Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Поверх барьеровТезка Александра БлокаАвтор Татьяна ВольтскаяВедущий Иван Толстой Татьяна Вольтская: Писатель, переводчик, основатель российского Пен-клуба Алекс Блок, Жан Бло, Александр Блок попал во Францию в возрасте одного года. Родители привезли его туда из России во время НЭПа. Обладателем такого громкого имени Алекс Блок оказался довольно просто. Александр Блок: Последний раз, когда Александр Блок был в Петербурге, это было месяц или два до его смерти, он выступал. И мой отец там с ним познакомился и даже показал ему свои стихи. Александр Блок что-то мило сказал. Потом, три года спустя, я родился, и он решил меня назвать Александром. Татьяна Вольтская: Это решение создало в жизни Александра Блока немалые трудности. Александр Блок: Когда я был в Советском Союзе, потому что я служил в ООН, показал паспорт, посмотрели - Александр Блок. Но Александр Блок же умер 30 лет тому назад! Да, да, мы это понимаем, никаких трудностей и сложностей не будет, мы все это скрываем. И это длилось довольно долго. Татьяна Вольтская: Жене Алекса Блока Надежде Блок тоже есть что вспомнить. Надежда Блок: В Париже, в Пале де Шайо, продавали книги. Был русский стенд. В то время русские книги почти ничего не стоили для Франции. И я заказала полное собрание сочинений Александра Блока. Через три дня мы вместе подходим. "На какое имя?". "На имя Александра Блока, я вам заказала". Она на него смотрит, достает пакет и говорит: "Такой молодой, и уже столько написал". Ему было 26. Александр Блок: Хуже всего было, когда я уже начал писать, и люди приходили и говорили мне: "Ах, мы читали ваши стихи, такие замечательные!". Надо было, конечно, переменить имя, потому что писать под именем Александра Блока было уже совсем невозможно. Это длилось довольно долго. Потом я все-таки ему отомстил. Потому что 3-4 года тому назад итальянцы переводили полное собрание Александра Блока. И по этому случаю в "Каррера де ла серра" было две страницы. Там была фотография. И фотографии они перепутали - фотография была моя. Татьяна Вольтская: Да, Алекс, это удивительный случай. И биография у вас удивительная. Кстати, это правда, что вы служили в армии де Голля? Александр Блок: Я не служил. Я еврей, да еще был иностранный еврей. Так что, конечно, я переменил фамилию, стал Жан Бло, а не Александр Блок, это раз. И, потом, попался в горах, я там был партизаном. Татьяна Вольтская: Это был 1943 год. Чтобы избежать ареста, пришлось сделать фальшивые бумаги. Александр Блок: Было одно местечко, где мой кузен, у него была пушка, это было во время войны, и он стер это маленькое местечко, так, что там ничего не осталось. Так что все родились там. Там проверить ничего нельзя было. Это было 300-400 семей. А в конце войны это был один из самых больших городов во Франции - все там родились. Потом я был в горах, там служил и стал лейтенантом, потом я взял Лион. Конечно, американцы дали, все-таки, немножко помощи. Я служил до конца войны. Я хотел иметь связи с вашими пленными, а это было запрещено. Я это, все-таки, сделал и неделю сидел из-за этого. Потом я был в Париже, в министерстве, и меня взяли как переводчика в ООН. Татьяна Вольтская: Точнее, сначала была Лига Наций, потом ООН, потом культурная служба в ЮНЕСКО. Именно работе переводчиков Алекс и Надежда Блок обязаны своим знакомством. Надежда Блок: Познакомились мы в Париже. В 1948 году в Пале де Шайо была сессия ООН. У меня в то время был паспорт нансеновский. Это огромная длинная гармошка оранжевая. Я приехала в Париж на конференцию и жила у тети. Тетя мне говорит: "А ты возобновила паспорт?". Ну, я пошла в префектуру. Простояла там 2 часа в очереди. Меня очень грубо приняли. Французы вообще народ не особенно благосклонно относящийся к эмигрантам, и так ничего и не вышло. Я вернулась на работу, прохожу через французскую будку и ворчу: "Больше никогда в этот Париж". Вдруг встает длиннющий, худой, одно плечо, выше другого, волосы висят через нос, и говорит: "Мадмуазель, позвольте мне вас познакомить с этим прекрасным городом Парижем". Вот так началось. Ему удалось мне показать Париж. Как видите, до сих пор показывает. Татьяна Вольтская: Надежда Блок в своей профессии находит много веселего. Еще бы! Ведь это она переводила Хрущева, когда он подкреплял свою речь стуком ботинка по столу. Надежда Блок: Мы сидим за стеклом, видим зал, а они нас не видят. Например, случай с Хрущевым. Когда он произносил знаменитую речь и ему не давали слова, потому, что он прервал оратора, он снял сапог и стал этим сапогом по столу колотить. Я его переводила на французский язык. А когда он снял сапог и стал стучать по столу, я закрыла микрофон. Все смеялись. Особенно Громыко смеялся очень весело. Татьяна Вольтская: Надежда видела вблизи не одного советского руководителя. Надежда Блок: В Париже мы едем из Елисейского дворца на Орли встречать Брежнева. Красный ковер, я рядом с Жискаром. Самолет приземляется. Появляется Брежнев. Все замирают, и артиллерия дает пушки - 101 выстрел. Это довольно долго продолжается. Довольно скучно. И я достаточно громко, чтобы Жискар мог уловить, говорю: "Ну и артиллерия! 101 выстрел и все мимо". Он покраснел, закрыл рот и еле удержался от смеха. После этого у нас с ним установились очень дружественные отношения. Татьяна Вольтская: Алекс, ваша жена и вы выросли в семьях эмигрантов, с таким трудом боровшихся за жизнь. Это, наверное, не легко? Александр Блок: В семье говорили по-русски, только я был из таких, который хотел быть молодым французом, как все. Говорили со мной по-русски, а я отвечал по французски. Оттого-то мой русский язык такой ужасный. Татьяна Вольтская: Надежда Блок тоже из русской семьи. Выросла на юге Франции. Семья терпела большие лишения. Надежда Блок: Я выросла на юге Франции. Затем, как только кончилась война, я поехала в Париж к тете, и там к нам приходил греться шофер такси, какой-то бывший генерал. Конечно, русский. И в один прекрасный день он говорит: "Надюша, почему бы вы не пошли в Сенат, там теперь набирают людей знающих русский, английский и французский языки". На три месяца в Нью-Йорк. Зарплата колоссальная. Столько нулей, сколько я в жизни не видала. Плюс 25 долларов суточных. Я пошла. Меня принял француз очень любезный, сказал, что у меня очень красивые зубы, и вот так я попала в Нью-Йорк на три месяца. И там задержалась - мне предложили постоянный контракт. Татьяна Вольтская: При таком положении дел, предложение работать переводчиком было настоящим спасением. Причем, не для одних Надежды и Алекса. Надежда Блок: Отдел переводческий - это было дворянское гнездо двух поколений, а иногда и трех поколений. Все эмигранты, которые до этого работали, кто шляпки шил, кто стенки мазал, кто шофером такси, кто кур разводил, как мой папа. А тут, вдруг, нужно было знающих языки интеллигентных людей. По крайней мере, три поколения русских эмигрантов оказались в ООН с прекрасным жалованием, с машинами, и так далее. Татьяна Вольтская: И, все-таки, насколько я понимаю, главное для Алекса Блока не служба, а литература. Александр Блок:
Татьяна Вольтская: Алекс, ваше происхождение вас стесняло, вы хотели быть французом, не отвечали родителям по-русски. Как же получилось, что русская литература заняла такое важное место в вашей жизни? Александр Блок: Из-за отца. Отец мне много читал "Царя Салтана". И потом, во время оккупации, когда мы сидели там в местечке, мало было что делать, мы скрывались, он мне прочел всю "Войну и мир". Я хотел быть французом, но литература, которая меня больше интересовала, это, все-таки, была русская литература. У меня была смелая кузина, которая часто бывала в Советском Союзе. Она вернулась с "Поэмой без героя" Ахматовой, "Реквиемом", который еще никгда не опубликовали. Мы с Надей все это перевели. Татьяна Вольтская: До Ахматовой дошли слухи об этих переводах? Александр Блок: Два года тому назад мне показали письмо Ахматовой, где она говорит, что есть какие-то Жан Бло и Надя Блок, которые ее переводили на французский язык и, по ее мнению, совсем неплохо. Это было очень лестно. Татьяна Вольтская: Алекс, я знаю, что из вашей университетской работы получилась книга о Гончарове. Почему именно Гончаров? Александр Блок: На Западе довольно мало его знают. Потом этот характер - Обломов - меня очень интересовал, потому что мне кажется, что он очень важная фигура и совсем не лентяй, а великий философ. А другое - потому, что у меня всегда был такой вопрос: почему такая огромная страна, как Россия, столько сделала для своего величия, а так мало для своего счастья? И именно Гончаров из русских писателей объясняет, что жизнь наша, это тоже важно, а не только мучения. Татьяна Вольтская: А характер Штольца для вас важен? Александр Блок: Да, я обожаю Штольца. Штольц для меня какой-то идеал человека в том, что он энергичный и способный, как западник, а душа и сердце у него русские. Татьяна Вольтская: Я подозреваю, что вы ему симпатизируете немножко, как самому себе. Александр Блок: Понимаете, положение такое довольно интересное в том, что я пишу, как француз, и я и есть француз А все-таки, мне кажется, что я могу понять русских и русскую историю изнутри, ее пережить, как русский. Татьяна Вольтская: Другая ключевая фигура для Алекса Блока - Мандельштам. О нем он тоже написал книгу. Александр Блок: Кузина - Женя Клебанов, которая была довольно смелая, взяла первые манускрипты Мандельштама, которые мы получили на Западе. И у меня был Кузен - Роман Гринберг, который очень дружил с Набоковым. Они уехали вместе в Америку. И он создал журнал "Воздушные пути". И там появилось в первый раз то, что Мандельштам писал в Воронеже. И я хотел это перевести. То, что меня интересовало в Мандельштаме, это, конечно, поэт, но тоже и судьба. Вы знаете, были проклятые поэты - романтисты, а тут были поэты мученики. Татьяна Вольтская: Разве не все русские поэты и писатели, хотя бы отчасти, мученики? Александр Блок: Все поэты немного мученики. Но они мученники самого себя. Это большая разница, когда общественный строй такой, что они мученики именно правительства. Татьяна Вольтская: Алекс, вы написали о русской литературе много, но, пожалуй, стоит остановиться на Набокове. Чем он вас привлек? Александр Блок: Во-первых, я знал Набокова, когда я был под столом. Он казался мне безумно скучным, как все друзья моего отца. А друзья были и Бунин, и Мережковский. Но, сами понимаете, что для мальчика 6-7 лет скучнее не может быть. Потом я, все-таки, вырос и познакомился с Набоковым в Нью-Йорке. Для нас, в эмиграции, Набоков был нашим героем. Потому что он писал по-английски лучше всех англичан, всегда держал себя замечательно. А у нас было положение моральное довольно трудное. Потому что для левых мы были фашисты, а для фашистов мы были не красные, а еще хуже. Трудно было с этим жить. И вот был такой Набоков, которого все признавали. Элегантность и ум и, вообще, представление России, которым мы всегда гордились. Так что, когда у меня была возможность написать о Набокове, я был очень рад. Татьяна Вольтская: У Алекса Блока много любимых идей, связанных с Набоковым. Одна из них - по поводу "Лолиты". Александр Блок: Мне всегда казалось, что мораль "Лолиты" - это то, что нельзя вернуться. Нельзя вернуться к детству, нельзя вернуться к первой любви. А для Набокова это было еще важнее, потому что куда нельзя вернуться? Нельзя в Россию вернуться. Так что где-то "Лолита" - это та Россия, которую любил, а теперь не можешь любить так, как ты ее любил. Или будет трагедия. Татьяна Вольтская: Алекс Блок 17 лет был генеральным секретарем международного ПЕН-клуба, а затем создал и российский ПЕН-клуб. Александр Блок: Должность эта очень интересная. Не потому, что там пишется, а потому, какие люди там. Как они могут понять мир и какое влияние иметь. Как они могут друг друга узнать. Но большой момент для меня, это когда я сумел создать русский ПЕН-клуб. Во время коммунизма говорилось, что ПЕН-клуб - это капитализм, всякие неприятные слова. Русские писатели жили без контактов с другими писателями мира. Но тут мне Андрей Битов здорово помог, и Рыбаков, и другие. Так что мы сумели создать этот ПЕН-клуб, и этим я очень горжусь. Татьяна Вольтская: Вы способствовали вхождению многих русских писательских имен в культурный обиход на Западе. Александр Блок: Довольно много писал. О Битове, Ерофееве, Аркадии Ваксберге. И, потом, у меня была целая радиосерия о новой русской литературе. Скажем, послесоветской литературе. Татьяна Вольтска: Алекс, вы теперь часто бываете в России? Александр Блок: Теперь, когда все изменилось, бываем довольно часто. Первый раз были вместе в 1958 году. Потом я был с ООН во время Брежнева. Потом, когда началась перестройка, многое изменилось, ПЕН-клуб тоже многое изменил. И теперь, слава богу, мы почти что два раза в год бываем в России, пока наши друзья это могут вытерпеть. Татьяна Вольтская: Это только деловые поездки или внутренняя необходимость? Александр Блок: Конечно, внутренняя необходимость есть, и это довольно опасно, потому что кажется, что ты француз, а потом здесь становишься опять русским. Татьяна Вольтская: Значит, недаром вы написали книгу о роли России в 20 веке? Александр Блок: Еще как! Вот моя книга так и начинается, что можно обалдеть, потому что все эти Андре Жид, Пабло Неруда они побывали здесь 2-3 дня. А вот именно, что надо Россию понять. А понять Россию надо как поэт, а не как диалог. Татьяна Вольтская: Это мне напоминает Тютчева, что умом Россию не понять. Он ведь тоже был дипломат и литератор, примерно как вы. Александр Блок: Конечно, служба службой. Берет время. Но в то же время она мне очень много дала. Потому что лучшее, что я написал, это книга путешествий. Я был в Афоне, я был в Азии, я написал насчет Кореи, насчет Китая. И пейзажи эти для меня важнее, чем люди. Татьяна Вольтская: Значит, две стороны вашей жизни служили друг другу на пользу? Трагических противоречий не возникало? Александр Блок: Мне было безумно интересно, потому, что я все время был в миссии. Я был в миссии в Греции. Была война между Грецией и Югославией, потом в Корее был. Татьяна Вольтская: Таким образом у вас как бы две жизни, две родины и, по меньшей мере, три имени. Непростая ситуация. Александр Блок: Вот был один Арутюнян, он был ваш министр экономики. Довольно мило так на меня смотрит. А он говорит: не краснейте молодой человек, я знал хуже, я знал Александра Македонского. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
