Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Из дома вышел человекАвтор программы Татьяна ВольтскаяВедущий Иван Толстой
Песня:
Татьяна Вольтская: Эту песенку на стихи Даниила Хармса написал композитор Сергей Слонимский. Я сижу у него в гостях в знаменитой писательской надстройке знаменитого дома на канале Грибоедова, и он рассказывает мне о друзьях своей молодости, о ровесниках - Альфреде Шнитке и Софье Губайдуллиной и о старших - братьях Семене и Якове Друскиных, музыковеде и философе. Семен Слонимский: Яков Семенович был другом Хармса и Введенского и сохранил их наследие у себя где-то на чердаке. И он меня приобщал к их творчеству, к творчеству обериутов. Я написал на стихи Хармса веселые песни. И вообще очень основательно изучал "Елку у Ивановых" и "Елизавету Бам". Всю эту драму абсурда. Он читал мне вслух, читал Хармса и Введенского. И попутно просил меня анализировать, просто чертить каждую ноту в сочинении Веберна. То есть я всю эту додекафонию прочертил под его руководством от ноты до ноты - все партитуры Веберна. Параллельно с Хармсом и Введенским - он считал, что это близко. И, кроме того, параллельно он меня познакомил с учеником Малевича Стерлиговым, известным и очень замечательным художником, и с сестрой Филонова. Таким образом, я приобщился и к художественному авангарду. И особенно Филонова люблю. И даже на всех своих пластинках всегда требовал еще в советское время, чтобы филоновский "Пир королей" и другие работы появлялись. Тут же было знакомство с Шемякиным. В это же время я познакомился с Евгением Рейном и с Кушнером, и с Иосифом Бродским. Причем, из них я дружил больше всего с Рейном и писал на его стихи музыку, когда его вообще никто не печатал. И Женя Рейн недавно на моем дне рождения не без юмора сказал, что его первый гонорар был за тексты к моим нотам, причем в 12 ночи к нему явилась бухгалтерша издательства и по поручению ЦК партии сказала, что он должен вернуть этот гонорар. Там рассмотрели и выяснили, что это стихи абсолютно не годящиеся и что музыка там тоже безобразная. Татьяна Вольтская: Я собралась к Слонимкому в гости после разговора с Шемякиным. Как известно, Михаил Шемякин поставил в Мариинском театре "Щелкунчика". А недавно он рассказал мне, что этим дело не кончилось. Что он заказал Сергею Слонимскому написать пролог к балету. Михаил Шемякин: У меня родилась идея донести до взрослого и до детей, которые смотрят спектакль, предысторию Щелкунчика. Не знаю, как это будет у нас называться. Условно мы сейчас обозначаем "пролог", но думаю, что это будет называться "Принцесса Перлипад". Татьяна Вольтская: А почему вы заказали музыку именно Слонимскому? Михаил Шемякин: Я Сергея знаю очень давно - это мой старинный друг - и я считаю его одним из выдающихся композиторов конца 20-го и начала нашего столетия. Татьяна Вольтская: Слонимский считает, что вторжения в классический "Щелкунчик" не произойдет. Просто будет написан пролог по сказке о крепком орехе Гофмана. О том, как молодой племянник Дроссельмейера расколдовывает принцессу Перлипад, превращенную крысами в уродину, но сам превращается в деревянного Щелкунчика. Семен Слонимский: Наказанное благородство - вот тема этого пролога. И в конце я попросил Михаила Михайловича как-то сделать кульминацию. Он придумал очень интересную такую трагическую кульминацию - он мышей сделал крысами. Во главе с Крысильдой они обступают злорадно Дроссельмейера и его племянника, превратившегося в деревянную игрушку, и оргия этих крыс. У Чайковского идет тема злых сил, теневого царства. В сущности, это очень современная музыка. Так же, как в 6-й симфонии Чайковского он предвидел какие-то страшные разрушительные силы даже не только 20-го, но чуть ли не 21-го века. Вот такие незаметные, подпольные, потаенные, неуловимые. Я думаю, тут несколько новое найти в обрисовке злых сил. В 19-м веке, начиная с Листа, Вагнера, нашего Римского-Корсакова, Лядова, там такие особые аккорды немножко страшные изображали. Волшебников злых, начиная с Черномора Глинки. Я думаю, в обрисовке мышей использовать компьютерную музыку и то, что называется мини-музыкой современной. Это очень модное течение во всем мире, особенно, в Штатах и у нас тоже много. Это как бы пришло на смену модернизму школы Шенберга. Как всякое направление, это имеет и свои минусы. Вот эту однообразную, назойливую повторность коротеньких мотивчиков. И это может быть тоже спародировано, как спародирован был рыцарский роман в "Дон Кихоте". И вот я хочу этих крыс и мышей изобразить такими рядовыми адептами вот такой примитивной минимальной и музыки, и образа жизни. Конечно, задача моя в том трудна, что мне бы не хотелось, чтобы слушая первый пролог Чайковского, люди бы уж слишком тосковали, когда наконец-то будут красивые мелодии. Почему мы должны терпеть эту музыку диссонансов? Поэтому я просто хочу начать с мелодии под звуки арфы и гобоя, которые бы в известной мере ассоциировала с манерой Чайковского, но не цитировала бы его. Татьяна Вольтская: Думаю, Шемякин еще не забыл, сколько ругани обрушилось на его "Щелкунчика" после премьеры. Михаил, а что будет, когда все возмутятся, как это вы вторгаетесь в классику, поднимаете руку на нашего Петра Ильича? Михаил Шемякин: Никто на Чайковского не поднимает ни руку, ни ногу. Просто-напросто я думаю, что при удивительной тактичности Слонимского он не оскорбит слух даже самых взыскательных и недоброжелательных критиков. Татьяна Вольтская: Композитор тоже критики не боится. Семен Слонимский: До сих пор бывало так, что когда особенно ругали, то особенно хорошо и ходили. Так было в Самаре с моей оперой "Видение Иоанна Грозного", которую поставили Ростропович и Стуруа. Очень много ругали в московской прессе, после чего Ростропович уже давно уехал, а сейчас уже 30-й раз идет с аншлагом. Значит, это как-то помогло. В частности, там были плакаты "Ростроповича - в ГУЛАГ". Это КПРФники, вот эти макашовцы. Татьяна Вольтская: Либретто в опере написал историк Яков Гордин, который считает, что историю можно изучать разными способами. Яков Аркадьевич, наверное, эти самарские бури и вас касаются. Яков Гордин: Естественно. Потому что, действительно крайне сомнительная компания напала на бедного беззащитного русского царя Иоанна Васильевича и предъявляет ему еще какие-то претензии. В Иоанне Грозном нам было важно понять, что происходит с человеком, когда он становится на путь злодейства. Злодейство не продуктивно. Оно приводит к противоположному результату. Совершенно не к тому, к которому стремится человек. Татьяна Вольтская: Сидя здесь, в этом доме невозможно не услышать громких имен, произносимых запросто, по-домашнему. Отец композитора - писатель Михаил Слонимский был членом группы Серапионовы братья, куда входили и Зощенко, и Каверин, и Федин, и Тихонов: Символом этой группы был Гофман, тень которого витает здесь теперь в связи с работой над "Щелкунчиком". Между прочим, Шемякина и Слонимского познакомил в 62 году никто иной, как Стравинский, приехавший в Советский Союз на свое 80-тилетие. Пролог к "Щелкунчику" еще не готов. Творцы из понятного суеверия не любят долго распространяться о ненаписанных вещах. Поэтому я прошу композитора рассказать о себе, начав по возможности, издалека. Семен Слонимский: Мой дальний предок Хайм Слонимский - очень крупный ученый, который получил Демидовскую премию за свою вычислительную машину. Он жил в 19-м веке. Он родился в Варшаве, но переселился в Петербург. Затем, в конце жизни он "сел на землю", как шутил отец. На Украине с украинскими гончарами он занялся гончарным делом. У него было куча изобретений, но он был непрактичным человеком, и эти изобретения многие потом перехватывали иностранцы. Надо сказать, что старший брат моего отца Николай Слонимский - американец. Он умер в возрасте 101 года. Он родился в Петербурге, потому эмигрировал во Францию, потом с Кусевицким в Америку. Он внес огромный вклад в музыкальную культуру Америки. Он был первым исполнителем классиков американской музыки - Айвза, Коуэла. Переписывался с ними, был первым их другом и пропагандистом. Новейшее поколение модернистов типа Кейджа, в общем, училось, посещая его концерты. Он знал 14 языков. Кроме того, это был человек с колоссальным чувством юмора. Кстати, он собрал в книжке, которая называется "Лексикон музыкальной брани", всю критику на музыкантов, начиная от Баха и кончая Шенбергом и Стравинским. Оказалось, что ругали всех за одно и то же: академично слишком, не хватает такой душевной мелодии. И даже про Чайковского написано: "вонючая музыка". Коротко и ясно. Причем, самый знаменитый критик Ганцлег. Отец мой - писатель. Ближайший друг Михаила Зощенко. Ранние рассказы Михаила Слонимского это, в сущности говоря, близкая мне тема - торжествующая несправедливость. У него обязательно пройдохи и люди без принципов, они вообще просто процветают и преуспевают при любом режиме. И наоборот, человек благородный, честный, во что-то верящий, он гибнет обязательно. И даже от одного из них остается только шапка. Татьяна Вольтская: Что, впрочем, неудивительно. Стоит вспомнить обстановку тех лет. Однажды в школе, где тогда учился композитор, устроили собрание и объявили, что в классе завелась антиобщественная группа во главе с Сережей Слонимским. Все объяснялось просто: отец Сережи упоминался в злосчастном постановлении 46 года о журналах "Звезда" и "Ленинград". И ему, и Зощенко приходилось нелегко. Семен Слонимский: Я их застал в тяжелое и для моего отца, и для Михаила Михайловича время. Когда, кстати говоря, Михаил Михайлович сказал: знаешь что, за нами следят, и видимо собираются устроить серапионовский заговор. Что, вообще говоря, было вполне реально, потому что до этого было дело о заговоре Тихонова. Давай так: я тебя обругаю, и ты меня обругаешь. Я тебя ругать не буду, - сказал мой отец. В общем, он потом пишет в своих мемуарах, что надеется, что и Зощенко не смог ничего плохого сказать, но он сказал, чтобы они не встречались на улице при людях, а общались бы через жен. Ида Исааковна - моя мать - очень часто его посещала и очень ухаживала за ним уже во время предсмертной болезни. Некоторое время они вот здесь на переулке, кишащем стукачами, не виделись. Что очень раздражило стукачей. Татьяна Вольтская: Частым гостем в квартире Слонимских был драматург Евгений Шварц. Семен Слонимский: Получилось так, что первый спектакль, который я видел это была "Красная Шапочка" Шварца. Я так испугался. Еще даже не было волка, я медведя ревущего испугался и в первом акте уже маму домой потащил и ревмя ревел. Но настолько запомнил все это дело, что тут же сочинил песенку лисы, марш зайчиков, песню волка. Евгению Львовичу показали. И видимо он не был раздосадован и после этого не только очень хорошо ко мне относился, но даже в своей книге меня упоминает, как талантливого композитора. Евгений Львович Шварц удивительно умел общаться с детьми. У него дрожали пальцы, он был такой нервный и уязвимый человек. Он излучал какое-то физиотерапевтическое тепло душевное. И он мне разрешил присутствовать на чтении "Дракона", первого акта. Здесь вот, в этой самой комнате. И конечно после этого ни один актер, ни один театр не производил такого впечатления, как сам Евгений Львович. Потрясающе страшный рев дракона и такое инфернальное начало, типичное для 20 века и такого сверхзлодея - невидимого, неуязвимого. Потом уже, когда это появилось в музыке, начиная с 7-й симфонии Шостаковича, то мне это было совершенно понятно даже в 10-ти летнем возрасте благодаря "Дракону" Шварца. Я отставал всегда и по роялю, и по композиции от требований курса. Я сейчас моложе себя чувствую, чем когда мне было 12-13 лет. Все так было до 25 лет. Начиная со второй половины 50-х годов вдруг резко прорезалось все то, что мне свойственно. Интерес к каким-то крутым переломам истории, к сильным крутым характерам, к конфликту личности и среды. В консерватории я учился тоже в тяжелое время, когда надо было писать какие-то там кантаты о Сталине. Это у меня не получалось. Как тюремный гимн у меня что-то получалось. Закончил в 55-м году. Тут грянул 20-й съезд, это знакомство с новой молодежью. И начиная с 56-57 года я нашел себя. Я написал 10 симфоний. Последняя называется "Круги Ада" по Данте. Написал оперу "Веринея" по Сейфулиной и затем оперу "Мастер и Маргарита", которая недавно поставлена на Всемирной выставке в Германии, в Ганновере. "Мария Стюарт". Затем в 90-м году я написал оперу "Гамлет", предпоследняя опера - "Видение Иоанна Грозного" на либретто Якова Гордина. Татьяна Вольтская: Не все, между прочим, шло гладко. Некоторые оперы, например, "Веринею" запрещали. А некоторые люди за них заступались. Среди них музыковед Исаак Гликман. Исаак Гликман: Я не знаю, как запрещали, я только знаю, что я держал хвалебную речь на художественном совете. Мне спектакль очень понравился. Я почувствовал драматургическую хватку у молодого еще в ту пору Слонимского. Что он умеет сочетать патетику и гротеск, и юмор. И все это наличествовало в "Веринее". Отец Сережи Михаил Леонидович Слонимский присутствовал на этой генеральной репетиции, сидел, волновался, бедняжка. Я к нему подошел и говорю: Михаил Леонидович, спите спокойно, радуйтесь за вашего сына. Он создал превосходную оперу. Он говорит: Это так? Позвольте пожать вашу руку. Татьяна Вольтская: Мы с Сергеем Слонимским начали разговор со сказки, где борются злые и добрые силы. А закончили былью. И то, и другое впрочем, превращается в звук. Семен Слонимский: В 95 году в самый разгар этой грязной чеченской войны, я написал чеченскую рапсодию для арфы. Такую, очень поэтичную, красивую, которую посвятил доброй чеченке Эльмире Саламовой, с которой я познакомился, она работала на конкурсе имени Прокофьева. И довольно долгое время арфисты вежливо уклонялись от исполнения и спрашивали, нельзя ли это назвать восточная рапсодия. Я не согласился. И года ее играли, я позвал Эльмиру со всей ее компанией друзей чеченских, вызвал ее на сцену. Это было приятно. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
