Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[26-08-03]
Ведущий Владимир Ведрашко "Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства". Статья 1 Всеобщей декларации прав человека. Все познается в сравнении. Вы узнаете о том, какой ценой и с какими приключениями Виктор Пестов, Людмила Глинских и их товарищи распространяли знания о правах человека в доинтернетовскую эпоху, при политическом режиме, который назывался социалистической демократией. Степень ее управляемости была гораздо выше, чем нынешней, управляемой демократии. Но сначала несколько слов о другом. 25 августа 1968 года, вскоре после начала советской интервенции в Чехословакию, несколько человек вышли на Красную площадь в Москве, чтобы выразить свой протест против вторжения. Историк правозащитного движения Леонид Петровский так описывает это событие: "Когда куранты на Красной площади били ровно 12, отважная восьмерка, развернувшись лицом к Историческому музею, начала демонстрацию. Лариса Богораз, Павел Литвинов, Константин Бабицкий, Вадим Делане, Владимир Дремлюга, Виктор Файнберг, Наталья Горбаневская и Татьяна Баева подняли над собой плакаты с лозунгами: "За вашу и нашу свободу!", "Руки прочь от ЧССР!", "Долой оккупантов!", и флажки Чехословакии. К демонстрантам бросились сотрудники КГБ в штатском. Их стали запихивать в машины. На всю площадь раздавались крики: "Бей антисоветчиков!"". Демонстрантам с Красной площади пришлось расплатиться за несколько минут своей свободы несколькими годами тюрем, лагерей, ссылки. Только в 1990 году приговор в отношении героев 25 августа был отменен, а дело в отношении всех подсудимых было прекращено "за отсутствием состава преступления". Такова очень коротко история одного протеста, одной правозащитной акции. Таков пример того, как в совсем недавнем прошлом в России душили свободу слова, как пресекали любое стремление к свободе. 35 лет спустя - а именно, 21 августа 2003 года - российские правозащитники распространили в Интернете текст обращения "Девять вопросов президенту России Владимиру Путину". Обращение разослано по многим десяткам адресов, подписано более чем 30 российскими правозащитниками. Движение "За права человека" и Музей имени Андрей Сахарова, разослав это обращение, попросили всех получателей как можно шире его распространить. В документе, в частности, говорится: "За две войны, с 1994 по 2003 годы, в результате военных действий и террористических актов в Чечне, по самым осторожным, минимальным оценкам и данным, погибло и умерло от ран в госпиталях около 18 тысяч российских военнослужащих; убито и умерло от ран около 70 тысяч мирных жителей - русских, чеченцев, лиц других национальностей; убито и умерло от ран около 8 тысяч бойцов чеченских вооруженных формирований". Правозащитники задают президенту 9 серьезных вопросов. В частности, президенту предлагается дать ответ, почему не удается победить чеченских сепаратистов, каковы объемы денежных средств, направляемых на войну, и почему эти средства из карманов налогоплательщиков не показаны в бюджете России. Путин вряд ли ответит правозащитникам, вряд ли ответит своим избирателям. Да, собственно, никто и не надеется на его ответ. Важно другое. Через 35 лет после расправы с теми, кто защищал права человека, протестуя против вторжения в Чехословакию, власть уже не в силах заткнуть рот тем, кто с ней не согласен сегодня. Но есть и сходства между ситуациями в 1968 и 2003 годах. Действия правозащитников как не имели, так и не имеют почти никакого влияния на ход военных операций, на умножение человеческих страданий и смертей. Естественно, возникает вопрос - почему? Ответ очевиден: большинство граждан, как и 35 лет назад, предпочитает поддерживать своих государственных руководителей, своего президента, а не своих правозащитников. Странно, абсурдно, для многих самоубийственно. Общество камикадзе: История правозащитного движения, история свободомыслия и она же - история свободы действия. У тех правозащитников, которые сегодня действуют и при всех огромных трудностях издают свои газеты и бюллетени, есть предтеча. Историю надо знать не только потому, что надо знать, а просто уже потому, что интересно сравнивать, как дается свобода слова сейчас (и об этом мы часто рассказываем в программе "Человек имеет право") и как она давалась в недавнем прошлом (об этом мы рассказываем реже). Слово корреспонденту Радио Свобода в Екатеринбурге Светлане Толмачевой. Светлана Толмачева: В фондах Уральской независимой общественной библиотеки, которую создал свердловчанин Виктор Пестов, все книги так или иначе касаются прав человека. Часть фондов составляет самиздат. Пестову удалось сохранить почти все, что было издано им и его друзьями, начиная с середины 70-х. Виктор Пестов: Я находился в лагерях - это был период с 1970 по 1975 годы, - и я освободился 20 мая 1975 года из Кучино (лагерь 38936 Чусовского района Пермской области). Я вернулся домой, в Свердловск, у меня была одна цель - устроиться на работу, получить жилье. А вторая цель была мною вынесена, можно сказать, из лагеря: нужно было создать какую-то подпольную структуру, которая, во-первых, финансово помогала бы политзаключенным, с которыми я был в лагере, и второе - это сбор средств и техники для того, чтобы заниматься самиздатом и размножением тех материалов, которые будут у нас в руках. Светлана Толмачева: Под суд Виктор Пестов попал в 24 года, судили его за антисоветскую деятельность. Во время праздничной демонстрации в Свердловске 7 ноября 1969 года он вместе с друзьями раскидывал в толпе листовки с требованием ввести в стране многопартийную систему. Сразу после освобождения Пестов связался с солагерниками, чтобы создать Добровольный гражданский фонд имени Солженицына. Виктор Пестов: Мы собрались в Тагиле - я, Узлов, Давиденко. Решили, что надо создавать организацию. Но так как мы люди битые, знаем, что партией называть нельзя - это срок. Уже был создан фонд Солженицына для помощи заключенным и их семьям. Мы решили взять название - добровольный гражданский фонд имени Солженицына. Это чисто уральское название. В архивах Давиденко нашел старые газеты. Оказалось, что во времена Колчака был добровольный гражданский фонд, который собирал средства для помощи белой армии. Мы собирали по пять рублей в месяц. С декабря 76 по 77 год собирали. И первую машинку купили. Светлана Толмачева: Необходимую литературу можно было достать только в Москве, а выехать за пределы города без разрешения КГБ было невозможно. Выход нашел один из членов фонда - Вячеслав Узлов. Виктор Пестов: Он устроился в какой-то институт, типа заочного, но устроился с той целью, чтобы можно было в Москву ездить под предлогом существенным и чтобы ему не могли отказать (а по закону ему не могут отказаться - он учится, значит, его обязаны отпустить). И вот он ездил в Москву, привозил тамиздат, самиздат и прочее. И вот мы деньги собрали, я говорю: "Купи машинку портативную, чтобы можно было незаметно ее перетаскивать". Потому что по первому делу у меня проходила машинка 1933 года выпуска, 20 килограммов веса. Он поехал в Москву и привез машинку. Машинка обошлась ему в 220 рублей -- "Унис", югославская, портативная. И он взял еще сменный шрифт, потому что мы уже по первому делу были знакомы с этим: если ты печатаешь на машинке какое-то время, чтобы замести следы, потом ты меняешь шрифт, перепаиваешь его на другой - и уже невозможно установить, на этой машинке было изготовлено то или иное произведение или не на этой. Поскольку у нас машинок не так много было, жалко было их терять, поэтому мы предпринимали все усилия, чтобы не лишиться вот этого малого. А то, что арест может последовать, в этом никто и не сомневался, это в любой момент могло случиться. Светлана Толмачева: Книгами и самиздатом с уральцами делились известные правозащитники и диссиденты. Среди них был и Александр Гинзбург. Виктор Пестов: Первые книги, которые он мне дал, это были "Сахаров говорит", такой небольшой сборник, и "Архипелаг ГУЛАГ", я уже не помню какая часть. И была книга "Права человека" Редлиха, такая тоненькая-тоненькая энтээсовская, какого-то 1974, мне кажется, года выпуска, такая вот брошюрка. Там была всеобщая декларация прав человека, еще какие-то международные документы, за которые в то время, как ни странно, можно было получить срок. Светлана Толмачева: Перепечатывать все это на машинке было трудно, а главное, долго, поэтому Пестов нашел другой способ. Виктор Пестров: У меня брат занимался фотоделом. Я к нему обратился, говорю: "Давай вот это переснимем". А "Сахаров говорит" - это такая книга, она не переплетена была, специально сделана, чтобы можно было переснимать. И вот мы с ним пересняли ее, получилось несколько рулонов пленки. Потом мы купили бумаги, и то не сразу - там надо было несколько коробок, - а через знакомых как-то, чтобы не привлекать внимание. Он там купил, я там купил пачечку, а в пачке 100 листов. Мы напечатали - я уже не помню - 5 или 6 экземпляров. Получились такие толстые пачки фотобумаги. Мы дня 3 или 4 печатали по ночам, а потом ее же надо еще глянцевать, сушить. В общем, вся квартира была в этой бумаге, тем не менее, мы сделали вот этот первый выпуск. И вот с этого момента - это где-то было лето 1976 года - мы начали таким путем размножать полученный самиздат. Светлана Толмачева: На машинке продолжали размножать только короткие статьи. Печатали на папиросной бумаге, чтобы было удобнее рассылать по почте. Запечатывая письмо в конверт, Пестов прокладывал ее фольгой от чайных упаковок. Виктор Пестов: Для того чтобы не просвечивалось, еще из зоны вынесли такую вещь. Чай раньше продавался в "золотинках" таких, чтобы он не выдыхался и сохранял свой вкус. Вот чай покупаешь, высыпаешь, а вот эти "золотинки" обязательно оставляешь. И вот для такой переписки кладешь вот эту бумажечку в "золотинку". Мы подозревали, что есть аппаратура, которая просвечивает, а она не может взять вот эту вещь. И все, и проходит без всяких проблем. И у меня, мне кажется, до сих пор осталась часть этих "золотинок". Светлана Толмачева: Эти и другие меры предосторожности были совсем не лишними. Надзор был постоянным, а "жучки" в соседней квартире сняли только после 1991 года. Виктор Пестов: Слежка была все время, и потом выяснилось, что у соседки "жучки" были поставлены, и это выяснилось, только уже когда реабилитацию получил, в 1992 году. Соседка разговорилась, и вот она это все рассказала: как пришли, как попросили их выйти из квартиры на какое-то время, предъявив удостоверения, все, и потом они в какой-то момент это все сняли, где-то после августа 1991 года все это убрали. Вот до этого времени все это слушалось, но поскольку мы тоже не лыком шиты, какие-то разговоры дома никогда никто не вел. Я в Москву поехал один раз, и мне Гинзбург дал "принтатор". Это французская такая вещь, там твердая основа и восковая бумажка, на ней пишешь, передергиваешь - и она опять чистая, и опять пишешь. Каждый уважающий себя диссидент считал своим долгом заполучить такую вещь, потому что иногда не совсем приятно на улицу тащиться о чем-то беседовать - или дождь, или еще что-нибудь, - а тут всегда можно было дома включить телевизор или радио и вот этой штукой пользоваться, можно было побеседовать. Поскольку ты знаешь, что это прослушивается, вслух ведется какая-то бытовая беседа, а на самом деле идет такой обмен информацией. Светлана Толмачева: Виктор Пестов устроился работать слесарем на механический завод, но распространять самиздат среди рабочих не спешил. Виктор Пестов: Первый интерес мы всегда игнорировали - мало ли, может быть, человек по заданию интересуется. И так смотрим месяц, два, три, допустим, до года. Если больше интереса нет, значит, это было не задание. Потом уже можно подойти: "Ну как, интерес не пропал? Может, тебе дать что-нибудь почитать?" Среди интеллигенции пользовался успехом Сахаров. Мы распространяли эти вещи, раздавали с условием, чтобы они вернулись обязательно, чтобы никуда не ушла, контроль чтобы был. Светлана Толмачева: Запрещенную литературу можно было достать и у знакомых библиотекарей. Вспоминает Людмила Глинских, в 70-е годы руководившая библиографическим отделом Свердловской городской библиотеки имени Герцена. Людмила Глинских: Я сейчас вспоминаю все это и думаю: вот ведь нас никто, что называется, не заложил. То есть ходило очень много людей, конечно, это интеллигенция была, проверенным людям давали читать - и ни разу на нас никто не пожаловался, в общем, как-то пронесло. Чувства страха, как мы вспоминаем сейчас, не было абсолютно. Ну, мы тогда все были очень молоды, вероятно, о последствиях мы не задумывались. Мы все филологи, и видимо, превалировало чувство, что это варварство - уничтожить произведения литературы. Светлана Толмачева: Книги неблагонадежным с точки зрения советской власти авторов, а также журналы, где встречались публикации или хотя бы упоминания о диссидентах, попадали в особые списки, которые рассылались по всем библиотекам. Запрещенную литературу необходимо было сдать в Управление культуры. Людмила Глинских: Списки нам приходили периодически в 60-70-е годы. Помню, была "Политэкономия" под редакцией Банка - это был один из самых популярных учебников для наших студентов - изымали и ее. Впервые у меня наступило такое озарение, что ужасно то, что совершается, когда Эткинда мы изымали. Насколько я помню, он вместе с Эрнстом Неизвестным был, его выгоняли. Это, видимо, было самое начало 70-х годов. Поскольку я филолог, для меня имя Эткинда очень многое значило. И мы изымали его. Светлана Толмачева: Одна из сотрудниц Герценки нашла способ хотя бы что-то спасти. Людмила Глинских: Была у нас такая Элеонора Александровна Пермякова, человек очень известный среди творческой интеллигенции города, она тогда заведовала читальным залом. Она был намного старше нас. И вот она сообразила, что книги надо представлять, а журналы могут потеряться, их может взять какой-то читатель, они могут, в конце концов, от ветхости прийти в негодность. И таким образом она спрятала "Матренин двор" Солженицына, "Один день Ивана Денисовича", "Бабий яр" Кузнецова. "Продолжение легенды" его нельзя было спрятать, потому что это была книга, а вот "Бабий яр" публиковался в журнале "Юность", она его и спрятала. Она унесла это домой, потому что ей казалось, что хранить здесь страшно. Рисковали, конечно, очень, особенно Элеонора Александровна, потому что муж у нее был очень известный здесь в партийных кругах человек. То есть могла очень пострадать и она, и вся ее семья. Светлана Толмачева: Изъятию подлежали не только книги, но и картотека. Людмила Глинских: Прямо пачками доставали, вот лично я - все, что касалось Солженицына. Было очень много публикаций, карточек, может быть, 100 было о Солженицыне. Я прямо вот этим блоком изъяла, спрятала и унесла домой. Мои сотрудницы таким же образом поступали с Растроповичем, с Вишневской, Барышников, очень много было публикаций о Любимове - мы все это прятали, завертывали, и каждый клал это в ящик стола и домой уносил все это. Когда началась вот эта оттепель, мы торжественно снова вот эти блоки с такой радостью в наши картотеки снова вставляли. Светлана Толмачева: В середине 80-х Добровольный гражданский фонд имени Солженицына начал выпускать ежемесячный журнал. После известного выступления Ельцина на ноябрьском Пленуме 1987 года в Свердловске прошел стихийный митинг, его участники требовали опубликовать речь Ельцина. Самые активные горожане тут же создали неформальное объединение, назвали его "Митинг-87" и решили собираться на центральной площади каждую неделю. Виктор Пестов: Наши газеты местные не печатали. Они "Митинг-87" поливают, как только хотят, на всех страницах. Наши ходили по редакциям: "Дайте нам ответить, дайте возможность как-то оппонировать этим статьям". - "Нет, мы не можем. Это все под контролем горкома". Потом мы встретились, Давиденко, я: давайте будем выпускать какое-то издание и на его страницах будем как-то отвечать им всем. Светлана Толмачева: Так в Свердловске началось издание журнала "Слово Урала". Виктор Пестов: И вот мы где-то в 1988 году первый номер "Слова Урала" выпустили, в апреле месяце. И вот там был "Ответ "Митинга-87"", программа, устав - все, что эти газеты не печатали, мы стали печатать. Плюс к этому со второго номера я стал делать подборку информации обо всех событиях, которые происходили в Свердловске и области, ну, такого неформального плана что ли. Тут вот появилась "Дискуссионная трибуна" во главе с Бурбулисом Геной. Вот на эти митинги приходили, кто приезжал из Иркутска, из Хабаровска, потому что резонанс по всей стране и за рубежом об этом феномене был. В Свердловске каждое воскресенье проходят митинги, человек до 100. 50 - это считается неудачный митинг или тема не очень. И вот приходят, а каждый же хочет высказаться. Вот, допустим, выступает: "Я приехал из Хабаровска. У нас там происходит то-то, то-то и то-то". Я: "О, иди сюда. Вот у нас журнальчик есть, выпускаем. Не хочешь ли поставлять информацию?" Светлана Толмачева: "Слово Урала" издавалось с апреля 1988 года. Из Свердловска его увозили в Москву, Ленинград, Иркутск, Челябинск, несколько экземпляров попало даже в библиотеку Конгресса США. Свое решение закрыть журнал Виктор Пестов объясняет так. Виктор Пестов: Ну, когда уже ситуация прояснилась, в газетах стали появляться какие-то такие статьи, антикоммунистические, появилась возможность на этих страницах высказаться, там стали печатать стенограммы "Дискуссионной трибуны", кто что сказал, встретились Давиденко, я, и появилась возможно гораздо большего охвата, и я говорю: "Давай прекратим, потому что не имеет смысла всем этим заниматься". И поэтому мы решили прекратить выпуск этого журнала, и на этом историю со "Словом Урала" закрыли. Владимир Ведрашко: История правозащитного движения, история свободы слова и свободы действия в репортаже корреспондента Радио Свобода в Екатеринбурге Светланы Толмачевой. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
