Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Невидимый Наблюдатель. Памяти Пола БоулзаВедущий Дмитрий Волчек Дмитрий Волчек: "Невидимый наблюдатель". На 88-м году жизни в Марокко умер американский писатель и композитор Пол Боулз. Дженнифер Бейчвол: "Очень знаменательно, что Боулз умер перед самым концом 20-го века, потому что он сам был воплощением 20-го века и для него перешагнуть рубеж 2000-го года было бы абсолютно бессмысленным". В России Боулза знали прежде всего по фильму Бернарда Бертолуччи - экранизации романа "Под покровом небес". Бернардо Бертолуччи: "Широкая публика, к сожалению, с большим опозданием открывает великих писателей, особенно самых сложных и, как правило, самых лучших. После моего фильма роман Боулза стал бестселлером, и не только в Италии. Может быть широкая публика открыла для себя Боулза благодаря фильму, но это вовсе не означает, что он не был великим писателем. Успех у публики никогда не был доказательством величия". "Невидимый наблюдатель" - название книги о Поле Боулзе, написанной Кристофером Сойером-Луцано. Оно может показаться слегка претенциозным, но автор настаивает на этом определении, указывая, что травматические эпизоды детства Боулза, брутальность его отца, мрачного деспота, даже садиста, определили позицию "невидимого наблюдателя" - предельный случай эскапизма. Автобиографическим называет Сойер-Луцано рассказ Боулза "Замерзшие поля" (мальчик мечтает о том, что придет волк и загрызет его отца). Боулз всегда чувствовал вину за то, что выбирал никчемные, с точки зрения отца, артистические профессии. Ученик композитора Арона Копланда, Боулз добился удивительных успехов в музыке. Его первыми литературными опытами были "автоматические стихи" - подражание сюрреалистам. Гертруда Стайн сказала ему, что он не поэт, и Боулз согласился. Принадлежащая к числу знаменитых литературных анекдотов история о том, как Пол Боулз оказался в Марокко, где прожил с небольшими перерывами без малого 60 лет, тоже связана с именем Гертруды Стайн. Сам писатель рассказывал, что Стайн распорядилась однажды: "Вы должны поехать в Танжер". Боулз даже не знал, где этот город находится, но решил повиноваться и безропотно отправился выполнять приказание. 16 лет вместе со своей женой, писательницей Джейн Боулз, он проводит в путешествиях - Индия, Мексика, Франция. Но затем возвращается в Марокко и решает обосноваться в Танжере. В 49-м году он завершает свой первый, самый знаменитый роман "Под покровом небес", несколько десятилетий спустя признанный экспертами журнала "Тайм" одним из ста лучших романов 20-го века. Исследований, посвященных жизни Боулза немало, среди них уже упоминавшаяся монография Кристофера Сойера-Луцано, да и сам Боулз написал мемуары, книгу, которую его друг Уильям Берроуз с иронией именовал "Ничего не рассказывая". Наконец, о жизни Пола Боулза было сделано два документальных фильма, только что в Соединенных Штатах вышел третий и, по мнению критики, самый лучший. Сошлюсь на мнение Девида Кроненберга, сказавшего так: "Это та беседа с Полом Боулзом, о которой вы всегда мечтали". Фильм повторяет название второго романа Боулза "Пусть падает". Его режиссер Дженнифер Бейчвол начала съемки в 96-м году, когда были живы ближайшие друзья Боулза - Уильям Берроуз и Ален Гинзберг. Пол Боулз умер в танжерской больнице 18-го ноября, а три дня спустя в Нью-Йорке состоялась церемония вручения премии "Эмми" за 99-й год. Одним из лауреатов стала картина "Пусть падает". Накануне церемонии Дженнифер Бейчвол рассказала моей коллеге Марине Ефимовой о своей работе над фильмом. Дженнифер Бейчвол: Я читала книги Боулза еще подростком и в 18 лет сбежала в Марокко, в основном из-за того, что была страстно увлечена тем, как он описывал эту страну. Я прожила там год и познакомилась с Боулзом. Так что нашему знакомству уже 20 лет. Поначалу я чувствовала себя неловко - я ведь явилась незванной к его дверям. Я просто сказала таксисту, что хочу повидать Пола Боулза, и он привез меня к его дому. Боулз жил в очень скромной квартире, заваленной вещами, подушки на полу, дымились благовония, камин постоянно горел. Меня поразило, что создатель таких мрачных, даже жутких сюжетов и человек, которого я встретила, казалось, не имели ничего общего. Это был такой респектабельный, сдержанный джентльмен, которому больше бы подошел писательский кабинет в Европе, а не такое экзотическое место, как Северная Африка. Все эти 20 лет я продолжала следить за жизнью Боулза, читала интервью с ним, видела телепередачи, но он никогда не раскрывался в них. И я думала: никто не нашел к нему правильного подхода, он вовсе не подходит для традиционной биографии, ему нужна совершенно другая форма, почти монолог. Дмитрий Волчек: Кристофер Сойер-Луцано пишет, что перед тем как поехать в Танжер, Боулз намеревался обосноваться во Франции, считая, что там сможет избавиться от чувства вины за то, что он художник. Но вместо Франции, где статус художника высок - замечает биограф - Боулз оказался в Марокко, стране, где не только его искусство, но и он сам, как человек, оказался невидимым. Он растворился в культуре, не желавшей его принимать, получить признание он мог разве что обратившись в ислам. Но Боулз выбрал маску невидимого наблюдателя, и она его вполне устраивала. Дженнифер Бейчвол называет и другую причину, определившую решение Боулза не покидать Марокко. Дженнифер Бейчвол: Марокко нравилось ему еще и потому, что когда он туда приехал, это было совершенно примитивное общество, без машин, телефонов и прочих "ловушек" современной западной жизни. Ему нравилось это. Думаю, его привлекала идея бегства от цивилизации. Он категорически отвергал массовую американскую культуру. Представление об успехе, материализм, честолюбие - все эти вещи его совершенно не привлекали. И я думаю, что он был бы намного счастливее, если бы Марокко оставалось таким же, как в 30-40-е годы, когда он впервые туда приехал, общество, словно потерянное во времени. Очень знаменательно, что Боулз умер перед самым концом 20-го века, потому что он сам был воплощением 20-го века и для него перешагнуть рубеж 2000-го года было бы абсолютно бессмысленным. Он принадлежал к выдающемуся литературному поколению - Гертруда Стайн, Труман Капоте, Теннеси Уильямс, Гор Видал, которые были его современниками, и затем писатели-битники - Гинзберг, Берроуз, Керуак. Все они приезжали к нему в Марокко, и он был для них своего рода крестным отцом. Дмитрий Волчек: Лучшее документальное свидетельство жизни международной колонии в Марокко - книга американского журналиста Джона Хопкинса "Танжерские дневники". Список знаменитостей, с которыми Хопкинс общался в Марокко, бесконечен. Здесь Сол Беллоу и Жан Жене, Ив-Сен Лоран и Рудольф Нуриев, психоделический гуру Тимоти Лири и музыканты из группы "Битлз". Но чаще всего на страницах дневников Хопкинса встречаются имена Пола и Джейн Боулз. Для других персонажей книги Танжер был лишь еще одним пунктом в странствиях по экзотическим местам. Но Боулз решил остаться в Марокко даже после революции 56-го года - провозглашения независимости страны и отмены интернационального статуса Танжера, когда артистическая колония опустела, и город потерял привлекательность для международной богемы. Первым перевел прозу Боулза на русский язык петербургский поэт Аркадий Драгомощенко. Притча «Гиена» в его переводе появилась в середине 80-х в ленинградском самиздате. - Аркадий, вы были первым переводчиком Боулза в России. Я прекрасно помню, с каким восторгом вы читали его рассказ "Гиена", если я не ошибаюсь, это было в 85-м году на заседании "Клуба-81". Что вас тогда привлекло? Аркадий Драгомощенко: Митя, это очень сложный вопрос, потому что Боулз не настолько прост, невзирая на свою кажущуюся простоту, человек, который постоянно, как писатель, ускользает. Но вот тот остаток, который всегда нельзя было схватить в нем при всей его кажущейся простоте, он и привлекал. Потому что казалось, что если ты переведешь, ты каким-то образом заберешься пальцами в него, нащупаешь вот этот ускользающий, непостижимый "шестой элемент". Но история очень простая, дело в том, что я получил тогда совершенно неожиданно для себя - я не знал Боулза - несколько ящиков книг от Джона Мартина и среди них случайно обнаружил этого писателя. Из рассказа «Гиена»: "Пересекая пустыню, аист летел на север. Почувствовав жажду, он принялся искать воду и долетел до гор Кхан-эль-Кхар. В одном из ущелий заприметил небольшое озерцо. Скользнув между скал вниз, аист опустился на берег, затем шагнул в воду и стал пить. В ту же минуту, прихрамывая, к озерцу подошла гиена и, завидев пьющего аиста, сказала: "И далек ли твой путь?". Аисту прежде не доводилось встречаться с гиенами. "Так вот она какая - гиена" - подумал он и стал наблюдать за ней, так как был уже наслышан, что если даже одна капля мочи ненароком на кого попадет, тот последует за гиеной, куда бы та его ни повела. "Скоро наступит зима, - сказал аист - я держу путь на север". А, произнеся это, он отодвинулся подальше от берега и гиены. Но там было довольно глубоко и, чтобы не потерять равновесия, аисту пришлось несколько раз взмахнуть крыльями. Гиена обошла озерцо и теперь рассматривала аиста с противоположного берега. "Я знаю, что у тебя на уме, - сказала гиена. - Ты веришь всем этим басням обо мне. Но думаешь ли ты, что я и впрямь обладаю такой силой? Да, возможно в далеком прошлом гиены были способны на это, но теперь, теперь мы ничем не отличаемся от других. Хотя знаешь, моя моча настигла бы тебя и там, где ты сейчас стоишь. А толку? Конечно, если я тебе неприятна, ты можешь уйти на середину озера, уж там ты будешь в полной безопасности". Дмитрий Волчек: Уильям Берроуз в своем дневнике последних дней жизни пишет о Боулзе: "В Поле присутствовала какая-то зловещая тьма как в недопроявленной пленке". Мне очень нравится это замечание. Вы почувствовали эту зловещую тьму? Аркадий Драгомощенко: Да. На цитату Берроуза я мог бы вспомнить слова Славоя Жижека, который пишет о фотографиях (опять-таки, заметьте, фотографиях) "Титаника", которые стали возможны совершенно недавно. Он говорит о том, что они вызывают ужас, не потому что представляют какую-то метафору конца века и так далее, но глядя, пишет он, на снимки затонувшего лайнера, мы оказываемся в сфере запретного, в месте, которое должно остаться невидимым. То, что оказалось доступным нашему зрению, это своего рода окаменевший лес наслаждений. Боулз, заметьте, в некоторых вещах в конце своей жизни говорил о переходе из мира в мир и возможности постижения некой тайны, неких предписаний, полученных в ином мире. Ну еще тут момент нужно учитывать тот, что он, видимо, намеренно выбрал то место, где поселиться - Танжер. В самом месте разрыва и соединения европейской и дикой африканской культуры, мусульманской. Дмитрий Волчек: Я думаю, еще и потому что Марокко это страна, где магия это обыденное повседневное дело, и Боулз - магический писатель, не в том пошлом смысле, как, например, Маркес, в совершенно другом. Аркадий Драгомощенко: Не фантасмагория, но, скорее, фантазм. "Гиена скосила глаза. "Счастливчик. - Сказала она. - Тебя называют святым и мудрым. Правда, сейчас ты мне не кажешься ни тем, ни другим". "То есть как?" - спросил аист. "Если ты и в самом деле не чужд мудрости и пониманию, ты должен знать, что магия просто ничто, пылинка на ветру. И все в руке Аллаха. И если ты действительно это знаешь, тебе нечего бояться". Аист долгое время не отвечал, он думал. Он поднял ногу и держал ее перед собой, согнутую в колене. Ущелье налилось красным светом заката. Гиена тоже молчала. Не отрываясь, она смотрела на аиста, ожидая, когда тот прервет молчание. Наконец аист опустил ногу, открыл клюв и молвил: "Из твоих слов следует, что тот, кто верит в магию, грешен?" В ответ Гиена расхохоталась: "Лично я ничего не говорила о грехе, это ты говоришь, ну так ты у нас мудрец. А я в этом мире не только для того, чтобы бесконечно препираться по части истинного и ложного. Жить ночь за ночью - мне этого вполне достаточно. Не секрет, что каждый мечтает споткнуться о мой труп". Дмитрий Волчек: Аркадий, если говорить о судьбе Боулза в России, она просто удивительно не благополучная - всего лишь 4 рассказа переведено и те опубликованы в каких-то малотиражных журналах. Вам кажется - это случайность или есть какое-то объяснение, почему никто не берется переводить Боулза на русский? Аркадий Драгомощенко: Во-первых, он не доступен по так называемому энциклопедическому уровню, поскольку имя его было мало известно, прости, и за рубежом, да и в Америке его переоткрыли совершенно недавно, буквально в 80-х годах. Во-вторых, он не настолько выигрышен, чтобы завоевать какие-то рубежи при переводе одной или двух вещей. Потому что он важен в своем собственном литературном проекте от начала и до конца. Как вы сами сказали, он не фантасмагоричен, как вот та самая магическая школа, он затерт, стерт, намеренно тускл, и здесь для переводчика не раскрываются многообещающие горизонты. Но, возможно, сейчас, как обычно после смерти какого-то писателя, начинают все обращать внимание. Хотя я не уверен в том, что опять переводчики обратят на него внимание. Дмитрий Волчек: Есть ли какие-то специфические проблемы, с которыми сталкивается переводчик Боулза? Аркадий Драгомощенко: Я думаю, что он не находит тех кладов, которые переводчик прозы, коммерческой прозы, не экспериментальной прозы, всегда должен находить, иначе он не стал бы переводить. Во-первых, либо это должно быть уже известное имя, либо сам текст должен дарить сразу же после начала какие-то подарки. Тут подарков нет, тут нужно эти подарки доставать самому, потому что их надо находить, так же как в пустыне, в общем-то, нет никаких подарков. "В пещере царила непроглядная тьма. Аист остановился как вкопанный: "Где ты?" - спросил он гиену. "Здесь" - ответила гиена. "Почему ты смеешься?" - спросил аист. "Я подумала - до чего непостижим этот мир. - Отозвалась гиена - Святой вошел в мою пещеру, потому что верил в магию". "Не понял" - сказал аист. "Ну, это потому, что ты смущен. Но только теперь ты сможешь понять, что у меня с магией нет ничего общего. Я ничем не отличаюсь от других в этом мире". Аист молчал и задыхался от источаемой гиеной вони. Потом со вздохом сказал: "Безусловно, ты права, нет иной власти, кроме власти Аллаха". "Я безмерно счастлива,- дыша Аисту прямо в клюв, воскликнула Гиена - Я счастлива, что ты это в конце концов понял". И тут же свернула ему шею, разодрав ее лапами. Аист вздрогнул и повалился на бок. "Аллах одарил меня большим, нежели магией. - выдохнула Гиена. - Он дал мне мозги". Аист лежал без движения. Впрочем, он было попытался сказать еще что-то о том, что нет власти, кроме власти Аллаха, но клюв его широко открылся во тьме, и это был конец. Уходя, гиена обронила через плечо: "Спустя минуту ты будешь мертв, а через десять дней я вернусь, к тому времени ты созреешь". Прошло десять дней. Гиена пришла в пещеру и нашла аиста там, где оставила. Муравьев не было. "Отлично" - сказала гиена. Затем она сожрала то, что хотела сожрать и вышла на широкую плиту, прикрывавшую вход сверху. Там под луной, постояв некоторое время, она выблевала то, что сожрала, а после, полизав блевотину, принялась кататься в ней, втирая ее в шкуру. А после того гиена вознесла благодарение Аллаху за глаза, которые видели в неверном лунном свете, за нюх, позволявший чуять падаль по ветру. Она покаталась еще немного, а в конце тщательно вылизала под собой камень. И еще какое-то время неподвижно лежала на нем, тяжко дыша и поводя боками, прежде чем вскочить и прыгнуть на свою тропу". Дмитрий Волчек: Великолепно изучив форму марокканского устного рассказа, Пол Боулз неизменно сохранял статус "невидимого наблюдателя". Дженнифер Бейчвол: Меня всегда удивляло, что, несмотря на то, что он столько лет прожил в Марокко, почти 60, он так и не стал местным, марокканцем, не растворился в этой культуре. Он оставался наблюдателем, посторонним. И я думаю, что Боулз решил остаться в Марокко навсегда не в последнюю очередь из-за того, что эта культура столь непроницаема. Ему это нравилось. Ему нравилось всегда оставаться иностранцем. Дмитрий Волчек: В России с прозой Пола Боулза знакомы немногие. Но надо сказать, что и в Европе он приобрел настоящую известность только после появления фильма Бернарда Бертолуччи "Под покровом небес" (оригинальное итальянское название "Чай в пустыне"). Картина, которую по праву считают шедевром Бертолуччи, вышла на экраны в 90-м году, и лишь тогда роман, написанный в 49-м, попал в европейские списки бестселлеров. Бернардо Бертолуччи охотно принял предложение участвовать в этом выпуске "Экслибриса" и рассказал нашему корреспонденту в Риме Ирине Стоиловой о том, как он познакомился с автором впечатлившей его книги и уговорил его сняться в картине в роли рассказчика. Бернардо Бертолуччи: Эта идея возникла у меня во время съемок. Я постоянно говорил себе: не хочу, чтобы фильм получился литературным. Я не люблю литературные картины. Вместо того, чтобы делать визуальную иллюстрацию романа, я хотел показать литературный элемент физически, показать лицо автора - Пола Боулза. Вы, может быть, помните, он появляется в начале и в конце фильма, его глаза, прекрасные голубые глаза, я бы сказал цвета океана, смотрят в камеру. Создается впечатление, что фильм исходит из глаз Боулза. И в последнем кадре камера снова приближается к его глазам, точно история возвращается в мысли ее создателя. Так я пытался убрать этот неуместный в кино литературный элемент и показать литературу в ее материальности - автора из плоти и крови. Сначала, когда я предложил это Полу, он слегка растерялся. Но потом ему это показалось интересным, и он, как это часто бывает с замкнутыми людьми, живущими в одиночестве и внезапно нарушающими табу, стал наслаждаться этой ролью. Оказавшись в веселом хаосе съемочной группы, такие люди получают огромное удовольствие и начинают по-настоящему развлекаться. Дмитрий Волчек: Написанный давним поклонником Боулза Марком Пеплоу, сценарий фильма Бернардо Бертолуччи "Под покровом небес" не во всем буквально следует роману. Бертолуччи говорит, что, несмотря на это, Боулз был очень доволен картиной и найти с ним общий язык на съемочной площадке было легко. Бернардо Бертолуччи: Еще в начале съемок я сказал ему: "Видишь, Пол, когда создается фильм по роману, писатель должен согласиться с одним условием, что выразительные средства кино отличаются от литературных. Поэтому иногда, чтобы остаться верным духу романа, необходимо изменить его внешний слой". И он согласился со мной. Так же как когда-то согласился со мной Моравиа, когда я снимал "Конформиста". Для того, чтобы остаться верным духу, иногда приходится изменить букву. Многие говорили мне о трудном характере Пола, это верно, но с ним произошло то же, что с Марлоном Брандо во время съемок "Последнего танго в Париже". Все мне говорили: Брандо невыносим, он тебя изведет, он бог знает что себе позволяет. Но он оказался самым любезным, гибким и уступчивым актером из всех, с кем я встречался в своей жизни. Вообще важна обоюдная связь. Один поток шел от Пола Боулза ко мне и другой от меня к Боулзу. Эти два потока могли жестоко сталкиваться друг с другом, а могли и слиться. И мне удалось повернуть наши отношения в сторону слияния стремлений и симпатий. Дмитрий Волчек: Позиция стороннего наблюдателя или, если воспользоваться определением Вадима Шершеневича, "великолепного очевидца", не помешала Боулзу, прекрасно знавшего арабский, проникнуть в среду закрытую для иностранцев. Он стал первым европейцем, собравшим коллекцию устных рассказов курильщиков гашиша, многовековой марокканской традиции так называемых "историй кайфа". Вооружившись трубками, сказители собираются в кафе и, впадая в транс, описывают свои видения. В предисловии к сборнику "Сто верблюдов во дворе" Боулз пишет о марокканской устной литературе: "Курильщики гашиша говорят о двух мирах - одном, подчиняющемся неумолимым законам природы, и втором, когда человеку открывается новая реальность. Канабис умело перетасовывает элементы физической вселенной с тем, чтобы они соответствовали желаниям курильщика". В 60-м году Боулз, исследуя этот принцип раздваивающейся реальности, начал писать цикл из четырех рассказов, в сюжете которых совмещены взаимопротиворечащие элементы, а персонажи вовсе не связаны между собой. Услышанные от марокканцев истории он соединял наподобие мозаики, конструкция которой продиктована наркотической эйфорией. Рискованный опыт экстремальной фольклористики Боулз описывает не без мрачной иронии в рассказе "Далекий случай", кстати, одном из немногих переведенных на русский. Это рассказ об американском профессоре-лингвисте, изучавшем в Марокко арабские диалекты. Наивный ученый оказывается в плену у работорговцев, использующих его для потехи на ярмарках. Забавляя народ, профессор, потерявший человеческий облик, лает, прыгает и корчит рожи. Отношение марокканской элиты к Боулзу всегда было двойственным - уважение, с одной стороны, зависть и даже неприязнь, с другой. Марокканский писатель Омар Мунир сказал мне не без раздражения, что Боулз стал знаменитым в первую очередь потому, что он американец; будь он арабом, его бы никто не заметил. "Америка никогда не простит Марокко отмены статуса интерзоны" - сказал Омар Мунир, но тут же добавил: Омар Мунир: Боулз познакомил нас с устной марокканской литературой, а ведь этого не делал ни один марокканский писатель. Его присутствие в Танжере играло очень важную роль в жизни города, в частности, в привлечении туристов в Марокко. Его уход для нас, марокканских писателей, колоссальная потеря, мы всегда будем помнить о нем, все марокканцы, марокканская интеллигенция и в особенности танжерцы. Он был одним из нас, настоящим танжерцем, у него было множество друзей, например, писатель Мухаммед Шукри, с которым он был неразлучен. Многие марокканские писатели специально ездили в Танжер, чтобы его повидать. Я думаю, что это последний из больших писателей-путешественников. Мне кажется, его место в одном ряду с Ги де Мопассаном, Альфонсом Доде и Анатолем Франсом. Дмитрий Волчек: Бернардо Бертолуччи говорит о любви Боулза и его героев к путешествиям как об экзистенциальной потребности убежать от самого себя. Бернардо Бертолуччи: Я думаю, что Пола Боулза хорошо характеризует такое его замечание: "Турист отличается от путешественника тем, что турист приезжает куда-то и тут же начинает собирать чемоданы, с нетерпением ожидая возвращения домой. А когда великий путешественник приезжает туда, куда хотел, он устремляет свой взор все дальше и дальше. Для великого путешественника не существует конечного пункта назначения". И Пол был таким великим путешественником, он не был туристом. Очень важной чертой его книг, например, романа "Под покровом небес", является именно постоянная потребность передвижения, жажда путешествовать, путешествовать. Тут два мотива - во-первых, чтобы как можно дальше уйти от того, что ты не любишь в себе самом. В романе "Под покровом небес" два главных героя американца, и они не любят послевоенную Америку. С другой стороны - это страсть отправиться в путь, чтобы открыть нечто незнакомое. Дмитрий Волчек: Искусствовед Виктор Тупицын выдвинул однажды любопытную гипотезу психоаналитического толка: страсть к путешествиям - это попытка убежать от смерти. Смерть приходит в дом и не застает хозяина - он уехал и его местонахождение неизвестно. Боулза называют мрачным писателем, смакующим описание насилия. "В нем была зловещая тьма как в недопроявленной пленке" - это замечание Уильяма Берроуза я уже цитировал. Часто упоминают рассказ "Нежная добыча", сцены кастрации и изнасилования героя - арабского мальчика, шокируют чувствительных читателей. Кристофер Сойер-Луцано отмечает в своей монографии, что этот рассказ, как и прозу Боулза вообще, отличает несоответствие брутальной фабулы отстраненной, даже лирической повествовательной манере. Сойер-Луцано сравнивает Боулза и Селина - их роднит неприязненное отношение к человечеству, ироничный, отстраненный взгляд. Но если Селина можно назвать романтиком, Боулз, скорее, фотограф. Мотивы поступков героев Боулза не ясны и для них самих, и для читателя. Боулза справедливо называют единственным американским экзистенциалистом. Если перечислять писателей, повлиявших на стиль Боулза, то это Андре Жид, и затем Сартр и Камю. Боулз говорил, что в романе "Под покровом небес" четыре главных героя - 3 человека и пустыня. Причем пустыня - главный протагонист, выходящий в конце победителем. Человек, отдаляясь от самого себя, сливается с пейзажем. Боулз, кстати, был фотографом не только в символическом, но и в буквальном смысле - вышло несколько альбомов его марокканских фотографий. Бернардо Бертолуччи: Я говорил Боулзу, что мне очень интересным кажется тот факт, что первый из великих экзистенциалистов Альберт Камю родился в Алжире и действие его романа "Чума" происходит в алжирском городе Орано. Мне показалось очень странным и интригующим, что действие романа "Под покровом небес" тоже начинается в Орано. Почему же эти две книги, своего рода столпы экзистенциальной литературы, начинаются в этом городе? Мы пытались это понять вместе с Полом. Наверное, есть что-то во влиянии исламской культуры с присущим ей фатализмом. В экзистенционализме присутствует большая доля фатализма и, может быть, на него повлияла как раз мусульманская культура. Дмитрий Волчек: Всех, кто навещал Боулза в Марокко, поражал более чем скромный стиль его жизни. Он поселился в бедном районе Танжера в обычном многоквартирном доме. Дженнифер Бейчвол, режиссер документального фильма "Пусть падает", так объясняет нежелание писателя перебираться в другое комфортабельное место. Дженнифер Бейчвол: Он не был богатым человеком, конечно, но он никогда не нуждался в деньгах, жизнь в Марокко очень дешевая. Я спрашивала его, почему он не переедет в более достойное место? Во времена интерзоны, в самые яркие дни Танжера, в 20-30-е, годы большая группа экспатриантов жила в Танжере в районе, называемом Старой горой. Они жили в невероятной роскоши, и до сих пор люди так живут. Мы брали у некоторых интервью, мне казалось, что я вернулась в колониальные времена. Боулз же всегда жил очень скромно и говорил, что ему непременно нужен камин, и он никогда не переедет туда, где нет камина. Прежде его жена Джейн Боулз жила в квартире прямо под ним, так что они могли быть независимы друг от друга, но в то же время все время поддерживать контакт. У них был телефон, который связывал только две их квартиры, и они целыми днями говорили друг с другом по телефону. Дмитрий Волчек: Удивлявшая многих подчеркнуто скромная жизнь Боулза в Танжере была, как говорит Дженнифер Бейчвол, лишь одним, да и не самым значительным, проявлением его бунтарства. Дженнифер Бейчвол: Он был бунтарем во всем. Он отверг Америку для того, чтобы быть образцовым экспатриантом, как Хемингуэй, который заграницей оставался очень американским и всегда возвращался на родину, чтобы описать свои приключения. Боулз намеренно ускользал в тень. Он сам научился музыке и стал великолепным композитором. Он мог сделать очень успешную музыкальную карьеру, но решил вместо этого стать писателем. И его писательская карьера тоже была очень удачной. Но когда ему не хотелось писать, он не писал. Казалось, у него не было целеустремленности, и это мне очень нравится, в частности потому, что этот так расходится с тем, что принято считать американским идеалом. В своей личной жизни он тоже был бунтарем. Его брак с Джейн Боулз - один из великих литературных союзов. Джейн была лесбиянкой, когда они познакомились, а Пол был по меньшей мере бисексуальным. И хотя у них не было общей сексуальной жизни, они были безраздельно преданы друг другу. Он заботился о Джейн до последнего дня, и он не отходил от нее ни на шаг, когда она болела перед смертью. Их союз был совершенно бунтарским, немыслимым, неповторимым. Он был таким новатором и столь скромно к этому относился, с такой иронией говорил о своих достижениях. Мне это кажется замечательным. Дмитрий Волчек: "Боулз отказался от музыкальной карьеры" - говорит Дженнифер Бейчвол. О Боулзе-композиторе я попросил рассказать профессора университета Эмори в Атланте Игоря Вишневецкого. Игорь Вишневецкий: Музыка, которую он писал, очень красива гармонически, невероятно проста по решению, рассчитана на исполнение небольшими ансамблями, меланхолична и одновременно совершенно внеэмоциональна. Очень многие современники Боулза искали в музыке ключи к бессознательному, то есть к выходу за пределы музыки просто, к снятию границ. Композиции же Боулза вполне просчитаны и предсказуемо успешны. Когда слушаешь сочиненную во время первой поездки в Танжер "Сонату для гобоя и кларнета" или навеянные путешествием по Сахаре сцены из Анабазиса на слова Сен-Жен Перса, трудно отделаться от ощущения, что их гротескная полифония и отчасти танцевальные ритмы могли бы быть вдохновлены городскими видами Парижа, Берлина, Нью-Йорка. Проза его по сравнению с музыкой написана бесстрастно и отстраненно, но оставляет сильнейшее эмоциональное впечатление. Вам предлагается заглянуть в мир собственного подсознательного и в выползающую оттуда нечеловеческую тьму. Среди музыкантов распространено суждение, что переход Боулза к прозе был вынужденным отступлением, отказом от себя самого, что Боулза не поняли. Это не совсем так. Сотрудничеством с Боулзом-композитором дорожили Оурсон Уэллс, Сальвадор Дали, Теннеси Уильямс. Русско-американский композитор Владимир Дукельский называл его "невероятно талантливым". А язвительный и резкий Сергей Прокофьев согласился консультировать Боулза, музыке нигде не учившегося, по теории композиции. Дмитрий Волчек: В 50-е годы Танжер был местом паломничества писателей-битников. С Уильямом Берроузом Пол Боулз познакомился в 51-м году. Танжер тех дней описан в книге Берроуза "Интерзона". Бернардо Бертолуччи вспоминает свои разговоры с Боулзом о его дружбе с битниками. Бернардо Бертолуччи: Когда я говорил Полу о Гинзберге, Корсо или Гейте, которые ездили навещать его, он радостно улыбался, он ведь был очень замкнутым человеком, и битники разбивали однообразный ритм его дней. Через несколько лет после своего первого визита Гинзберг написал ему: "Мы хотим вернуться в Танжер". И Пол, схватившись за голову, воскликнул: "Боже мой, битники возвращаются!", со страхом, но и с восторгом. Он ведь был очень замкнутым человеком и внешне довольно ординарным. Всегда носил синий блейзер и даже, собираясь на танжерский базар, надевал белую рубашку и галстук. Мне кажется, так он пытался скрыть внутреннее неистовство. Внутри, в душе, в мыслях он был совершенно необузданным, вот почему он хотел выглядеть так строго. Дмитрий Волчек: Кристофер Сойер-Луцано пишет, каких трудов ему стоило убедить Пола Боулза помочь ему в работе над книгой. Дженнифер Бейчвол тоже пришлось приложить немало усилий, чтобы вызвать Пола Боулза на откровенность. Дженнифер Бейчвол: Он никогда не отвечал на вопрос прямо. Он избегал прилагательных и играл словами. Но были и очень трогательные моменты. Как-то раз мы заговорили о любви, потому что в его жизни были люди, которые были в него влюблены, но он отрицал, что любил кого-то. Ближе всего к этому были его отношения с Джейн. И я спросила его о долгих отношениях с Омаром Джакуби, которые многие считали великим любовным романом. И он произнес тихо: "О, я не могу больше об этом говорить, у меня не осталось прилагательных. И я так мало курил гашиш сегодня". Я спросила: "Вы хотите еще гашиша?" И он ответил: "Думаете, у меня от этого появятся прилагательные?" Он был очень остроумным и обаятельным человеком. Дмитрий Волчек: В последние годы жизни Боулза часто спрашивали - не хочет ли он наконец вернуться в Америку, хотя бы на лечение? Писатель отказывался наотрез. Дженнифер Бейчвол: Он всегда говорил: "Мне нет смысла возвращаться в Америку, потому что мои друзья умерли". И действительно, из современников, с которыми он провел большую часть своей жизни, уже никого не осталось. Уильям Берроуз и Гинзберг были последними, и они умерли в 97-м. Было в несколько близких людей в Танжере, но, конечно, не было ничего похожего на литературный круг, существовавший в 30-40-е годы, а затем в 50-60-е, когда приезжали битники. Дмитрий Волчек: Можно ли сказать, что Пол Боулз остался недооцененным, непрочитанным писателем? Это все же преувеличение, примеров, когда книга становится бестселлером через несколько десятков лет после первого издания, множество - хрестоматийные рассказы Кафки. Так что справедливо замечание Бернарда Бертолуччи. Бернардо Бертолуччи: Широкая публика, к сожалению, с большим опозданием открывает великих писателей, особенно самых сложных и, как правило, самых лучших. После моего фильма роман Боулза стал бестселлером, и не только в Италии. Может быть, широкая публика открыла для себя Боулза благодаря фильму, но это вовсе не означает, что он не был великим писателем. Успех у публики никогда не был доказательством величия. В противном случае все авторы боевиков-бестселлеров стали бы классиками, а те, кого никто не читает, ничего бы не стоили. Через 200 лет мы увидим - от авторов триллеров не останется ни следа, а о тех, которых может быть никто не читал, останется все. Дмитрий Волчек: Очень трогательной мне показалась запись, которую я нашел на сайте крупнейшего интернетовского книжного магазина "Аmazon.com". Поклонница Пола Боулза из Нью-Йорка пишет о том, как она в марте 99-го года приехала навестить писателя в Танжер. Вот ее рассказ: "Водитель такси был поражен, когда мы подъехали к этому дому, он не мог поверить, что у двух американок могут быть какие-то дела в таком бедном месте. Он очень болен - предупредили нас - так что вы можете оставаться только на несколько минут. Мы вошли в спальню. Пол Боулз - любимец нью-йоркского света, критиков, рок-звезд и поэтов-битников, лежал на кровати в коричневом халате, описанном в книге "Танжерские дни", и ел печенье из бумажного пакета. Тонкий, как тростинка, он очень плохо слышал и почти ослеп от глаукомы, но, казалось, был рад, что мы специально приехали в Танжер повидать его. Я попросила его подписать книгу, и теперь на моем экземпляре "Пусть падает" есть надпись: "Пол Боулз. Танжер. 10-е марта 1999 года". Это мой самый дорогой сувенир". Пол Боулз умер 18-го ноября 99-го года. Ему было 88 лет. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
