Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Вот какие мопассаны...Юз АЛЕШКОВСКИЙ. Из новой книги рассказов Небезызвестный в народе Чукча, принесший нашей стране славу на мировой анекдотической арене, любил говаривать, что он не читатель, а писатель. Но я, русский, тысяча девятьсот шестьдесят пятого, бывший афган, в данный момент задержанный Жденов, произношусь только через "е", считаю себя любимцем книг и вовсе не претендую на даму древнегреческой национальности под общим названием Муза. Почему я отказывался от письменного ответа на вопрос Валяева: "Как ты, Жиднов, сволочь такая и бывший герой афганского плена, превратился в бандита?". Ответ прост: Валяев целую неделю изгалялся не столько над моим внешним видом, сколько над внутренним самолюбием. Я закономерно заявлял, что если он еще раз назовет фамилию Жденов через "и", то в порядке встречного иска и защиты истинно русского нацгена, так двину в глаз чугунным вот этим Лениным, что ни один Святослав Федоров не восстановит его авоську, верней сетчатку. И объявлю политическое кочумалово. Я, добавляю, находясь в плену у душманства молчал. Ни одной военной тайны врагу не выдал, кроме той, что наш замполит является пассивным гомсомольцем и после отбоя пидарасит с активным начкухней. "Хорошо, Жиднов, - орет, настырно продолжая оскорблять мои нацгены, - упирайся, я тебя все равно воткну после суда в такую зону, где ты, хранитель бандитских тел, от звонка до звонка не слезешь с халабаны извращенцев в особо опасных для общества размерах". Я Валяеву не раз солидно доказывал, что пустое дело - грозить мужику решеткой, а хрену эрогенной зоной. Ко мне в плену порядочней относились, чем он, хотя, в общем-то, принудили поменять веру в отцов на временное коленопреклонение перед тамошним исламом. То есть Валяев зверски принуждал меня дать показания на пацанов, взявших ювелирку, но якобы под моим началом изнасиловавших хозяйку бизнеса, племянницу губернатора. Это дело глухо висело на ментовке. Три дня один раз молчал. Потом задаю вопрос: "Тогда как я вот уже целый год нахожусь в самооплачиваемом кайфовом плену у жены Зины - то почему подозрение в рейпухе пало на меня лично? И где, собственно говоря, улики, анализы моего и пацанов детородного желе, очная ставка с потерпевшей секс, адвокат и все такое, в смысле нового подхода к глумлению над недоказанностью моей вины?" - "Есть оперативки, Жиднов, что ты возомнил себя семи пядей в лобке, торчишь на сексопилораме, покупаешь литературу, сел на японскую порнуху, в автобусе, подонок, листаешь "Плейбой". Вся эта совокупиловка и толкнула вашу шайку на грабеж с дальнейшей групповухой. Понял?" Я отвечаю, что с воином интердолга такое шилово-давилово на-понял-понял но пассоран. Если Жеднов освободился без помощи министра обороны и героически вернулся из ислама в родное православие, то от клеветы шитого дела он будет откручиваться до последней, гадом мне быть, гайки в скамье подсудимых. Я не бандит и не насильник, потому что уважаю в данном экстазе исключительно взаимоотдачу двух полов, обжимаемых друг другом на почве брака. Короче, показаний на меня никаких нет - раз; я - исключительно телохранитель и на крайм не иду в виду нежелания спать в разлуке с женой хотя бы одну ночь - два. В-третьих, я еще в плену заимел иммунку против насилия. Плен закалил меня лично сексуальной голодухой, как на орбите космонавта. Глаза бывало на лоб лезли, но я, как некоторые духи, не опускал сам себя даже до скотоложства с ишаками, не говоря уж о козах и козлах. Пассивный замполит так поучал нас на политзанятиях: "Для избежания мародерских отношений с женским полом на территории врага гуманная природа предоставляет советскому солдату альтернативный секс со своею собственной фигурой воина-освободителя"... Не буду отвлекаться от дела. Валяев продолжал называть меня через "и" и зверски выдавливал ложные показания. Тогда я политически отказался не только от базара, но и от пищеварения. Передал маляву своим афганцам, чтобы они немедленно устроили перед прокуратурой буйный митинг протеста. Подействовало - выборы были на носу. Валяева дернули на повышение в Москву. Поэтому сегодня я посвящаю свои показания Ги Де Мопассану, сделавшему меня в плену у духов Мужчиной с большой буквой, и показываю по существу дела следующее: Мусса, самый культурный враг из тех, что держали меня в плену, отлично знал наш великий и могучий, поскольку хавал политику в Москве, в академии Генштаба. Ну он садистически склонял меня ко всепобеждающему исламу и, иносказательно говоря, насиловал мозг политзанятиями. Так я узнал, что Горбачев сначала освободил Сахарова, потом принялся подло разваливать общесоюзный застой и вообще нацелился на сворачивание светлого будущего в ковровую дорожку к Берлинской стене. Там у вас в Москве и на периферии, злорадствовал Мусса, во всю шуруют наши братья с Кавказа. Берут законный реванш за сталинский геноцид. А братва из республик только и ждет, чтобы штык вогнать по рукоять в среднеазиатское подбрюшье. Так что, учти, ваша октябрьская заварушка есть дерьмо ишачье по сравнению со всемирным значением нашего орлиного всеисламского вихря. Вот станешь под наши знамена во славу Аллаха, назовем Ахметом и со временем назначим важным чином для управления неверными массами на освобожденных от них территориях. А если упрешься, то мы и твою упрямую башку набалдашим на палку, чтобы афганское солнце превратило ее в показательный череп символа смерти. На черепа двух пленных наших солдат я старался не смотреть. Это было слишком пугающей перспективой для моей судьбы. Одним словом, насилуя мозг, Мусса пытал безжалостно и регулярно мою душу, а, главное, мужское чувство женщины. Именно для этого они и выдал мне две книжки. Одна насчет возрождения бровастого сиськи-сосиськи в Днепропетровске, а другая - рассказики Ги Де Мопассана. Он по ним между набегами на наших углублял свой русский. Ну от брежневской чуши даже аппетит пропадал у желудка. А вот Ги Де Мопассан совсем расшатал мою волю, ошеломив любовным развратом и правдивым описанием лживых манер продажных женщин. Лично ему и посвящаю все эти мои показания. Я свою защиту специально начал издалека для того, чтобы их честь, господин судья, если это дело не прикроют, заимел кое-какую информашку о морально-политическом облике невинного человека, зверски брошенного на скамью подсудимых. Скажу так: злорадная вражеская пропаганда, тоска по жене Зине и, конечно, альтернативный секс однажды переполнили котелок моего терпения. Афганский пленник начал готовиться к стратегически хитромудрому побегу. Повторяю, только ради запудривания мозгов врага я и пошел на маневр исламизации своей крещеной личности. Духи прибарахлили меня, как местного чучмека, но на передовую не брали, насильно не заставляли воевать против своих. Ишачу по хозяйству. Ухаживаю за ранеными. Врать тоже не буду, здоровью ихнему я не вредил, не хотелось мне, крещенному все-таки человеку, нарушать благородную конвенцию Красного Креста. Физически не мог тайком высморкаться в чью-то рисовую кашу или в заживающие раны подкинуть множество микробов из-под своих ногтей. Кстати говоря, никто из душманов ни разу не посягал на мою мужскую честь и невинность, сами знаете, какой части тела. В исламском диком войске очень большие строгости насчет злостной дедовщины в подходе к заднему проходу солдат первого года службы. Лежу иногда в землянке и недоумеваю: мы - сверхдержава, практически держим на атомной мушке Америку, а по казармам всех родов наших войск фактически разгуливают засадисты под общим названием деды... Время шло. То и дело подтачиваю кривой нож, которым был обучен забивать баранов. Обдумываю самый невероятно рискованный, почти что смертельно опасный вариант побега. Отъелся я после казармы и полевых кухонь - просто замечательно. Из полудоходяги превратился чуть ли не в Валерия Брумеля, потому что на спор с духами перепрыгивал через трех ишаков. Правда, тайно тосковал - аж слюнки текли ! - по ветчинке и свиным сарделькам, рубь сорок за кэгэ. Вот, мечтаю, если свалю от духов и буду жив-здоров, поканаю первым делом на вокзальный рынок, куплю поросячий окорок, истомлю его в духовке, сядем с Зиночкой, врежем по стакашку, закусим, ну а потом продолжим эдак по-мопассановски медовый месяц, зверски прерванный интердолгом... По ночам не кемарю, а тайно нарезаю и сплетаю из ворованной ишачьей упряжки кожаного крепкого "коня". Сплел. Притырил под валуном, на самом краю пропасти. Удачно сверзиться вниз - это полдела. Ущелье считалось непроходимым из-за бурного течения горного потока. Главная угроза - страшный водопад, замечательно жестокая красота чужой природы. Глупостью было такую природу покорять. Ну, плен - не казарма части, поэтому бесстрашно инакомыслю: вот суки поганые Брежнев с Андроповым и Черненкой! Залезли, портянки старые, по уши в интердолг, затем подло кинули родной лоховатый народ и навеки, видите ли, расположились, гниды, в урнах с прахом. А мы тут за них расплачивайся своими единственными жизнями, башками и прочими членами тел. Это мне вспомнился сержант, все оторвало, все... Мандражил я ужасно, но наконец решился. Если говорить цензурно, то лучше геройски громко протрубить, чем предательски испортить воздух окружающей среды. С этой мыслью мастерски пробираюсь в палатку к авторитетному Муссе. Ночь. Имею фору в четыре-пять часов... Молчание собак куплено дюжиной заготовленных мною бараньих мослов. Наконец подползаю к своему змею-перекрестителю. Извини, думаю, но слишком уж ты наизгилялся над совестью моей души, вынудил предать веру отца с матерью, секир башка двум русским солдатам заделал и вдобавок злобно наклеветал на мою сверхдержаву, что, дескать, сошла она с рельсов и дала заднего хода в царский режим... извини... С одного маху - школа десантников! - башку ему от уха до уха отвжикиваю-отхреначиваю и тыркаю ее в сидорок. Скажи, шепчу, спасибо за легкую смерть в приятном сне. И вообще, согласно исламу, тебя вскоре обмоют и ласково обожмут девушки невесомо легкого поведения, а нам, православным, тяжельше приходится на Том Свете, нас там допрашивают, упрекают за грехи, потом страшно судят и упекают неизвестно куда и на сколько... Тело и лужу кровищи прикрываю под овчиной. Моментально подбираюсь к палкам, на которых торчали черепа бедных наших солдат. Один снимаю и на его место помещаю башку бывшего шибко духовитого авторитета. Вспоминайте, шепчу, гады жестокие, Женевскую Конвенцию Красного Креста насчет хорошего отношения к пленным, которую вы нарушили первыми, даже если политбюро преступно развязало войну своего интердолга против афганского народа, где мы гибнем, прервав медовые месяцы, и у которого я пропадаю в плену... Затем рву когти на край пропасти. Кидаю вниз амуницию, заготовленную для смертельного пике в бурную пучину водопада. Закрутил конец "коня" вокруг какого-то корневища. Найдут - хрен с ними, искать не станут. Путь мною рискованно выбран не на свободку, а к скелетине женщины с косой под общим названием медленная Смерть. Ничего, говорю себе, Степа, родная сверхдержава в более заковыристый тупик уперлась глупой своей сопаткой, говорят, идеология ее дуба дала, твой сыновний долг, Степа, - не мослы глодать в плену бараньи, но во что бы то ни стало прийти на помощь Родине в трудную минуту жизни... так что валяй, сигай в неизвестность... все-таки Родина - это мать, а сверхдержава чаще всего ведет себя похуже злющей мачехи... Господи, неустанно молюсь, прости дурака-патриота за тактическое отступление от синеньких скромных луковок и золотистых крестов родимых церквей к зеленым полумесяцам вражеских мечетей... помилуй и спаси... а не выживу, так что ж - лучше стать добычею орлов, чем тихо сгнить от альтернативного секса, невыносимо скучного для молодого человека, особенно среди ишаков и коз домашнего хозяйства врага... с Твоей, Господи, помощью, значит, была-не-была... Между прочим, приняв на словах тарабарский ислам, молиться я продолжал исключительно по-нашенски. Родная нация, по моему разумению, и родная вера - это ни что иное как родной язык, на котором в наиважнейшие минуты жизни откровенно молишься и говоришь напрямую с Самим Богом насчет добра и зла, а все остальное - в крематории зола... Обхожу стороной дальнейшую технологию удачного побега. Но не могу не сказать пары слов о единоборстве с водопадом. Чуть ли не вслепую всю ночь пробирался по ущелью до места бешеного срыва водищи в озеро. Не потерял фору во времени. Поздно было духам меня догонять - проспали русского солдата. В кровь изодрал руки-ноги и вообще выбился из сил. Поэтому без раздумий, бросаюсь в поток, но не в голом виде, а как человек-амфибия, то есть в припасенной амуниции (телогрейка, ватные брючата, что от обезглавленного солдата остались) и с двумя притороченными к бедрам пустыми мехами из-под воды. Если б не они - окоченеть бы мне в потоке, не удержаться бы после падения на поверхности пучины - погиб бы к чертовой бабушке, хотя именно родная баба Маня меня плаванию обучила... Видимо, вода была волшебной. Я в ней набрался ил и, по-моему, в сей вот миг чую во рту холод ее небесный, дивный вкус и милый сердцу запах... Одним словом, спасся, козел плененный, выплыл, выбрался, слава Богу, в долину, а там меня наши укнокали с вертолета. Сначала приняли за духа, поджопника на всякий случай врезали, но я им крестиком притыренным в носы тычу, исторический, естественно, пароль предлагаю русского человека, то есть несусветно матерюсь, хохочу от счастья и прошу налить хотя бы грамм двести, чтобы крыша не поехала от продолжения жизни, свободы и базара на родном языке... Теперь, значит, так. Не сталинские были времена, когда солдата, из-за ранения попавшего в плен, сверхдержава-мачеха отправляла в лагерный барак. Наоборот, генерал, кажется, лейтенант лично похлопал беглеца Жеднова по плечу и, поскольку разведка доложила точно, представил меня к награде Родины за ликвидацию одного из наиважнейших в Афгане духов. На этом - точка. Возвращаюсь к Зине с бутылкой коньяка в руках и со свежим поросячьим окороком - мстительной в адрес ислама, мечтой солдата, насильно обращенного в дикую кухню вражеской религии. Пьем, любовно похрустываем с Зиночкой шкуркой поросячьей, но в мыслях своих я уже в койке. Вскоре с горечью убеждаюсь, что жена ни в какую не желает соответствовать моим ночным и дневным военнопленным глюкам, с ее, между прочим, шикарным телом в главной роли. Но это - ладно, в любом случае, думаю, живой секс, даже когда он без фантазий, - гораздо здоровей альтернативной самообслуги в расщелине скалы... Ну я быстро врубаюсь в будни довольно нелепой перестройки и вступаю в наше местное братство бывших афганцев. Вижу, что дух, обезглавленный мною, не клеветал. Страну - не узнать. За окорок отдал какие-то бешеные бабки. Едва ли не каждый второй шустрит, как может, а каждый третий, как не может. Одноклассник Клочков круто основал банк "Развитие". Былая подружка Зойка неслыханно поднялась на стриптизе. Знакомого боксера грохнули в подъезде без контрольного, как говорится, хрена в голову за настырную конкуренцию в шашлыках и переманивание проституции с площади Ленина на проспект Гагарина, ну и так далее. Словом, как поет, кажется мой любимец Макар, все смешалося в доме Облонских, Стива пропил последний лесок, Вронский был в состязаниях конских, а Каренин не очень-то мог... А меня лично свобода слова привела к тому, что я увлекся ранее запрещенной КПСС литературой насчет открывшихся возможностей в интимных отношениях двух основных полов. Это же здорово, думаю, что в скучной семейной жизни миллионов людей возникли перспективы, просто-таки окрыляющие наши - я тут намеренно избегну былого стыдливого сокращения этого термина - генеральные талии. Но толку от литературы не было. Была трепка нервов, потому что в качестве мужа я Зиной был не допонят и обидно не задействован на всю катушку своего молодого ресурса. Может быть, именно из-за чтения книг, в прошлом запретных, контакты мои с женою начали принимать довольно пониженный характер. Она днем и ночью только и грезила о бизнесе. То за шашлыки бралась, то в долю входила по срочной химчистке, то планировала преступно раскурочить в порту контейнер с компьютерами (я удержал), то поперлась в Азию за игуанами для новых русских, то менты накрыли ее ателье, где пришивали туфотвые лейблы "армани" к подкладкам тамбовских пиджаков и прочее и прочее мечталово. Сам же я скромно работал по части секьюрити. То охранял, то вышибал, то, по договоренности с корешком-косметологом, рыла сворачивал разным фармазонам. Дело не в этом. Мало того, что Зина везде и всюду прогорала, но ведь она продувала мою приличную зарплату секьюрити среднего класса. То ее дома нет, то жестко отбривает законное ночное поползновение к внеочередной близости тем, что устала; то вообще лежит, как колода под общим названием Льва Толстого "живой труп" и что-то химичит в уме. А я увлеченно, так сказать, мечу бисер, то есть словесно дон-жуанствую в нашей общей койке. Все мимо. Дело до того дошло, что как первая половина я начал недопустимо унижаться перед второй. Зина, говорю, худо-бедно, но мы с тобой будем функционировать или продолжим стынуть, извини, в холодильнике подобно двум зеркальным карпам? Время в стране такое, что в человеке все должно быть прекрасно: и глаза, и мысли, и бизнес, и близость, иначе оба наши амура подохнут со скуки... вот тут написано, что любовь - это ежедневное открытие друг в друге новых источников наслаждений и прочего кайфа. Миллионы людей перестроили на хрен всю свою брачную жизнь, у нас же с тобой, говорю, вместо томительного остроумия предварительных игр наблюдается затяжная минута гробового молчания. Что же я слышу в ответ? Никакого, говорит, бескорыстия в браке не существует, как сказал Карл Маркс в женском вопросе, потому что при капитализме трудящаяся женщина превращается мужем в продажную половую пролетаршу. Раз я в браке являюсь рабской твоей подстилкой, то и выкладывай бабки за всякие лишние и не лишние удовольствия. Не желаешь отстегивать прибавочную стоимость за секс - снимай на площади Ленина бывших комсомолок. Но в этом случае ты в общую койку - ни ногой. А я, если хочешь знать, ставлю во главу нашего с тобой брачного угла не секс, а деловую активность в новой жизни. Я свою нишу ищу и мечтаю будущего нашего ребенка учить в Англии, а загорать на Багамах и в Милане покупать на распродажах лифчики от Диора. Значит, если у тебя в плену глаза на лоб лезли от похоти, то я теперь должна с околосветной скоростью лететь в койку к твоему, как ты по-еврейски шутишь, "калашникову", чтобы крепить брачные "узи"? Зина тебе - не двуствольный автомат! Сейчас у нас в стране даже сортиры стали платными. А женщина что - хуже сортира что ли? И не вздумай насильничать. Тут тебе, кобелю, не Кабул афганский, а новое постельно-правовое пространство. Я и сажать-то тебя не стану, а просто закажу, как сейчас делают умные люди, за любое над собой насилие. Я как бы онемел от бешенства, но руки в ход не пускаю. Знаю, осторожничая, что родной Зинкин дядя, бывший мент, консультирует солидную одну группировку по части подслушивания олигархов. Утрамбуют в бетонное пюре и - аля-улю, Степа, все для тебя лично с сексом отфиналено в чужие ворота... Унимаю бешенство в груди и спрашиваю с наружным смехуечком: "Раз у нас вместо христианского "вась-вась-залазь" пошла коммерческая трахомудь, типа "за рубь-приголубь", то какие же, Зина, тобою предлагаются тарифы за качество и количество обслуживания в расчете за каждый акт под названием "палка"? "Вот это, Степа, милый мой, - отвечает она, - разговор не мальчика, но мужа". Хорошо, весело заявляю, раз пошла такая пьянка - ставь бутылку "кьянти", Бьянка, режь последний огурец, бескорыстию - абзац, за "столицу" и за окорок "тамбовский" с пивом скидываемся фифти-фифти, но кильки и сыр-бри хавай совершенно фри. Твой милый Степ - не шотландский жлоб, что ты на это скажешь? "Ничего, отвечает, - не скажу, - нормалек, мы вступили с тобою в рыночные отношения. В Америке все так живут. Тазик - к тазику, а счета - врозь. Какими интересуешься прибамбасами и прочими услугами? Учти, за резкие отклонения от высоко-моральных норм - надбавка 100%, если не больше, а в случае садизма - отхвачу ножом кухонным, как феминизм поступает в Америке, и пришить не к чему будет"... Сдержал я себя в тот раз по-десантовски, сдержал так, что ногти в ладони впились, а в паху вновь заиндевело. Мусса так меня угрозами не доставал, как достала законная жена. Ну погоди, думаю, стервь, ну погоди! Внутренне преисполняюсь чувством возмездия, то есть, задержав дыхание, как при былом акте в коммуналке, молчу, то есть по-десантовски маскирую боевой выброс адреналина в агрессивные точки головного мозга. Главное было не гнать картину, главное было по-кутузовски прикинуться горящей Москвой, чтобы потом взять свое, надеть брючата и сказать, как в том анекдоте: "Гуд бай, Жоржетта. Румынский офицер за амур-тужур бабок с дамы не берет". Естественно, мы поддали, закусываем, я, как Николай Островский, кочумаю насчет картошки-дров поджарить, колбасных обрезков и яичного порошка. С горечью сознаю, что нахожусь не дома, а как бы в Амстердаме, в самом что ни на есть публичном бардаке. Зина сидит и что-то подсчитывает. Просто язык не поворачивается мурлыкнуть, как прежде мурлыкалось: "В койку, малышка, - ша-а-агом м-а-арш!"... Трудно, неимоверно трудно русскому человеку стать в таких социально-половых условиях соловьем семейной жизни. Печально роняю башку в лужу инокетчупа и беззвучно рыдаю на патриотической почве, что хрен с нею, с бескорыстной помощью Африке и Азии, но ведь все остальное решительно накрылось вместе со сверхдержавой: Кабул, пляжи Коктебеля, дружба народов, милая незамысловатость выборов в блок коммуняк и беспартийных, мировой авторитет - все накрылось... и теперь в своей семейной койке ночует не ленинская простота и скромность, но какой-то проститутский капитализм... Холодному расчету Зинки-бизнесменши плевать было на мою грусть. "Значит, так, - наконец-то объявляет, - я тоже не жлобина, а ты как вторая половина имеешь право на скидку до 50%. Хватит сидеть и за стаканом фужер выжирать, врубайся в бюджет новой семейной жизни". Достает из папки бумагу. Бесстыдно перечисляет одну за другой различные виды услуг и таких каких-то редких удовольствий, которые самому Мопассану не снились. Понимаю, что серьезно подготовилась она к базару, что Зина - не Горбачев и не с бухты-барахты началась в нашей семье реформа, как говорил чукча, однако традиции. Принципиально не желаю цитировать в этих показаниях пунктики совершенно бессовестного того прейскуранта интимных услуг, особенно вздутые цены на некоторые из них. Меня обидели не расценки. Время меня оскорбило, отпускаемое на весь процесс ловли кайфа. Это буквально опустошило мою душу, но с другой стороны удивительно обострило нетерпение возмущенного тела. Имей, говорю, совесть, ты ведь за полчаса запросила круче, чем у азеров букет лилий стоит, которые были у нас в ЗАГСе символом чистых отношений! Кроме того ты ведь тоже ловишь кайф - где же справедливость? Зина возражает, что в сексе ничего лично ей не улыбается, кроме невольного труда бесполезных телодвижений и нарушения архитектуры сна. Начали торговаться - свободный рынок есть свободный рынок. Если честно, то никогда не думал, что у нее прорежется талант коммерсантки самого высокого пошиба. Как скала уперлась, ни за что не желает снижать цены или же увеличивать время интима хотя бы минут на пять-на семь. Вот кто, скажу я вам, довел бы до кондратия большую семерку на переговорах по долгам нашего Отечества! Вот кто приделал бы заячьи уши швейцарским банкам и откачал все долги из Ирака, Мозамбика, Кубы и других союзничков. В общем, торговля мне надоела. Мне, заявляю, будет гораздо выгодней, а главное морально легче, снять комсомолку с площади Ленина, чем претерпевать такое неописуемое крепостное право от своего второго я женского пола. Зина парирует, что раз так, то ни инокобелях она может наварить мармелада побольше, чем со мною. Вон, Эммка Фокина, пример приводит, иномарку себе вот-вот купит для совмещения таксизма с высокодоходным амур-тужуром. Раз так, взвиваюсь, базар окончен, мы с тобой оказались по разные стороны панели. Ступай туда, где падаль сутенерская рыло тебе будет чистить за каждый незнамо где зажатый бакс. Само собой, моментально подам на развод, ни к чему мне, понимаешь, такие мопассаны, о которых другу стыдно рассказать. Собираю в кулак всю свою волю, чтобы обуздать желание. По-десантовски же, сублимаю его в надраивание гуталином правого полуботинка. Затем, демонстративно мурлыча детскую песенку про Тотошу, Кокошу и калошу, заодно пересчитываю презервативы - намекаю, что решительно ухожу на ловлю кайфа с пэпэпэ - так обзывались в устах замполита: представительницы противоположного пола. Одновременно переругиваемся и торгуемся. Зина аргументированно повторяет, что является не порношлюхой, но упорно желает введения свободного рынка для первоначального накопления капитала и нахождения личной ниши в общей перестройке всего этого всероссийского бардака. Вновь парирую вечный русофобский тезис известным стишком о накоплении чувств: любовью дорожить умейте, с годами дорожить, ору, вдвойне-е-е!!!... и тихо кончаю: Любовь, Зина, не кружка молофейки, не клоп в общаге на стене. Любовь, понимаешь, когда ты без копейки, мне на скамейке при луне. Понимаешь? Дураков больше нет, взорвалась она в ответ на этот стих. Нынче все у нас продается, а если есть бабки, то и покупается. Ты получку на тачку отжимаешь, а в холодильник, небось, по три-четыре раза в день тыркаешься своим огромным аппетитом. Я ишачу, сводя концы с концами, а он, видите ли, широким жестом ноги брючата на шкаф зашвыривает и ждет от Зиночки выломона позвоночника по-флотски! Не прощу, всхлипывает, того, что снимал меня в Москве над вентиляцией, как эту Мэрилин Монро - мне там придатки чуть-чуть не продуло. Но теперь все у нас будет, как в Америке, плейбой фигов! Молча жду иных упреков и оскорблений, из последних сил унимая невозможную чесотку в обеих руках, потому что никогда не ставил фигуры высшего постельного пилотажа выше духовных отношений, но имел глупость надеяться, что одно другому не помешает. Конечно, из-за железного занавеса прорывались иногда приятные слухи насчет забавных прибамбасов в койках так называемого свободного мира, но в основном до перестройки меня вполне устраивали простонародные ночи и будни нашего с Зиною отечественного секса... Замечаю вдруг, что несмотря на ужаснейший бухгалтеризм и вообще на семейный анекдот подволокло меня к близости с Зиной сильнее, чем в турпоходе перед самой первой нашей внебрачной ночевкой. Да что там говорить, когда в плену именно образ Зинаиды в чем мать ее родила, витал над моим альтернативизмом и удерживал от опускания в скотоложство. Короче, так она взбаламутила мой адреналин пунктами своего гнусного прейскуранта, что я решил не торговаться, но пойти ва-банк и сорвать за одну ночь как можно больше удовольствий. Потом, думаю, высплюсь и кину эту домашнюю проституцию по-румынски на всю договоренную сумму. Может быть, и отлуплю Зинку от всей своей души за надругательство над личностью не мальчика, но мужа. Потом захвачу притыренную заначку, соберу чемоданчик и - ала-улю, гражданин Жеднов, с вещами на пересылку к наиболее бескорыстной подруге сердца... Годится, маневрирую, извольте, мадмуазель, подвести итого с восьмого до четырнадцатого пункта включительно. Кроме того, в таких вот актах мы будем исключительно на "вы". При этом я тебя намерен звать Жоржеттой. Быстро раздеваюсь, укладываюсь, жду объявы убытков, свыкаюсь с продажностью моего брачного ложа. Твердо решаю отдать голос Зюганову для борьбы с проклятым этим свободным рынком услуг и товаров и подарить Анпилову пару шерстяного белья фирмы "сэкондхэнд", чтобы он на зимнем митинге не так сильно трясся и распускал красную соплю. Зина, все подбив, назвала итоговую сумму в баксах. Меня сразу затрясло, как того же Анпилова, чуть не заорал: "Побойся Аллаха, сучка!!! До такого женского поведения даже Мопассан не допер!" Однако промолчал, превозмог гнев. По-деловому прошу ликвидировать в моем заказе номер девятый и тринадцатый. Вполне, добавляю, обойдемся до лучших времен, то есть до получки, без прибамбасов этого безумного, безумного, безумного мира. Если же, решаю про себя, Жоржетта жлобски забазлает насчет предоплаты, то я ее, как бывший мусульманин, сию же минуту зверски отлуплю и слиняю из дома к толстой поварихе Инге из кабака "Садко - богатый гость". У нее из-за меня слезы капают в харчо и в мини-пожарские котлетки. Но, странное дело, Зина насчет бабок - ни слова. Наоборот, подвырубив свет, включив джазик и именно под него демонстрирует профурсетские какие-то телодвижения стриптиза, под солженицынским названием "оголтелость". При этом я жену свою просто не узнаю. Распустила по плечам волнистую укладку, губы облизывает, томно извивается в танце не только живота, но обоих бедер и так далее - не узнаю. Ведь раньше ее надо было буквально палкой загонять в койку! К тому же наклоняется вдруг надо мною и впервые облизывает ресницы. Было от чего очуметь. Потом заглядывает в книжку "Все об эрогенных зонах партнера" и довольно нежно обкусывает оба уха, тихо бормоча в одно из них: "Фирма в лице Жоржетты предоставляет сегодня самому первому своему клиенту промоушен, то есть номер девятый и тринадцатый - совершенно фри, шампанское - за мой счет, а на все остальное, извини уж, Степа, скидка только в восемь процентов"... продолжаю обалдевать... пахнет в койке то ли ландышами, то ли вообще анютиными глазками... тут меня совсем оголоушило... проваливаюсь в пропасть кайфа... и вот уже, как обещано было в Коране, валяюсь типа в раю... вокруг меня мельтешат местные девушки под общим названием гейши... наливают в кальян водяру, ставят ветчинку с зеленым горошком... Но кайф, к сожалению, не вечен. Звякнул Зинкин будильник. Очень было жалко выходить от голоса Жоржетты из виртуалки - опять в реалку. Лежу и молчу, как обворованный командировочный на вокзале. Слышу: "Извини, Степ, очень мне, поверь, грустно, но время истекло. Добавляю десять минут на духовность. Клянусь, ты меня немного вывел из реанимации, ровно год будешь моим единственным клиентом... о кей? Потом, скоплю первоначальный капитал... открою загородное дело с приличными девушками, которым необходимы бабки для учебы на журналисток и интимных помощниц депутатов Госдумы. А уж потом устрою тебе в койке коммунизм... купим агентство по продаже всякого туризма... с уверенностью в завтрашнем дне начну рожать детей тебе или какому-нибудь иномужу, если ты от меня уйдешь... я тебя, Степ, очень люблю и тем более желаю"... Все это женское непостоянство и беспринципность сопровождались распивом шампанского, включая мопассановское перекладывание своими губками монпансье малинового в мой раскрытый от удивления рот... От более подробного описания дальнейших общих действий и каскада полученных удовольствий воздерживаюсь принципиально. Могу только сказать, что поутрянке я не то что не кинул Зину на полтора стольника баксов, но щедро отслюнявил на чай. Двинуть фуфло Жоржетте, даже если она вторая твоя половина, - это вообще заподло для мужа, но не мальчика. Целый день мучила меня мысль, что платная любовь есть масть натуральной проституции и, выходит дело, измена законному мужу не с другом дома, а с ним самим. С другой стороны, себе противоречу, разве словили бы мы, особенно она, классный кайф без перехода такового на рельсу свободного рынка? Видимо, так и прозябали бы до конца света в безнадежной холодрыге не только мои с Зинкой эрогенные зоны, но и Средняя полоса, и Черноземье, и вся остальная Евразия. Перед работой иду в смятении чувств и мыслей в пивной бар "Где раки зимуют". Продолжаю там рассуждать, что если бы не Ельцин, Чубайс и Получилось, Как Всегда, то с равнодушно хладнокровным телом супруги всю свою жизнь бился бы я в койке, как рыба об лед. Одиноко торчу и торчу в пивной. С одной стороны хотелось бы по-мужски побахвалиться перед кем-нибудь, с другой - немыслимо стыдно. Это же несмываемый позорище: из заначки на иномарку муж платит жене за то, что, вполне дорожа любовью, она обязана совершать без копейки, и к тому же, воя на луну от экстаза. Выжрав контрольную кружку "жигулей", канаю в расстройстве чувств и мыслей на службу в ночной клуб-ресторан "Садко - богатый гость". Там бушует скандалище. Какой-то из новых, как бульдог, вцепился зубами в от Версаче стриптизерши Зойки. Зойка визжит, Версаче из зубов вырывает, а богатый гость брыкается, я и вытеснил зло по-десантовски. Рванул к порядку, а у него нога взяла и отнялась на целый час. Ну шефу пришлось вызвать столичного коновала на губернаторском вертолете. А меня сходу пошарили из "Садко", правда, удержали, крысы, бабки за вертолет и дали волчий билет во все ночные заведения города, включая область. Потом я это им припомнил. А в тот раз в сердцах помчался домой. Застаю свою Жоржетту за учебой. Сидит за столом, грызет леденцы и зубрит книгу по эрогенкам. "Заждалась тебя, Степа, поскольку очень многое надо проходить обоюдно с партнером... и, знаешь, вообще... замнем для ясности". В ответ твердо уточняю, что за учебное партнерство платить не намерен, я не белая мышь и не свинка морская. Она - на дыбы: "Я не для себя, кобель, изучаю сексологию, а для будущего персонала в бизнесе и для обеспечения англошколы для наших деток!" Мне вновь пришлось сдаться, ибо к женщине попасть в плен намного легче, чем к страшному врагу. О дальнейшем кайфе опять же умолчим. Но дело-то в том, что кайф этот затягивал меня, как наркотик, все глубже и глубже. Сижу без бабок, работы нет, но держусь, упрямо не желаю поступать в группировку. В бывшей сверхдержаве на хлеб с постным маслом стало не просто заработать, а на предоплату хитроумных удовольствий и утех - где мне было взять рублей и баксов для Жоржетты? Кредит у нее вымаливал, всячески унижаясь. Но - один у нее на все неумолимый ответ: "Твои кореша давно в люди выбились, а у тебя, тьфу, только секс на уме". Тут в душе моей, особенно в теле, начался облом покруче, чем у наркомана. Боданул соседу видеокамеру, залез в долги к своим афганцам и, как сказал поэт, я утром не был так уверен, что ночью с Зинкой буду я. В конце концов пришлось-таки мне пойти в группировку к знакомым пацанам. Ну а если ноготок увяз, то всей птичке пропасть, как, в точку глядя, сказала, маникюрша тетя Клава, лишив меня невинности. Больше ничего не покажу, потому что, во-первых, кокаин в мой кейс подбросили менты, чтобы вынудить стать свидетелем обвинения; во-вторых, пока что на моей совести нет преступлений. В-третьих, я был всего лишь телохранителем с испытательным сроком у жены хозяина. Никого не мочил, ничего не знаю, ничего преступного не видел, кроме ее затылка, спины и так далее, а когда и в профиль; в- третьих, рыло начистил я Валяеву за то, что он пытался ногою врезать в пах ветерану афгана, тогда как, согласно новой Конституции, пах - это священное место для мужского пола каждого уважающего себя гражданина России. Потом меня самого отканителили тут ваши менты так, как не мудохали при дедовщине. Требую адвоката, медэкспертизу и повторяю: больше я вам ничего следующего не покажу, пока не дадите личного свидания с женой, но непременно в одиночке, и чтобы надзор не глазел в очко. Не сомневаюсь в освобождении из-под стражи, веря в торжество адвокатов Закона. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
