Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[Архив]
Поверх барьеровВячеслав Сысоев: юбилей художникаИван Толстой: 30 октября исполнилось 65 лет художнику-сатирику Вячеславу Сысоеву. Сысоев - божьей милостью карикатурист. Жало его графической сатиры разит безотказно. Его работы - это символы и советской, и российской жизни. Таких символов власть боится, а общество стесняется. Пока Вячеслав Сысоев сидел за свои карикатуры в советском лагере, на Западе вышел его альбом и книга воспоминаний, названная "Ходите тихо, говорите тихо". Я позвонил художнику в Берлин, где он сейчас живет, и попросил почитать для нашей программы какие-нибудь страницы воспоминаний. У телефонной трубки - Вячеслав Сысоев. Вячеслав Сысоев: Все тянет меня к прошлому, тянет. Все притягиваю за уши к своим делам известных личностей. И вот, мне кажется, что Владимир Высоцкий обо мне поет: "Где твои 17 лет? На большом Каретном". Я ведь действительно родился и 17 лет жил на Большом Каретном. Пистолета не было, но хулиганья и шпаны вокруг было навалом. Серое, убогое, клоповно-тараканье пятиэтажное здание вмещало все: грязь, нищету, чванство, второразрядных сталинских чиновников. Жила в нашем доме и шпионка, наряду с работниками органов. Шпионка появилась в конце войны. Обитала она неизвестно как, под лестницей, на трех квадратных метрах, отгороженных от проходящих фанерными листами. Профессия шпионки была нищенка. Помню, точно, кончилась война, серые, в серых ботинках и серых платках люди шли по Каретному, а у подъезда нашего дома стоит нищенка. Вся малышня пугалась ее. Она стояла совсем беззвучно, старая и уродливая женщина с окаменелым лицом. На голове ее была какая-то интеллигентская шляпка с дырками, а рука, протянутая к прохожим, мелко тряслась. Так стояла она года три. И вдруг исчезла. Моментально, по всему Каретному разнесся слух: шпионку поймали. Сообщали даже подробности. В кусках хлеба, которые ей подавали, были шифровки. Что касается шпаны, то тут надо заметить, что по всей Москве тех лет шло соревнование, в каком районе ее больше. Обитатели Каретного, естественно, считали, что шпаны и хулиганья именно у нас больше всего. Особенно горды были обитатели дома номер 19. Именно там свирепствовал один малолетка. Звали мальчика Топтов, кличка была Мизер. Этот юный блатарь пользовался покровительством взрослых урок. Среди бела дня он мог подойти к кому-нибудь и потребовать денег. Брал, правда, немного, так, чтобы не могли приписать грабеж. Папа этого юного упыря работал в органах Лаврентия Павловича Берия. Все, конечно, знали это, и мальчику все сходило с рук. Были у нас и другие приятные личности. Длинный, с приблатненными повадками и ходящий уже в сапогах (блатной шик) Устя. Его папа работал шофером на Петровке 38 - водил воронок. Родители мои всеми способами изолировали меня от дворовой компании. Результаты сказались очень быстро - меня стали презирать. Во двор я почти не выходил - у шпаны свои игры. После смерти отца родного произошли в Каретном кое-какие изменения. Пропал куда-то отец юного упыря Топтова, часть блатных замели. На углу Садовой и Большого Каретного заселили иностранцами огромный дом. Тут я впервые увидел с замиранием сердца, как работают наши славные разведчики. С лестничной площадки последнего этажа нашего дома хорошо проглядывалось иностранное гнездо - центр шпионажа, диверсий и провокации. И вот, около огромных грязных окон, на захарканной площадке днем и ночью топтались две фигуры. Нравы в органах были тогда простые. Сотрудники ходили в форме, не снимая ее даже на заданиях. По крайней мере, те сотрудники, что следили за иностранными шпионами с высоты нашего этажа. Они просто надевали поверх формы черные драповые пальто. Сверкающие сапоги не должны были, по их мнению, привлекать внимание. Насвистывая "Мне сверху видно все, ты так и знай" - веселую сталинскую мелодийку - топтуны звонили в нашу квартиру. Потом, стоя в углу коридора, быстро набирали номер телефона и торопливым шепотом что-то докладывали. Жители нашей коммунальной квартиры благоговейно относились к мужественным разведчикам и старались всемерно способствовать свершению ими каждодневного подвига. Никто не выходил в коридор, когда топтуны звонили, никто не задавал вопросов, почему кто-то топчется на площадке. Все всё понимали. Уехали мы с Большого Каретного неожиданно. Как-то папа привез из Финляндии какие-то штучки-дрючки. Всякие бытовые удобные мелочи. Наш руководитель, Никита Сергеевич, только что пришедший к власти, очень хотел показать, что и мы не лыком шиты, дескать, будем их догонять, перегонять и закапывать. И вот номенклатура дала указание всяким нашим гражданам привозить с Запада всякую удобную дребедень. Чтобы наладить выпуск таких же отечественных изделий. И вот папа привез несколько красивых финских пакетов со всякими баночками, железками, и т.д. И к нам пришел один из помощников Хрущева. Партаппаратчик был совсем свежий, он еще не успел забуреть. Он вошел в нашу комнату. Был он в каком-то ненашем костюме, подстрижен был как надо: сзади снято, височков нет. Он вошел в комнату и ужаснулся: "Вы живете в таких условиях?". А условия у нас были самые нормальные. В комнате в 18 квадратных метров жило 4 человека. У отца и матери был, правда, туберкулез. Но, в общем, все было как у всех. Помощник Никиты Сергеевича очень расстроился, что преданные люди так плохо живут. Скоро мы переселились в роскошный дом на Калужской заставе. Опять и опять тяну за уши великих. Но что делать? Именно этот полукруглый, с фигурами наверху ведомственный дом строил Александр Исаевич. Именно его описал в "Круге Первом". Нет больше Большого Каретного. Переименован он теперь. И все-таки, где бы ты ни был, где ты не бредешь, нет, да по Каретному пройдешь. Года 4 назад, я шел по Большому Каретному рядом с прелестной девушкой, француженкой. Танечка работала и жила как раз в иностранном шпионском гнезде рядом с моим бывшим домом. И вот, через 22 года я шел мимо своего подъезда в гости, в иностранное развратное гнездо. Меня так и подмывало подняться на мой этаж и взглянуть, стоят ли там дяди в сапогах и драповых пальто. Но не стал я этого делать. Было у Танечки мало времени. Мы вошли на территорию шпионского гетто, милиционер пристально и запоминающе посмотрел на меня, потом поднял трубку и куда-то позвонил. Иван Толстой: 65 лет художнику Вячеславу Сысоеву. В нашей передаче принимает участие московский писатель Евгений Попов. Евгений Попов: Вот некоторые сюжеты его рисунков. В грязном купейном вагоне сидят на лавке 4 мужика - Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. На столе пустая поллитровка, огрызки дорожной еды. На противоположной лавке тоже четыре мужика. Соответственно: Сталин, Ленин, Энгельс, Маркс. Дурная зеркальная советская бесконечность. Чахлая лошаденка тащит по извечной российской грязи огромную суперракету. Лошаденку погоняет оборванный мятый солдатик. Играют деточки, цветы жизни. Строят из игрушечного набора "Сделай сам" игрушечную зону. С вышками, вертухаями, и так далее. А вот уже всамделишный вертухай читает лекцию на тему права человека. Космонавт собирает на лунной поверхности пустые бутылки. Консервы "Орел горный" в белом соусе. Мавзолей в виде избушки на курьих ножках. К Кремлю задом, к трудящемуся передом. Лихие московские проститутки, нищие, которые побираются в международных авиалайнерах, болваны, болваны, болваны. Цикл так и называется: "Какие болваны в стране Болвании водятся?". Во всем виновато радио. Услышав по "Свободе" о бульдозерной выставке, он тут же сдружился с Оскаром Рабиным и другими нонконформистами. Стал участвовать в неофициальных квартирных выставках. И в середине 80-х был принят в известный московский горком графиков на Малой Грузинской - своеобразное гетто для одиозных художников, устроенное властями, чтобы выпустить пар. Печатался на Западе. А узнав в 1979 году, что на него заведено уголовное дело, исчез из Москвы, ударился в бега и весьма успешно. Как сейчас помню, включил я 8 февраля 1983 года упомянутую "Свободу", и через глушилку услышал, что в Москве арестован художник нонконформист Вячеслав Сысоев. Погоревал за незнакомого человека, которого замели красные. А выпустили Сысоева на свободу с чистой совестью лишь через два года, когда негодяй полностью отбыл назначенное ему по статье 228 сурового Уголовного Кодекса РСФСР наказание за изготовление и распространение порнографических изображений, каковыми были объявлены с высочайшего повеления КГБ его ядовитые рисунки. Непосредственно в день посадки Сысоев, который 4 года успешно скрывался от искусствоведов в штатском на чужой подмосковной даче, а вовсе не в Сибири или в Китае, как гласила тогда народная молва, Сысоев варил суп из венгерской уточки и заканчивал новую работу с условным названием "Три пути дороженьки". Это он изобрел такую советскую игру, типа модной тогда американской "Монополии", где посредством бросания фишек можно было проделать скорбный путь советского человека от родильного дома до пунктов: тюрьма, эмиграция, дурдом, через пункты школа, ГПТУ, институт, армия и так далее. Поужинать уточкой Сысоеву тогда не удалось, а игра канула тогда где-то в российских гебешных пространствах в ходе напряженной классовой борьбы советской власти с пидарасами и абстрактистами, каковыми с подачи легкого на язык Никиты Хрущева эта власть традиционно числила практически всех художников тогдашнего андеграунда, вне зависимости от их творческой манеры и, как теперь выражаются, сексуальной ориентации. Сысоев к тому времени имел бешеную международную популярность. Но как-то не поворачивается язык отнести его славу за счет пиаркампании так называемых компетентных органов, травивших его как соленого зайца, но добившихся решительно противоположного результата. Арестованного художника, пока он сидел, взяла под защиту не только абстрактная мировая общественность, но и конкретно из толпы искусства 20 века: Ив Монтан, Ингмар Бергман, новые эмигранты - Аксенов, Войнович и даже престарелый датский коммунист Херлуф Битструп. Под окнами советского посольства в Париже бушевали демонстранты. Александр Глезер выпустил в своем издательстве "Третья волна" мемуарную прозу Сысоева с характерным названием "Ходите тихо, говорите тихо". Подлинная, кстати, рекомендация лечащего персонала обитателям одного из московских дурдомов. Сейчас Вячеслав и Лариса Сысоевы живут в Берлине и, я полагаю, что вопрос "А почему вы не возвращаетесь?" является некорректным, особенно в устах людей с короткой памятью, которая успешно, под звуки гимна на слова С. Михалкова пытается забыть все, что было тогда. У Сысоева много учеников, но еще больше подражателей, которые вечную проблему курица или яйцо решили отнюдь не в пользу маэстро. В чем легко можно убедиться, открыв отдельную страницу какой-либо отдельной московской газеты, где его старые рисунки используются на грани плагиата для сиюминутных нужд. Сысоев толст, могуч, знаменит, свободен и независим. Сысоев выпускал в Берлине литературно-художественный журнал. Его работы последних лет стали еще более виртуозными, сочетая в едином виртуальном пространстве уникальный сысоевский штрих, элементы кича и едкую фантазию бывалого автора. Как-то он написал мне: "Сейчас занят очень трудоемкой работой - классифицирую и привожу в божеский вид сотни старых работ, благо есть компьютер. От многих из них остались только копии или мутные фотографии. Смотрю в процессе работы на все это и понимаю, что нового-то в мире ничего нет". Иван Толстой: Мы снова на связи с Берлином. Вячеслав Сысоев. Страницы из мемуарной книги. Вячеслав Сысоев: Помните ли вы, москвичи, то знаменательное событие, что произошло через три года после разоблачения, так называемого, культа личности? Помните ли вы американскую выставку? Открыв свое маленькое окошко во внешний мир при помощи отцовского чемодана, я смог пролезть в дверь, что приоткрыл нам Никита Хрущев. Помните ли вы киоски на выставке в Сокольниках 1959 года? Там раздавали бесплатную пепси-колу. Мы уже знали тогда, что этот напиток, схожий с кока-колой, совсем не обязательно должен отравлять нашу душу. Приходили к американским девушкам, отпускающим пепси-колу, люди с бидонами. Уходили довольные, бережно неся заокеанскую жидкость. Другие осторожно пили ее у киоска. Некоторые морщились, выплескивали на тротуар, ругались матерно. Толпились около гидов, что рассказывали о преимуществах американского образа жизни. Гиды отвечали на все вопросы, даже на самые враждебные, даже на вопросы, почему у них негров вешают. И все это так ловко у них получалось, что вроде бы все у них хорошо, даже если и плохо. Стояли люди, потели, слушали, спрашивали, думали, отходили и снова подходили. И не боялись задавать вопросы. И это все через 6 лет после смерти Сталина. Я слушал одного гида и спросил потом его фамилию. Я хотел знать, не русский ли он. Оказался русский по фамилии Сладковский. Из-за этого гида меня и взяли на учет органы. Нет, нет, никто не фотографировал меня, когда я стоял рядом с ним, никто не уличал в недозволенных контактах. Я сам во всем виноват. Я написал письмо одному своему родственнику в Сибирь. Он, молодой журналист, только что окончивший МГУ, уехал в Сибирь жить и работать. Он писал статьи о трудящихся крупного индустриального центра. Я написал ему письмо очень откровенное. Эта выставка произвела на меня очень сильное впечатление. Я начал тогда интересоваться живописью и увидел вдруг воочию современное искусство - картины Поллока. Я написал в Сибирь то, что я чувствовал в момент, когда заходил в павильоны. Я писал, что мне все надоело, и я хотел бы жить к Западу от линии Мурманск-Ужгород. Прошло время, ответа я не получил. Письмо, как оказалось, попало не по адресу. Его вскрыли случайно в каком-то сибирском общежитии и потом отдали почтальону, тот прочел и отдал милиционеру. Тот прочел и отдал в местные органы. Там переполошились и отправили письмо в Москву. И вот в Москве в начале 1960 года вызвали на допрос автора письма, а также моего отца - он в это время работал редактором отдела культуры газеты "Труд" - и секретаря парторганизации "Труда" товарища Н. Отправились на Лубянку на служебной машине из "Труда". Папе подавали к тому времени персональную Волгу. Никто не знал, зачем вызывают. Прошли сталинские времена. Все знали, что не сажают, а если и сажают, то мало. Но было тревожно на душе. Я мысленно перебирал свои прегрешения, но вроде бы не было ничего такого. Отдали паспорта в здании на Малой Лубянке. Получили взамен пропуска. И мы вошли в огромное здание органов. Беседу со мной вел полковник с седыми висками и ласковым прищуром. Жизнь, как детективе. Он поинтересовался у отца, как он мог воспитать такого негодяя. Потом спросил у меня, действительно ли я хочу жить к Западу от обозначенной в письме линии. Многословно и путано, угрюмо глядя в пол, я объяснил, что в момент написания у меня болел желудок. Несмотря на разоблачение культа, портрет великого гения висел над полковником. Впрочем, были и другие портреты. Сталин смотрел на меня пронзительно, казалось, еще секунда, и добродушно приподнятая бровь его нахмурится, отеческая улыбка превратится в оскал и он скажет: "Арестовать и расстрелять. Со всей семьей". Секретарь парторганизации нервно ходил по кабинету, стараясь не ступать на бордовую ковровую дорожку, и кричал, обращаясь к отцу: "Вячеслав, я знаю тебя со времен войны, знаю, как настоящего коммуниста. Как ты мог воспитать такую сволочь?!". Никто не знал этого. Кончилась беседа добрым напутствием. Я хотел забрать письмо, но полковник сказал: "Оно полежит у нас. И запомните, Вячеслав, что лет 8 назад вы так просто отсюда бы не вышли". И был этот полковник совершенно прав: лет 8 назад за письмо своему знакомому с описанием американского образа жизни я бы не вышел. А гид Сладковский так и не узнал никогда, что своим рассказом он помог мне лишний раз убедиться, что процесс демократизации в те годы все усиливался и усиливался. Иван Толстой: В перестройку, в 1988 году появились первые публикации Сысоева в "Московских Новостях". Как говорит сам художник, "размером с почтовую марку". А в 1989 он уехал на собственную выставку в Голландию. С тех пор живет на Западе. В Берлине. В России Вячеслав Сысоев известен очень мало. В проигрыше от этого - Россия. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
