Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[25-08-05]
Поверх барьеровЮбилей Олега Табакова. Книга "Консервативный либерализм Василия Маклакова". Гость студии - Борис Покровский. Джазовый фестиваль в саду "Эрмитаж" . Победы Анатолия Праудина. 130 лет со дня рождения Лидии ЧарскойВедущая: Марина Тимашева Марина Тимашева: Общий любимец, выдающийся артист, руководитель двух московских театров Олег Табаков решил праздновать свое семидесятилетие не в августе, а в октябре, когда в Москву вернутся из отпусков желанные гости. Но с теми, кто уже в Москве, не дожидаясь осени, встретился Павел Подкладов. Павел Подкладов: Шел август месяц третьего года второй пятилетки. Советский народ, под руководством родной коммунистической партии, как написано в учебнике по истории оной, уже осуществил настоящую культурную революцию. И вот, видно, по всему по этому, в глуши Саратова, родился обыкновенный мальчик Лелик. Произошло это 17 августа 1935 года. Родители, конечно, не ведали, что их чадо станет народным артистом СССР и великим театральным деятелем. Многие до сих пор называют этого человека Леликом, вспоминая данное ему мамой ласковое прозвище. Но произносят его по-разному - кто с любовью, кто с опаской, кто с ненавистью. И для этого есть все основания. Потому что натура этого человека на редкость амбивалентна. И вряд ли кто-нибудь, включая самого обладателя означенной натуры, может точно сказать, какая из сторон в ней превалирует. Накануне своего 70-летнего юбилея Олег Павлович Табаков убыл в долгосрочную командировку за границу на съемки, устроив, тем самым, изрядную козу журналистам, пытавшимся взять у него юбилейное интервью. Не избежал подобной участи и автор этого репортажа, хотя, за полтора месяца до даты, почти что припер к стенке будущего юбиляра. Но тот, расплывшись в своей знаменитой улыбке, мягко, но решительно отказал. Кстати, об этой улыбке. В ней столько же оттенков, сколько цветов в радуге. Она может быть официальной, чиновничьей, порой холодной и жесткой, или хитрой, ироничной и пронизывающей. Тогда ты начинаешь ежиться под ее лучами, подозревая, что этот человек знает про тебя все, в том числе и то, что ты сам о себе не ведаешь. Иногда эта улыбка становится нежной и доброй. Но это когда речь заходит о близких людях, учениках, коллегах, с которыми съедено немало центнеров поваренной соли. Но такая улыбка появляется редко и, уж во всяком случае, не перед объективами камер и сотнями охочих до сенсаций глаз. При этом все, кого Олег Павлович любит, ощущают не только улыбку. Если требуется, он разобьется рыбой об лед, но сделает для них все возможное и невозможное. У учеников, какими бы знаменитыми они теперь не стали, при упоминании имени учителя влажнеют глаза. Как-то раз я заговорил о Табакове с Евгением Мироновым. Скажете, почему актеры, когда говорят о своей судьбе, представляют всегда своих учителей? Евгений Миронов: Конечно, это как кровь. Вот Олег Павлович мне дал немного своей крови. Это группа крови, по которой можно сразу определить, кто ты. И я очень благодарен Табакову, потому что он не только помог мне, он помог многим людям, он помог всей моей семье. Когда мы приехали, я заболел. Мне делали операцию. Приехали родители сюда, он их устроил без прописки. Это может сделать только родной, близкий человек. Я ему по гроб жизни благодарен. Он никогда не афиширует свою помощь. Он делает дело. И кто знает - тот знает. Я рад, что у меня есть возможность рассказать об этом. Сам он об этом никогда не говорит. Павел Подкладов: Вы где-то рассказывали, что он в школе студии с вас кожу сдирал. Что это значит? Евгений Миронов: Он был строгий педагог. Отсекал, как Роден, все ненужное, все, что с нами пришло, наши представления фальшивые о театре - как нужно играть, как нужно переживать. У нас все очень много работают, все вкалывают, у всех есть работа. Это, опять-таки, хитрость Табакова. Потому что в театре, где у человека нет работы, начинаются гадости. А тут у нас все заняты. У нас небольшая труппа - 30 человек. Павел Подкладов: Вернемся, однако, к натуре Олега Павловича. Одному Богу известно, как ему удается по несколько раз на день перевоплощаться из одного образа в другой. Личину актера менять на директора худрука, менеджера на политика, творца на бухгалтера. Наблюдения за ним доставляют огромное театроведческое удовольствие. Вот он на трибуне - мощный, умный, решительный, бескомпромиссный, порой едкий. А подойди к нему через пять минут с каким-нибудь колким вопросом - "ребята, давайте жить дружно". Иногда он может глянуть сквозь тебя, увидев и не увидев одновременно. Тогда становится не по себе, и начинаешь думать, что такая мелкая сошка, как ты, наверное, не стоит внимания знаменитости. Но подобное случается редко. Обычно, если позвонишь даже домой, и, может быть, абсолютно не вовремя, то услышишь мягкий, вежливый ответ. И если попросишь сказать что-то об актере, коллеге, ученике, всегда получаешь согласие. Но вот на интервью о себе любимом не соглашается ни под каким видом. "Да нет, - тянет вкрадчиво и глумливо, - я уже о себе столько наговорил. Пожалуй, хватит". Для коллег Табакова по ремеслу театрального менеджмента было бы хорошей и полезной наукой поглядеть на него во время деловых переговоров с партнерами, спонсорами, подрядчиками. Ведь МХАТовские люди, под крылышком Олега Павловича, по сравнению со всеми остальными собратьями по профессии, катаются, как сыр в масле. Секрет прост - надо, господа, дело делать. Кстати, об этом деле. Та самая улыбка, о которой шла речь выше - штука не последняя. Надо, правда, отметить, что иногда в этом стремлении обаять Олег Павлович заигрывается. Но это - издержки актерства, которые тотчас прощаются. Потому что главное в его натуре - вовсе не бизнес и не организаторский талант. А блистательный актерский дар. Сколько бы лавров ни стяжал он на худруческих или директорских постах, ничто не сравниться с его ролями из фильмов "Шумный день" "Гори, гори, моя звезда" или с гончаровскими Адуевым-младшим и Обломовым. Я уже не говорю про Павла Петровича Щербука из "Неоконченной пьесы для механического пианино", с его "брачным криком марала в степи". Но кино, простите за трюизм, это лишь вершина айсберга. Главное - его часть на сцене. И здесь можно бесконечно и сладко ностальгировать. Адуев-старший, Иван Коломийцев, Иван Жуков, Сальери, Мольер, Нильс Бор, Флор Федулыч Прибытков, профессор Серебряков: Наверное, каждый наберет с десяток любимых табаковских ролей. Автор этого репортажа вот уже три года не может опомниться от его Луки в горьковском "На дне", поставленном в Табакерке Адольфом Шапиро. Наверное, здесь проявился истинный Табаков - сильный, умный, осторожный, сострадающий, любящий. Кстати, такой актерище, будучи худруком, вполне мог бы потащить одеяло на себя и играть и в МХТ, и в своем подвале все возможное и невозможное. Олег Павлович этим не грешит. Блюдет честь. Да и о других надо думать. Актеры ведь без работы хиреют и бузят. Между тем, иногда начинаешь фантазировать. А какой бы из него получился Лир, а Фальстаф, а городничий, а Креп? А он! И тут приходится подпустить несколько неюбилейных колючек. Иногда так и подмывает воскликнуть: ну зачем вам, дорогой Олег Павлович, полу-японский, полу-рязанский винегрет, замешанный на Шекспире, или урка Тартюф с блатными песнями, или пошлятина с детским хором имени Александра Николаевича Островского? Воскликнуть-то хочется, но не можется. Потому что видишь, каких трудов строило этому Гераклу очистить Авгиевы конюшни под названием МХАТ - МХТ. Иной присвистнет: оно ему надо, в семьдесят-то годков? Надо. Потому что Олег Павлович очень честолюбивый мужик и ему непременно надо доказать миру, что не зря взвалил на себя эту ношу. Вначале сезона Табаков собирает злобных критиков на чашку кофе и в тесном кабинете выкладывает все на частоту. И тогда Леопольд Матроскин превращается в усталого мудреца, на плечах которого висит такая громадина, как главный драмтеатр страны. Он не пытается что-то внушить работникам пера и микрофона, а просто просит понять. И они его понимают. Понимают и зрители и заполняют его театр каждый вечер под завязку. Табаков очень любит дарить братьям-актерам цветы. Причем, сногсшибательные, невероятной красоты букетища, которые можно увидеть, пожалуй, просто на картинах. А мы дарим ему песню в исполнении его любимых учеников. Марина Тимашева: Мы продолжаем знакомство с историческим самиздатом. Илья Смирнов представляет монографию Никиты Дедкова "Консервативный либерализм Василия Маклакова", только что выпущенную Ассоциацией Исследователей Российского общества ХХ века, на титульном листе также фигурирует Фонд имени Николая Бухарина и Анны Лариной - Бухариной: Илья Смирнов: Но тираж мне так и не удалось обнаружить, видимо, он так велик, что даже не пропечатывается. А первые слова книги - цитирую - "начать, пожалуй, можно было бы с дежурных слов про "белые пятна", "восстановление исторической справедливости" и "возвращение забытых имён": Дежурных слов не получается, потому что популяризация Василия Маклакова "не выгодна ни одной из крупных политических сил, действующих ныне на пространстве нашей страны", "его простая и ясная логика: меньше всего может способствовать процветанию тех мифов, которые, как правило, подменяют у нас историческое знание", и это, по мнению автора книги, "лучшая рекомендация". А ведь если бы у нас и впрямь происходило то, что было написано на вывеске, то есть после ужасного тоталитаризма строился цивилизованный капитализм по-американски, Василий Алексеевич Маклаков стал бы идеальным героем, "делать жизнь с кого". Адвокат, депутат Государственной Думы, один из лучших ораторов кадетской партии, причём, кадет правого крыла, в книге его "либеральный консерватизм" как раз противопоставляется "теоретическому" либерализму Милюкова. Так и просится в иконостас капиталистической России. Но получилось-то совсем по-другому. Консолидация нынешнего правящего класса произошла вокруг иконы Николая Второго, а светские деятели культуры на свой лад канонизировали литератора Василия Розанова, который теперь у нас "великий писатель" и - без тени иронии - "великий философ", то есть Шекспир и Аристотель в одном флаконе. Понятно, почему Василий Маклаков оказался чужим на этом фуршете. Смотрите: с Розановым его развело по разные стороны баррикады дело Бейлиса. На этом знаменитом процессе Маклаков возглавлял защиту. А "святого" царя он сравнивал с безумным шофёром за рулём автомобиля, "несущегося по крутой и узкой дороге", и ещё - цитирую по книге: "Служить ли России или служить режиму, служить тому и другому также невозможно, как служить мамоне и Богу". Заметим: к таким выводам накануне 17 года волей-неволей вынужден был придти не эсер-максималист, а законник, контрреволюционер, который для революции подобрал иносказательное обозначение прямо из преисподней: Ахеронт. Кстати, исторические источники вдохновения - занятный индикатор для современной политики, не правда ли? Скажи мне, чей портрет у тебя в красном углу - я скажу, кто ты. Брынза не бывает зелёной, а свобода и демократия коричневыми. И ещё про источники вдохновения: не случайно в книге уделяется большое внимание взаимоотношениям героя с Львом Толстым, с родными и учениками великого писателя - толстовцами. Здесь парадокс: при том, что прагматик Маклаков не мог разделять толстовского христианского анархизма, сам Лев Николаевич вызывал у него огромное уважение как нравственный авторитет, живое воплощение "силы добра". Другой сквозной сюжет - адвокатская этика, как её понимали знаменитые юристы начала века. Здесь книга Дедкова занятным образом перекликается с беседой, которую в июле с.г. проводил с молодыми коллегами в Никулинском суде Генри Резник. Сам Никита Игоревич Дедков в монографии о Маклакове старается соблюдать взвешенность оценок: защищая своего героя от обвинений (отнюдь не голословных) в конформизме и беспринципности, Дедков отмечает, что "революция есть лишь один из возможных способов движения по пути прогресса:, мирное эволюционное развитие нередко оказывается более коротким и при этом несравненно менее болезненным путём к тем же целям". В то же время автор книги выступает против попыток "перенести наше сегодняшнее знание последствий Русской революции: на политическую жизнь начала века, разделяя её участников на правых и виноватых". К сожалению, издательство включило в книгу ещё и послесловие, написанное другим человеком и совсем в другом стиле: "испепеляющая деятельность Ильича" "социализм: в области полного, непроницаемого мрака" и пр., что больше подходит не для научного издания, а для митинга какого-нибудь Демсоюза. А кадет Маклаков, каким он предстаёт в книге, был связан своим членством в кадетской партии, ну, в очень небольшой степени. Автор признаёт, что его герой вёл себя "предельно самостоятельно, практически не стесняясь рамками партийной дисциплины". Заметим: такое поведение политиков идеально вписывается как раз в концепцию знаменитого нашего историка Арона Яковлевича Авреха, который рассматривал российские буржуазные партии как своего рода клубы интеллигентного общения, лишённые реальной организации и социальной опоры в лице той самой буржуазии, которую они взялись представлять, и именно в этом видел важнейшую причину их исторического фиаско. Таким образом, монография Дедкова вписывается в лучшие традиции отечественной исторической науки. Марина Тимашева: Спасибо Илье Смирнову, а в гостях у студии снова Борис Покровский - легенда оперной мировой режиссуры. На этот раз Ольга Беклемищева обращается к нему с вопросом об отношении к культуре в государстве российском. Ольга Беклемищева: Борис Александрович, вы прожили очень долгую жизнь. Скажите, ваши нынешние ощущения от жизни, в чем они изменились? В чем философия возраста? Борис Покровский: К сожалению, это философия очень примитивная и она, наверное, для всех одинаковая. Мне неприятно сейчас. Мне неприятна вся политика. Хотя я понимаю, что сейчас очень трудно быть настоящим политиком в этой стране. Я полагаю, что она развалилась. Она развалилась в моральном отношении, она развалилась в культурном отношении. Что самое главное. Меня можно обвинить в том, что я смотрю на это примитивно, потому что я отдал свою жизнь оперному искусству и служил ему, и получал от него удовольствие и наслаждение. И, самое главное, сейчас, соприкасаясь с этим искусством, я понимаю, что соприкосновение с ним и осознание его есть большое счастье для человека. Даже тогда, когда ему трудно на свете жить. А мне трудно, поскольку я уже довольно старый человек. А старость - это не такая уж приятная вещь. Самое главное, что в ней надо продолжать работать. Я, к счастью, еще имею возможность продолжать работать и ставить спектакли. Но, тем не менее, я ощущаю какие-то свои физические недостатки, они меня сдерживают. А с другой стороны, мне кажется обидным то, что происходит вокруг, то, что происходит с культурой. Мне обидно, что наш народ занят другим, что его занимают другим. Я имею в виду телевидение, радио, всякие государственные решения. Ольга Беклемищева: А, может быть, вы как-то прокомментируете те слухи о хозяйственных реформах в театре, которые сейчас предлагают? Борис Покровский: Реформы, к сожалению, они все идут не на пользу развития культуры. Нашей стране сейчас тяжело потому, что она потеряла культуру. Культуру каждого человека в отдельности. Она потеряла любовь к художественному театру, к оперному театру, к живописи. Она потеряла выгоду от того, что она понимала при сочинении и восприятии великого искусства. А искусство российское, оно очень проникновенно. Это большое лекарство. И когда я вижу, что все делается для того, чтобы быть на рынке, я не экономист, поэтому не могу влезать в это дело подробно, но мне отвратительно знать, что и искусство, и театры, и музыка, и живопись, все кинуто в эту яму под названием рыночная система. Может быть, потому что я в детстве жил рядом с рынком и, когда я что-то делал плохое, мне мама говорила: "Это ты с рынка пришел". Меня воспитывали в том, что рыночная система не годится. Хотя у меня прадед был купцом. Но что такое купец? Это не обманешь - не продашь. Вот это не обманешь - не продашь, это укрепилось и сейчас. Ольга Беклемищева: И в искусстве тоже? Борис Покровский: В том-то и штука. Это вошло в общественные отношения - обманывать. И это перешло и в искусство, где начинают обманывать людей для того, чтобы продать подороже ту или иную свою заявку, якобы, художественную. Я имею в виду главным образом свою профессию - режиссуру. Я возмущен тем, что делается сейчас с классическими произведениями, которые принадлежат не народу, а всему человечеству. Ведь Верди принадлежит человечеству, Мусоргский принадлежит человечеству. "Кармен" - это не французы, это дань французского народа всему человечеству. И быть около этого, служить этому, питаться этим, это значит сохранять в себе жизнеспособность, с моей точки зрения. А, вместе с тем, со всех сторон начинается тенденция упрощенчества. Я вижу, ставят спектакли неграмотно. Ольга Беклемищева: А вы можете привести пример? Борис Покровский: Говорят, что спектакль поставлен по-новому - новая режиссура. Это преступление. Я, к счастью, не бывал на тех спектаклях, о которых я сейчас, к счастью, могу не говорить подробно. Но говорю по слухам. Ольга Беклемищева: Потому что слухи - это мнение любителей оперного искусства. Борис Покровский: Для меня это катастрофа не искусства, а катастрофа государства. Я не сетую на то, что артистам не дают денег, и они впроголодь живут, я даже не сетую, хотя возмущен тем, что на науку вдруг перестали давать деньги. Но чем же надо заниматься, как не тем, чтоб сохранять и развивать искусство и науку?! Ольга Беклемищева: А в советское время это было? Борис Покровский: Советская власть подталкивала. Я не знаю, иногда она, может быть, подталкивала слишком грубо, кому-то от этого делалось больно. Мне это казалось нормальным. Я побыл и рабочим, и кончал фабрично-заводское училище. Я работал на химическом заводе, имел пятый разряд. Но я тогда смотрел на Большой театр, как на недоступный на меня идеал, который тогда создавала для меня власть. Мне кричали "Большой театр! Большой Театр!". Я влюбился в Большой театр и я добился того, чтобы Большой Театр прислал мне правительственную телеграмму, что они просят меня приехать и стать режиссером. А потом я стал главным режиссером Большого театра. И все великие люди, на которых я молился, оказались моими друзьями. Подлинными друзьями. Марина Тимашева: В этом году исполняется 130 лет со дня рождения знаменитой некогда детской писательницы Лидии Чарской. О Лидии Чарской с доктором филологических наук, профессором кафедры детской литературы Государственного педагогического университета имени Герцена Евгенией Путиловой беседует Татьяна Вольтская. Татьяна Вольтская: Настоящее имя Лидии Чарской - Лидия Алексеевна Воронова, в замужестве Чурилова. А когда она стала актрисой императорского театра, она взяла себе псевдоним Л.Чарская. Евгения Оскаровна, как произошел такой поворот в ее судьбе, каким образом, будущая знаменитая писательница стала актрисой? Евгения Путилова: Она родилась в семье военного инженера в Шлессельберге. При ее рождении умерла мать. Четыре тетки и отец ее не просто обожали, ей было все позволено. Это росла маленькая джигитка, дикарка, кто угодно. И, вдруг, отец привел в дом другую женщину. И мачеха, баронесса, взяла в руки воспитание девочки. И девочке стало очень трудно жить. Ей показалось, что новая мама отняла у нее любовь ее отца. И она бежала из дома. Этот побег почти стоил ей жизни - ее едва спасли. Татьяна Вольтская: Но этот же побег впоследствии стал одни из самых привлекательных мотивов ее творчества. Евгения Путилова: Она его уже разукрашивала, делала невероятные подробности этого побега. Появлялись разбойники, пещеры, всадники, рыцари, защитники. Ее вернули и отправили в Петербург, в Павловский институт для воспитания благородных девиц. Это был не Смольный институт, он был рангом ниже, туда принимались не только дети высокопоставленных чиновников, вельмож. Это был очень демократический институт. Татьяна Вольтская: В нем девушка провела 7 лет. Евгения Оскаровна, почему Чарскую так страстно любили? Евгения Путилова: С одной стороны, она писала о невероятных приключениях. Вот представьте себе - на самой вершине скалы стоит на коне девушка, она, конечно в шароварах, она джигитка, и начинаются сумасшедшие, опаснейшие приключения - пропасти, встречи с разбойниками, она на волоске на смерти, появляется неожиданный спаситель. Детектив самого высокого качества. И конечно, как писала одна исследовательница, читающий эту книгу совершенно забывал, что он сочувствует классовому врагу, и уже не дозваться его было ни к обеду, ни к ужину. Серди книг Чарской были книги, которые и сейчас вызывают нашу огромную симпатию. Такие как "Сибирочка". Это была целая тема, идущая от Оливера Твиста. О детях похищенных, пропавших без вести, украденных. Татьяна Вольтская: Ну да, ведь и популярность индийских фильмов с такими сюжетами тоже до сих пор не падает. Евгения Путилова: "Сибирочка" - лучший пример из этого ряда повестей. Едет отец с крошкой по зимнему лесу в поместье к своему другу. И на карету нападают волки. И он успевает только привязать в теплой шубе девочку на самый высокий сук дерева. Сам он чуть не погибает. Сибирочка остается в лесу, ее подбирает лесник, и долгие годы она остается без отца и даже не знает, кто она такая. Главное в этих книгах - ребенок и мир друг против друга. Мир недобрый, жестокий и одинокий ребенок, который попадает в самые страшные и невероятные обстоятельства. Как бы не менялись обстоятельства, чистое сердце ребенка никогда себе не изменяло. Преодолевало все и оставалось неподкупным. И, в конце концов, приходил счастливый конец. Вот за эти счастливые концы мы били Чарскую по рукам и по голове. Что же в результате оказывалось, что этот найденный ребенок обретал богатых родителей, становился богатым? Нет, это не годилось. Это обрезалось или вообще не печаталось. Татьяна Вольтская: Но главные книги Чарской все-таки о Павловском институте. "Записки институтки", "Княжна Джаваха", "Люда Волосовская", "Белые пелеринки", "Некрасивая", "Большой Джон". Марина Тимашева: В эфире "Российский час Поверх барьеров". Жители соседних со столичным Садом Эрмитажем домов три августовских дня имели возможность слушать потрясающую музыку - в Восьмом международном джазовом фестивале приняли участие 6 российских и 9 иностранных джаз-коллективов. Пожалуй, редкий случай, когда приходилось пожалеть о запрете мэра города Юрия Лужкова на все громкие уличные звуки после 22 часов. Потому что такую музыку, согласитесь, можно слушать всю ночь - особенно когда ночи еще теплые: На фестивале побывала Татьяна Ткачук. Татьяна Ткачук: "Самым черным джазом" в шутку назвал ведущий вечера диксиленд из Челябинска под управлением Игоря Бурко, который открыл фестиваль 2005 года и фрагмент выступления которого вы слышали. Джазовая публика, рассевшись полукругом около концертной площадки, перешучивалась - "Настоящий черный джаз впереди!", уже было известно, что во второй день на эту сцену выйдет американка Синтия Скотт. Я спрашиваю арт-директора Восьмого международного джаз-фестиваля в саду Эрмитаж и генерального продюсера этого действа Михаила Грина, кого из участников он считает наибольшей удачей фестиваля этого года: Михаил Грин: Приехали очень сильные западные звезды. Особенно американцы. Потрясающий саксофонист и флейтист Джеймс Сполдинг. Просто выдающийся музыкант, который играл с Фредди Хаббардом, с Мел Волдреном. Это просто счастье, что мы имеем, наконец, возможность приглашать таких музыкантов. Хорошая очень певица из Нью-Йорка Синтия Скотт, которая в свое время пела в шоу Рея Чарльза. Она очень симпатичная. Забавный случай, что мне один из музыкантов сказал: "Знаешь, она на фотографии такая симпатичная. Симпатичные, как правило, хорошо не поют". Я сказал, что Рей Чарльз же не мог этого разглядеть, будучи слепым. Ведь он ее брал на слух, и, значит, она поет хорошо. И, действительно, она хорошо поет. И очень интересны наши новые проекты. Например, Анатолий Кролл сделал новый оркестр буквально год-полтора года назад. Это вообще какой-то царь Мидас, потому что все, что касается биг бендов, когда он делает что-то, это всегда есть, во-первых, фирменный кролловский стиль, во-вторых, это все так здорово организовано, звук появляется. У нас, к сожалению, очень мало такого плана оркестров, может, только Игоря Бутмана на таком уровне. Там очень хорошие аранжировки и очень хорошие музыканты. Его братец, кстати, и привез Синтию Скотт. Олег Бутман, который так и остался в Нью-Йорке жить. Он со своим составом аккомпанирует Синтии Скотт. А Игорь мне по секрету сказал, что он 20-го приедет и 21-го попытается прийти на фестиваль с саксофоном, может быть, со Сполдингом они сыграют, дуэль устроят. Татьяна Ткачук: Скажу сразу, что Игоря Бутмана, тайком прокравшегося в Сад Эрмитаж с саксофоном в руках, увидеть мне не удалось, а вот Синтия Скотт, оказавшаяся крупной и действительно колоритной певицей, публику завела очень сильно. В отличие от довольно чинного первого фестивального дня во второй в Саду Эрмитаже буквально "все пело и плясало". А пока, под звуки теперь уже российско-германского коллектива "Экстрим трио" под управлением пианистки Регины Литвиновой, на площадку вышла немолодая уже и очень элегантная пара, которая на глазах у удивленной публики закружилась в танце. Михаил Грин перехватил мой взгляд: Михаил Грин: Вообще джаз, если мы возьмем биг бенды, они играли в танцевальных залах в 30-40 годы, и это была одна из самых популярных музык. Вы думаете, это профессионалы? Нет, зрители. Причем я знаю, что это ученые. Мужчина чуть ли не академик. Он здесь появляется на каждом джазовом фестивале, и они с этой же дамой всегда с удовольствием танцуют. Татьяна Ткачук: Подробности захотелось узнать мне. Я догнала гуляющую по парку пару, и мы поговорили. Академик оказался бывшим моряком, капитаном 1-го ранга, морским полковником Адольфом Мишуевым, партнерша - его женой Галиной Ефановой. Что они чувствуют, танцуя под джаз? Галина Ефанова: Прежде всего, партнера чувствую и сливаюсь с музыкой. Но стараюсь ни на секунду не забывать, что он рядом, любимый человек. Адольф Мишуев: Чудо танца заключается в том, что будто бы впервые в жизни слышишь эту музыку, впервые в жизни влюбляешься в партнершу. Лучшее воплощение ритма, лирики, той традиции, классики, которую несут классически джазовые группы. Вот такие, как мы сегодня видели. Я как профессор, если бы мне зачет сдавали, пять с плюсом бы поставил. Татьяна Ткачук: Классический джаз, который ритмически действительно очень хорош для танцев, неизменно находит своих почитателей, хотя джаз вообще музыка элитарная - слушают его, по подсчетам социологов, от 3 до 5 процентов населения. Михаил Грин: Джазовый слушатель уже, как правило, все для себя открыл. Ему или нравится, или не нравится. Он приверженец или традиционных жанров, как диксиленд, который сейчас играет, или же одному нравится авангард, другому мейнстрим. Я уже давно джазом занимаюсь профессионально, я знаю, что процентов 70 любителей джаза слушают мейнстрим. Татьяна Ткачук: Пять часов живой музыки ежедневно - много это или мало? И может ли такая открытая веранда стать экспериментальной площадкой для музыкантов, которые еще ищут и себя, и свой почерк в музыке, или Грин допустит к себе на действо только выверенные временем имена? Михаил Грин: У меня молодежь очень часто появляется. Был проект Володи Нестеренко на пятом фестивале. Это молодой мальчик, который приехал в Москву заканчивать учебу, он пианист из Нальчика. Он придумал потрясающий проект. За полгода он его сделал. Это музыка Мингуса, который был сложнейшим композитором, аранжировщиком и музыкантом. И он музыку Чарли Мингуса сделал в своей интерпретации, собрал состав. Он мне показал эту программу в клубе. С такими же молодыми ребятами. Он сыграл, и я сказал: "В принципе, если добавить еще одну дудку, потому что просто звука не хватает для насыщенности, я считаю что это очень хороший проект, я вас готов взять на фестиваль". Он, конечно, безумно обрадовался. Он с этим проектом потом выступал, ездил по России, получил известность. А сейчас это один из лучших джазовых пианистов. Ему и 30-ти нет. Татьяна Ткачук: В уютном, стильном и, слава богу, несовременном Саду Эрмитаж мне захотелось еще раз поговорить с танцующей парой. Что-то главное я, пожалуй, недоспросила у них Адольф Мишуев: Да, я волнуюсь. Да, трусиха моя Галя. Я танцую с ней и объясняюсь ей в любви. Но, на глазах у всех, потому должно быть элегантно, должно быть интересно. Галина Ефанова: Классический джаз придает столько смелости, чтобы вот так выйти на сцену. Татьяна Ткачук: А публика не мешает вам танцевать? Галина Ефанова: Когда я с ним, нет, я забываю обо всем. Марина Тимашева: Две награды театральных фестивалей подряд получили спектакли петербургского режиссера Анатолия Праудина. Причем, решение жюри традиционного петербургского фестиваля детских спектаклей "Арлекин" вручить Гран-при "Золушке" вызвало ожесточенную дискуссию. "Золушку" трудно назвать детским спектаклем. К тому же, не найдя достойных, жюри нарушило регламент и наградило постановку, которая не участвовала в конкурсной программе. Послушаем Марину Дмитревскую. Марина Дмитриевская: Режиссер Анатолий Праудин одну за другой выпустил две премьеры в разных театрах Петербурга. "До свидания, Золушка" на малой сцене Балтийского дома в своем экспериментальном, аналитическом театре для детей и "Вся жизнь впереди" по роману Ажара - этот спектакль вышел в театре на Литейном. В основе спектакля инсценировка Александра Гетмана. Праудин - режиссер сквозных тем. Он всегда создатель авторского театра. Поэтому не случайно два спектакля оказались объединены общей темой. Темой спасительности театра, спасительности фантазии. Мальчик Момо, живущий в криминальном квартале среди наркоманов и проституток, на какой-то свалке жизни (это спектакль "Вся жизнь впереди"), крутит черный зонтик, изображает клоуна и, словно защищается этим зонтиком от ужаса действительности. Но еще принципиальней оказалась для режиссера "Золушка". Уж сколько раз Анатолий Праудин твердил миру, что хочет представить свою версию сказки - скорбную, без иллюзий, где нет никакого принца и не надо его ждать. А есть бродяга-фокусник, приглашенный на бал мира сего. Он одел Золушку, как говорил Праудин, и взял с собой. Говорил Праудин это много лет назад. Он собирался сделать спектакль как манифест театра детской скорби. Но по ряду скорбных обстоятельств, 7 лет ехала на бал своей театральной удачи его Золушка. Анатолий Праудин: Я точно помню толчок эмоциональный. Я узнал, что в Америке, американскими психологами не рекомендовано детям читать эту сказку. Потому что у детей в современном мире возникают неправильные установки. Ибо жизнь - это борьба, и если сказку, историю Золушки, рассматривать, как нежелание вступать в какую-то борьбу с этой жизнью, как принцип, и ждать за это какой-то награды - логика в американском запрещении есть. А мне стало обидно и жалко, что уходят очень важные вещи из нашей жизни. Потому мне показалось, что сегодня необходимо рассказать детям, про то, что, может быть, не вступать за свои права в этой жизни, может, действительно, привести к тому, что можно действительно ничего не получить, но это ужасно симпатично и обаятельно. Марина Дмитриевская: Но Золушка ведь получает? Анатолий Праудин: В нашей версии это такое получение в пространстве ее воображения. Я-то ставил спектакль, призывая еще оставшихся Золушек, если таковые есть, оставить этот мир мачехам, преодолеть силу земного притяжения и унестись в другие пространства, в пространства своего воображения, где мы можем моделировать любые ситуации. А история вами проиграна, Золушки. Я не удержался от соблазна начать эту историю с такого своеобразного заболевания Золушки. Не удержался от соблазна сделать так, что Золушка уже начинает немножко заболевать мачехиной бациллой. И у нее возникает уже ощущение, что их путь с папой бесплодный и неверный. Может быть, стоит пересмотреть самую принципиальную вещь, которую заповедовала мама, умирая. И это явление феи, как художественного руководителя труппы комедиантов излечило ее, потому что в игре она влюбляется в принца и оказывается, что когда существует эта любовь, то неважно - принц он или мальчик паж, королева она или нет. Да и работа на кухне идет споро, весело и замечательно. Хотя финал у нас улетный. Они собираются все вместе, едут, а в картинке они улетают на небо, оставляя мачеху на земле. Мне кажется, что Золушки из нашей жизни уходят безвозвратно, потому что страна наша не выдерживает борьбы с американскими ценностями, и думаю, что у нас не за горами запрет отечественных психологов и социологов читать детям "Золушку". С этим мифом попрощаемся очень скоро. Мало того, что миф о нашей чрезвычайно духовности оказался преувеличенным, миф о стойкости нашей культуры тоже оказался преувеличенным. Все же разлетается и сыпется. Я, честно говоря, нахожусь в грусти. Поэтому спектакль и называется "До свидания, Золушка". В надежде на то, что он, может быть, когда-нибудь вернется. Но жизнь в эту пору прекрасна. Марина Дмитриевская: Праудин поставил спектакль не о том, как не надо ждать принца, а о том, как мир театра захватывает человека и заменяет ему все. Театр отец, театр мне мать, театр мое предназначение. Важно только, чтобы была Ирина Соколова, чтобы она прочла своей маленькой труппе канонический текст сказки и все ринулись сочинять версию. И вот уже оскорбленная, униженная Золушка в очках, еще недавно обращавшаяся к отцу с претензиями и, в общем, склонная качать права или, как минимум, лелеять в унижении свою гордыню, делает на собственной кухне актерские упражнения, под руководством комедиантов во главе с Ириной Соколовой. Она так входит в увлекательное предлагаемое, что пространство воображения становится реальным и совершенно логично, что Золушка не узнает в принце влюбленного актера - мальчика пажа. Да и как узнать? Принц Юрия Елагина - солдат в камуфляже, его контуженная рука висит страшной клешней. Сладкий, бархатно-конфетный юноша, ясное дело, не может быть у Праудина героем. Для него герой - настоящий мужчина, а значит, солдат под грохот барабана, одним ударом наповал сразивший великана. Вот рука и висит. Золушка отличается от всех остальных персонажей тем, что в ней нет ни капли актерства. Она действительно, говорит искренне. Вот чудо-то какое! И играет с воображаемыми предметами искренне, словно о ней сказано поэтом, что надо жить образцово и просто. Редкая актерская индивидуальность. Такую не могла не заметить фея. Этот спектакль, одно из сильных впечатлений от которого - педагогический азарт Праудина. Видно, как он увлекается процессом воспитания актера, как ему интересны тренинг, муштра, задания, этюды. Он сам напоминает этакую фею, с утра до ночи воспитывающую на кухне, на малой сцене Балтдома, труппу. К нему приходят молодые и становятся, через некоторое время, отличными артистами. И до чего же расточителен Петербург, в котором Анатолий Праудин до сих пор не является руководителем актерско-режиссерского курса Театральной академии, с кафедры которой он мог бы поведать миру очень много умения и идей. Но это из области иллюзий. Хотя почему бы им не быть? Ведь спектакль не о том, что иллюзий не должно быть. Он о том, как спасительна творческая идея, как спасителен мир фантазии, в который можно уйти. И уж какая тут детская или взрослая скорбь! Ясное дело, спасителен этот мир. Название "До свидания, Золушка" не вполне верно. Ведь в финале спектакля нет никакого разочарования. Любовь победила. Только любовь, выращенная в своем творческом коллективе, возбужденная общим творческим стремлением и верою театральный труд, которым так славен театр Анатолия Праудина. Марина Тимашева: А спектакль того же Анатолия Праудина по пьесе Горького "Чудаки" уже безо всяких сомнений и споров получил Гран-при фестиваля "Сибирский транзит". Передаю слово Майе Романовой. Майя Романова: В номинации, как мне кажется, была очень точная формулировка "За спектакль-ансамбль". Для Анатолия Праудина это, наверное, самое главное. Его содружество с "Пятым театром" очень плодотворно. В Омске Праудин свободен. Ему не надо никому ничего доказывать, быть авангардистом и так далее. Он ставит гоголевскую "Женитьбу" год назад, где, собственно, и возникло удивительное взаимопонимание с талантливой труппой Пятого театра. Теперь вот "Чудаки". Пьеса, которая ставится очень редко. Я видела этот спектакль на премьере и очень рада, что он получил такую высокую оценку на "Сибирском транзите". Главный герой пьесы - писатель Константин Мастаков. Эту роль очень интересно играет заслуженный артист России Владимир Остапов. Хотя то же самое можно сказать о каждом исполнителе этого спектакля. Как всегда у Праудина спектакль тягучий, неторопливый, подробный и постепенно раскрывает режиссер тайны человеческого духа. "Чудаки" - пьеса о творчестве, о любви, о серьезных человеческих отношениях, о жизни и смерти. В спектакле, как в жизни, рядом смешное и трагическое, ирония и нежность. И возникает масса ассоциаций. В сущности, они те же самые дачники, что и герои знаменитой пьесы Горького. Возникают и ассоциации с биографией самого Горького и какие-то чеховские мотивы, какие-то полуцитаты. Из спектакля: - Что тебе муки этих людей? Это люди недобитые судьбой. Они осуждены на гибель своей духовной нищетой. Что тебе до них? Изучай их. Пусть они будут темным фоном для тебя, на котором ярче вспыхнет огонь твоей души, блеск твоей фантазии. Но ты должен знать - они не слышат тебя, не поймут никогда. Как мертвые никогда не услышат ничего живого. Не жди от них похвал. Они похвалят только того, кто заторопит свое сердце на жалось к ним. Любить их нельзя. - Когда ты вот так говоришь, хорошая, добрая, то мне немного боязно. Ну, скажи, ну откуда в тебе эта сила? - Из той веры в будущее, которую ты внушил мне. Майя Романова: Прозвучала сцена из спектакля "Чудаки". Мастаков - Владимир Остапов, а его жена Елена - Лариса Гольштейн. Вот эти названные мною артисты, плюс исполнители других ролей - Виктор Черноскутов, Борис Косицин, Сергей Зубенко, Вера Канунникова, приняли участие в разговоре о работе с Анатолием Праудиным и о самой пьесе Горького "Чудаки". - В течение двух с лишним месяцев мы занимались только спектаклем. Мы не играли других спектаклей. Мы утро и вечер репетировали каждый день. Поэтому погружение было достаточно основательное. Хотя Анатолий Аркадьевич говорит, что в своем театре он работает гораздо более подробно, чем с нами. - Еще Анатолий Аркадьевич приезжает и уезжает. А в своем театре он уже досконально знает своего артиста, что он может, что нет. Ко мне он долго подбирался. Мы с ним очень много ходили, топтались. - Во время репетиции этого спектакля ни разу не возникло ни нервов, настолько все было гладко и хорошо, потому что было полное доверие. И к художнику, который приезжал, и к нашему Паше - художнику по свету. - И замечательная музыка, которая была написана специально для этого спектакля. Майя Романова: В наш разговор вступает Вера Канунникова. Вера Канунникова: Я, наверное, самая старшая. И мне, в отличие от многих, с юности Горький доставался очень часто. "Старик", "Варвары", "Дачники", так что с Горьким у меня встреча давняя и уже родная. Майя Романова: Я вас понимаю. Я очень люблю горьковскую драматургию. Столько страстей у него. Там нет роли, которую не интересно играть. Вера Канунникова: И еще я вам скажу, что в театре существует группа крови. И у актеров труппы, и у режиссеров. Мне очень хочется верить, что у Праудина с нами единая группа крови. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
