Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[13-01-00]
Памяти Алексея МурженкоПрограмму ведет Тенгиз Гудава. В ней участвуют диссиденты советской эпохи Юрий Федоров, Эдуард Кузнецов и Юрий Ярым-Агаев. Тенгиз Гудава: 31 декабря, в Нью-Йорке, в возрасте 57 лет, от тяжелой неизлечимой болезни скончался Алексей Мурженко, один из виднейших диссидентов советской эпохи, 22 года отсидевший за свои убеждения в тюрьмах и лагерях ГУЛАГа. Алексей Мурженко родился 23 ноября 1942 года на Украине, был курсантом Суворовского училища в Москве. В этом училище, прямо и глубоко воспринятый идеал чести - офицерской чести, гражданской чести - стал маяком, ведущим в советскую тюрьму. В 1962 году Алексей Мурженко получил свой первый срок - 6 лет, который отбыл от звонка до звонка. Я беседую с ближайшим другом Алика Мурженко, подельником его по первому и второму тюремным срокам - Юрием Федоровым, который живет также в Нью-Йорке. Юрий Федоров: Я познакомился с ним через моего приятеля, Виктора Балашова, с которым мы жили в Москве на одной улице и знали друг друга перед этим довольно долго. Когда Виктор Балашов вернулся из Суворовского училища, то Мурженко приехал к нему в Москву и остановился у него, и, естественно, мы познакомились, и, можно сказать, сошлись на отрицательном отношении к советской действительности. Естественно, мы были молодые, и после выяснения нашего отношения к советскому режиму мы решили создать нелегальное общество и распространять листовки и письма. Общество называлось "Союз Свободы и Разума". Мы все это делали и работали в течение примерно 6 месяцев, то есть мы печатали листовки, писали письма, тексты, рассылали в разные советские учреждения по всей стране, листовки распространяли в Москве по университетам и институтам, распространяли в библиотеках и так далее. В этом состояло наше первое дело. Тенгиз Гудава: Расскажите пожалуйста, какого содержания были эти листовки, все-таки за них вам, 19-летним парням, дали по 6 лет лагерей. Какого содержания были эти листовки? Юрий Федоров: Конкретного содержания я, естественно, не могу припомнить, это было почти 40 лет назад - в 1961-м году. Но я знаю, точно помню, что мы в листовках призывали к демократизации советского общества. Тенгиз Гудава: Какое было ощущение, молодые ребята, как говорится, вся жизнь впереди, и вдруг вы попали в лагеря - какое было первое ощущение от столкновения с тюремной, лагерной жизнью? Юрий Федоров: Если сказать правду, то насколько я сейчас помню, во всяком случае, у меня, да и у всех, было ощущение, что мы попали к себе домой, поскольку, вообще, честному человеку жить тогда при том режиме - если не кривишь душой, не лжешь и все остальное, то единственное место для жизни была тюрьма. Серьезно, мы знали, что попадем в тюрьму, были готовы к этому, знали, что так или иначе наша работа кончится, потому что КГБ на нас выйдет. Единственное - у нас было желание поработать как можно больше. Тенгиз Гудава: "Самолетное дело". В ненаписанной еще истории советского диссидентства - это отдельная глава. Это, пожалуй, первый и последний опыт реального правозащитного действия, пограничного с терроризмом - угоном воздушного судна. 16 человек, большинство которых, как Алик Мурженко и Юрий Федоров, уже имели за спиной политическую судимость, пошли на отчаянный шаг: попытались угнать самолет с небольшого аэродрома под Ленинградом. Это была чистой воды демонстрация, научный эксперимент, призванный обнажить на весь мир язву тоталитаризма: отсутствие права на эмиграцию. Говорит Юрий Федоров Юрий Федоров: В этом деле было несколько разных этапов, сначала было желание действительно уйти за границу. На последнем этапе, когда мы уже увидели очень плотную слежку и поняли, что перелет обречен на провал, то мы решили, что это просто будет очень хорошая демонстрация. Тенгиз Гудава: Экипаж был свой, все билеты были выкуплены угонщиками - так что терроризма никакого не было. Тем не менее, участникам группы, захваченной прямо на летном поле "Смольный" спецгруппой КГБ, которой командовал начальник 5 отдела КГБ генерал Бобков, были предъявлены обвинения в "воздушном пиратстве". Алик Мурженко получил 14 лет лагерей особого режима, Юрий Федоров - 13, организаторы акции - майор авиации Дымшиц и Эдуард Кузнецов - были приговорены к расстрелу. Только вмешательство мировой общественности и курьезный случай - помилование в Испании генералом Франко воздушных пиратов-басков, помешали советской системе провести показательные расстрелы. 31 декабря 1970-го года, Кузнецов и Дымшиц были помилованы, и расстрел им заменили на 15 лет лагерей. В 1979-м году их обменяли на советских шпионов. Ныне Эдуард Кузнецов живет в Иерусалиме. Эдуард Кузнецов: Мы были друзьями с 1962-го года. Мы познакомились в лагере 75/7, его туда привели, он был здоровый мужик, рослый, белозубый, боксером был, вообще такой, очень яркий мужик. Тогда мы познакомились. Он отсидел свои шесть лет, я - семь. Сошлись, стали думать, поскольку ни он, ни я, ни тот же Федоров в лагере не сломались, на нас страшно жало ГБ, и понятно было, что нас опять посадят - вопрос только времени, потому что мы не отказались ни от своих убеждений, ни от дел и делишек. Мы продолжали распространять самиздат, крутились в тех же диссидентских кругах. Вопрос посадки для нас был только в том, когда это будет - сегодня, завтра или послезавтра. Мы понимали, что жизни для нас в СССР уже нет, и поэтому мы все время думали о том, как оттуда свалить. И когда подвернулась эта идея с побегом за границу, я предложил Федорову и Мурженко участвовать, на их выбор - хотят они или нет. Положение и у того, и у другого было отчаянное. Вообще, все это "Самолетное дело" было актом отчаяния. Мы отлично понимали, что на самом деле нас неизбежно повяжут, надо было быть большим дураком, чтобы в те времена что-то затевать, если вас больше чем двое. А нас в группе было 16 человек, да и прежде, чем навербовать 16, надо было поговорить с доброй сотней, а то и с двумя, большинство из них отказались участвовать, а значит уже не обязаны были так уж строго хранить тайну. То есть, было ясно, что КГБ сидит у нас на хвосте, сейчас у нас есть и документы, записка Андропова у меня есть - он докладывал, что что-то такое готовится, очень громкое, скандальное, там написано: "На уровне покушения на первого секретаря обкома Ленинградской области". Что за чушь?! Ну, в общем, это неважно, короче говоря, ясно было, что нас арестуют, но мы полагали, что время было такое, что международный скандал вокруг вопроса об эмиграции может оказаться очень даже продуктивным, в хорошем смысле этого слова, так и оказалось, и что скандал будет такой большой, что мы вряд ли будем так уж долго сидеть, в чем мы отчасти ошиблись, так или иначе мы сделали это в значительной степени от того, что нас загнали в угол. Кстати говоря, всякие репрессивные режимы создают себе врагов за счет того, что загоняют их в угол, героический угол, скажем так. Тенгиз Гудава: А те, кто становится террористами? Эдуард Кузнецов: В каком смысле? Тенгиз Гудава: Ну вот, загнали в угол какое-то движение, а оно перешло на террор. Эдуард Кузнецов: Всегда виноват, прежде всего, людоед, в первую очередь, это, разумеется, не снимает вины со всех остальных, но, в первую очередь, виноват людоед. Тенгиз Гудава: Обычно подельников в Советском Союзе рассылали в разные лагеря, но Алик Мурженко, Юрий Федоров и Эдуард Кузнецов сидели вместе - в мордовском спецлагере особого режима. Эдуард Кузнецов: Да, мы - я, Федоров и Мурженко сидели вместе на "спецу" - в спецлагере особого режима. Мы же были рецидивисты злостные. Тенгиз Гудава: То есть, вас посадили в один и тот же лагерь? Эдуард Кузнецов: А другого то не было. "Спец" то был для политзаключенных один на весь Союз. Тенгиз Гудава: Эдуард, расскажите о жизни в этом лагере, вернее, о сроке в нем и о Алике Мурженко. Эдуард Кузнецов: Хорошая, очень хорошая жизнь была в этом лагере. С Аликом Мурженко мы были очень близки. Он - очень редкий человек, редкий по принципиальности и честности, он очень резко реагировал на всякую несправедливость, мог и руководству в морду заехать - было у него такое, поскольку он был боксер. У него была в этом смысле, может быть, отрицательная черта, сильно усложнявшая его жизнь - он был очень бескомпромиссен, негибок, скажем так, реагировал на все очень резко, за что его очень часто наказывали карцерами и всем остальным, хотя это на самом деле очень симпатичная человеческая черта, но в сложных лагерных условиях она часто била по нему, но он был безумно стойкий мужик, очень стойкий, редкий человеческий экземпляр - я бы вам сказал, редчайший своим джентльменством и честностью, и боевитостью при этом, не просто на словах, в салонной болтовне - это был человек, который все время отстаивал свое достоинство и даже лез туда, куда его сильно не просили. Когда была какая-то заваруха, он никогда не уклонялся. Тенгиз Гудава: Алексей Мурженко умер от запущенной формы злокачественной опухоли желудка. Он жил в Нью-Йорке, искал работу, жизнь его нельзя было назвать комфортной и спокойной. Испытывал ли он ностальгию? Эдуард Кузнецов: Ностальгии у него не было, но представьте себе человека, который 22 года своей относительно недолгой жизни пробыл в лагере и попал в Америку в 1989-м году, значит, ему было 47 лет. Без профессии. Ну, как вы думаете - даже и местные жители, уроженцы Америки, в этом возрасте, оказавшись без работы, могут найти ее с большим трудом. Как человеку приспособиться и адаптироваться? Естественно, жизнь была тяжелая. Он жил на пособие по безработице. У него была масса талантов, которые он не имел возможности реализовать, и это его, естественно, грызло. При этом, он сохранил всю свою прямоту и резкость характера. Всякая несправедливость его возмущала до глубин души и выводила из равновесия надолго. Это очень непросто, и его судьба, на самом деле, вполне предсказуема, но, насколько я знаю, ностальгией он не страдал. Человек, прежде всего, страдает от неустроенности, нереализации своих потенций, кроме того, человек, который 22 года отсидел по таким крупным, скандальным, исторически значимым делам, в Америке всем, разумеется, был до лампочки. Но фигура он был, понимаете, фигура. Но не смог себя реализовать полностью, в результате таких вот трагически сложившихся обстоятельств. Я не думаю, что если бы он вернулся на Украину или в Россию, то ему было бы там легче - отнюдь нет. Тенгиз Гудава: Это был Эдуард Кузнецов, а вот мнение Юрия Ярым-Агаева, в свое время представителя Московской Хельсинкской группы на Западе и президента организованного им в Нью-Йорке Центра за демократию в СССР: Юрий Ярым-Агаев: Я считаю, что очень символично закончилось тысячелетие в России - 31 декабря произошли два события, в разных местах, казалось бы, совершенно не связанные, но на самом деле как бы символически и философски очень связанные: в России президентом стал "кагэбэшник", собственно, КГБ снова пришел к власти, в этот же день, в изгнании, далеко в Нью-Йорке умер один из известных диссидентов, из людей, которые сделали эту страну открытой, которые открыли эмиграцию из этой страны и сделали общество намного более открытым - Алексей Мурженко. Вот это противоречие между продвижением и возвышением угнетателя страны и гибелью, смертью в тот же момент патриота, который помог этой стране стать лучше, к сожалению, символизирует конец этого тысячелетия. Мы надеялись, конечно, уже после 90-х годов, что дело пойдет в другую сторону, и тысячелетие закончится на другой ноте. Но так уж произошло. Я до сих пор надеюсь, что этот процесс все-таки повернется, и Россия начнет двигаться и развиваться в сторону свободы и демократии, а не в ту сторону, в которую она начала двигаться в последние годы. Тенгиз Гудава: Судьба бывших советских диссидентов, политзаключенных, правозащитников. Судьба драматическая, если не сказать трагическая. Они не прижились нигде: ни на бывшей родине, где победили идеалы, им чуждые, ни на чужбине... Побывав после 10 лет эмиграции на родине, в России, в Москве, Юрий Федоров увидел в каком трагическом состоянии находятся его бывшие сокамерники, бывшие политзаключенные - люди уже немолодые, часто больные. И вернувшись в Соединенные Штаты, Юрий Федоров создал фонд помощи бывшим политзаключенным Советского Союза - "GRATITUDE FOND" - "ФОНД БЛАГОДАРНОСТИ". Юрий Федоров: Когда у меня уже в этом фонде были какие-то деньги на счету, и я знал, что Мурженко здесь в Нью-Йорке довольно сильно нуждался, был в очередной раз без работы, я предложил ему помощь от фонда. Он подумал очень недолго, и сказал: "Нет, я не могу взять, посылай в Россию, там деньги гораздо нужнее, чем здесь". Тенгиз Гудава: Помощь "GRATITUDE FONDа" Алику Мурженко все-таки была оказана, увы, запоздалая, это была помощь скорее семье... но в ряде других случаев - как, например, со собором средств для операции в Израиле известному барду Юлию Киму - помощь не опоздала и сыграла жизненно важную роль. Так, зеки помогают зекам, жертвы режима - жертвам режима, сам же режим помогает только себе. "Самолетное дело", десятки и сотни других диссидентских дел, сегодня забытых... Об Алике Мурженко и его окружении говорит Юрий Ярым-Агаев. Юрий Ярым-Агаев: Они фактически открыли полностью закрытое советское общество. Этот поступок, героический поступок, за который они заплатили страшную цену - десятилетия лагерей и даже смертные приговоры, он был совершенно необходим для того, чтобы открыть совершенно закрытую страну, из которой просто никто никуда не мог уехать выехать, эмигрировать, переехать и прочее. Этот поступок настолько привлек общественное внимание во всем мире, что это стало насущной проблемой, которая, в конце концов, привела к тому, что десятки и сотни тысяч людей, в тот момент, в первую очередь и в основном, евреев смогли эмигрировать в Израиль, Америку и так далее. Все эти люди по гроб своей жизни должны быть благодарны Алексею Мурженко - до этого эмиграции практически не было. Но что гораздо более, на мой взгляд, важно - это то, что Мурженко сделал для тех людей, которые остались в России, ибо открытость страны важна не только для тех, кто из нее выезжает, но и для тех, кто остается. Фактически мы все рождались и жили свою жизнь с ощущением безысходности и обреченности. У некоторых людей это ощущение было более четкое и явное, у многих подспудное, но оно было у всех. Мы жили в стране, из которой в прямом смысле этого слова некуда было деться. Мы жили все время под абсолютным контролем. Он мог быть только потому, что не было конечной возможности убежать, уйти, выехать из этой страны. Отсутствие этой возможности уехать, когда, в конце концов, ты не можешь и не хочешь жить в этом обществе, в конечном итоге очень влияло на твою жизнь внутри этого общества- ты боялся сделать лишний шаг, выйти из под этого контроля, потому что тебе от него некуда было убежать. Алексей Мурженко и другие открыли эту страну и дали людям принципиальную возможность или идею, что в конечном итоге, если ты дальше не можешь там жить и если у тебя возник конфликт с властями, то ты можешь уехать, хоть многим это и не удавалось, хоть это и было трудно, люди на это тратили годы. Но то, что такая принципиальная возможность все-таки есть, это был колоссальный принципиальный шаг в изменении психологии людей в России, и в конечном итоге это изменение и привело к тому, что произошло в 1991-м году и происходит дальше. Безусловно, это только один шаг, нужно, чтобы произошло еще много шагов в этой психологии, чтобы эти люди в этой массе стали жить по-настоящему свободно и поддерживать эту свободу, и чтобы Россия стала настоящей свободной и демократической страной, но первый шаг был сделан тогда. Эдуард Кузнецов: Это - трагическая фигура, во многом символ трагической нашей эпохи, именно символ этой эпохи, то есть той участи, которая уготована людям прямым, честным и жестким в своей честности. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
