Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[17-06-04]
Поверх барьеровМаг и волшебник кройки и шитья: Беседа с Николаем Ивановым. Портрет Жюльетт ГрекоВедущий Иван Толстой Татьяна Вольтская: Портной Коля Иванов и слова маг и волшебник были синонимами. Башня волшебника находилась в тесной коммуналке на Чкаловском проспекте на Петроградской стороне. Гебисты и менты не догадывались, что здесь находится самое что ни на есть антисоветское гнездо, потому что хоть никаких подрывных разговоров не было и в помине, но те неподражаемые артистически-плавные движения, которыми Коля без всяких выкроек творил джинсы, платья и купальники были, по самой сути своей, антисоветскими. Они без всякого сомнения подрывали строй, основанный на танках и женских штанах с начесом. Кто в юности не проливал злых слез над поместительным агрессивно-целомудренным советским купальником, тот меня не поймет. Колины купальники на пляжах той поры выглядели райскими цветами на огороде. Тайны западных фирменных шмоток, которые Коля внедрял в сознание комсомолок и комсомольцев, преобразовывали это сознание успешнее любой пропаганды. Искусство кройки и шитья, воспетое Окуджавой, было оружием посильнее ядерного. Коля, я знаю тебя давно, со школьных лет, и все-таки, как получилось, что ты стал портным? Николай Иванов: Это получилось чисто случайно. Первый раз иголку в руки я взял года в 4, когда мама научила меня шить штанишки для мишки. Это была наша любимая детская игрушка - мишка, которому оторвали лапу. А потом это возродилось в армии, когда надо было ушить на себя военную форму. А потом, когда я вернулся из армии, мне очень хотелось иметь модные штаны. Они по тем временам назывались техасы, были цвета хаки. Мама меня повела к портному, мне сшили техасы, мама заплатила по тем временам бешеные деньги - 8 рублей, и когда я надел эти штаны, мне стало грустно, потому что они на мне сидели мешковато. Когда мама ушла на работу, я их распорол и стал на них смотреть. Когда мама пришла домой она была в тихом ужасе. Но в конечном итоге я их подогнал на себя так, как мне этого хотелось, и потом многие друзья стали ко мне приставать, чтобы я им что-то ушил. Потом стали приставать их подружки. Сначала это было "ушей!", потом я сшил джинсы, потом одна из девчонок предложила мне попробовать юбку, потом жилетку. У меня получилось. Татьяна Вольтская: Коля, если у меня кто-то попросит сшить жилетку, у меня вряд ли получится. Ты учился выкройке где-то, ты что-то распарывал? Николай Иванов: Дело в том, что когда, в свое время, я занимался фигурным катанием, нам шили фраки, костюмы для выступления. Шили их в Ленконцерте. Там был довольно пожилой закройщик-портной, и когда я стал ему задавать вопросы, как это все делается, как этому научиться. Он мне сказал: "Учиться для этого не надо. Нужно иметь чувство объема и состояние иллюзии. Все остальное построится само по себе". Татьяна Вольтская: Что такое состояние иллюзии? Николай Иванов: Когда ты можешь себе представить объем той формы, на которую тебе надо что-то сшить. Бюст, талию, бедра, в фас, в профиль. Татьяна Вольтская: Это состояние того, что есть, или того, как это должно выглядеть? Николай Иванов: Первоначально ты видишь, как это есть, а в конечном итоге это должно быть приведено к тому состоянию, как это должно выглядеть. Когда я начал шить ко мне приходили ребята, девчата, а потом я для себя решил, что, все-таки, заниматься женской модой для меня интереснее. Мужчине нужны рубашка, брюки и пиджак. А женщине и юбка, брюки, и платья, и сарафан, и массу всяческих интересных причиндалов. Шить на женские формы намного интереснее. Когда я один раз раздел девочку и увидел, что она не настолько привлекательна, как была в одежде, до меня дошло, что даже самую непривлекательную девушку можно одеть так, что тебе захочется ее раздеть. И я для себя взял за правило, что независимо какая фигура у женщины и какого характера я шью наряд - повседневный, деловой, вечерний, выходной, - и в независимости от того, мимо какого мужчины она прошла, если у него не появилось желание раздеть эту женщину, значит я плохо постарался. Татьяна Вольтская: Ты ж все-таки учился как-то, распарывал заграничные вещи, доставал какие-то журналы: Как это происходило? Николай Иванов: Сначала мне приходилось ушивать и, естественно, я пытался наблюдать, где сделан последний шов, познавал технологию сборки фирменных вещей. Татьяна Вольтская: А материал? В 70-е годы, когда я у тебя что-то шила, ты же шил из своего материала. Где это все доставалось? Николай Иванов: Некоторые интересные материалы можно было найти в комиссионных магазинах, потом у меня появились клиентки - жены моряков, и моряки привозили ткани и фурнитуру. Татьяна Вольтская: А машинка? Николай Иванов: У меня долгое время была одна единственная машинка Веритас, ножная. Я принципиально не хотел ставить на нее двигатель. Работая ногами, сидя целый день за рабочим местом ты, все-таки, двигаешься. А если ты поставишь электрический движок, то ты вообще перестанешь двигаться. А потом одна из моих клиенток мне принесла и продала 51-й Оверлок. У меня тогда пошло более совершенное качество. Другая клиентка принесла от бабушки старинную машинку, начала 20 века. Шила исключительно. Там стояли две иглы, которые делали плоскошовный шов. Если ты снимал одну иглу, то она делала цепной шов, как на джинсах. Когда пошел период этих джинсов, многие ребята занимались штамповкой, штамповали под фирму. Мне это претило. Так как я занимался женской модой, мне было интересно сшить штаны на какую-то девочку независимо от того, какая у нее талия и бедра. Я не хотел пришивать фирменные этикетки, и у меня возникла идея иметь свою этикетку. У меня был приятель Коля Белков, который закончил Мухинское училище, где его дипломной работой была спектрограмма - обозначение видов спорта. Именно эти спектрограммы попали на Олимпиаду 80, в счет чего Коля стал сразу же членом Союза художников, получил мастерскую. Он мне сделал эскиз моей этикетки, на которой было написано NICOLA. У меня была этикетка NICOLA и пуговица NICOLA. Одну из моих клиенток, которая работала на заводе 22 съезда, отправили во Францию на трехмесячные курсы. На третий месяц она стала скучать по России. Она шла по Елисейским полям и увидела впереди негритянку, которая шла в белых джинсах и у нее на попе была моя этикетка. Она к ней подскочила, хлопнула по плечу и сказала: "Откуда у вас эти штаны?". Та ответила: "Эти штаны мне сшил Николай из Санкт-Петербурга". Они пошли в ближайшее бистро и прилично накачались. Татьяна Вольтская: А шил ты в своей квартире на Чкаловском. Ты сейчас там так и живешь? Николай Иванов: Да. Это коммунальная квартира. Когда я начинал шить, у нас есть комнатка 14 метров, это была моя первая в жизни отдельная комната, где у меня стояла тахта, швейная машинка, секретер, и был маленький квадратик, на котором стояла табуретка, на которой я сидел. Причем многие друзья эту комнату называли норой и говорили: "О, нора. А что такое нора? Это Николя. А что такое Николя? Это подходящая компания". Татьяна Вольтская: А что ты любил? С какой бутылкой приходили? Николай Иванов: Три звездочки, желательно армянского коньяка. Татьяна Вольтская: И на работе это не отражалось? Николай Иванов: У меня всегда в доме был кофе, который я любил заваривать в турке, и всегда был коньяк. Поэтому меня так всегда и называли - рюмочка кофе. Татьяна Вольтская: Так что никаких швейных университетов ты не кончал? Николай Иванов: У меня вообще 7 классов образования, а в портновском ремесле я самоучка. Татьяна Вольтская: Я помню совершенно волшебное ощущение, когда приходишь к тебе и ты за рюмочкой, за разговором кроил штаны просто как будто на глаз. Это действительно на глаз, без каких-то лекал? Николай Иванов: Нет. Я снимал мерки, по меркам строил прямо на материале чертеж и уже по нему кроил. Это как раз то состояние, когда ты чувствуешь чувство объема и чувство иллюзии, когда ты можешь представить объем данной фигуры. Татьяна Вольтская: Значит, я права, без выкроек ты делал пометки прямо при клиентах, прямо на материале? Николай Иванов: По тем временам я был единственным портным, который шил в присутствии клиента. Клиент приходил ко мне с материалом, уходил с готовым изделием. Я за 5 часов мог сделать юбку, брюки, пиджак, платье. В день я мог обслужить до трех клиентов запросто. Татьяна Вольтская: А кто были твои клиентки? Николай Иванов: Сначала это были приятельницы моих друзей, потом в связи с моим появлением в театральном мире стали появляться актеры. Моим клиентом был Михаил Михайлович Жванецкий, Лора Квинт, Александр Журбин, Альберт Асаддулин, Валера Дайнеко, солист "Песняров". Этому ансамблю я делал костюмы к двум их программам. Татьяна Вольтская: А звездам тяжело шить, они капризные? Николай Иванов: Однажды нам пришлось шить костюм Боре Моисееву. Это очень требовательный человек и очень тщательно относящийся к каждой детали своего костюма. А с капризными людьми - просто пара капризов, и я с этим человеком расстаюсь, найду массу причин для того, чтобы ему не шить. Татьяна Вольтская: То есть, шьешь исключительно по личному расположению? Николай Иванов: Пока я был один, я работал в таком ключе. С тех пор как я образовал свою мастерскую, за моей спиной находятся девочки, которых я привлек к этой работе, взял перед ними обязательство, что я их буду обеспечивать работой, естественно, мне приходится браться за те работы, которые мне не совсем приятны. Но это уже работа. Потому что за моей спиной стоит коллектив, который я должен не растерять. Татьяна Вольтская: А когда появилась эта мастерская Эдельвейс? Николай Иванов: Как Эдельвейс она появилась в течение полугода, а так моя мастерская - существует уже 5 лет. Татьяна Вольтская: Кому вы шили? Николай Иванов: Когда я однажды попал работать в театральные мастерские Возрождение, там я познакомился с Ларисой Конниковой. Это самая титулованная художница по костюмам в мире кино, человек, который имеет 5 Ник за костюмы. И у меня пошла новая волна моих работ. Мне пришлось делать костюмы к кинофильму Овчарова "Фараон", были работы для кинофильма "Романовы", "Бременские музыканты", который снимал Саша Абдулов. И очень большая работа - костюмы к кинофильму "Бедная поэма". А также часть костюмов делалась к сокуровскому фильму "Русский ковчег", который снимался в Эрмитаже, мало того, что мы шили, меня с моим компаньоном там еще и снимали, потому что с моей внешностью не сняться было бы грешно. Меня нарядили каким-то князьком. Когда снимался фильм "Русский ковчег", снимался параллельно фильм документальный о том, как снимается этот фильм. В этом фильме меня часто можно было увидеть крупным планом. Татьяна Вольтская: Что ты там делаешь? Николай Иванов: В одном из сюжетов я поглощаю бутерброды в буфете. Татьяна Вольтская:: Я видела, ты принес показать свои замечательные альбомы с театральными костюмами, к фильму "Фараон", потом какие-то японские костюмы. Для того чтобы шить таки вещи, ты обращаешься к истории костюма, что-то изучаешь или берешь только то, что художник рисует. Николай Иванов: А как же. Нужно ходить в театральные библиотеки, сейчас можно пользоваться интернетом, искать исторический крой определенных костюмов, определенных стран, определенных эпох. Татьяна Вольтская: Помню мы познакомились, когда ты в жил в коммунальной квартире и зарабатывал неплохо шитьем. И сейчас, будучи таким замечательным, известным портным, неужели ты не накопил даже на жилье? Куда пролетали все эти деньги? Николай Иванов: Так как я по знаку зодиака Стрелец, я в советские времена довольно прилично зарабатывал. Я мог в день заработать порядка 100 рублей. Но как эти деньги ко мне приходили, так они и уходили. Я никогда не скупился на женщин. В совдеповские времена можно было иметь деньги, я не знал, что на них можно было купить. Был жуткий дефицит. Я не знал к кому можно подойти, чтобы дать взятку и сделать площадь. Я не коммерческий человек. Я просто художник. Я не умею пользоваться деньгами. Татьяна Вольтская: То есть главная радость - это игла и материал? Николай Иванов: Мы делали одну из последних работ для изумительнейшего коллектива, с которым я сейчас плотно работаю - это детский коллектив Эдельвейс из Лисьего Носа. Мы им шили 32 гусарских костюма на девятилетних шпиндриков. И когда был праздник города, по Невскому шел парад оркестров, и во главе парада шли детишки в гусарских костюмах. Одно то, как люди умиленно смотрели на этих детишек, мне уже доставляло радость. Портрет Жюльетт Греко Дмитрий Савицкий: Она редко появляется у микрофона, еще реже - на сцене. Как никак, Жюльетт Греко родилась в 27 году: Но в мае она выступала в Бонне и Гемшельде - в Германии. Шлейф легенды тянется за ней, и как-то не хочется называть ее бабушкой французского шансона: Жюльет Греко невозможно отделить от ее образа, увековеченного в черно-белых снимках послевоенной эпохи: стройная брюнетка, красавица с Сен-Жерменского бульвара, подруга Бориса Вияна, которого она называла братом, "моим братом по инцесту", как любила она повторять: Жюльетт Греко вошла в мир варьете и французского шансона в 46 году, в бурную эпоху пробуждения от паралича оккупации: Но прежде, чем рассказать о ее детстве и юности, послушаем саму певицу. Песня вам хорошо знакома: Les Feuilles Mortes "Опавшие" (или мертвые по-французски) "Листья" Жозефа Косма. Жюльетт Греко получила разрешение петь эту песню от самого автора, во время джазового фестиваля на Лазурном берегу: Итак, она родилась в 27 году, в Монпелье, мать ее была из Бордо, отец - корсиканец. Корсиканец довольно быстро исчез, и мать перевезла дочерей (сестру Жюльетт - Шарлот) в Париж, к дедушке и бабушке. 9 сентября 43 года мать Жюльетт, которая была в ранге капитана в бригаде Сопротивления, была задержана гестапо в Периго. Сестер отпустили в Париж, но временно. Сначала на глазах Жюльетт гестапо забрало Шарлот, затем и она сама очутилась в тюрьме Френ, в камере 326 с тремя проститутками, которые объяснили ей всю технологию работы на тротуаре. Счастливая юность, чудесные первые шаги. Месяц спустя шестнадцатилетняя Жюльетт - на свободе. Приютила ее учительница французского языка, Элен Дюк, жившая возле Сан-Сюльпис, в двух шагах от Сен-Жермен-де-Пре: Il n'y a plus d'apres. "После - не бывает. После Сан-Жермен-де-Пре - нет ПОСЛЕ:.", песня Ги Беара: Святые слова, после того, как отцвел период Сен-Жермен-де-Пре и исчезли Сартр с Бовуар, Борис Виян, Альбер Камю, Ан-Мари Казалис, Жан Марэ, Раймон Арон и все остальные - после периода Сен-Жермен-де-Пре - НЕТ Сен-Жермен-де-Пре, а лишь туристы за столиками Де Маго, Липпа и Флёра.. Первые попытки Жюльетт Греко поступить в театральную школу окончились провалом, но она берет частные уроки и полна надежд. Ее первая роль, причем в Комеди-Франсез, заключалась в том, что она "изображала волну" - двигала голубой задник на сцене в пьесе Жана-Луи Барро "Туфля Сатаны": В 45 году мать Жюльетт и сестра, умудрившиеся сбежать из немецкого концлагеря, наконец воссоединяются. Сестры теперь становятся частью пейзажа Сен-Жермен-де-Пре, посещают бар "Пон-Руаяль", штаб-квартиру Сартра, Бовуар и Камю. По-настоящему Жюльетт Греко дебютирует в 46 году в театре Гэтэ-Монпарнас в спектакле "Виктор, или Дети у власти". Но в том же 46 погибает ее возлюбленный, автогонщик Жан-Пьер Вимий. Жюльетт Греко, можно сказать, повторяет свой опыт с Комеди-Франсэз - снимается в фильме, который не выходит на экраны, - "Улисс, или Дурные знакомства", Александра Астрюка. Сниматься ее затащила ее новая подруга и "подруга-навечно", близнец-блондинка хохотушка - Ан-Мари Казалис: Отметим - Греко все еще не поет. Она все еще мечтает стать актрисой. Однако слава приходит к ней - и неожиданно, и почти из-за угла. В баре "Табу", совершенно случайно, она обнаруживает существование древнего, с арками, погреба. Вместе с "двойняшкой-блондинкой" Жюльетт практически создает "погребок экзистенциалистов". Теперь все они, вся элита Сен-Жермен-де-Пре собираются в "Табу". Здесь же играют знаменитые музыканты, дым стоит коромыслом и - чужих не пускают. Иногда на дверях, в роли вышибалы, стоит сама Греко - в огромном свитере и черных брюках. Ее фотографии расходятся по всем журналам мира, ей подражают, ее копирует, но она остается единственной музой Сен-Жермен-де-Пре: Однажды вечером в "Табу" Жан-Поль Сартр предлагает: а что если Жюльетт нам споет. Жюльетт категорически отказывается. Сартр назначает ей свидание у него, в девять утра. Она приходит. Он предлагает ей на выбор несколько песен: Поля Клоделя, Тристана Корбьера, Жюля Лафорга, Раймона Кено. Она выбирает Кено, и Сартр добавляет и свою песню, написанную для пьесы "При закрытых дверях": И он советует ей за музыкой обратиться - к все тому же Жозефу Косма: Jolie Mome "Красивый малыш", "Красивая Малышка" - Лео Ферре. Легко заметить, что манера исполнения Греко всегда была близка - к декламации. Ее выступления - скорее спектакли: ее жесты, ее паузы, ее скинутые туфли - это театр, "театр одной певицы". Жак Превер, которого Жюльетт встречает в Сан-Поль-де-Ванс, неожиданно предлагает ей песню, сочиненную для Арлетт. Жюльетт растеряна, но Превер уверяет ее: тебе она подходит больше: Там же она встречает и Пикассо. В Сан-Поль-де-Ванс у художника своя вилла. Он говорит ей, разглядывая белизну ее кожи: "В то время, как все жарятся на солнце, вы загораете под луной:" Не один Превер изменяет своим певицам при виде Греко. Шарль Азнавур отдает ей песню, написанную для Пиаф - "Ненавижу воскресенья". Отныне Жюльетт красуется на парижской афише "Красной Розы". За ней ходит толпа поклонников. Среди них и профессионалы - Братья Жак и Жак Канетти, о котором мне приходилось так часто рассказывать. Он и Братья Жак уговаривают Греко подписать контракт с новым домом звукозаписи, который называется "Филипс". Вот подарок Азнавура, эти самые "Терпеть не могу - воскресенья": Je Hais Les Dimanches Стиль Греко (не полу-декламацию, пение), а стиль внешний с тех самых пятидесятых и шестидесятых перенимали десятки актрис и певиц. Рассматривая ее портреты, изданные "Актом-Сюд", видишь мелькающие за ее лицом тени удачных и неудачных двойников. Греко все же стала актрисой. Она снялась в "Орфее" Жана Кокто; "Не оставив адреса" Жана-Поля Лё Шануа; "В небесном Царстве" Жюльена Дювивье; "Елена и ее мужчины" Жана Ренуара; "И восходит солнце" (по известному роману) Генри Кинга; "Здравствуй, Грусть" (еще одна экранизация), Отто Преммингера; "Корни Неба" Джона Хьюстона и в дюжине других: Но распрощаться с нею я хотел бы на совсем ином эпизоде: Роман Жюльетт Греко с Майлзом Дейвисом был одним из легендарнейших эпизодов сен-жерменского периода: Сартр умолял их пожениться. Он называл их самой красивой парой на свете. Вряд ли Греко нужна была женитьба. В ту эпоху она была замужем за собственной свободой. Майлз был действительно влюблен в нее. И это ему не нравилось. Он, можно сказать, бежал от нее домой, в Нью-Йорк: А когда она появилась и там, резко и грубо порвал с ней. В своих воспоминаниях он писал, что это был единственный правильный шаг - он жил опасной жизнью на огромных скоростях, он пытался завязать с наркотиками; Жюльетт же жила в параллельном мире - они не соприкасались. Вот, наверное, и все об этой певице и актрисе, которая на самом деле - всего лишь на всего - необыкновенная женщина: |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
