Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Молчание СэлинджераАвтор программы Марина ЕфимоваВедущий Иван Толстой Диктор: В осенние предутренние сумерки 1962 года, на глухой дороге на вершине холма в городке Корниш, штат Нью Хэмпшир, остановился автомобиль. Двое мужчин торопливо вытащили из него окровавленное тело и бросили у обочины, прямо перед одиноким домом, обнесенным глухой изгородью. Оставив раненого, двое мужчин торопливо сели в машину и исчезли. Раненый стонал и звал на помощь, с надеждой вглядываясь в темные окна дома. Наконец, в одном окне зажегся свет. Раненый стал звать громче. Но никто не вышел. Через несколько минут свет погас и дом снова погрузился во тьму. Тогда раненый встал и уныло побрел вниз по склону к машине, которая ждала его в полумиле от дома. Марина Ефимова: Этот детективный эпизод получил в истории современной американской литературы название «Фейквундс стори» - то есть история искусственных ран, и произошел он перед домом, где судя по слухам жил и сейчас живет в добровольном затворничестве, замечательный американский писатель, автор романа «Над пропастью во ржи» Джером Дэвид Сэлинджер. Поклонники таланта Сэлинджера, в основном молодежь, студенты и школьники, не раз пытались изображать из себя раненых, вымазав себя кетчупом, как в описанном эпизоде, или прикидывались нищими или потерпевшими аварию. И все для того, чтобы выманить из-за глухой ограды и вернуть миру писателя, который вот уже 34 года ничего не публикует, никого не принимает, не отвечает на письма, не разрешает себя фотографировать и не дает интервью. Отшельничество Сэлинджера началось внезапно в 1953 году, в разгар славы. Вот что рассказывает профессор американской литературы из Хантер Колледжа Дэвид Гордон. Девид Гордон: Роман «Над пропастью во ржи» был опубликован вскоре после войны. Журнальный вариант появился в 1948-м году. И он сразу стал культовым произведением, особенно среди студентов и образованных молодых читателей. Вообще обе первые книги Сэлинджера, едва появившись, сразу стали классикой. Я сам помню наше тогдашнее воодушевление и от романа и от сборника «Девять рассказов», в котором каждый рассказ - литературный перл. Марина Ефимова: Вспомним один из них, который посвящается «С любовью и мерзостью» 13 летней английской девочке Эсме. Диктор: - Вы хотели бы, чтобы я вам писала, - спросила Эсме, слегка покраснев, - я пишу чрезвычайно вразумительные письма, для человека моего возраста? - Я был бы очень рад. - Я напишу вам первая, чтобы вы ни с какой стороны не чувствовали себя скомпрометированным, - она положила бумажку с адресом в карман платья. - До свидания, - сказала она и отправилась к своему столику. Ни прошло и минуты, как Эсме появилась снова, таща Чарльза за рукав курточки. - Чарльз хочет поцеловать вас на прощание, - объявила она. Я сразу же поставил чашку и сказал, что это очень мило. Но вполне ли она уверена? - Вполне, - ответила Эсме несколько мрачно. Она выпустила рукав Чарльза и весьма энергично толкнула его в мою сторону. Он подошел бледный как мел и влепил мне звучный мокрый поцелуй чуть пониже правого уха. Пройдя через это тяжкое испытание, он направился было прямиком к двери и к иной жизни, где обходятся без таких сантиментов, но я поймал его за хлястик куртки и, крепко ухватившись, спросил: - А что говорит одна стенка другой стенке? Лицо его засветилось: - Встретимся на углу! - выкрикнул он и опрометью бросился за дверь, видимо, в диком возбуждении. Эсме стояла в прежней позе, переплетя ноги. - - А вы вполне уверены, что не забудете написать для меня рассказ? - спросила она. - Не обязательно, чтобы он был специально для меня. Я сказал, что не забуду ни в коем случае, это совершенно исключено. Она кивнула. - Пусть он будет чрезвычайно трогательный и мерзостный, - попросила она. - Вы вообще имеете достаточное представление о мерзости? Я сказал, что не так чтобы очень, но, в общем, мне приходится все время с ней сталкиваться в той или иной форме, и я приложу все усилия, чтобы рассказ соответствовал ее инструкциям. Мы пожали друг другу руки. - До свидания, -сказала Эсме, - надеюсь, вы вернетесь с войны, сохранив способность функционировать нормально. Марина Ефимова: Профессор Гордон, почему именно Селлинджер стал после войны, как вы сказали, «культовым писателем»? Девид Гордон: Он воплотил в своих персонажах мечту о невинности, о душевной тонкости и сделал это в период всеобщей нацеленности на успех и обогащение, а следовательно, и на нравственную нетребовательность. Холдон Колфилд стал именем нарицательным, как человек обладающий тончайшим чутьем на то, что он называл «фоненес» - то есть фальшь, искусственность, поза, самообман и самолюбование. И его герой был готов на все - бросить школу, лишиться привилегий, образования и материальной обеспеченности, стать психом, с обывательской точки зрения, лишь бы сохранить вот эту дарованную ему богом зоркость к правде. Америка легко забыла нравственный климат войны. Но Сэлинджер с его военным опытом не хотел поддаваться суете. В его произведениях нет абсолютно никаких политических подтекстов. Но его герои всегда находятся в упрямой, хотя и не демонстративной оппозиции к власть предержащим, включая власть принятых мнений. Если эта власть слишком давит на героя, он бежит от нее. В это смысле у Холдона Колфилда есть замечательные предшественники в американской литературе - Гекльберри Финн в 19-м веке и герой Хемингуэя Джек Барнс в 20-м. Когда Геку становилось невмоготу в тесных рамках общественных установлений, он бежал на реку, в лес, в места, еще не обжитые людьми. А хемингуэевский Барнс уезжал за границу - во Францию. Но необжитых земель больше нет. Заграница подростку недоступна, и Холдену Колфилду некуда уйти, кроме как уйти в себя. Диктор: В конце 40-х - начале 50-х Сэлинджер был одним из самых светских литераторов Нью-Йорка. Он завтракал с известным острословом Эс Джей Перельманом, обедал в клубе Сторк с английскими издателями, играл по вечерам в покер с писателями и редакторами. И вдруг сослал себя сам в добровольную ссылку. Умолк и прекратил публиковаться, а может и писать. Марина Ефимова: Так пишет в недавней статье в журнале «Эсквайр» журналист Рон Розенбаум. Впрочем, поначалу и в Корнише, куда он переехал, Сэлинджер вел активную светскую жизнь. Он водил дружбу не только со взрослыми местными жителями, но и особенно со старшеклассниками из соседнего вермонтского городка Виндзор. Вот что рассказали эти школьники журналисту Ину Хамильтону, автору книги «В поисках Сэлинджера». Диктор: Он был ужасно забавный, вечно нас смешил, когда приходил смотреть наши баскетбольные игры. А после игры чаще всего, забирал нас целой компанией в свой джип, кормил обедом где-нибудь в дайнере, а потом все отправлялись к нему. Его дом был всегда открыт для нас. Но однажды он что-то долго не появлялся. Тогда мы с ребятами погрузились в две машины и поехали к нему. Но его не было дома. Недели через две мы снова отправились к его дому. Поднялись на холм, с которого, как он говорил, видно пять штатов, и остолбенели: весь дом был окружен глухой плетеной изгородью, стеной и калитка заперта. Больше мы его ни разу не видели. Марина Ефимова: И вот в журнале «Эсквайр» появилось сообщение, что Сэлинджер согласился опубликовать один рассказ - через 34 года после возведения стены. Это известие взбудоражило литературный мир Америки, хотя публиковаться будет не новый, а старый рассказ писателя «Хапфурд 16». И снова, в который раз, среди специалистов и читателей стал обсуждаться вопрос, почему Сэлинджер возвел вокруг себя стену. Девид Гордон: Это абсолютная загадка. Одни говорят, будто дело в том, что диапазон его интересов был слишком узок и включал в себя лишь жизнь и проблемы детей и подростков. Он любил лишь тех, кто еще не отступил под натиском жизни от своих идеалов и не потерял естественности и невинности. Повзрослев, писатель утратил с ними живую связь или разочаровался в них и перестал верить в то, что они непременно являются кладезем чистоты в этом коррумпированном мире. Понял, что все не так просто. Марина Ефимова: «Для Сэлинджера эра стены, - пишет в своей статье Розенбаум, - безусловно была эрой духовных исканий, возможно, связанных с дзен буддизмом, с презрением к суете и к славе». Не исключено, что Сэлинджер принял обет молчания и намек на это был в эпиграфе, добавленном им к сборнику «9 рассказов». В двух загадочных строчках из дзен буддистской притчи, которые звучат так: «Мы знаем звук, издаваемый хлопком двух ладоней, но какой звук издает одна хлопающая ладонь?». В рассуждениях 10 летнего вундеркинда предугадавшего свою смерть, в рассказе «Тедди» тоже дается намек на иное, не принятое, не рациональное отношение к миру, к жизни и к смерти. Диктор: - Вы Адама знаете?, - спросил Тедди. - Кого, кого? - Адама, из Библии. Никольсон усмехнулся. - Лично не знаю, - ответил он сухо. - Да вы не сердитесь. - Бог мой, да я не сержусь на вас. - Вот и хорошо, - сказал Тедди. - Вы помните яблоко из Библии, которое Адам съел в раю? - спросил он. - А знаете, что было в том яблоке? Логика. Логика и всякое познание. Больше там ничего не было. И вот что я вам скажу. Главное, это чтобы человека стошнило тем яблоком, если конечно хочешь увидеть вещи, как они есть. Я хочу сказать, если оно выйдет из вас, вам больше не будут мерещиться в каждой вещи ее границы. Вся беда в том, - сказал Тедди, - что большинство людей не хочет видеть все, как оно есть. Они даже не хотят перестать без конца рождаться и умирать. Им лишь бы переходить все время из одного тела в другое, вместо того чтобы прекратить это и остаться рядом с богом. Там, где действительно хорошо. Так глупо, - продолжал Тедди, - мне например через пять минут идти на плавание. Я спущусь к бассейну. А там, допустим, нет воды, допустим, ее сегодня меняют. А дальше так: я подойду к краю, ну просто глянуть, есть ли вода. А моя сестренка подкрадется сзади и подтолкнет меня - голова пополам. Мгновенная смерть. Но разве это такая уж трагедия? Я хочу сказать: чего так бояться? Произойдет только то, что мне предназначено. Вот и все. Разве нет? Марина Ефимова: Среди объяснений затворничества Сэлинджера существуют и другие до оскорбительности простые варианты. Иин Хамильтон обнаружил и описал в своей книге, что дружба Сэлинджера со школьниками из Виндзора внезапно прервалась после одного казалось бы незначительного эпизода. Диктор: Затем было предательство. Первородный грех прессы. Одна из учениц-старшеклассниц попросила у Сэлинджера разрешения взять у него интервью для местной газеты. Писатель интервью дал. Но газета «Клермонт Дэйли Игл» представила его в ироничном и даже довольно издевательском виде. Стена выросла именно после этого эпизода. Марина Ефимова: «За стеной, воздвигнутой Сэлинджером, - пишет Рон Розенбаум, - происходили и вполне нормальные вещи: брак с молодой англичанкой Клэр Дуглас, двое детей, Мэт и Пегги, затем роман с писательницей Джой Мейнард, развод и второй брак. Сэлинджер куда-то уезжал, путешествовал. Он не стал ни полным отшельником, ни монахом. Но, тем не менее, со временем создалось ощущение, что теперь уже не Сэлинджер по доброй воле возводит вокруг себя стену, но стена держит его в плену перед страхом культа успеха или собственным культом совершенства». Диктор: Сэлинджер - один из представителей многочисленного братства умолкнувших. Другим примером, трагическим был Николай Гоголь, который сжег вторую часть «Мертвых душ» в момент душевного смятения. Эмили Диккинсон умолкла от неуверенности в себе. Юрий Олеша и многие другие писатели в России и Германии - от страха перед цензурой. Томас Пинчон - современный американский прозаик, автор суперинтеллектуального романа «Ви» продолжает писать и публиковаться, но категорически отказывается появляться на публике, играть в литературные игры и подвергаться соблазну литературной иерархии. Сэлинджер - другое дело. Тут, вероятно, имеет место духовное самоотречение, когда молчание становится единственным допустимым видом красноречия. Марина Ефимова: Профессор Гордон, творческий период Сэлинджера продолжался всего 10 лет. Какова сейчас его литературная репутация? Девид Гордон: После 35 лет молчания литературная репутация Сэлинджера увяла. Ни он ничего не публикует, ни о нем почти ничего не публикуется. «Над пропастью во ржи» все еще популярен среди подростков, но все же Сэлинджер стал какой-то фигурой из прошлого, из другой эпохи. Марина Ефимова: Проверим это утверждение на ньюйоркцах. Беседу ведет Рая Вайль. Рая Вайль: Я заметила, что у ньюйоркцев особое отношение к роману Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Еще и потому, я думаю, что там описан Нью-Йорк, знакомые места. Музей естественной истории, Рокфеллер центр, каток и музыкальная карусель в Центральном парке. Моему первому собеседнику около 70. Л.Флинт: Знаете, это была слишком откровенная книга. В литературном отношении он не произвел на меня сильного впечатления, но для многих эта книга стала культовой. Именно потому, что была такой откровенной. Мы не знали того, что знают молодые люди сегодня. У нас не было голоса, который бы нас представлял. Для послевоенной молодежи таким голосом стал Сэлинджер. Рая Вайль: Ларри Флинт прочитал над пропастью во ржи, когда заканчивал среднюю книгу. Л.Флинт: Мне понравилось, хороший роман. Но все же я никогда не понимал почему вокруг этой книги столько шума. И до Сэлинджера писали о молодежном опыте. Но я, когда читал Сэлинджера, лишь в какой-то степени идентифицировал себя с главным героем. Вообще мысли мои в ту пору были о другом: закончить школу, колледж, устроится в этом мире. Может, я не был таким бунтарем, как сам Сэлинджер. Рая Вайль: Мой следующий собеседник выпускник Нью-йоркского университета. Ему 23 года. Голос: В первый раз я прочел «Над пропастью во ржи» в восьмом классе. С тех пор я частенько возвращался к этой книге. И что удивительно - она не устаревает. Отношение Холдена к жизни, к людям, его любовь к сестре, его ненависть к истеблишменту, ко всяким условностям, к принятым мнениям и даже то, что он в 15 лет мог пойти в бар - все это было так похоже на мой опыт и опыт моих друзей. Мы подражали манере Холдена говорить, обменивались шутками и цитатами из романа. Я и сейчас могу сказать, общаясь с другими, читал или не читал эту книгу. Марина Ефимова: И, наконец, личное ощущение моего собеседника, профессора Гордона. Девид Гордон: Я испытываю такие сильные ностальгические чувства к книга Селинджера, что боюсь их перечитывать. Больше 30 лет я их не перечитываю и не учу по ним студентов. Боюсь разочароваться. Ведь мы так его любили. Он объединил целое поколение в Америке. Все, кто любил Сэлинджера, любили еще и друг друга. Марина Ефимова: Тут уместно было бы вспомнить конец романа «Над пропастью во ржи». Диктор: Жаль, что я многим про это разболтал. Знаю только, что мне как-то не хватает тех, о ком я рассказывал. Например, Стрейдлейтера или даже этого Экли. Иногда кажется, что этого подлеца Морриса и то не хватает. Странная штука. И вы лучше тоже никому ничего не рассказывайте. А то расскажете про всех, и вам без них станет скучно. Марина Ефимова: Читатели все еще пишут Сэлинджеру безответные письма, пытаются подкараулить писателя в супермаркете, хотя они ни за что не узнают его, потому что на единственной известной фотографии ему 28 лет а сейчас - 78. Они до сих пор участвуют паломничество на холм с которого видно 5 штатов. Сидят в автомобилях, глядя на глухую изгородь вокруг дома и слушая звук, издаваемый одной хлопающей ладонью. Эти читатели не ловцы знаменитостей - слава Сэлинджера давно потускнела. Нет, просто они - сироты. «Молчание большого писателя, - пишет Рон Розенбаум, - это, конечно, не то, что молчание Бога. Однако есть и некая уменьшенная аналогия. Он - создатель, вызывающий благоговение простых смертных, потому что по нашим представлениям знает ответы на некоторые важные для нас вопросы. И этот создатель отказывается отвечать нам, отворачивает лицо и прячет свое творение». |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
