Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[16-09-03]
Атлантический дневникОбвинение и оправданиеАвтор и ведущий Алексей Цветков
У каждого из нас есть свой скелет в шкафу, сор в избе - или, если прибегнуть к менее стертой идиоме, "чемодан компромата" на самого себя. Спрос на эти темные секреты за пределами узкого круга знакомых возникает лишь тогда, когда мы приобретаем социальный вес и репутацию, а вместе с ними оппонентов и неприятелей, падких на такой продукт. Пока мы живы, мы сами храним свои тайны и выступаем адвокатами в свою пользу, но посмертная репутация от нас уже не зависит - это суд истории. Чем выше репутация - тем строже спрос. По словам известного британского писателя Джорджа Оруэлла, "святые должны считаться виновными, пока они не докажут свою невиновность". Как правило, святость - качество посмертное, и Оруэлл имеет здесь в виду основателя современного индийского государства Мохандаса Ганди, павшего от пули убийцы. Многие канонические святые имеют темные пятна на своем прошлом, хотя окончательный баланс их реабилитирует: апостол Петр трижды за ночь предал учителя, а Павел участвовал в побиении камнями одного из первых проповедников христианства. Сегодня, однако, речь пойдет как раз о самом Джордже Оруэлле. Оруэлл, конечно, не имеет ореола святости в том смысле, в каком традиция наделила им Петра и Павла, и, в отличие от Ганди, он меньше всего стремился впасть в подобный образ. Помимо всего прочего, он был атеистом. Тем не менее, независимо от его желания, посмертная слава Оруэлла приобрела некий оттенок святости и жертвенности, знакомый нам ближе по репутации академика Андрея Сахарова, и это особенно очевидно в год его столетнего юбилея. В глазах многих из нас он - не только замечательный писатель, автор романов-предостережений, но и самоотверженный борец с тоталитарным гнетом, не пощадивший собственной жизни на этом поприще - рыцарь без страха и упрека. Тем не менее, упреки были и есть, в том числе и очень серьезные. И я не имею здесь в виду нападки его соратников по левому движению за то, что он якобы вынес из избы пресловутый сор и скомпрометировал идеал критикой реальности. Обвинение, о котором сегодня пойдет речь, гораздо тяжелее и вполне документировано. В свое время Оруэлл представил в одно из британских правительственных ведомств список политических и культурных деятелей, которые, по его мнению, сочувствовали коммунизму, были тайными членами компартии или даже советскими шпионами. Фактически, Оруэлла обвиняют в доносе. На протяжении многих лет этот так называемый "список Оруэлла" был официально засекречен, и поэтому обвинения строились большей частью на домыслах. Но в прошлом году скончалась женщина, для которой писатель составил этот документ, и ее дочь, обнаружив в архиве матери копию, передала ее британскому историку Тимоти Гартону Эшу. Эш, в свою очередь, обратился к министру иностранных дел Джеку Стро с просьбой рассекретить список, поскольку он перестал быть тайной, и эта просьба была удовлетворена. В последнем номере американского журнала New York Review of Books опубликована статья Эша с результатами его исследований и заключениями, которая так и называется - "Список Оруэлла". В 1949 году Оруэлла посетила молодая женщина, в которую он был влюблен - красивая и обаятельная Силия Керуан, сестра-близнец Мамейн, жены друга Оруэлла Артура Кёстлера, тоже известного писателя-антикоммуниста. К этому времени она поступила на работу в только что организованный отдел информационных исследований министерства иностранных дел, в функции которого, в числе прочего, входила антикоммунистическая пропаганда. Силия предложила Оруэллу сотрудничество и поинтересовалась, кого еще можно привлечь к этой работе. Сам Оруэлл отказался от сотрудничества из-за болезни, но через некоторое время он послал ей список имен известных деятелей культуры и политики, которым, по его мнению, не следовало поручать подобную работу из-за их прокоммунистических симпатий. На листе, разлинованном на три графы, "имя", "работа" и "замечания", стоят имена 135 человек, 10 из которых зачеркнуты, в том числе имена людей, весьма известных в Великобритании, а то и во всем мире. Против имен Чарли Чаплина, писателя Джонатана Пристли и актера Майкла Редгрейва проставлены вопросительные знаки - Оруэлл сомневался в том, действительно ли они тайные коммунисты или, как тогда выражались, просто "попутчики". Московский корреспондент New York Times Уолтер Дуранти и историк Айзек Дойчер отнесены к симпатизирующим. Из записной книжки Оруэлла, которую Тимоти Гартону Эшу тоже удалось получить, видно, какое серьезное внимание он уделял каждому имени: историк Алан Тэйлор, первоначально внесенный в список, вычеркнут, поскольку выступил с антикоммунистических позиций на Вроцлавской конференции; то же самое американский писатель Эптон Синклер, осудивший переворот в Чехословакии. Надо сказать, что это было время интенсивного пересмотра взглядов в связи с началом холодной войны и вызывающим поведениемя Советского Союза в Восточной Европе и других регионах. Некоторые из тех, кто так или иначе упомянут либо в списке, либо в записной книжке, очень скоро заявили о своем разрыве с коммунизмом в нашумевшем сборнике "Поверженный бог", но Оруэлл еще не мог об этом знать. Так или иначе, сам по себе поступок налицо, и Оруэлл вовсе не заблуждался и не полагал, что всего лишь оказывает услугу обожаемой женщине - их переписка не оставляет сомнений в том, что он хорошо знал, что делал. С тех пор его многократно обвиняли в доносительстве и в моральном эквиваленте американского "маккартизма", антикоммунистической охоты на ведьм. Однако прежде, чем правильно оценить текст, считает Тимоти Гартон Эш, надо присмотреться к контексту.
Все это можно было бы назвать "смягчающими обстоятельствами" - при непременном условии, что мы уверены в необходимости такого смягчения, что речь все-таки идет о вероятном преступлении. Все эти факторы, и личные, и социальные, следует отнести к числу субъективных - они могут побудить симпатизирующего наблюдателя к пониманию и прощению, но, опять же, при условии, что у нас есть что прощать Джорджу Оруэллу. Для того, чтобы оценить его поступок объективно, надо во-первых оценить вес выдвигаемых им, пусть и неофициально, обвинений, и во-вторых, взглянуть на соизмеримость последствий с предполагаемыми проступками. Русское слово "донос" замечательно тем, что содержит внутри себя и обвинение, и приговор - трудно себе представить донос в хорошем смысле, донос, так сказать, с человеческим лицом. Соответственно, негласный моральный кодекс, по крайней мере в тех кругах, где мне довелось вращаться, трактует донос в терминах, близких к абсолютным - донос нельзя оправдать практически никакими обстоятельствами, а уж если без него не обойтись, лучше назвать его каким-нибудь менее обидным словом. Такое беспрекословное осуждение доноса - одновременно и парадоксально, и хорошо объяснимо в исторически сложившихся российских условиях. Донос, конечно же, играл огромную роль в построении советского общества, его жертвами стали миллионы ни в чем не повинных граждан, и одно из самых утешительных открытий периода перестройки заключалось в том, что жители ГДР, оказывается, "стучали" еще охотнее и массовее. Но ГДР все-таки была оккупированная, вассальная страна, а вот в Россию эту культуру никто извне не привнес - в царские времена тоже доносили в массовом порядке, хотя большей частью по должности, в основном дворники и священники. Именно поэтому оценка этого акта стала столь бескомпромиссной, хотя не стоит забывать, что в первом своем обширном интервью нынешний президент страны, воспитанник тайной полиции, высоко отозвался о призвании "стукача". В реальности ничего черно-белого не бывает. Предположим, что вы случайно стали свидетелем тяжкого преступления, убийства или ограбления. В этом случае вы морально обязаны как можно скорее сообщить об этом компетентным властям - без всякой скидки на то, что преступник может оказаться вашим другом или братом. Так велит категорический императив Канта, который не принимает во внимание смягчающих обстоятельств и который, конечно же, слишком категоричен для реальной жизни. На практике во многих цивилизованных странах действуют правила, по которым близкие родственники подсудимого не могут быть принуждены свидетельствовать против него. Но это все-таки предельный случай, можно привести более камерный. Мне часто доводилось слышать от российских жителей, осуждающих Запад и тамошние нравы, что там, дескать, люди доносят на вас в полицию, если вы проехали на красный свет. Никто при этом не задумывается, что проехавший на красный свет не просто нарушает абстрактный закон, а подвергает смертельной опасности других водителей и пешеходов. Поэтому у меня лично подобный, с позволения сказать, "донос", не вызывает никакого осуждения, хотя за многие годы жизни на Западе я не разу не встречал человека, который действительно потрудился бы позвонить в полицию. Большинство согласно с тем, что именно так и следует поступить, но большинство слишком лениво в отсутствие прямой жертвы. Бытовая этика российской интеллигенции, демонизирующая абстрактный акт доноса, - это попросту недоверие к нравственности отдельного конкретного человека и к его способности различать оттенки хорошего и плохого. Тоже, надо сказать, часть исторического багажа. В действительности акт уведомления компетентной инстанции может иметь любой нравственный оттенок, в зависимости от обстоятельств - от прямого гражданского долга до подлости и низости. К какой же из этих категорий следует отнести поступок Джорджа Оруэлла, его пресловутый список? Как я уже отметил, Оруэлл хорошо понимал, что в лице своей подруги Силии Керуан он имеет дело с правительственной организацией, чьи цели могут быть далекими от очевидных. Вот как характеризует этот "отдел информационных исследований" Тимоти Гартон Эш.
Отделу в первые годы удалось привлечь к сотрудничеству видных деятелей британской культуры, в том числе Бертрана Рассела, и некоторые из них вполне понимали, откуда идут деньги на финансирование неожиданно возникшего издательства. Но со временем эта деятельность перешла некую моральную черту и скатилась до пошлых трюков, характерных для периода холодной войны, включая публикацию компрометирующих материалов и подсыпание чесоточного порошка на сидение унитаза. Оруэлл, конечно, не дожил до этих дней, но он хорошо понимал, что имеет дело с правительственной бюрократией, и знал по собственному опыту, чего от нее можно ждать. Тем не менее, он имел дело с друзьями и с людьми серьезной репутации - в ту пору кроме Силии Керуан в отделе работал также Роберт Конквест, поэт, ставший историком, ведущий специалист по эпохе сталинского террора. И его доверие не было обмануто - есть все основания полагать, что списком никто не злоупотребил. Скорее, сам Оруэлл не проявил достаточной бдительности - одним из коллег Конквеста и Керуан был тогда советский шпион Гай Берджесс, наверняка обо все информировавший своих хозяев на Лубянке. Параллель с американским "маккартизмом" здесь совершенно неуместна - Великобритания того времени не была охвачена антикоммунистической истерией, и борьба с коммунизмом не выходила за рамки здравого смысла. Тимоти Гартон Эш взял на себя труд проследить, какова была дальнейшая судьба людей из списка Оруэлла. Одним из них был Питер Смоллет, который в годы войны возглавлял британское министерство информации. Оруэлл отозвался о нем с гадливостью и заподозрил в нем советского агента. Эти подозрения подтвердил недавно вывезенный на запад так называемый "Архив Митрохина" - копии документов КГБ, собранные бывшим главой архива этой организации. Что же касается самого персонажа, то он впоследствии был удостоен в Великобритании рыцарского титула. Подобные истории можно рассказать и о многих других героях списка - Эш не нашел ни одного случая, в котором человек пострадал бы непосредственно и не по заслугам, как это сплошь и рядом случалось в ту пору в США, где обвинение в прокоммунистических симпатиях фактически служило волчьим билетом. В худшем случае отдел информационных исследований не воспользовался их услугами, но именно этого Джордж Оруэлл и добивался. Ироничнее всего судьба актера Майкла Редгрейва, о котором я уже упоминал и который в 1956 году сыграл главную роль в экранизации романа "1984". Вот к какому выводу приходит в конечном счете сам Тимоти Гартон Эш, взвесив все "за" и "против".
Джордж Оруэлл, при всем своем антикоммунизме, всю жизнь придерживался левых взглядов и с подозрением относился к органам власти капиталистического общества, но он никогда не терял из виду разницу между этим несовершенным, на его взгляд, обществом и тоталитарным государством. Его отношение к коммунизму советского образца совершенно очевидно для каждого, кто читал его романы, и союз с бюрократией британской империи был для него в ряде случаев почти неизбежным выбором - вспомним, что огромная часть творческой и гуманитарной интеллигенции явно или неявно симпатизировала СССР. Перед лицом пропагандистской кампании, развернутой новообразованным Коминформом, Оруэлл не мог считать существование отдела контрпропаганды неоправданным и не испытывать желания предостеречь такой отдел от роковых ошибок - тем более, что там работали его друзья. И уж раз зашел разговор о посмертном суде над писателем, который длится уже несколько десятков лет, вновь возникает вопрос о необъяснимом предпочтении, которое многие деятели культуры по сей день отдают коммунизму перед нацизмом. Нацизм и фашизм исторически заключены пусть в жуткий, но сравнительно короткий период истории, который навсегда дал нам серьезную прививку от рецидива. Коммунизм существовал гораздо дольше и географически шире, он не искоренен до конца и по сей день, хотя утратил большую часть своей репутации. Этой репутацией он обязан в основном красивой риторике, которой он окружал и оправдывал свои преступления. Кое-кто, полагая, что истиной правит арифметика, подсчитывает примерное число жертв обеих форм тоталитаризма и приходит к выводу, что коммунизм был хуже нацизма, потому что погубил больше народу. В действительности, когда речь идет о десятках миллионов невинно загубленных, эта арифметика теряет всякий смысл, и точно так же его лишается красивая риторика, которой коммунисты оправдывали свои зверства. Коммунизм и нацизм морально эквивалентны, в этом выборе нет ни худшего, ни лучшего. Представим себе на минуту, что список, составленный Джорджем Оруэллом, содержал бы не имена коммунистов и их попутчиков, а имена сочувствующих нацизму и тайных членов нацистской партии. Надо сказать, что Оруэлл был любителем всякого рода списков и действительно составил нечто подобное, хотя в чисто гипотетическом смысле, и никакого хода этой бумаге не давал. В условиях войны, когда Великобритании угрожала смертельная опасность, подобный список, будь он достаточно аргументированным, расценили бы как высшее проявление гражданственности, в особенности в условиях травли со стороны этих нацистов. Но Оруэлл действительно считал, что победа коммунизма почти неизбежна, и что каждый его союзник обрекает человеческую свободу на гибель. История рассудила иначе, но Оруэлла она оправдала. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
