столетию массу нравоучительных уроков и ничему, в свою очередь, у него не научившись. В своей вечной погоне за разумными объяснениями Рассел пришел к выводу, что нацизм был порождением немецкого романтизма, победой иррационального. Он фактически отождествил добро с разумом, а зло - с его противоположностью. Незачем быть одним из ярчайших умов столетия, чтобы понять, что это далеко не всегда так, и даже как правило не так. Гитлер, как это ни дико звучит по-русски, действительно был романтиком, но это вовсе не значит, что его действия не были рациональными. Легко показать, что именно романтические заблуждения мешали ему трезво оценивать ситуацию и добиться мирового господства. А если бы Рассел перевел взгляд чуть дальше на восток, он мог бы увидеть храм разума, воздвигаемый на костях миллионов. Впрочем, он его и так видел, но это не мешало ему строить логические фантомы. Томас Нейгел пытается нас убедить, что труды Бертрана Рассела на благо общества в целом дают положительный баланс, что пользы от него, несмотря на все очевидные глупости, было больше, чем вреда. В этом он сходится с самим Расселом, который, оценивая на склоне лет собственную жизнь, не колеблясь соглашался прожить ее заново. Но на мой взгляд, вся эта лихорадочная борьба за мир и справедливость дает новым поколениям лишь пример тщеславия и опрометчивости, готовности пуститься на переделку мира, вооружившись простым силлогизмом, без тени истинной мудрости. Многие из нас сегодня убеждены, что бросаться на полицейские заслоны и ночевать в участке за разбитую из гуманистических соображений витрину универмага неизмеримо благороднее, чем кропотливо взвешивать бесконечные "за" и "против". По традиции, уходящей корнями в тысячелетия, мы до сих пор считаем мудрость почти неотъемлемым атрибутом старости. Эта идея - пережиток родовой организации общества, кое-где еще сохранившийся в форме почитания старейшин. Родовая организация возникла и развивалась в дописьменные времена, когда все знания, какими располагало человеческое общество, размещались в головах самих людей, и чем старше были эти люди, чем больше они повидали на своем веку, тем шире была их личная "база данных". Они могли пользоваться этой базой даже в отсутствие особой остроты ума, выполняя роль своеобразных ходячих справочников, и когда молодое поколение сталкивалось с неожиданной ситуацией, оно инстинктивно прибегало к помощи стариков, которые были знатоками прецедентов. Сегодня эта модель уже не работает, потому что самая захудалая энциклопедия знает больше, чем самый дряхлый пенсионер, но мы по-прежнему верны вековому предрассудку. Мы верим, что изначально умный человек, прожив долгую жизнь, приобретает некое дополнительное драгоценное качество, в котором отказано молодежи. Трудно, однако, припомнить более долгую жизнь и более проницательный ум, чем у Бертрана Рассела, и его пример опровергает это заблуждение. Определить истинную мудрость нелегко, но нет никакого сомнения, что это не математика, и даже не аналитическая философия. Скорее всего, это осознание неизбежных пределов рассудка, вечной тьмы за горизонтом, которая требует смирения. Тем, кто не видит этой тьмы из-за блеска собственного интеллекта, долгая жизнь не впрок. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
