Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Урок порядочности. Памяти Александра БатчанаОб умершем 8 апреля в Праге журналисте, сотруднике Радио Свобода Александре Батчане вспоминают его нью-йоркские друзья: Майя Прицкер - заведующая отделом искусств газеты "Новое Русское Слово"; сотрудники Радио Свобода - Борис Парамонов и Александр Генис. Программу ведет Иван Толстой. Иван Толстой: Сегодня мы собрались в Нью-Йоркской студии Радио Свобода, чтобы вспомнить Алика Батчана, ньюйоркца. БатчАна - так он делал ударение в своей фамилии, а Аликом его называли, как говорится, все знавшие его. Наш коллега Алик Батчан пришел на Радио Свобода всего полгода назад. 8 апреля он скончался от инфаркта в Праге. Короткой жизни в Чехии предшествовали несколько лет журналистской работы в Москве, а до этого почти 20 лет Алик Батчан прожил в Нью-Йорке. О его нью-йоркских годах я и попросил рассказать собравшихся. В студии Майя Прицкер - заведующая отделом искусств газеты "Новое Русское Слово" , Борис Парамонов и Александр Генис. 20 лет назад молодые эмигранты выпускали газету "Новый Американец". Александр Генис: Мы были не только молодыми эмигрантами, но и настоящими новыми американцами. У нас у всех не было опыта американской жизни, а у Алика его хватало. Он приехал совсем молодым, успел уже здесь поучиться в университете, учился в аспирантуре, участвовал в американской жизни и хорошо знал Нью-Йорк. Всем этим он довольно сильно отличался от нас и, как нам казалось, он несколько снобировал своим знанием американских порядков. Он был вхож во все без исключения места, ходил на все вернисажи, концерты, фестивали, демонстрации протеста, ярмарки... Алик знал все, что происходит в Нью-Йорке, и с наслаждением вращался во всех этих кругах. Он очень любил тусовки, тогда вообще-то и слова такого еще не было, а он уже знал и понимал вкус жизни в Нью-Йорке. Этим он изрядно отличался от нас всех, которые жили, в общем-то, русской, эмигрантской жизнью, Алик был такой "форточкой в Америку". Иван Толстой: Александр, в вашей газете "Новый Американец" были ведь и отдел кино, и искусств, а Алик имел к нему отношение. Александр Генис: Алик занимался всеми изящными искусствами вместе взятыми. Перед нашей беседой я посмотрел подшивку "Нового Американца" и поразился широте его интересов: это была рецензия на выставку Пикассо, это был отчет о диссидентской демонстрации, это могло быть все, что угодно, но больше всего он интересовался кино - вместе с Натальей Шарымовой они вели отдел кино, и любимой затеей Алика было то, что он назвал наш выбор - рекомендации читателям - какие фильмы посмотреть. Я просмотрел сегодня эти публикации и обнаружил, что вкус у Алика был замечательный. Все перечисленные там фильмы я бы с удовольствием посмотрел еще раз. Иван Толстой: Алик, по сравнению с вами, был не таким уж и "старым" американцем. Он приехал за несколько лет до вас и успел поучиться в американском университете. Но почему он повернул от американской карьеры искусствоведа к русской газете, может, не такой престижной? Александр Генис: Алик действительно собирался быть настоящим американцем. Он говорил: "Я думал, что к 30 годам у меня будет домик в университетском городе, своя кафедра, студенты, диссертации и все будет хорошо"... Все пошло другим путем, потому что на его пути оказался "Новый Американец", и жизнь в этой газете была настолько интереснее, чем то, что могла предложить академическая карьера в Америке, что Алик не задумываясь пустился в эту рискованную авантюру. Нас было 16 сотрудников, и одна человеческая зарплата на всех. Я до сих пор не понимаю, как мы выжили. Алику очень нравилась работа в "Новом Американце", хотя он и хотел стать настоящим американским искусствоведом. Он печатался в серьезном киноведческом журнале, писал по-английски, серьезно занимался кино, он, между прочим, учился у Милоша Формана. Тогда все это было не так важно, мы были молоды и казалось, что мы успеем сделать все. Алик просто умер молодым. Если бы он пожил дольше, то может еще и вернулся бы к кино. Майя Прицкер: Я, честно говоря, не думаю. В последнее время, когда мы с ним общались, он говорил о том, что кино стало его интересовать значительно меньше. Он настолько был погружен в проблемы политики и российские судьбы, что ему было трудно себе представить, что он сможет вернуться профессионально в кино. Кроме того, за время своего пребывания в России он как-то отошел от круга "кинолюдей" в Америке. Он с искренним интересом ходил на Нью-Йоркский кинофестиваль, когда оказывался в это время в Нью-Йорке, но ему казалось, что уже пришло другое поколение людей, другое поколение кинокритиков, и что он уже не вписывается в этот мир. Иван Толстой: То есть, в политике он оказывался с культурным "бэкграундом". Это был политический журналист, более гуманитарный в своем подходе к оценкам современного мира - вы это хотели сказать? Майя Прицкер: И это, в частности, но я думаю, что гуманитарное отношение вообще к миру - это было в его природе. Это было связано не только с его образованием - я не знаю, многие ли знают, что первая специальность у него была еще и психолог, но проблема была еще и в том, что уже идя на "Голос Америки" он должен был заниматься российской политикой и Россией в целом. Он провел довольно много времени в России, и был чрезвычайно увлечен тем, что происходит, и это не могло не отразиться на его дальнейшей карьере. Александр Генис: Ему нравилась политика как таковая. Он любил искусство, но политика это тоже вид искусства, и Алик относился к этому по-американски - его интересовала "политика места". Обычно, когда люди интересуются политикой, это подразумевает, что они рассказывают сплетни о президентах, но Алика интересовала локальная, человеческая политика. В Нью-Йорке он работал, например, в Этническом Совете при муниципалитете. Он работал вместе с мэром, встречался с ним. Мне всегда казалось: "Как можно заниматься такими скучными вещами", - но ему это не казалось скучным, ему было интересно. Это то, что в крови у американцев, которые привыкли воспринимать демократию органично и естественно, а в Россию он приехал посмотреть, как это работает на деле. Он, как известно, приехал туда, когда начался путч, и его карьера журналиста "Голоса Америки" в Москве началось в самых драматических обстоятельствах. Алик работал крайне прилежно. Я заметил, что во всех телевизионных репортажах из Москвы всегда можно было увидеть Алика в первом ряду на всех пресс-конференциях. Майя Прицкер: Совершенно поразительной была его скрупулезность, честность, ответственность в отношении к любому материалу, даже не к своему. Я помню, когда я была в Нью-Йорке, я свои статьи для "Нового Русского Слова" писала с повышенным чувством ответственности -я знала, если он прочитает, и мне хотелось соответствовать его уровню - его уровню образованности и его уровню ответственности перед точностью информации, перед тем, чтобы не было пустых слов. Другой пример: незадолго до этих ужасных дней 21 февраля он оказался в Нью-Йорке, и, поскольку у меня кроме того, что я работаю в "Новом Русском Слове", есть еще часовая передача на радиостанции "Новая Волна", которая вещает на русском языке для русскоязычной общины Нью-Йорка и его окрестностей, так вот, зная, что Алик приедет, я заранее договорилась с ним, что он придет. Правда, я тогда договорилась с ним, что он не хочет говорить о культуре - он знал, что мой час посвящен культуре, но говорил, что не очень может говорить об этом, потому что он был в этот момент полностью погружен в проблемы российской политики, в ситуацию с Бабицким, которая его чрезвычайно волновала, и он был очень эмоционален, когда пришел на эту передачу, и он блестяще все это провел... Он говорил точно, очень эмоционально, меня даже поразило, насколько остро он относился ко всему, что происходило в этот момент в России - к проблеме Путина, к проблеме Чечни. Но все-таки мне удалось немного вытянуть из него информацию, связанную с его отношением к театру и последними театральными впечатлениями, даже в этой ситуации. Он все-таки с удовольствием ходил в театр, знал, что происходит в России, и его оценки были чрезвычайно точны и проницательны. То же самое можно сказать и о том, что он видел в Нью-Йорке - в те периоды, когда он бывал в Нью-Йорке, мы часто оказывались вместе на одних и тех же премьерах, в одних и тех же музеях. Он очень любил "Бруклин Академи оф Мьюзик" - место, куда приезжали образцы американского и европейского авангардного театра и музыки, самого лучшего, что было в театре и музыке, танцевальном искусстве мира можно было увидеть там. Мы часто оказывались вместе, и это всегда было очень интересно. Я всегда любила ходить вместе с ним. Он говорил мало, но очень точно, потому что очень хорошо знал, а, главное, очень чувствовал. Александр Генис: Незадолго до вашего приезда Батчан оказался единственным их моих знакомых, кто просмотрел всю постановку "Махабхараты" - 26 часов он провел в "Бруклин Академи оф Мьюзик", когда Питер Брук поставил эту поэму, и, по-моему, был единственным человеком, который досидел до конца. Борис Парамонов: Вот уж о чем никогда не думал, не гадал, так это что буду понимать Алика Батчана - человека, который был моложе меня на 17 лет и при всей обаятельной меланхоличности его облика никогда не казался болезненным. Высокий красивый парень. Я бы даже не сказал, что ему за 40. Он всегда казался чем-то вроде молодого специалиста - новичка на производстве, хотя журналистом был опытным и особенно хорошо писал о кино и театре. Кино он знал очень хорошо, профессионально, это была его специализация в американском университете. Он же приехал в Америку очень молодым - только-только из советской школы, и высшее образование получил уже здесь. Откровенно говоря, меня удивляло это обстоятельство. Очень редко выросший в Америке молодой человек, а это и было с Батчаном, уходил в русские дела. "Что он Гекубе. Что ему Гекуба"... Америка ведь очень способствуют своего рода растворению в ней. Поищите француза, который разбогатев вернулся бы во Францию, купил бы шале и стал бы в свое удовольствие поживать на своей исторической родине. Из Америки не возвращаются, как с "того света" в остроте Остапа Бендера... А в случае Батчана имело место самое настоящее духовное возвращение на Родину. Это был его выбор в месте, которое предлагает всякому десятки альтернатив. Объяснение этому только одно: Александр Батчан был человек, нерасторжимыми узами связанный с русской культурой. Этот ген в нем сидел и управлял его ориентацией. Ему было интересно жить русскими проблемами. Этот интерес был именно духовный В материальном смысле он мог устроить свою жизнь в США десятками способов вместо того единственного, который он выбрал. Этот выбор в молодом американце может удивлять, но не может не вызвать уважения, ибо свидетельствует о подлинном энтузиазме, о подлинном идеализме. Помянем Алика Батчана, русского американца! Иван Толстой: Майя, вы последней видели Алика в Праге. Вы гуляли с ним по этому городу? Майя Прицкер: Честно говоря, сказать, что мы гуляли, я не могу. Он работал. Те несколько часов, которые мы провели, разговаривая - это было в его пражской квартире, большой, пустой, очень тихой, заставленной ящиками с его книгами, так и не распакованными, и, как ни странно, в этот единственный вечер мы очень много говорили о смерти. Я не понимаю, почему так произошло, в самолете, когда я летела в Прагу, мне попалась на глаза статья, кажется, в "Интернейшенел Геральд Трибюн" о том,, насколько современный человек неправильно относится к смерти - он думает, что ее можно отодвинуть на неопределенный срок, вместо того, чтобы готовиться к ней. Я почему-то вспомнила об этой статье - накануне я ходила по Праге, и первое место, на котором я была, было еврейское кладбище. То самое знаменитое старинное еврейское кладбище и несколько синагог, оставшихся с давних времен, и церемониальный дом, где есть все атрибуты погребального еврейского обряда. И Алик просил рассказать, что я видела, где я была, и естественно как-то легко эта тема возникла... Но больше всего Алик говорил о том, как он устал, говорил о том, что он так устал, что как бы мысли о смерти посещали его, но двое детей, двое маленьких детей, перед которыми он чувствовал невероятную ответственность!... Он вообще был очень ответственный человек. Вот эта ответственность, мне кажется, немного давила на него. Он не мог быть легкомысленным настолько, чтобы не выполнять каких-то своих обязанностей по отношению ко множеству людей, которых он знал, и которых он как бы принял в свою душу, которым он всяческие помогал, по разным причинам. Он помогал журналистам в их работе, я точно знала это по себе. Он всегда делился всем, что знал. Даже в эти последние часы он был каким-то удивительно тихим и мягким, но он вспоминал о тех близких ему людях, которым он собирался продолжать помогать, и об этом мы тоже говорили. Иван Толстой: Александр, в каждой человеческой судьбе есть какой-то свой скрытый смысл, который увы приоткрывается в час трагедии, какой смысл заключен для вас в судьбе Алика? Александр Генис: Тут наверное будет уместно вспомнить одного киношника - Позалини, который сказал, что "смерть делает с жизнью то же, что монтаж с фильмом, а именно - придает смысл всему нашему существованию". 47 лет - это очень мало. Для живого это много - я по себе это знаю, мне как раз 47 лет, а для мертвого очень мало. Думая о том, что Алик успел сделать, я скажу, что смысл его жизни был, а именно: он явил собой образ нового русского. Я бы хотел, чтобы все новые русские были такие как Алик. Это - люди, которые могут жить в любом месте мира, которые говорят на всех языках, которые чувствуют себя свободно в Казани или в Париже... Русские люди, которые являются космополитическими людьми, гражданами мира... Алик являл собой именно такого человека, и это есть те самые новые русские, о которых когда-то мечтал еще Белинский. Человек, который всюду чувствует себя дома - это и есть Алик. Боюсь только, что он не нашел себе дома... В конце жизни он себя чувствовал очень тревожно, не мог понять, где все-таки ему остановиться. Он метался, как перекати-поле, по всем странам. Может быть, это то, чего ему не хватало больше всего - чувства дома. Но это тоже часть его судьбы. Майя Прицкер: Еще один смысловой урок, если можно так сказать, жизни и смерти Алика - это урок порядочности. Он был очень порядочный человек, который никому не хотел делать больно, никому не хотел говорить нет, и, может быть, в конце концов, это было если не причиной, то поводом для его смерти. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
