Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Путешествие с Вашингтоном ИрвингомАвтор программы Марина ЕфимоваВедущий Иван Толстой Марина Ефимова: В старинном нью-йоркском пригороде Территауне на холме над Гудзоном стоит маленький дом-музей писателя Вашингтона Ирвинга, которого авторы энциклопедических статей называют родоначальником американской литературы. Дом был построен в конце 18 века, тогда же, когда родился Ирвинг, и из его окон видны невысокие Катскилские горы. Эти незаметные отроги Апалаччей не проходят на уроках географии, но именно их Вашингтон Ирвинг обессмертил в своих рассказах. "Каждый, кому придется путешествовать по Гудзону, не сможет забыть Катскилские горы, поднимающие над водой свои лесистые вершины. Любая перемена погоды, любое время дня вызывает волшебные изменения в их форме и цвете. И для всех добрых хозяек из голландских деревушек, примостившихся на их склонах, Катскилские горы служат барометром. Если на закате их вершины темнеют на голубом и розовом фоне, значит завтра будет ясный день. Но перед непогодой, даже при безоблачном небе их вершины закрывает серый капюшон тумана, сияющий, как королевская корона, когда его пронизывают последние лучи солнца". Марина Ефимова: Так начинается сказка Вашингтона Ирвинга о жителе Катскилских гор Рипе Ванвинкле, мирном потомке воинственных колонистов, покладистом муже и добром соседе, который напился таинственного зелья у лесных гномов, заснул, спал 20 лет и благополучно проспал американскую революцию и войну за независимость. В Америке миф о Рипе Ванвинкле знают все. Но мало кто читал сам рассказ и помнит детали. Например, портрет Рипа: "Единственным недостатком Рипа Ванвинкла было его непобедимое отвращение к любому полезному труду. Он всегда предпочитал перебиться на пенни, чем поработать за шиллинг. При этом Рип никогда не отказывался соседям в помощи, даже если это была тяжелая работа вроде укладки каменной ограды. Соседки всегда рассчитывали на него в тех домашних мелочах, которые отказывались делать их гордые и занятые мужья. Дети обожали его за то, что он чинил и запускал их воздушные змеи. Короче, Рип Ванвинкл был всегда готов заниматься любым делом, кроме своего собственного". Марина Ефимова: Похоже, что эта характеристика - дружеский шарж писателя Вашингтона Ирвинга на писателя Вашингтона Ирвинга. Правда, на юного, 20-летнего Ирвинга, который путешествовал по Гудзону со своим патроном нью-йоркским судьей Гофманом. Судья взял ленивого и веселого клерка Ирвинга в деловую поездку к канадской границе не в интересах бизнеса, а ради приятной компании и ради того, чтобы он развлекал его жену и двух дочерей-подростков. И эту роль Ирвинг выполнял прекрасно. Жена судьи раз даже чуть не свалилась с лошади от смеха. Однажды вся компания перекусывала в доме гостеприимного фермера и их другой попутчик, молодой нотариус Брандрам сказал, что по сравнению с нью-йоркцами, теснящимися в тесных квартирках, постоянно озабоченных добыванием хлеба насущного, фермер, который прекрасно обходится ржаным хлебом и молоком, живет в роскошестве и излишестве и просто от скуки возится на своей ферме. Повторяя эту сцену для дам Ирвинг изображал как Брандрам при этом все время искал лед, в котором он бы мог охладить бутылку вина, захваченную с корабля, и жалел что нет устриц. Во время этой инсценировки 15-летняя дочь Гофмана Матильда так звонко хохотала, что Ирвинг тут же дал ей прозвище Матилинда-динда-динда. С каждой остановки Вашингтон Ирвинг посылал друзьям в Нью-Йорк короткие зарисовки, литературные эскизы с описанием сцен в пути, обычаев голландских поселенцев, с описанием девственных лесов по берегам Гудзона и узеньких дорог, вдоль которых, как он писал - "кучи мусора отмечают продвижение нашей цивилизации". Эти эскизы созданные летом 1803 года и были тем родником, тем истоком, из которого взяла начало великая река американской прозы. В нашей передаче участвует сотрудница исторического общества долины Гудзона Кейт Джонсон: Кейт Джонсон: Когда Ирвинг начинал, среди американцев не было мастеров короткого рассказа. Это был сравнительно новый жанр. Ирвинг создал венок эскизов, собранных под одной обложкой. Один из его первых сборников так и назывался "Книга эскизов". В то время он использовал псевдоним Джефри Крейон. Крейон - цветной карандаш, цветной мелок. Этот псевдоним определял сам стиль книги - очень живописных набросков. Марина Ефимова: "Скетч бук" - книга эскизов, была первым литературным трудом Ирвинга. Ее опередила другая - созданная при трагических обстоятельствах. Вообще говоря, трагедии не вязались с жизнью Вашингтона Ирвинга. Любимец 10 своих братьев и сестер, он был баловнем семьи. Братья ценили его чувствительность, его одаренность, его юмор, они разрешали ему бездельничать и оплачивали путешествия по Европе. Женщины обожали его общество, и все были немножко влюблены в него. Так же, как и он в них. И до 25 лет Вашингтон Ирвинг считал, что жизнь если и не сплошное наслаждение, то уж по крайней мере сплошное развлечение и удовольствие. Так продолжалось, пока он не влюбился в Матильду Гофман, в Матилинду- динду-динду, которой незаметно исполнилось 18 лет. Это была серьезная любовь. С серьезными намерениями, со взаимностью, с серьезными занятиями ненавистной Ирвингу юриспруденцией, которая должна была дать ему приличный заработок. О том, что случилось после их помолвки, читаем в биографии Ирвинга: "В феврале 1809 года Матильда простудилась. Никто особенно не встревожился. В феврале весь Нью-Йорк был простужен. Но через неделю все поправились, а Матильде стало хуже. Позвали доктора, потом консилиум. Диагнозы варьировались от астмы до скоротечной чахотки. Матильде с каждым днем становилось хуже. В середине апреля стало ясно, что она умирает". Марина Ефимова: После похорон братья увезли Ирвинга на ферму друга семьи в городок на берегу Гудзона под названием Слипихаллоу - сонная долина. Хозяйка дома, убиравшая комнату Ирвинга, заметила, что на всех бумагах, на черновиках писем, на счетах, на полях книг было его рукой написано одно и то же: "МГ умерла 26 апреля. 26 апреля умерла МГ". Кейт Джонсон: В книге, написанной об Ирвинге его племянником, цитируются слова писателя: "Многие годы без боли я не мог даже упомянуть ее имени. Ее образ был всегда передо мной. Я постоянно думал о ней". После смерти писателя обнаружилось, что он всю жизнь хранил в потайном месте миниатюру с портретом Матильды и прядь ее волос. Он был романтиком, глубоко погруженным в свои чувства. Ирвинг всю жизнь оставался холостяком, хотя известно, что он сделал предложение по крайней мере одной женщине, и она его отвергла. Марина Ефимова: После смерти Матильды у Ирвинга не было утешения, которое дает религия. В отличие от отца-священника, все 11 детей в семье Ирвингов не были по-настоящему верующими людьми. Ирвингу не давали поддержки и философские размышления, поскольку его ироничность вечно подставляла ножку любой серьезности. Но у него нашелся другой помощник в борьбе с гнетущим ужасом, охватившим его после смерти невесты. Этим его помощником стал маленький странный господин, эрудит и насмешник Дитрих Никербокер, выдуманный автором полуправдивой истории Нью-Йорка. За какие-нибудь полтора века до рождения Вашингтона Ирвинга Нью-Йорк был не Нью-Йорком, а Новым Амстердамом и не столицей мира, а столицей небольшой Нидерландской колонии, которую отбивал от воинственных соседей-англичан из Коннектикута, шведов из Делавера доблестный губернатор Питер Стивесант. Вот как описал эти битвы Никербокер-Ирвинг: "За губернатором Стивесантом, уже заслужившим прозвище твердоголового Пита на штурм форта шли, переваливаясь, Ванвейки, Вандейки и Тенейки, Ванхуссоны и Вангиссены, Ванвинклы и Вандамы, Вандербилты и Вандерворты, Хоппедонки и Никербокеры, шли десятиштанники и крепкоштанники и еще куча богатырей с заковыристыми именами. Все они шли, основательно подкрепившись и, как сказал великий голландский поэт, "полные гнева и капусты". У подножия холма они все разом закурили трубки, выпустили клубы дыма и под их прикрытием двинулись на штурм. Коварные шведы ждали наверху под прикрытием деревьев, пока голландцы не поднялись до середины холма, а затем дали такой оглушительный залп, что из скал брызнули ручьи, которые и текут там и по сей день. Все голландцы без сомнения полегли бы на поле брани, если бы шведы не держались своей обычной привычки в момент выстрела зажмуривать глаза и отворачиваться. Это и решило исход битвы. Но мушкеты шведов стреляли не напрасно, ибо их пули угодили в стаю диких гусей, которые, умело зажаренные и начиненные луком, послужили роскошным ужином для победителей-голландцев". Марина Ефимова: "История Нью-Йорка" содержала, конечно, массу политических намеков, злободневных для поколения Ирвинга, но вполне актуальных и сейчас. "Как странно: политика, в которой все так хорошо разбираются, неизбежно оказывается в плохих руках. Стивесант отличался, однако, склонностью управлять колонией без помощи своих подданных, и народ охладел к нему. Его обвиняли в аристократических замашках и иногда не без оснований. Именно в его время появились фамильная гордость и хвастовство богатством, которые впоследствии достигли в нашем городе столь прискорбного расцвета". Марина Ефимова: "История Нью-Йорка" была опубликована в самом конце 1810 года, и ее триумф был фантастическим. Вот как объясняет этот успех наш коллега Александр Генис. Александр Генис: Ирвинг нанес Нью-Йорк на литературную карту. Помог ему обзавестись своей мифологией. Сражаясь за будущее, Нью-Йорк, как вся тогда еще молодая страна, страдал от дефицита прошлого. Вот им-то Ирвинг и обеспечил любимый город, написав героико-комическую хронику "История Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии". Грандиозная сложность этого предприятия была связана с тем, что все еще захолустный в начале 19 века Нью-Йорк был напрочь лишен эпических преданий, батальной славы, величественной архитектуры, а главное многовековой истории. Понимая, что Нью-Йорк во всех отношениях проигрывает своим соперникам из старого света, Ирвинг сделал гениальный ход - он перевернул доску. И в этой пародийно-детальной, комически дотошной, издевательски педантичной летописи ничего не происходит. Все события тут не стоят выеденного яйца. Ленивая, сытная, сонная и счастливая жизнь его обитателей бережет их от потрясений Старого Света. Попав на заколдованный остров Манхэттен, само время прекратило свое течение - здесь ничего не меняется. История не развивается, а длиться. Ирвинг написал исторический труд в форме идиллии. Он изобразил новый Амстердам убежищем от истории. Вся эта тихая, неспешная, растительная жизнь нового Амстердама "зиждилась, - пишет автор, - на широкой голландской основе безобидной глупости". На этом, казалось бы, вопиюще не подходящем для истории фундаменте Ирвинг и строит свой миф Нью-Йорка. Уникальность этой мифологической конструкции в том, что Ирвинг сумел угадать главную черту нью-йоркского характера. Нью-Йорк был и остается принципиально частным, не столичным городом. У него нет державных амбиций, его не соблазняет имперская экспансия. Он чурается исторической помпезности, и слава его растет не за счет государственного величия. И в этом Нью-Йорк не так уж сильно отличается от того нового Амстердама, что стоял, как писал Ирвинг, на самом краю лесов и болот, которые простирались в тех местах что ныне называются Бродвей и Уолл стрит. Ирвинга справедливо считают первым профессиональным писателем Америки. В сущности, он создал ее прозу. Искусный синтез экзотики с иронией, фантастики с повседневностью и красоты с трезвостью. Впрочем, не только американская, но и мировая литература многим обязана этому изобретательному писателю. Именно по его рецепту была скроена та романтическая новелла, которую внимательные читатели Ирвинга Пушкин и Мериме довели до совершенства. Марина Ефимова: В нашей передаче участвует профессор русской литературы из колледжа Барнард Кэти Непомнящая. Кэти Непомнящая: В России Ирвинга переводили уже в пушкинские времена - начиная с середины 20-х годов. Он был настолько популярен, что, скажем, сосланные в Сибирь декабристы, вернувшись в Петербург после ссылки, сравнивали себя с Рипом Ванвинклом, проспавшим революцию. Сам Пушкин безусловно читал Вашингтона Ирвинга. В его библиотеке хранилось несколько томов этого американского писателя. И многие пушкинисты, включая Анну Ахматову, считают что Ирвинг оказал на Пушкина значительное влияние. Знаменитая статья Ахматовой был опубликована в 1937 году в журнале "Звезда". В этой статье Ахматова излагает свою идею о том, что сюжет сказки о Золотом петушке позаимствован Пушкиным из малоизвестного рассказа Ирвинга "Легенда об арабском астрологе". Что касается меня, я считаю что "Медный всадник" написан под прямым влиянием "Легенды об уснувшей долине". "Неподалеку от деревушки Территаун есть маленькая впадинка между горами. Тишайшее место на свете. Его единственный ручей журчит так тихо, что его едва слышно. Свист куропатки, да стук дятла - вот все, что нарушает вечный покой этих мест. В этой сонной долине и жители какие-то странные. Одни говорят, что долину околдовал немецкий доктор, лечивший первых колонистов, другие, что там бродит дух индейского вождя. Но самым популярным призраком, который видели многие местные жители, стал призрак гессенского всадника, английского наемника, которому во время войны за независимость снесло голову пушечным ядром. С тех пор по ночам он ищет свою голову, а к утру проносится, как ветер, по всей долине, торопясь вернуться на кладбище". Кэти Непомнящая: Пушкин читал Ирвинга именно в тот год - год Болдинской осени, когда писал "Медного всадника". Историю про уснувшую долину он преобразил до неузнаваемости - "Слиипи халоу" - это комическая сказка, а "Медный всадник" - трагическая, но сюжет обеих в столкновении прошлого с будущим, столкновении революционного, но жесткого преобразования с косной, но уютной и счастливой традицией. Обе истории начинаются на берегах великой реки. В "Уснувшей долине" - на берегах Гудзона, по которому поднимались корабли из Европы, а в "Медном всаднике" на берегах Невы, по которой Европа пришла в Россию. В обеих легендах прошлое воплощает грозный всадник. У Пушкина - Петр-преобразователь, у Ирвинга - призрак британской мощи - английский наемник. У Пушкина медному всаднику бросает вызов Евгений и сходит с ума. У Ирвинга от всадника без головы в страхе убегает самоувернный учитель Крейн, навсегда оставив свои мечты о невесте и о богатстве. То есть обе эти сказки написаны о борьбе исторических сил и о маленьком человеке, попавшем, как говорится, в жернова истории. Марина Ефимова: Кэти, вы уже упомянули об этим столкновении маленького человека с прогрессом. И у Пушкина в "Медном всаднике", и у Ирвинга в "Легенде об уснувшей долине", об этой борьбе между старым и новым. На чьей же стороне был Ирвинг? Кэти Непомнящая: В том то и гениальность этих легенд, что оба автора рисуют неразрешимость исторических конфликтов. Ни один из них не упростил картину в угоду своим политическим симпатиям. И та, и другая позиция представлены во всей своей силе и во всей своей слабости, с хорошей стороны и с плохой. Обе эти легенды стоят у истоков национальных литератур, только одна вошла в канон своей национальной литературы, а другая почти забыта широкой публикой, и забыта несправедливо, как и ее автор. Марина Ефимова: На днях в Америке вышел художественный фильм "Уснувшая долина", созданный по мотивам, а лучше сказать - отдаленно напоминающий рассказ Вашингтона Ирвинга. С его зрителями поговорила наш корреспондент Рая Вайль: Рая Вайль: Кинотеатр, в котором идет "Слиипи халоу", я выбрала в районе, названном в честь писателя - Ирвинг плейс. В зале кроме меня было еще 3 человека: две старушки и молодая женщина с ребенком мирно проспавшим на ее коленях весь фильм. 27-летняя Джессика, уроженка, между прочим, Нью-Йорка сказала, что давно не получала такого удовольствия от фильма. Джессика: Он очень страшный, а я люблю страшные фильмы. Рая Вайль: На все дальнейшие мои вопросы Джессика лишь вежливо улыбалась и отрицательно качала головой. Нет, она не знает, что этот фильм снят по мотивам рассказа Ирвинга, нет, она ничего не читала из его вещей и даже не знает, кто он такой. Две старушки, что сидели в зале, а теперь прислушивались к нашему разговору, оживились: "Как не знает?" - изумилась одна. "Таинственные убийства, происходящие в небольшой деревушке на севере штата Нью-Йорк, Всадник без головы, каждый ребенок знает эту легенду. Я тоже ее читала, только очень давно". В разговоре выяснилось что обе старушки читали лишь одну вещь Ирвинга - "Легенду об уснувшей долине", потому и пришли в кино. На площади Ирвинг плейс, рядом с кинотеатром Ирвинг плаза находится школа имени Вашингтона Ирвинга. Перед зданием огромный бронзовый бюст писателя. Я спрашиваю школьницу - на вид ей лет 15, знает ли она, чей это бюст. "Нет, не знаю, понятия не имею". Из школы выходит молодой учитель в очках, с портфелем, преподает математику в этой школе: "Это не моя специализация, я даже не знаю, кто такой Вашингтон ирвинг". Марина Ефимова: Когда после публикации своей первой книги "История Нью-Йорка" Ирвинг путешествовал по Англии и Шотландии, он запасся рекомендательным письмом к Вальтеру Скотту, которого очень любил и ценил. Какое же было его изумление, когда пожилой уже Вальтер Скотт выбежал из дома ему навстречу и начал взволнованно говорить о том, какая это радость для него и его семьи принимать у себя в гостях славного Никербоккера. Скотт не только стал другом, но и вторым отцом для Ирвинга, и именно он в 1820 году убедил знаменитого английского издателя Мюррея опубликовать книгу эскизов с Рипом Ванвинклем и с легендой об уснувшей долине, книгу, принесшую Ирвингу мировую славу. Рассказывает Кейт Джонсон: Кейт Джонсон: Ирвинг был завсегдатаем европейских салонов. Долго жил в Европе, где встречал многих известных людей. В него была влюблена Мэри Шелли - автор знаменитого "Франкенштейна". Он знал многих европейских художников и писателей, и его все знали. Когда французский император Луи Наполеон был в Америке, он посетил дом Ирвинга в Территауне. Ирвинг принимал у себя Чарльза Диккенса, когда он приезжал в Америку. Марина Ефимова: Диккенс обожал Ирвинга, его фантазию, юмор, его очаровательный язык. Теккерей называл его первым литературным послом Нового Света в Старый. Пушкин вдохновлялся его рассказами и легендами. А нынешняя Америка его забыла. Почему? Для американских читателей начала 19 века, пишет литературный критик Пери Майер, - рассказы и сказки Ирвинга были вожделенной передышкой в энергичной погоне за благополучием. После которой они с новым энтузиазмом возвращались к заботам о деньгах. Может быть, нынешний американец вовсе не дает себе передышки? Я думаю, что важнейшая роль Вашингтона Ирвинга состоит в том, что он дал нашей американской культуре миф. Он сформировал нашу мифологию. Дал нам литературную традицию. Именно поэтому его лучшие вещи - "История Нью-Йорка", "Рип Ванвинкл" и "Легенда об уснувшей долине" не исчезают с культурного горизонта, а переходят из поколения в поколение. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
