Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
С христианской точки зренияВедущий Яков КротовО взаимоотношениях христианства и ислама. Часть 2Анатолий Стреляный: В свое время митрополит Филарет Дроздов прочел книжку "О бедственном положении христиан в Османской империи", и отозвался о ней так: "Пишут, что в Турции муллы живут лучше православных священников, так это и у нас так". Не только муллы, но и все мусульмане пользовались в России правами, которых не было у православных. Поп, например, обязан был отдавать свои проповеди на предварительную цензуру, а мулла говорил что хотел. Россия так долго воевала против мусульман, что научилась терпеть известную их независимость, проводила политику кнута и пряника. Для своих же, для православных, пряников жалели. Какие отношения двух мировых религий сложились в этих условиях? Как разобраться со старыми счетами? Какие, с христианской точки зрения, видятся пути к примирению? Яков Кротов: Этот выпуск нашей передачи будет посвящен исламу. Передача, напомню, вторая, в первой мы говорили о тех мифах, которые сформировались в недрах христианского мира на протяжении двух тысячелетий, мифы, которые рисуют ислам в облике искаженном и имеют очень маленькое отношение к реальному исламу. Это и неудивительно, потому что за 13 веков совместного существования христиане и мусульмане чаще были разделены, разделены географически, отсутствием общего языка и так далее. Это справедливо не только по отношению к России. Вот в середине 12-го века французский аббат, настоятель монастыря Клюни Петр писал: "Вам покажется странно, и это действительно странно, что я, человек столь далеко от вас находящийся, говорящий на другом языке, думающий иначе, вашим обычаям и образу жизни чуждый, пишу из глубин Запада вам, людям Востока и Юга, которых я, наверное, никогда не увижу. Но я хотел бы прийти к вам не с оружием, как это часто делают наши христиане, а со словом, не с ненавистью, а с любовью". За прошедшие 8 веков мы узнали мусульман, с ними познакомились и теперь мы уже друг друга знаем. Зачем обсуждать наши отношения? Алексей Журавский: Один мой батюшка сказал в Астрахани: мы, христиане и мусульмане, живем очень мирно, и не нужно ставить вообще проблему о диалоге. Вот это, на мой взгляд, очень ошибочная позиция. Именно мы должны ставить, потому что - то, что мы мирно живем, это очень неправильная позиция. Мы должны выяснять различия между собой, чтобы научиться говорить друг с другом. Яков Кротов: Психологи хорошо знают, что самая страшная ошибка в семейной жизни, когда супруги думают, что знают друг о друге все, потому что у них общее ложе, общее хозяйство, общие дети, и они не разговаривают друг с другом. И тогда в семье появляется как бы раковая опухоль молчания, которая разрастается, и в один прекрасный день все рушится, и остается только поле, усеянное битой посудой, а иногда и костями. Точно так же и в межконфессиональных отношениях. Если думать, что мы все друг про друга знаем, то рано или поздно все обрушивается. И в истории России такое обрушение уже происходило. Потому что и когда шли набеги под зеленым знаменем ислама на Русь, это уже обрушение, это уже катастрофа. И когда с 16-го века начинается натиск под хоругвью православной на мусульманский мир - и это уже обрушение, и это катастрофа. И под всем - этим глубокий страх и незнание друг друга. И здесь мало познакомиться. Может быть, самый первый документ из истории такого православно-мусульманского диалога это "Хождение за три моря" Афанасия Никитина. В середине Афанасий Никитин где-то с отчаянием говорит, что "я даже не знаю, какой сейчас христианский праздник должен быть, я потерял дату вычисления Пасхи, я не ориентируюсь, где среда, где пятница. И дальше он переходит на татарское наречие, чтобы скрыть от своих сородичей, от своих единоверцев свое опасение: а не изменил ли я Христу, потому что я участвовал в мусульманском посте байрам? Его грызет не то, что он отрекся от Христа, он не отрекался, наоборот, он взял на себя дополнительный пост, и вот это его беспокоит. И дальше он произносит молитву, которую записывает. Всем нам немножко знакомы эти слова, потому что мы слышим, как молятся мусульмане: "Бог милосердный, Бог милостивый, Бог Господь, Бог великий". Это призывание того же Бога, которого призывают в христианских церквах. И среди многих русских сегодня беспокойство, что против нас идет джихад. Точно так же беспокойство о судьбе тех христиан, которые оказались, скажем, на Кавказе, православных, баптистов и так далее. Не так давно, 4 года назад, многие христиане Москвы были потрясены известием о том, что в Буйнакске, в Дагестане, сожгли двоих христиан, адвентистов, но христиан сожгли только за то, что они стали христианами, сожгли заживо. Потом на эту землю пришла уже священная война джихад. Почему же произошло вот это обрушение мирных отношений, и возможно ли их восстановление? Михаил Рощин: Я действительно тоже занимался этим случаем. Эта семья, по всей видимости, была убита в силу того, что муж, этнический мусульманин, находясь в тюрьме, в тюремном заключении, стал адвентистом, нашел русскую жену, которая тоже до этого не была адвентистской, то есть они были неофитами и развивали достаточно активную деятельность. Они были руководителями адвентистской группы в Азвербаше, это город, который находится на побережье Каспийского моря, где-то примерно в полутора часах езды от Махачкалы. Родственникам мужа в Буйнакске это не понравилось, и это сразу вызвало определенные осложнения, практически ему с трудом удавалось бывать в родном городе. Хотя следствие не было закончено, фактически там, в результате круговой поруки, его и не было. Безусловно, здесь имело место такое вот проявление местного самосуда именно за то, что муж перешел, без согласия родственников и вопреки закону шариата, перешел в одну из форм христианства. Сейчас, мне кажется, такого какого-то особого давления на христианские общины не существует. Больше того, например, я встречался с пастором Артуром Сулеймановым, который, кстати говоря, сам является аварцем по национальности, он возглавляет быстрорастущую харизматическую церковь Ассана, и он даже сказал, что власти обратились к нему за помощью с тем, чтобы он организовывал благотворительную деятельность. И действительно - он резко ее расширил, сейчас это и Махачкала, и Хасавюрт, и другие города. То есть в этом смысле, мне кажется, за последний год после тех событий, которые произошли, как вы знаете, в Дагестане в прошлом году, попытка джихада, которая провалилась, - она, в конечном счете, мне кажется, привела к такому умиротворению ситуации. Могу привести в пример активную деятельность православных общин. Там есть два благочиния на территории Дагестана сегодня, которые, по-моему, весьма успешно работают. Я знаю, что строятся новые церкви на местах, где они были разрушены или никогда не было. Но, кроме того, я могу в пример привести мой личный опыт буквально последнего пребывания - на центральном бульваре Ленина сейчас работает баптистская библиотека, где вы можете взять любую книгу - ну, прежде всего, конечно, Библию, Евангелие - и читать, сколько вам захочется. При этом они приглашают на свои воскресные собрания. Светский режим, который действительно был достаточно хрупким все последние годы в Дагестане, поскольку среди значительной части населения была некая ностальгия по исламскому государству... которая всегда есть у мусульман, что именно только в рамках исламского государства можно жить нормально. Но последние события прошлого года, я имею в виду джихад, который был как раз в августе и первой половине сентября прошлого года, в общем, на мой лично взгляд, как-то изменил ситуацию. Изменил ситуацию в том плане, что мусульмане тоже осознали, кто они есть, я имею в виду большинство мусульман Дагестана. И их вариант, который им предлагался из Чечни и также дагестанскими так называемыми ваххабитами или сторонниками фундаментализма, их в общем-то не устраивает. На мой лично взгляд, ситуация в значительной степени нормализовалась. Яков Кротов: В 1989-м году в декабре в Москве состоялось примечательное событие - первый, и пока, насколько я понимаю, последний, диспут в библиотеке Иностранной литературы - священник Александр Мень и мулла Магомет Магумаев, сейчас председатель исламской федерации Кавказа, разговаривали об отношениях христианства и ислама. И больше подобные встречи не повторялись. Причем, мулла Магумаев - человек совершенно замечательный, он в 1957-м году приехал в Москву на фестиваль молодежи и здесь дал иракской делегации обращение с просьбой к зарубежным мусульманам помочь страждующим единоверцам в Советском Союзе, которых преследуют атеисты. Это была святая правда. Так арабская делегация передала этот документ кому надо, и через несколько дней Магумаев уже был арестован и несколько лет провел в заключении. Ведь это же путь и многих православных свидетелей о гонениях на веру в нашей стране. И если эти люди, мулла-диссидент и православный священник Александр Мень, нашли благополучно общий язык, - значит, это возможно. И вот что тогда же в декабре 89-го года говорил отец Александр Мень на своей лекции об истории церкви в 8-м столетии, описывая возникновение ислама и взгляд церкви на ислам: "Ислам появился, с одной стороны, как глубинная реакция восточного начала в истории церкви, реакция того начала, которое не могло принять идеи богочеловечества. Как говорил один английский историк, долгое время сопротивлялись вот этому духу богочеловечества, восточный мир, в конце концов, отодвинул Творца в далекую таинственную сферу, где он снова будет властвовать один, как палящее солнце над безводной пустыней. Магомет, Мохаммед - может быть признан пророком почти в том смысле, в котором мы говорим о пророках в Библии. Есть сказание о Мохаммеде, согласно которому в видении или сне Бог предложил ему, ангел предложил ему вино, воду и молоко. Отвергнув терпкое вино - христианство, отвергнув воду - язычество, он принял молоко - молоко простейшей веры. Ислам - это Ветхий завет, таким, каким он должен был стать ко времени явления Христа на земле. Откровения Ветхого завета, религия Библии была запрограммирована на универсальную модель, на распространение по всему человечеству. И частично иудейская пропаганда религиозная последних веков перед нашей эрой эту миссию выполняла, но ислам создал более универсальную модель. Мухаммед опирался на Ветхий завет, недостаточно понятый им по-человечески. Христианство он знал плохо, он знал, что христиане враждуют между собой, что это какие-то группы сект и движений". И вот этот страх перед исламом, как перед религией, которая наступает, которой присущи стремления обращать других в свою веру, идти до концов земли, эта исламофобия, страх перед исламом, характерна для многих веков христианской цивилизации. А чтобы далеко не ходить, пожалуйста - первое сентября, газета "Век", рубрика "Заговор", некто Юрий Тысовский: "Центрально-азиатский регион превращается в постоянный объект агрессии со стороны религиозных фанатиков, мечтающих о создании там государства Аллаха. Нестабильность по периметру российских границ служит эрозией нашей государственности. Эффективный отпор агрессии исламизма вырастает в первоочередную задачу". Насколько христианский страх перед исламом имеет рациональную основу, историческую основу? Алексей Журавский: Все средневековье Европа, можно просто сказать, боится ислама, боится мусульман. Именно в этот период и складывается исламофобия, которая может быть уже подсознательно входит в существо европейского человека. И так, пожалуй, до Вены. Победа под Веной в какой-то степени помогла забыть этот страх перед исламом. И собственно, по крайней мере, в 19-м веке этого страха совершенно нет. Наоборот, здесь завоевательные настроения. Взгляд на ислам как на нечто... очень распространенный, кстати, в европейской литературе 19-го века - как на нечто, что должно очень скоро умереть, как на абсолютно деградировавшую религию, которая через несколько десятилетий окончательно исчезнет. Первая половина 20-го столетия, пожалуй, это все-таки еще триумфалистские настроения. И вот вдруг вырывается из недр исламофобия, это, конечно, 70-е годы, это нефть, это терроризм, это война в Ливане, и это очень сильно способствует пробуждению этой исторической исламофобии. Яков Кротов: И в современном западном мире сосуществует христианство, терпимое к исламу, старающееся разглядеть в нем сходство с собою в положительном смысле, и христианство к исламу нетерпимое. Многие католические священники, французские, итальянские, формально, конечно, они следуют, скажем, постановлениям Второго Ватиканского Собора, который с уважением говорит об исламе, но за чашкой чая или кофе будут говорить о том, что уже больше мечетей, чем открытых костелов. И иногда это правда. В Бирмингеме 40 мечетей, а в Махачкале всего 20. И так по всей Европе. Какое-то чисто животное, но только ли животное желание оттеснить ислам, вытеснить его назад, откуда пришел? Каковы перспективы у такой нетерпимости? У кого она находит отклик среди христиан? Алексей Кудрявцев: Я думаю, это алармистская оценка. Заметьте, между прочим, что правые и даже крайне правые в той же Европе, они гораздо более терпимо относятся к фундаменталистским исламским течениям, чем к стремлениям мусульман секуляризоваться и вписаться в общество. Почему? Потому что, скажем, для французских правых, для того же, скажем, Люпена, гораздо лучше, если алжирцы, марокканцы и прочие будут занимать свою нишу. Пусть они ходят со своими длинными бородами, в белых чалмах или каких-то других мусульманских одеяниях, пусть их женщины "не смешиваются" с французами, пусть они не придают Франции своего алжирского облика, пусть они остаются в своей нише, не высовываются. А для того, чтобы эта ниша сохранялась, лучшее средство - это фундаментализм, это религиозная такая жесткая клетка, в которой они все сидят. А молодежь - та же арабская, которая живет во Франции, хочет вырваться, не хочет жить по этим законам, а хочет вписаться во французское общество. Тоже самое происходит в других странах Европы. Но тут процесс более сложный, потому что имеет место как эта тенденция, о которой я сказал, так и другая. Сталкиваясь с трудностями интеграции в это западное общество, сталкиваясь с неприятием, с отторжением со стороны общества-реципиента, молодежь может повернуться в сторону радикальных вот этих исламских организаций: раз нас там не принимают, кто мы есть - мы есть мусульмане, мы будем мусульманами, будем отстаивать свои права как мусульмане. Это уже другая тенденция. Но ее существование, как и вообще существование агрессивных вот этих исламских движений, это лишь следствие триумфального озападнивания мусульманского мира, которое ускоряется сейчас с распространением Интернета. Яков Кротов: И здесь, как и во многих других отношениях, агрессивность, исламофобия или наоборот страх христианства оказывается, как в детской сказке, отражением неуверенности в себе. Эта тяга к цельности, утраченная во многом в современном мире, реализуется иногда через очень странные проекты соединения мусульманства и христианства или создания православно-мусульманского государства, особенно в России. Откуда растут такие проекты, и насколько они реальны? О чем они свидетельствуют? На протяжении всего второго тысячелетия и Запад Европы... и Восток часто осмыслял себя как Запад, противостоящий себя исламскому Востоку. И многие классические памятники западной литературы, как ни странно, это памятники, тесно связанные с противостоянием исламу. Достаточно упомянуть "Дон Кихота", ведь и его автор был героем битвы при Лепанто, где европейцы нанесли, как они считали, один из решающих ударов по исламской угрозе. А сегодня, словно в каком-то феерическом танце, мы поменялись местами. Потому что сегодня чаще газеты говорят о противоположной угрозе, только уже оперируют не понятием Восток-Запад, а понятиями Север-Юг. И может показаться удивительным, но многие сегодня проповедники ислама, идеологи ислама говорят о том, что "богатый империалистический христианский Север сосет соки из угнетенного, обобранного Юга". Легко почувствовать, где при таком раскладе географической карты оказывается место России - конечно, все-таки это - скорее, южная страна. Есть ли у современного ислама, который ощущает себя обиженным, жертвой империализма, хотя империалисты уже давно покинули Восток или Юг, - есть ли у такого ислама импульс отомстить Западу, восстановить себя в своем величии, в своих правах? И в чем "подкладка" этого импульса? Как это связано с российским случаем, как это связано с латиноамериканским движением против американского угнетения? Алексей Кудрявцев: Есть, конечно. Есть и пример Афганистана, пример талиба - в какой-то мере, пример вообще... ну, Интернационалом исламистским это не назовешь, потому что у него нет единой структуры, нет центра, как был, допустим, у Коминтерна, - такого нет. Но существует огромное количество движений, которые действительно вдохновлены этой идеей, во-первых, с оружием в руках помогать своим братьям по вере, а во-вторых, распространять религию, и, в-третьих, мстить, всячески вредить врагу на его территории. То есть идет война, идет война с этим внешним, враждебным исламу миром. И бороться с ним нужно везде, как в местах непосредственного соприкосновения, так и в глубоком тылу. Та идеология исламизма, такого воинствующего, она, конечно, имеет "третьемирскую" подкладку. По крайней мере, если мы будем брать не лидеров движения, которые сами достаточно богатые люди, и особенно завидовать каким-то богатеям им резона нет, по крайней мере, эти движения существуют на деньги весьма богатых спонсоров в странах Залива, Пакистане и других странах мусульманского мира. Но это, на мой взгляд, в очередной раз доказывает, что агрессивность под лозунгом ислама или любой другой религии, не исходит из сути самой этой религии, а это привнесенная вещь. Понимаете, возьмем пример Аляндалоса (Андалусия), вот этого мусульманского государства, цивилизации, которое существовало на территории Испании. Как прекрасно там все сосуществовали - евреи, мусульмане, христиане, какой был расцвет. Я это говорю не к тому, что сейчас идет такой "накат" на ислам и что нужно за ислам заступаться или что нужно, наоборот, за христианство заступаться. Я как раз пытаюсь осмысливать эти вещи с нейтральных позиций. Я не хочу закрывать глаза на то, что существовали конфликты, что существуют конфликты сейчас, что они будут существовать, наверное, еще и в будущем. Но я уверен, что эти конфликты не проистекают из доктрин религиозных непосредственно. Хотя идеология агрессивная и взаимно эксклюзивная идеология, они, безусловно, подпитываются доктринами. Но все-таки идеология и сама религиозная доктрина не тождественны. Яков Кротов: Знаменитый мавританский халифат рубежа первого и второго тысячелетия нашей эры в Испании для многих историков остается таким призраком, идеалом сосуществования мусульманства и христианства, Востока и Запада. Под журчание струй в роскошных халатах мы бы двигались друг рядом с другом и рассуждали о Коране и Библии, о том, что общего в нашей вере и так далее. Но есть и совершенно другой идеал сосуществования православия, христианства и мусульманства. Вот, например, мнение публициста Александра Бельчука, исключительно типическое, сейчас это говорится чрезвычайно часто: "Вряд ли справедливо определять западную и российскую цивилизации как единую христианскую. По ряду ключевых компонентов православие ближе к исламу, чем к западному христианству. А российская евроазиатская цивилизация чем-то ближе к исламской. Это, в частности, касается отношения и к абсолютизации индивидуализма в очень красивой упаковке прав человека, и к накоплению богатства, как к основополагающим жизненным ценностям на Западе. В православии и исламе права коллектива, общины не менее важны, чем индивидуума, а богатство, хотя и не осуждается, но как жизненные важнейшие ценности не приветствуется". Значит, оказывается, у нас есть общее с исламом вот с такой позиции. И есть люди, которым это нравится, как Александру Бельчуку. А другой публицист, светский и неверующий, Андрей Новиков это резко критикует в журнале "Новое время" и пишет о том, что православие российское предало христианство, оно "обисламилось". В сущности, об этом же с сарказмом писал и Алексей Толстой, наш замечательный поэт, в 19-м веке, когда говорил, что понюхайте - пахнет уже не русским духом, а басурманским. Потому что произошло какое-то "овосточивание" христианства, деспотизм пришел. Только одним этот деспотизм нравится - как триумф коллективизма, а другие хотят его отвергнуть. Насколько реальны такие культурологические, историософские конструкции, сближающие православие, восточное христианство - с исламом? Алексей Кудрявцев: Мне кажется, это чисто спекулятивное, совершенно несправедливое сопоставление. Вообще, если сравнивать ислам с какими-то христианскими деноминациями, то можно сравнить и найти сходство в чем-то и с католицизмом, в чем-то - и с протестантизмом, в чем-то - и с православием. Например, что касается теократической идеи в исламе или института халифата, то напрашивается сама собой аналогия с папизмом, папа - это халиф, условно говоря. Хотя на эту тему есть масса литературы, и Бартольд, знаменитый русский специалист по исламу, писал на эту тему, писал о том, что теократия в исламе, скорее, была идеалом, чем реальной практикой. По части "обмирщенности" ислама, его замкнутости на мирской жизни, ислам близок, скорее, к протестантизму, для которого мирская жизнь и труд являются фактически уже служением Богу. В исламе - то же самое, в этом отношении. В исламе нет церкви, нет церковной иерархии. Что касается исторических взаимоотношений, то, очевидно, взаимоотношения мусульман с христианами в православном мире были менее конфликтны, чем их взаимоотношения с католическим миром или с протестантами. И дело здесь вовсе не в доктринальных сходствах или различиях. Россия, к тому времени, когда она стала православной, столкнулась с мусульманским миром уже достаточно сильным, развитым, который не проводил экспансии на собственно российские земли. Была торговля с халифатом, которая шла через Северный Кавказ, прежде всего. Были достаточно мирные торговые отношения с Волжской Булгарией, которая приняла ислам раньше, чем произошло крещение Руси, как известно. Дальнейшие события складывались несколько иначе, были войны, но они - опять-таки - были вызваны вовсе не различиями в религии и не ненавистью православия, допустим, к исламу. Допустим, приход монголов на Русь был приходом вовсе не мусульман, а приходом язычников, которые, впрочем, очень терпимо относились и к православию, и к исламу, и так далее. Потом уже Золотая Орда приняла ислам, но, между прочим, никогда не воспринималась Золотая Орда даже после принятия ислама на Руси как государство мусульманское, как-то не осталось следов этого. Яков Кротов: Но, скажем, современных ваххабитов часто сравнивают со старообрядцами, потому что они проповедуют возвращение к истокам ислама, особо строгое соблюдение обрядов изначальных и так далее. Насколько справедливо это сравнение? Михаил Рощин: Ислам, так же как, допустим, христианство, имеет разные течения, разные направления. С одной стороны, течения, которые можно условно сопоставить с православием и католичеством, когда там нарастает эта традиция. То есть - есть придание, которое в принципе почитается; есть... может быть, это иначе называется - культ святых. Людей, которые были почитаемы, с которыми были связаны какие-то чудеса. Есть, наконец, суффистская традиция, которая очень сильна, скажем, в Дагестане и, в какой-то мере, в Чечне. Это все богатство традиций связано с традиционным исламом, с традиционализмом. И то, что называют у нас ваххабизмом, и может быть, правильнее было бы называть - фундаментализмом, а сами сторонники этого течения называют себя солофитами, то есть сторонниками возвращения к истокам, я бы это сравнил с движением протестантизма в 16-17-м веках. У протестантов речь шла о возврате к Библии. А у современных солофитов, или фундаменталистов, речь идет о возврате к Корану и Сунне (Сунна - образ жизни пророка), к изначальным истокам ислама. И поэтому они стараются строить современную жизнь на основе, прежде всего, Корана и Сунны пророка, и отвергают, практически, всю остальную традицию. То есть, все те напластования народного ислама, которые имели место после этого, в общем-то, отвергают. В этом течении существуют две группы. С одной стороны - действительно, существуют радикалы, для которых первоначальная община Мохаммеда, государство, является образцом, воинственный порыв тоже является очень важным, поэтому они так "горят", может быть, стараются методом принуждения... ну, по крайней мере, так называемых этнических мусульман - как можно скорее обратить в истинный ислам. Значительная часть образованной мусульманской молодежи тоже тяготеет к этим ценностям, то есть им не нравятся различные рассказы о бесконечных чудесах, которые часто рассказывают шейхи и разные дервиши. А с другой стороны, им хочется, чтобы ислам стал современной, более интеллектуальной религией. И в этом смысле, я бы сказал, что это достаточно сложный вопрос - о так называемом ваххабизме. Но, безусловно, как мне представляется, все-таки такая тенденция в исламе есть, стремление к очищению и стремление очиститься от напластований и выйти к какой-то форме понимания религии более чистой, более, может быть, соответствующей нашему времени. Яков Кротов: Особенно популярна идея сближения России и Востока , православия и ислама, стала в 20-е годы в творчестве историка Георгия Вернадского. Сейчас это все безумно как-то упростилось в творчестве таких популярных авторов как Олжас Сулейменов с исламской стороны или Лев Гумилев со стороны православной. Собираются всевозможные черты сходства между православием и исламом. Что за этим стоит? Алексей Журавский: Может быть, формальные типологические сходства можно найти. Это действительно - нет у нас сейчас теории типа того, что выбор социализма был органичен в России и для мусульман, и для православных. Мне кажется, что это чисто формальное, конечно, сходство. В православии нет того, что есть в исламе. Ислам - это, прежде всего, тотальная система, которая пронизывает человека всецело. Ислам, строго говоря, это не религия. Ислам - это некая совокупность и религии, и социально-политического устройства, и государственности, и семейного быта, и, наконец, индивидуальной жизни человека. Вот некий комплекс всего этого - это и есть ислам. В православии, естественно, всего этого нет, даже в русском православии. Мне кажется, что вот эта идея близости ислама и православия, прежде всего, конечно, в евразийстве, рождается понятно почему - все-таки здесь я вижу скорее идеологическую установку. Именно противопоставление русской культуры западной культуре побуждает евразийцев искать сходство близости с восточным миром, прежде всего - с миром ислама. Газета "День", когда еще "День" называлась, очень много обыгрывала эту идею близости православия и ислама. Здесь, опять же, я вижу противопоставление российско-восточной силы, враждебной западной силе. Я могу здесь просто вспомнить Александра Невского, который сказал: "Не страшны монголы, страшны латиняне". Здесь уже была установка. Монголы нас могут завоевать, но они не страшны для нас идеологически, а вот латиняне - они страшны именно потому, что они могут обратить в свою веру. На мой взгляд, тогда это уже осознавалось. Я в Париже делал доклад об этом, я считаю это глубоко порочной идеей о том, что возможно какое-то исламо-православное государство. До начала 90-х годов это была очень характерная мысль о том, что ислам и православие это две родственных религии и так далее, и что они должны найти общий язык и объединиться. Я резко скажу - это ложно. Мне кажется, что секулярное государство - это оптимальный вариант, и дальше человек должен искать, на самом деле, свою собственную веру. Яков Кротов: При всем своем уважении к отцу Александру Меню должен заметить, что меня в его выступлениях об исламе насторожило слово "упрощенная", потому что он говорит, что ислам - это как бы упрощенная версия христианства. Вообще-то это довольно естественно для христианина так оценить ислам. Но насколько это справедливо? Ольга Бессмертная: Пожалуй, самым распространенным из стереотипных представлений об исламе в Европе является как раз представление о том, что ислам - это некое урезанное, усеченное, упрощенное христианство. Характерно высказывание Бальмонта в 10-м году нашего века: "Коран - это книга, сшитая из лохмотьев чужих религий". Высказывание, которое вызвало бурю возмущения в ответ в мусульманской прессе. Можно ли действительно согласиться с тем, что ислам - это упрощенное и усеченное христианство? С моей точки зрения - категорически нельзя. Конечно, исторически ислам во многом восходит к двум предшествующим религиям - иудаизму и христианству, использует те же понятия сюжета. Более того, ислам и сам осознает себя в непосредственной связи с ними. Ведь откровение, ниспосланное Мохаммеду и переданное им человечеству, это то же самое откровение, что ниспосылалось прежде иудеям, христианам и некоторым другим народам. Такой взгляд на соотношение этих религий изнутри ислама. Глядя же нашими глазами, извне, нельзя не видеть, что, казалось бы, используя многие христианские догматы и отсекая другие, на самом деле традиционный ислам создает совершенно самостоятельную, очень развитую и сложную концептуальную мыслительную систему, по-особому переосмысляющую, казалось бы, знакомые нам сюжеты. Эта система мыслей ничуть не менее сложна, чем христианская. Вспомним, хотя бы, сколь развита в ней культура полемики. А это значит, что здесь, как и в иных системах мысли, далеко не всегда существуют однозначные и безусловные решения. Развитость культуры полемики усугубляется еще и тем обстоятельством, что в исламе не сложилось институтов, закрепляющих догматику, подобных церковным Соборам, которые боготворили - это должно быть принято всеми, а это ересь. Если мусульмане не видят себя первыми в истории откровения, не значит ли это, что в их культуре развивается некий комплекс неполноценности? Ни в коей мере. Решусь сказать, что комплекс неполноценности, в особенности по отношению к Западу, можно было бы усмотреть в некоторых современных радикальных течениях, и отнюдь не только мусульманских. Достоинство, даже гордость ислама, как раз не в том, что он первый, а в том, что он - последний. Яков Кротов: У христианства и ислама, прежде всего, бросаются в глаза общие недостатки. В современном мире человек видит, прежде всего, что и христианин, и мусульманин - агрессивны. Один - под зеленым знаменем, второй - под знаком креста. Естественная реакция нормального человека, который обратил внимание на это, плюнуть и сказать: чума на оба ваши дома. Лучше я буду агностик, неверующий атеист, неважно. Но проблема именно в том, что и недостатки, и вопросы спорные христианства и ислама - это проблемы людей, которые оставили родной дом, вообще не дома живут, а находятся на пути к истине. И, конечно, плохо, когда на этом пути к истине спутники звереют, перестают друг друга слушать, разбредаются, каждый норовит в одиночку присесть на пенек и перекусить, прикрываясь от другого. Или ударяются в другую крайность и заставляют, пытаются заставить всех ходить строем под свою команду. Но все-таки это - проблема людей, которые столкнулись с истиной, которые к ней стремятся, которые не считают, что истина - это условность, и нечего даже думать о Боге, это какая-то абракадабра. Если мусульмане в современном мире - в основном, люди, получившие свою веру по наследству, то христиане, даже в христианских странах, - это люди, которые либо выросли в неверующих семьях, либо потеряли привитую в детстве веру и вновь обрели ее уже взрослыми людьми. И вот этот трагический опыт неверия, опыт общения с неверующими, он драгоценен. Есть общие корни, а есть у дерева веры еще и крона, и ветви этой кроны мощно раскачиваются, их движет один и тот же Дух, который посылает веру и мусульманам, и христианам. И чтить этого Духа Божьего в другом человеке, не изменяя себе, не предавая свой свободы, своей совести и не ограничивая чужой, - это и есть задача христианина в современном мире перед лицом и исламской угрозы, и исламской "приманчивости", перед лицом просто ближнего, который исповедует того же единого Бога, что и мы. Другие передачи месяца: |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
