Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[26-06-03]
Поверх барьеров"Порок, ложь и прихоть". Франко-испанский прозаик, драматург, художник и кинорежиссер Фернандо АррабальДмитрий Волчек: Он - небольшого роста, но, скорее, старый ребенок, нежели карлик - мальчик из фильма "Да здравствует смерть!", ненавидящий мать и пытающийся вызволить арестованного франкистами отца из темницы. Он - признанный классик, лауреат набоковской премии и золотой медали искусств, но, как и в юности, бунтарь и эксцентрик - 40 лет назад движение "Паника", которое создали Аррабаль, Алехандо Ходоровски и Ролан Топор, объявило о начале эпохи постсюрреализма. На его картинах на Сталина наезжает банка "Кока-Колы", голова Ленина взмывает в когтях американского орла, матрос Папай убегает со своим шпинатом от Че Гевары. В его книгах мыши говорят, а главврач больницы отдает своих пациентов на растерзание серийному убийце. Империя Аррабаля растет с каждым годом: в этом году коллекция его фильмов вышла на ДВД в Соединенных штатах, а два его романа наконец-то появились в Москве в прекрасных переводах. "В России, - сказал я Фернандо Аррабалю, - издатели предпочитают выпускать не дешевые покет-буки, а собрания сочинений - толстые тома в твердых переплетах. Вы - ниспровергатель устоев и скандалист, тоже теперь классик - наверняка, ваше собрание скоро выйдет у нас в какой-нибудь солидной серии". Фернандо Аррабаль: Собрания моих сочинений издаются в некоторых странах, но очень загадочным образом. Например, такое собрание вышло в Корее. Думаю, что в России это сложнее, потому что здесь мои произведения не очень известны. Я никогда не менялся. Некоторые мои сочинения, странным и загадочным для меня образом, считались скандальным. Но сам я для этого ничего не сделал. Думаю, что это большое недоразумение. Само творчество не имеет к этому отношения. Недавно, в Словакии, в Братиславе, возник скандал из-за моей книги о художнике Эль Греко. Эта книга больше никогда и нигде не пользовалась скандальной репутацией. И, одновременно, в национальном театре Братиславы поставили мою пьесу "Тресикль", которая произвела, в свое время, огромный скандал в Мадриде. В Братиславе же ее играли совсем не в провокационной манере. Никто из нас, намеренно, не хочет быть скандальным. (Я говорю о своих друзьях - Октавио Пасе, Дали, Бретоне, Кундере). Слово скандал - греческое, оно означает - "западня, в которую попадаются". Можно ли представить Беккета или Адамова, которые расставляют западни, чтобы люди в них попадались? Провокация и скандал - такая же случайность, как и успех. Это загадка. Почему моя книга об Эль Греко вызвала скандал? Это загадка. Нет никаких видимых причин. А почему мое письмо генералу Франко вызывало скандал в такой свободной стране, как Франция? Тоже загадка. И почему мой фильм "Да здравствует смерть!", один из самых коммерческих фильмов в истории кино, был запрещен цензурой, как провокационный - целый год не выходил на экраны? Это тоже загадка. Во всяком случае, я ничего для этого, намеренно, не делал. Дмитрий Волчек: В одной из последних своих книг, документальной повести "Считать пропавшим без вести", Аррабаль возвращается к теме своего дебютного фильма "Да здравствует Смерть!" - размышляет судьбе отца, офицера-республиканца, который в 1936-м был арестован франкистами, приговорен к пожизненной каторге, а в 42-м году бежал из тюрьмы. Я спросил Аррабаля, удалось ли ему узнать, что случилось с отцом после бегства. Фернандо Аррабаль: Нет. Он вполне мог бы и выжить. Я был знаком с немецким писателем Эрнстом Юнгером. Ему было больше ста лет, когда он умер. Когда я в последний раз его видел, он меня спросил "Что вы читаете?". Он плохо слышал, но для своих лет был очень живой, очень бодрый. Моему отцу, будь он жив, было бы сейчас всего 96 лет. Всю жизнь я был утробным, стихийным антикоммунистом - не на уровне анализа, а на уровне инстинкта. Но, тем не менее, я приехал в Москву в надежде что-то узнать о своем отце. Это было в 1974-м году, я жил в гостинице "Россия". Я встретился с Пассионарией, Долорес Ибаррури. Она была очень мила, сказала, что восхищается моим письмом генералу Франко. Она сказала: "Мы, коммунисты, прощаем, но не можем забыть". Я считал, что мой отец был коммунистом и участвовал в партизанском антифранкистском движении в горах. Ибаррури провела разыскания в архивах и обнаружила, что коммунистом он не был и в партизанском движении не участвовал. Потом она подарила мне серебряную пепельницу и портрет Горького, тоже на серебре. Даже после смерти Франко, еще некоторое время, 5 человек, в том числе и я, не имели права вернуться в Испанию - все они были политическими лидерами, только я один не занимался политикой. И тут я снова оказался в одной компании с Пассионарией. Так что никаких следов отца найти не удалось. Пассионария печатала статьи в советской прессе, рассказывала о моем отце, но безрезультатно. Один из создателей группы "Паника", Алехандро Ходоровски, часто раскладывает мне таро. И я всякий раз говорю: "Не надо - я в это не верю". Он все равно раскладывает, чтобы узнать, когда я получу Нобелевскую премию. Однажды он мне сказал: "Я хочу посмотреть, где твой отец". Он все-таки разложил карты, и я вытянул одну - на ней было изображено солнце. Ходоровски сказал: "Это солнце свободы и солнце любви". Ниже на карте была стена. А перед стеной человек - голый, и он протягивал руку другому голому человеку. "Все это предельно ясно, - сказал Ходоровски, - Твой отец бежал из тюрьмы, перебрался через стену, но он бежал не один, он сделал это с чьей-то помощью, может быть, это был тюремщик, или какой-то служащий тюрьмы, или другой политзаключенный, но, по крайней мере, он тоже голый". Это означает, что, перебравшись через стену, он познал не только свободу, но и любовь. Он не мог вернуться в семью, не мог вернуться к моей матери или тайно послать ей письмо, потому что стал гомосексуалистом, а моя мать никогда бы с этим не смирилась. Вот поэтому он и исчез. Исчез навсегда. Ходоровски разложил мне карты в 96-м году, а мой отец бежал из тюрьмы в 41-м. 55 лет прошло - за эти годы я постоянно думал об отце, но никогда не задумывался о такой возможности. С моей стороны это чудовищная ошибка, потому, что, хотя я и не уверен, что все именно так и было, но почему же мне это никогда не приходило в голову? Я думаю об Исааке Ньютоне, он был, вероятно, самым умным человеком своего времени, открыл закон всемирного тяготения, разработал дифференциальное и интегральное исчисление. При этом, он был очень скуп. И когда он получил много денег от английской короны, он потратил все свои сбережения на экспедицию в швейцарские Альпы на поиски дракона. Самый умный человек своего времени верил в дракона! Я спрашиваю себя - в какого же дракона верю я? И какой дракон мешал мне искать отца? Это понятно и на примере Аристотеля. Аристотель тоже был умнейшим человеком своего времени. Я прочел книги Аристотеля, когда мне было 18 лет, читал их по ночам в постели. Я был окружен очень умными женщинами - моя мать, моя сестра, моя бабушка. Моя сестра - профессор медицины, один из лучших врачей Испании: И вот я прочитал у Аристотеля, что женщина - это похотливая кобыла, не обладающая умом мужчины. Я был ошеломлен. Аристотель, который изобрел демократию, республику, классифицировал насекомых, объяснил: "Женщина - существо низшее по отношению к мужчине, потому что у нее на один зуб меньше". И это умнейший человек своего времени! Человек, который открыл, что паук - это не насекомое. А таракан - насекомое. Он сосчитал лапки у таракана и паука. У таракана - шесть лапок, а у паука - восемь. И на этом основании Аристотель сказал, что паук - это не насекомое. Это арахнид. И этот умнейший человек, тем не менее, питал такое отвращение к женщинам, что никогда не заглядывал женщине в рот, чтобы сосчитать, сколько у нее зубов! И вот я задаюсь вопросом: какой же рот я не могу открыть? Какой рот я так и не открыл за 55 лет, что мне даже не пришло в голову, что мой отец познал любовь? Как это возможно? Я постоянно себя за это упрекаю. Дмитрий Волчек: Перевела прозу Аррабаля на русский Нина Хотинская. Два романа вышли в этом году в московском издательстве "Текст" - "Красная мадонна" и "Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата". Нина Хотинская: Мне было интересно то, что он пишет, мне всегда были интересны его пьесы, с которыми я познакомилась довольно давно, кажется, даже, еще в советские времена мне пара пьес в руки попала. И когда я узнала, что он пишет и прозу, мне стало очень интересно ее почитать, а потом и перевести. Для переводчика это очень закономерный процесс, если автор интересен. Дмитрий Волчек: Весь роман, который вы сейчас перевели, построен на искаженном жонглировании идиомами, идиомами французскими, естественно. Как вы перенесли на русскую почву этот прием, это ведь колоссальный труд, почти непредставимый? Нина Хотинская: Это, конечно, был рискованный опыт, что-то вроде пари с самой собой, "un defi", как говорят французы, сделать не просто игру слов, которая была бы рассыпана по тексту, а текст, построенный полностью из игры слов. Вообще, этот текст напоминает такой лабиринт, такое искаженное пространство, где идешь и знаешь, что нужно повернуть направо, но почему-то поворот всегда оказывается налево. Такое вот словесное пространство. Причем за аррабалевской игрой слов, в отличие от многих других авторов, например, Бориса Виана, с которым я имела счастье поработать немножко, не стоят образы. Это все только работа со словом. Поэтому это было особенно трудно. Уж как я из этого положения вышла - судить читателю. Если текст читается, значит, это получилось, естественно, игра идиомами заменялась на игру русскими идиомами. Естественно, то, что я делала, это не совсем перевод. Когда я встретилась с Аррабалем, он сказал, что те переводы, которые он читал, на языках испанском и английском, построены по тому же принципу. Я очень надеюсь, что у меня получилось нечто читаемое. Диктор: Фрагмент из романа Еще до того, как я приступил к написанию моей героической и эпической агиографии - а именно такой миссией я облек себя на свайном основании в этом идиллическом и недооцененном романе, - моя дружба с мышью по имени Гектор стала столь же тесной, сколь и словесной. Вечером, когда все врачи уходили, я спускался в подвал, чтобы рассказать мыши по имени Гектор, как дурно обращаются со мной коллеги из чистой додекафонической зависти. После этого я чесал ей животик, а она мурлыкала, как кошка, несмотря на атавистическую враждебность, царящую между этими двумя видами. Когда я впервые обнаружил Гектора в подвале больницы, стетоскоп висел у меня на шее стройными рядами. Я не заметил мыши и рассеянно обронил как бы про себя, но громко, благодаря акустике: "До чего же жарко было нынче ночью!" На что Гектор, совершенно непринужденно, хотя нас никто друг другу не представлял, отозвалась: "Да уж! Ваша правда, жарко, быть грозе". При всей своей легитимной учтивости я не смог не выдать с головой своего удивления: "В первый раз слышу, чтобы мышь разговаривала!" - "Я тоже", - отозвалась Гектор эхом и в унисон моему стетоскопу. Я поведал Гектору, расставив все точки над i, что такое парадигма и, посредством метафизической катахрезы, что такое слон, - об этих вещах мышь, по ее словам, знала с сотворения апокалипсиса. Мыши вообще зачастую лишены познаний и тертого сыра. Два года назад Гектор познакомила меня со своими родичами, бабушками и дедушками, внучатыми племянниками, отцом, дядьями и тетками, двоюродными бабушками и двоюродными дедушками... Какая здоровая и энциклопедическая это была семья! Страшно подумать об анемичных кланах людей, окружавших нас за крепостной стеной! Ущербные семьи, не мудрствуя лукаво, состояли, в лучшем случае и если не говорить о высоком собрании, из матери, отца, ребенка и телевизора... а сколько было семей без ребенка, сколько - без отца и даже иногда без матери... и скажем без обиняков, по большей части они ограничивались лишь одним телевизионным устройством, лишенным всяческого основания. В субботу, когда было затмение солнца, Гектор вышла посмотреть на него в огород Корпуса, правда с термометром во рту, чтобы не подпалить усики. Дмитрий Волчек: Елена Гальцова, написавшая предисловие к русскому изданию этого романа, связывает прозу Аррабаля с русской авангардистской традицией и, в первую очередь, с традицией обэриутов. Как ложится Аррабаль на русскую почву, какова реакция на него читателей, и чувствуете ли вы эти связи между его современной прозой и русской прозой 20-х - 30-х годов, авангардистской экспериментальной прозой? Нина Хотинская: Да, связь, пожалуй, есть, некая общность есть. А вот ложится ли он вообще на русскую культуру, я думаю, это совершится со временем, но это процесс не простой и не быстрый. Русский читатель, несмотря на выход двух книг, по-моему, Аррабаля еще не вполне для себя открыл. Я надеюсь, что это еще впереди. Дмитрий Волчек: Беседу с переводчиком Ниной Хотинской сопровождал фрагмент из романа Фернандо Аррабаля "Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата". Другой роман Аррабаля, вышедший на русском в издательстве "Текст", "Красная мадонна" - история женщины, готовившей свою дочь к великой миссии, и убившей девочку, когда ожидания не оправдались. Фернандо Аррабаль: История "Красной мадонны" очень близка к действительности. Такая женщина существовала на самом деле. Она была очень увлечена алхимией, и хотела создать двух гениев - сначала своего племянника (но ребенка у нее отобрали, и он стал одним из величайших музыкантов в Испании), а потом свою дочь. Она оказалась в тюрьме, и я думал, что ее освободили, когда все тюрьмы были открыты во время гражданской войны, но, теперь, я знаю правду. Ее признали невменяемой, поместили в лечебницу для умалишенных при монастыре, она была очень несчастна и уверяла всех, что она не сумасшедшая. Она полюбила монахинь, считала, что они свободные женщины, которые не подчиняются мужчинам, и отношения между ними были прекрасными до тех пор, пока она не смастерила куклу в человеческий рост с огромным фаллосом. Монахини отобрали у нее эту куклу, отношения у них испортилась, и она умерла одинокая в лечебнице. Дмитрий Волчек: Персонаж "Красной Мадонны" - Шевалье, философ, изъясняющийся параболами. Автор характеризует героя так: "Он смотрел на мир с той высоты, что порок, ложь и прихоть естественным образом превосходили для него все остальное". Фернандо Аррабаль: Шевалье представляет великих гениев в истории человечества, у которых была иная сексуальность, - таких, например, как Ньютон, Аристотель и Кант. Кант жил в полнейшем целомудрии, которое было поколеблено лишь за неделю до его смерти - платоническим поцелуем, который он подарил своему помощнику. Случай Ньютона такого же рода. Но вот Аристотель отнюдь не был целомудрен. Но у него было особое представление о мире, которое было сформировано его взглядом на сексуальность. И я думаю, что это как раз случай Шевалье. Шевалье - это Кант. Кант, Ньютон и Аристотель. Дмитрий Волчек: Дочь героини "Красной Мадонны" ведет дневник тайных признаний, который она назвала "Преисподняя". В сновидениях ее матери появляются гравюры из алхимических трактатов и карты таро. Я спросил Фернандо Аррабаля, есть ли у него подобный секретный дневник и увлечен ли он таро и алхимией. Фернандо Аррабаль: Да. Моя преисподняя и мой рай сосуществуют в моем дневнике. Этот дневник недавно получил национальную премию "Эссе" в Испании. Это даже не дневник, а философский трактат. Вот это моя преисподняя и мой рай. Таро в моей книге не играет большой роли, я предпочитаю шахматы. Но алхимией я интересовался, и даже слушал лекции в Сорбонне. Это очень загадочная наука, до головокружения. Я был потрясен умом некоторых алхимиков, как Раймонд Луллий или современный кубинский художник Хорхе Камачо. Лидер сюрреалистической группы, в которую я входил, Андре Бретон, тоже уважал алхимиков, особенно Фульканелли. Но больше, чем алхимией, я интересуюсь физикой и квантовой механикой, и еще больше математикой. Я никогда не пытался создать гомункулуса или философский камень, у меня не было алхимических печей, как у некоторых моих друзей (в частности, сюрреалистов), и я никогда не верил, что можно создать золото из металла. Дмитрий Волчек: Один из самых интересных проектов, в котором участвуют Аррабаль и его друг Алехандро Ходоровски - постановка сиквела знаменитого эйсид-вестерна Ходоровски "Крот". Идею предложил фанат движения "Паника" рок-музыкант Мэрелин Мэнсон. По слухам, съемки фильма "Сыновья Крота" вот-вот должны начаться в Мексике. Аррабаль, впрочем, в разговоре со мной, был уклончив. Фернандо Аррабаль: И Ходоровский, и я, сняли семь полнометражных фильмов, - может быть, мы уже никогда не снимем больше. Мир был создан за семь дней. Фильм требует очень большой концентрации, отнимает много времени. Театральная пьеса - это, как удар молнии - очень быстрая, а роман - как брак, со своими тернистыми извилистыми путями. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
