Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[29-09-05]
Поверх барьеровМосковская Консерватория и Болонская конвенция. Как звали лошадь Александра Македонского. Бриллианты для диктатуры буржуазии. "В нашем городе все мошенники", или "Ревизор" Нины Чусовой Нина Ананиашвили в Тбилисском оперном театре. 100 лет Пушкинскому ДомуВедущая: Марина Тимашева Марина Тимашева: Московской Консерватории исполняется 140 лет. Завидный подарок ей преподнесло Федеральное агентство по культуре и кинематографии. Кабинет ректора Консерватории, большой, уютный, обставленный антикварной мебелью, совершенно не располагал к нервным разговорам, да и сам ректор - Тигран Алиханов - принимал музыкальных критиков с тем, чтобы поведать им о юбилейных планах подведомственного ему учреждения - о запланированных концертах, выставках и абонементах. Но музыкальных критиков волновало другое - появившаяся недавно информация о том, что ВУЗ может лишиться права выдавать дипломы государственного образца. Специальная комиссия Федерального Агентства по Культуре Кинематографии (ФАКК) обнаружила, что учебные планы ВУЗа входят в противоречие с законами. Михаил Швыдкой сообщил, что никто отнимать лицензию у Консерватории не собирается и что проверку инициировал сам ректор Консерватории. Слушаем Тиграна Алиханова. Тигран Алиханов: Кстати сказать, проверка происходила по моей инициативе. Я обратился к Михаилу Ефимовичу Швыдкому и попросил его провести эту проверку. Другое дело, что мы с ним договаривались о принципиально ином сроке этой проверки. Мы договорились о сентябре. То, что проверка пришла в начале июля, это, наверное, было продиктовано какими-то другими соображениями. Мы совершенно не отказываемся от того, что там выявлены какие-то очень большие недостатки. А то, что там оказался такой вывод... Как там написано? Елена Сорокина: Разработанные учебные планы Консерватории двух поколений реализуются с грубейшими нарушениями законодательства Российской Федерации. Что ставит под сомнение правомерность выдачи выпускникам Консерватории дипломов государственного образца с необходимым перечнем квалификаций в период с 2002 по 2005 годы. Тигран Алиханов: Естественно спросить, если там речь идет о двух поколениях, что - Денис Мацуев, он самоучка, что ли? Подобного рода выводы пусть останутся на их совести. Марина Тимашева: Добавляет проректор по научной и творческой работе Елена Сорокина. Елена Сорокина: Вообще, проблема соответствия московской Консерватории стандартам - это проблема очень непростая. Потому что, в принципе, наши функции предопределены уровнем и положением московской Консерватории. Это функции опережения стандарта, функции создания того, что потом, наверное, станет нормативами и стандартами. Марина Тимашева: Проверка пришла в середине июля ровнехонько после того, как бывший ректор Консерватории, нынешний министр культуры Александр Соколов недвусмысленно намекнул на коррумпированность некоторых чиновников ФАКК. Многие решили, что Консерватория может оказаться мелкой разменной монетой в крупной аппаратной игре. Впрочем, выводы комиссии носят рекомендательный характер. А каковы ее претензии - на вопрос отвечает Елена Сорокина. Елена Сорокина: В основном, там претензии именно к документации, к оформлению, к соответствию. Действительно, мы в этом уязвимы. Ну, конечно. Да нам это и трудно, все-таки, ВУЗ творческий. Но Тигран Абрамович, по-моему вы немножко ошибаетесь, это была середина июля. Что такое вуз в середине июля? Это отпускной период, и в Консерватории начался, наконец-то, тот ремонт, без которого я не знаю, что бы нам предстояло в перспективе. Укрепление нашего фундамента учебного корпуса. Весь цокольный этаж у нас был парализован, все службы оттуда были эвакуированы. И отдел кадров, и канцелярия и архив. То есть, вся документация была, практически, парализована. В частности, и это нам инкриминировалось, не могли предоставить журналы, по которым можно судить по учебной нагрузке. Но они были в диспетчерской опечатаны. Марина Тимашева: Между тем, никто более, чем ФАКК, не должен желать всех благ Московской Консерватории, потому что именно в ее залах будет проходить в июле 2007 года Международный конкурс имени Чайковского. Но тут волнение, надо полагать, скоро уляжется. Иначе обстоят дела с учебными планами Консерватории. Как известно, Россия подписала Болонскую конвенцию и теперь должна уподобить свою систему образования европейской. От одной мысли о том стонут все руководители вузов, особенно, творческих. На мой вопрос: "Что же делать?" - ответила Елена Сорокина Елена Сорокина: В самом начале октября в Петербурге будет очень большой симпозиум на эту тему. Для нас сейчас очень важно консолидироваться, прежде всего, с петербургской Консерваторией. Но не только. И с Гнесинским институтом, и, вообще, с ведущими музыкальными вузами страны. И для нас самое главное - это сохранить ту систему нашей непрерывной трехступенчатой музыкально-образовательной: школа, училище, ВУЗ, то что, собственно говоря, делает наших выпускников значительно более сильными, чем другие школы, которые, в принципе, начинают не с 5-6 лет как у нас, когда с 5-6 лет повенчан, что называется, со своим инструментом, там ведь все это начинается значительно позже, лет с 12-14, и происходит несколько в других формах. Вот наши формы нам важно сохранить. Мы настроены на то, чтобы ведущие музыкальные вузы, по окончании пятилетнего обучения, выпускали специалистов с дипломом магистра. Вот это наша цель. Далее будут разработаны те параметры, по которым будет существовать бакалавриат. Не знаю, в какой степени он нам нужен, видимо, как-то это будет решаться. Видите ли, неприемлема вот какая часть. Бакалавра студент получает по примитивной программе после третьего курса вуза, после чего на магистратуру бесплатно могут претендовать 10, максимум 15 процентов бакалавров, а все остальное уже переводится на платное обучение. Нас это не устраивает. Потому что, если говорить по существу и сравнивать мировой уровень бакалавриата, то мы принимаем уже бакалавров. Поэтому здесь надо подходить с другими мерками и ставить наших третьекурсников перед невозможностью продолжать обучение. Это преступление. Марина Тимашева: Тигран Алиханов высказывается жестче. Тигран Алиханов: Действительно, наша Консерватория, и не только наша, мы, в этом отношении, идем рука об руку с петербургской Консерваторией, мы будем всячески сопротивляться всякому уродству, которое пытаются произвести с нашим музыкальным образованием, ибо наше музыкальное образование действительно показало, и это не мое утверждение, а оно исторически показало, что оно особое и наиболее плодотворное. Решение влиться в болонский процесс принято не нами, как вы знаете. И наша задача не то, чтобы приспособиться к этому болонскому процессу, а наоборот, приспособить болонский процесс и болонскую декларацию, в которую мы, может быть, против своей воли оказались втянуты, к нашей, сугубо российской и, как нам кажется, достаточно правильной системе образования. Марина Тимашева: Добавлю, что от Тихона Хренникова и Владимира Крайнева я слышала, что почти все самые одаренные молодые музыканты - родом из провинциальных и бедных семей. Они не смогут оплачивать услуги магистратуры. Теперь я обращаюсь к историку Илье Смирнову, который отслеживает учебно-методические новации, с вопросом: то, о чём говорили Тигран Алиханов и Елена Сорокина - это характерно только для высшего музыкального образования или общая тенденция? Илья Смирнов: Знаете, как в старину правители портили монету? Номинал прежний, и с виду то же самое, только в консервативное злато-серебро подмешано что-нибудь продвинутое со свалки металлолома. Болонский процесс - примерно то же самое в образовании. Народ будет получать дипломы непонятно каких наук, с виду как настоящие, нам не жалко, хоть всю молодёжь пропустим через университеты, тем временем несколько элитарных заведений продолжат подготовку специалистов действительно с высшим образованием. Будущих хозяев жизни, которым предстоит думать и решать, а не механически тыкать лапкой в клавишу. Конечно, Болонский процесс поражает в первую очередь высшее образование, но в этой сфере всё взаимосвязано, так что средняя школа помаленьку подстраивается. Суррогатный аттестат - ступенька к суррогатному диплому. Вы скажете, что и раньше хватало митрофанушек, которым добрые преподаватели ради процента успеваемости натягивали оценки. Правильно. Только это не было официальной политикой и специально разработанной методикой снижения уровня образования, включая тех, кто может и хочет учиться. Особое место в этой политике занимают тесты, которыми с 90-х годов повсеместно подменяют нормальный, привычный экзамен. Гуманитарные предметы - не исключение. Что такое тест? Формализованный вопрос, на который даётся ответ тем самым нажатием клавиши: да-да-нет-да, потом машина выводит процент попаданий. Якобы объективную оценку. На тестах базируется ЕГЭ, Единый Экзамен, который призван был единым чохом определять способности будущих физиков, врачей и музыкантов, и только сопротивление ректоров притормозило этот кошмар. Сами подопытные сразу же отразили суть тестирования в анекдоте: "Как звали коня Александра Македонского? А - Буцефал, Б - Децибел, В - Задолбал". Шутка. Но вот у меня на столе очередная порция методических пособий для учителей к учебникам из Федерального комплекта, издательство "Экзамен", 2005. Тест по обществознанию. Зубодробительно серьёзный. "За нарушение норм морали человек несёт: а) юридическую ответственность; б) моральную ответственность; в) личную ответственность". Трудно догадаться, правда? Кстати, я по ходу дела с ужасом осознаю, что школьник, у которого хоть одна лишняя извилина, заметит, что моральная ответственность - конечно же, личная, нажмёт две кнопки - и ответ ему не зачтут. А если извилин ещё больше, между ними закопошится сомнение: это где человек несёт ответственность за нарушение норм морали? У нас?! Но переспросить-то не у кого. И часики тикают. Кто нажал меньше правильных кнопок, тот проиграл. А вот загадки без подвоха, из сборника "Тесты по истории", 9 класс: "Что является лишним в ряду? Лидеры Белого движения: Колчак, Врангель, Деникин, Фрунзе...Территории, присоединённые к СССР...: Литва, Латвия, Бессарабия, Монголия". Другое пособие, тоже для 9 класса: "Контроль за командирами и политическим воспитанием красноармейцев осуществляли: 1) сотрудники ЧК, 2) военспецы, 3) военные комиссары, 4) солдатские комитеты". Отгадали? Тогда супер-игра!! "Переход к индустриальному обществу называется 1. индустриализацией, 2. промышленным переворотом, 3. модернизацией, 4. монополизацией". Конечно, вы тыкаете пальцем в цифру 1. Индустриализация. Но в пособии правильный ответ 3, модернизация. А знаете, что я вам по секрету открою? Что в Большом Энциклопедическом словаре на букву "и" напечатано: "Индустриализация - процесс создания крупного машинного производства и на этой основе переход от аграрного к индустриальному обществу". Промышленный переворот по смыслу подходит тоже. В том-то и прелесть тестов, что любая попытка приподнять их над одноклеточным уровнем ведёт к безнадёжной путанице, а ученик, который интересуется предметом, автоматически получает по мозгам. И дело не в недостатках конкретных методичек, а в самой методике. Ещё могли возникнуть какие-то сомнения по поводу тестов по математике, потребность в консультации известных математиков: надо это, не надо? Кстати, консультации получены и по поводу математики тоже. Но с гуманитарными-то науками всё было ясно с самого начала. Если базовые понятия не имеют однозначных определений - какая может быть, к богу в рай, формализованная угадайка? Как можно сдавать в компьютерную обработку школьный тест со словами, например, "религиозный философ", если профессора не в состоянии объяснить, кто это - и чем отличается от богослова? Школьнику предлагают опознать, о ком идет речь, цитирую: "началось ограничение свободы доступа средств массовой информации к сведениям о деятельности правительственных органов", и говорят, что имели в виду Примакова. Кто не узнал, тот опоздал. Полагаю, что господа, которые навязывают школам и вузам тестирование, не глупее своих жертв, а также рецензентов, учившихся в нормальной школе и ещё способных оценить по достоинству математическую объективность в сложении - вычитании непонятно чего. Господа "реформаторы" действуют сознательно. С прямым умыслом. Марина Тимашева: В московском Манеже, в рамках 2-го Международного салона изящных искусств, праздновали 75-летие самого титулованного в мире ювелира - швейцарского мастера Жильбера Альбера. На выставке его изделий побывала Татьяна Ткачук. Татьяна Ткачук: Роскошь, достойная королев... В детстве с этими словами у меня ассоциировался разве что фотографии в бабушкином альбоме "Сокровища Алмазного фонда". Украшения Жильбера Альбера, которые привезли нынче в Манеж, превращают сказку в быль, а быль делают поистине сказочной: крупные, тяжелые формы, сложные флористические или анималистические орнаменты, бриллианты, изумруды и какие-то странные камни, причудливо переплетенные в перстнях, колье, браслетах, а главное - потрясающая фантазия художника... Выставку могут увидеть лишь избранные. Зато любой желающий (а скорее - способный) купить эту красоту, могут легко это сделать в столичной галерее мэтра Альбера, открытой около года назад. Я спрашиваю бренд-менеджера ювелирного дома Дениса Нестерова, задумывались ли специалисты, подбирая коллекцию на продажу именно в России, о специфических вкусах именно российских клиентов? Денис Нестеров: Для России специально не делается. Наоборот, Россия уже готова под эту коллекцию. Пришло время. Дамам надоело использовать украшения, которые они видят на своих подругах, на знакомых. Поэтому они используют украшения Жильбера Альбера. Потому что мастер, как вы знаете, большинство изделий делает в одном экземпляре. Можно с уверенностью сказать, что это уникальное изделие. И дама, достойная такого изделия, это понимает и это носит. Его изделия, сделанные 10-15 лет назад, продаются уже на Сотбис и Кристи и стоят в десятки раз дороже. Он считает, что каждая женщина уникальна, поэтому украшение для нее должно быть уникально. Татьяна Ткачук: Я уточню. То есть все изделия, которые продаются в галерее в Москве, каждое из них существует только в одном экземпляре? Денис Нестеров: Конечно же, есть эдишн линия, которая рассчитана на 10-15 изделий, но не больше. Татьяна Ткачук: Насколько сильно влияет это на цену? Денис Нестеров: Конечно же, цена достаточно демократична. Но эту вещь тоже можно назвать индивидуальной, потому что серия из 10-ти вещей - это тоже очень уникально. Татьяна Ткачук: Я же думала о том, что уникальные вещи может создавать только уникальный творец. Месье Альбер родом из очень бедной семьи, он был плохим учеником в школе, а его мать никогда не носила украшений. Сегодня он единственный в мире, кроме обожаемого швейцарца Карла Фаберже, удостоился двух персональных прижизненных выставок в Кремле - в 91-ом и 2003 годах. Никто, кроме Жильбера Альбера, не становился обладателем всемирной профессиональной премии, ювелирного аналога "Оскара", ДЕСЯТЬ РАЗ. Господин Альбер не любит говорить о том, сколько стоят создаваемые им украшения. Денис Нестеров пытается убедить меня в том, что для маэстро, как для художника, они - прежде всего произведения искусства, а искусство нельзя оценить в долларах или евро. Украшения продаются, это правда, но многое месье Альбер и дарит - как например ювелирно-скульптурную композицию, созданную для примы Большого театра Нины Ананиашвили, и мелкие морские звездочки, в придачу к звезде большой. Завидев в толпе Андриса Лиепу, успеваю заметить, что на нем нет ни колье, ни колец, и интересуюсь - какова же связь балетного и ювелирного искусства? Андрис Лиепа: У нас есть один очень хороший повод для общения. Жильбер Альбер придумал уникальный приз Нины Ананиашвили, называется "Звезда". С этой идеей пришла Нина, попросила фонд Андриса Лиепы организовать презентацию и первое вручение этой премии. Татьяна Ткачук: А что будет с теми 169 маленькими звездочками, которые планируется подарить, а не вручать? Андрис Лиепа: Мы очень тесно работаем со школой Большого Театра, у нас тоже есть свои стипендиаты, я думаю, что у нас будет возможность найти стипендиатов и людей, которым вручить эти звездочки. Татьяна Ткачук: Кому-то из юных балерин повезет. А я задаю Денису Нестерову вопрос, на который заранее знаю ответ: может ли он назвать хоть несколько имен тех, кто покупает украшения Жилбера Альбера? Денис Нестеров: Поверьте мне, всех этих людей вы знаете. Это российские люди культуры, искусства и просто бизнеса. А также, конечно, многие звезды, которых мы с вами видим в фильмах, по телевидению, и так далее. Если внимательно смотреть прессу, то на многих из них сможете увидеть наши потрясающие изделия. Татьяна Ткачук: Для этого надо знать в лицо все изделия господина Альбера. Денис Нестеров: Я думаю, что имя Нины Ананиашвили, топ модели Иман и другие дадут примерное представление об уровне звезд. Татьяна Ткачук: Мне же хотелось поговорить со звездой самого швейцарского ювелира - его женой, ведущей все дела ювелирного дома Альбера, Франсуазой. Я почему-то всегда думала, что у ювелира должна быть красивая жена, и не ошиблась. Почему ваш муж работает с полудрагоценными камнями, на которые другие ювелиры не обращают внимания, спрашиваю я Франсуазу - ради оригинальности? Франсуаза Альбер: Нет, это именно потому, что он чувствует себя очень близко к природе. Он считает, что природа все нам дала, и он всего-навсего ей служит. Татьяна Ткачук: Когда-то в одном из интервью мсье Альбер сказал, что в России есть столько потрясающих вещей, о которых мы и понятия не имеем. Что он имел в виду? Франсуаза Альбер: Он видел сокровища Кремля. Он бы очень хотел родиться во время царствования наших царей, чтобы творить тогда, в ту эпоху. Татьяна Ткачук: Но и в свою эпоху этот человек сумел создать произведения, за которые его называют легендой ювелирного мира и гениальным алхимиком воображения. Не сумев приехать на свой юбилей из-за болезни, этот импозантный, моложавый, похожий на Мегрэ с трубкой в руках, швейцарец, прислал в Москву своеобразное послание: "Если посмотреть, за что люди платят деньги на аукционах? Они, кто разбирается в искусстве, покупают, в первую очередь, талант. И я очень надеюсь, что пока я еще жив, люди поймут, что не вес камня важен, не брильянты, не рубины, это все совершенно не главное, главное - это возможность показать, какие сокровища таятся в самой природе. Главное, не нарушив природную гармонию, создать настоящий шедевр искусства. Многие думают, что я ненормальный. Говорят, что я абсолютно нелогичен, иррационален. Но мне нравится, пусть говорят. Ведь если бы я руководствовался только логикой, я не творил бы красоту. Так что в моем деле нужно быть нелогичным, чтобы творить. Сумасшедший ли я, я не знаю, но я счастливый человек. А ведь очень редко человек может сказать, что он счастлив. Я знаю, вы в Москве сейчас празднуете мой день рождения. А знаете, у меня нет желания считать годы. Мне хотелось бы еще многого. И новых завоеваний, единомышленников. Почему бы не в России? Я вам желаю мира, счастья и всегда свежего взгляда на творчество". Марина Тимашева: Вот слушаю я молодого менеджера и поражаюсь. "Дама, достойная такого изделия, его носит". Причем, эту фразу он произносит в разговоре с красивой и элегантной женщиной Татьяной Ткачук, вполне достойной такого изделия. Но она, как и я, как и вы, дорогие мои, носить его никогда не будет. Да и вообще в то, что носят их достойные, верится с трудом. Если, конечно, речь идет не о Нине Ананиашвили, интервью которой вы услышите во второй части программы. Вот уже почти год как Нина Ананиашвили руководит балетной труппой тбилисского оперного театра и балетным училищем имени Вахтанга Чабукиани. За небольшой по театральным меркам срок проделана огромная работа по возрождению славных традиций грузинского балета. В планах известной балерины открытие в Тбилиси международной Балетной Академии - высшего учебного заведения танцевального искусства. Поиски подходящего здания для Академии оказались весьма непростым делом. О проделанной работе с Ананиашвили беседует Юрий Вачнадзе. Юрий Вачнадзе: Когда говорят грузинский балет, тотчас же произносится фамилия Чабукиани. Именно с его именем ассоциируется становление балета в Грузии. Вахтанг Михайлович выделил особо сольный мужской танец, придал ему независимость и мужественность, избавил балетное искусство от некоей зашоренности, ведь считалось, что задача танцовщика лишь составить достойное партнерство балерине. При всем этом, он был адептом реалистического, сюжетного балета. Когда в Тбилиси в 60-е годы приехала на гастроли труппа Баланчина, два великих грузина, два воспитанника великой культуры Петербурга, как бы это сказать поинтеллигентней, не поняли друг друга. Реализм Чабукиани не стыковался с бессюжетностью балетов Баланчина. С уходом Чабукиани из Тбилисского Оперного театра, а случилось это, как обычно и бывает, из-за постыдных околотеатральных интриг, в грузинском балетном искусстве наступил период стагнации. Затем в стране произошли исторические катаклизмы. Развал советской империи, гражданская война, разруха. Тбилисский Оперный театр лишь чудом выжил. В прошлом году, в результате революции роз пришла новая власть. Президент Саакашвили пригласил в Грузию Нину Ананиашвили на должность руководителя балетной труппы Тбилисского Оперного театра. Условие можно определить одним словом - карт бланш в искусстве и, что немаловажно, в финансах. Отложив на некоторое время личные творческие планы, Ананиашвили взялась за возрождение грузинского балета. Результатом ее поистине подвижнического труда стал поразительный прогресс балетной труппы. За несколько месяцев было выпущено пять премьер. В театр из-за границы стали возвращаться эмигрировавшие артисты. Приглашенные из-за рубежа известные хореографы осуществили ряд прекрасных постановок. Я беседую с Ниной Ананиашвили в ее маленькой комнатке на седьмом балетном этаже Оперного театра. Несомненно, вы стояли перед выбором, следовать традициям грузинского балета, традициям сюжетного танца Чабукиани или пойти другим путем, путем современных хореографов - Мориса Бежара, Ролана Пети и других. Нина Ананиашвили: Вахтанг Михайлович, и ему спасибо, он создал лицо грузинского театра. Если я буду сейчас копировать его и создавать его балеты в моем понимании, это уже будет смешно, это будет очень плохо. Потому что я никогда не смогу восстановить его балет, как он бы это хотел. Я хочу вернуть славу театра и вернуть интерес к театру. Но ввести какую-то сегодняшнюю струю, сегодняшнее развитие театра. Самое трудное - это создать свой, оригинальный репертуар. В Тбилиси мне хочется воспитать публику тоже, показать, в чем мы отстали. Нельзя смотреть одно и то же, "Жизель" и "Лебединое озеро" только в старом исполнении. Я сохраню и классику, это необходимо для классической труппы, это нужно для воспитания молодого поколения. Уже в следующем году хочу сделать и Баланчина, и "Ромео и Джульетту", где нужно играть, где нужно изобразить. Это, действительно, драмбалет. Эта тенденция во всем мире, возврат к таким спектаклям. Знаете, почему? Потому что все стало очень техничное, механизированное и настолько деловое, что люди забывают о чувстве. А мне кажется, что в театр люди приходят не ради техники, а ради чувства. Когда я танцую один и тот же спектакль, люди приходят на один и тот же спектакль, хотя технически я ничего не меняю, потому что у меня всегда бывает чуть-чуть разное настроение, чуть-чуть разный спектакль получается. И уже народу интересно, а что она сегодня сделает, а, она не сделала так, как вчера. То есть, все равно людей мы возвращаем и притягиваем театром ради души, ради порыва. Ради нашего ощущения, ради сегодняшнего дня. Даже в спектаклях Баланчина, про которые считают, что там нет чувства, считаю что это не правда. В каждом спектакле Баланчина есть душа, чувство, па де де. Любовь, страсть, огорчение. Но оно очень скрыто. Вот сколько чувства есть в музыке, столько чувства есть в спектаклях Баланчина. Поэтому я обожаю танцевать его спектакли и считаю, что эти спектакли делают артистов лучше. Юрий Вачнадзе: Вы знаете, вы для нас были Джульеттой, и мы все были в вас влюблены. Не собираетесь ли вы станцевать Джульетту? Нина Ананиашвили: Джульетта - одна из моей лучшей партий, и я очень люблю Джульетту. Я с удовольствием буду танцевать, потому что это один из моих любимых балетов. К сожалению, из-за того, что у нас в театре не было репертуара, я здесь очень мало танцевала. У меня больше чем 90 партий сделаны ведущих. И, представьте, в Тбилиси я могла только танцевать "Лебединое озеро", "Дон Кихота" и "Жизель". Конечно, моя родная публика, моего родного города, если кто-то не приезжал в Нью-Йорк или Москву, меня могли только в очень малом качестве видеть. Если бы у меня в этом году не получилось бы, и я бы не увидела такой результат, который мне показали мои артисты... Темп, который я взяла, даже Большому театру и Мариинке трудно выпустить 5 премьер за сезон. Но я хочу скорее сделать репертуар. У меня будут гастроли. Я хочу вывозить. Уже приезжали американцы продюсеры, человек 15, и смотрели. У нас уже есть запланированные гастроли и в Америку, и в Японию, и в Англию. Мне помогает Алексей Фадейчев, мой любимый партнер и мой единомышленник. Вместе мы сделали "Дон Киота" и "Лебединое озеро". Он и хороший педагог. Москвичи ревнуют, что я здесь, что я не танцую в Москве. И сейчас, когда я уезжала, они мне говорили: "Не забывайте. Помните, что Москва тоже ваш город". Конечно, я не забываю и скучаю. Юрий Вачнадзе: Наша беседа с Ниной Ананиашвили приблизительно посредине была прервана звонком ее мобильного телефона. Разговор балерины с неизвестным мне абонентом велся в рамках подчеркнутой куртуазности. Вместе с тем, Нина достаточно твердо в чем-то отказала собеседнику. Закончив разговор, она объяснила мне, что вот в который уже раз ее просят дать согласие на открытие именной звезды славы у входа в большой концертный зал Тбилиси. "Еще не время, - заключила она, - может быть как-нибудь в будущем". Марина Тимашева: Должно быть, вы заметили, что я стараюсь не привлекать внимания слушателей к тем спектаклям, которые не стала бы рекомендовать смотреть. Однако иногда на московских сценах появляются такие экзерсисы, что молчать становится сложно. Некоторые из них срежиссированы прежде казавшейся весьма одаренным режиссером Ниной Чусовой. То постыдный "Тартюф" в МХТ имени Чехова, то "Ревизор" в Моссовете. Мое мнение полностью совпадает с мнением Павла Подкладова. Павел Подкладов: Начну свой нехитрый рассказ с весьма неоригинальной мысли о том, что великие классические произведения хороши своей неисчерпаемостью. Поэтому любое новое поколение примеряет на себя ритмы и чувства Чацких, Бержераков, Поприщиных и десятков других героев классических произведений. Одним подавай Гамлета-интеллектуала и борца, другим карьериста, злоумышленника а, может быть, даже и наркомана. Как говорится, всяк по своему с ума сходит. Но, сходя таким образом с ума, можно прослыть и авангардистом. К тому же это абсолютно безопасно. Классик в суд не подаст. Ну, а то, что перевернется несколько раз в гробу, это беда небольшая. Наимоднейший режиссер нашего времени Нина Чусова никогда не робела, осваивая мировые шедевры. В МХТ имени Чехова в прошлом сезоне она, например, нарядила мольеровского святошу Тартюфа в арестантскую робу, покрыла его тело татуировками и заставила петь блатные песни. В театре имени Пушкина почему-то сделала героев пушкинского "Сна в летнюю ночь" чернокожими. А вот последним подвигом Чусовой стало превращение мелкого петербургского чиновника Ивана Александровича Хлестакова в клевого чувака, настоящего индейца, которому, как пелось в известной песне 90-х, "завсегда везде ништяк". Произошла сия метаморфоза в спектакле "Ревизор" на сцене Московского Академического театра имени Моссовета. Госпожа Чусова не стала мудрствовать лукаво, отыскивая в гениальной гоголевской пьесе новые смыслы и расставляя необычные акценты. Она просто чисто технически переселила ее героев в наши непростые реалии. Переодела городничего и чиновников в шикарные пиджаки, галстуки и дубленки, посадила их в джипы, звуки которых раздаются за сценой, а вверенный им городок застроила очень примечательными и знакомыми нам до боли богоугодными заведениями. При этом, Чусова решительно отрезала зрителю все пути для сомнений в том, что городничий, или, если угодно, мэр данного населенного пункта Антон Антонович Сквозник-Дмухановский, бывший бандюган, выигравший справедливые всенародные выборы. Из той же когорты и чиновники-взяточники, и толстый продажный мент Держиморда, и обслуживающие их девицы легкого поведения. Основное место действия спектакля - эдакий мини Лас-Вегас для крутых, в котором наличествуют все признаки российского капитализма периода первоначального накопления капитала. Здесь сосредоточены вышеупомянутые богоугодные заведения - казино, секс шоп, кабак с оркестриком и прочие атрибуты настоящей жизни. Здесь, судя по всему, обычно гуляют чиновники во главе с городничим-мэром. Здесь зажигаются в танцах, напиваются, курят дурман-траву, орут кабацкие шлягеры. Сюда приводят полупьяного от нового жизненного прикола Ваню Хлестакова - полубомжа-полупанка в обвисших по нынешней моде джинсах, несущегося по жизни, как щепочка по течению. В этом злачном заведении чиновнику из Петербурга устраивают торжественную встречу и даже разыгрывают некое псевдоантичное действо, наряжая действующих лиц в хитоны и венки. Одурев от впечатлений, напитков и вкусного лабардан-са, Ваня засыпает и видит чудный сон. Но сон быстро проходит. Ваня просыпается с жуткого, простите, бодуна. Превозмогая синдром похмелья, он стрижет лохов-чиновников, обалдевших от страха перед начальничком, а между делом занимается телом, сначала Марьей Антоновной, а потом и ее мамой Анной Андреевной. Причем с последней он вовсе не миндальничает, а по обоюдному согласию, да простит меня радиослушатель за чересчур откровенное изложение интимных подробностей спектакля, отделывает по первое число в ванной комнате. Дальше этих приколов действие не идет. Заявленная в начале мысль о том, что Гоголь актуален всегда, так и остается единственной. Такое впечатление, что Чусова лишь воспользовалась поводом для того, чтобы устроить на сцене разудалую какофонию, в которой актерам позволено все. Орать, хлопотать мордой, отпускать шутки на уровне ниже пояса. Что они с наслаждением и делают, стараясь перещеголять друг друга в пошлости. Гениальный гоголевский текст произносится скороговоркой. Впрочем, актерам не до текста. Здесь никто не заботится о сути. Надо просто выйти, проорать свою реплику, совершить какой-нибудь кульбит, и зрелище готово. Спектакль, в конце концов, становится похожим на второразрядный КВН, где все шутки заранее известны, а мысли почерпнуты из позавчерашних фельетонов. Причем, иногда бывает непонятно, кто глупее - персонажи или изображающие их артисты. Такова Марья Антоновна, сексуально озабоченная 18-летняя дуреха, которая зачем-то постоянно широко разевает рот. Актриса видимо подсмотрела этот прием у кого-то из тусующихся на дискотеках девчонок. Под стать ей и ее крикливая похотливая маманя. Таковы и чиновники, похожие на пациентов сумасшедшего дома. Остается загадкой, какое же зерно хотела взрастить Нина Чусова, какую сверхзадачу ставила перед собой и актерами. Вполне возможно, что она хотела осудить это общество, либо просто подтрунить над ним. Но, в результате, возникает впечатление, что она просто наслаждается его очарованием и драйвом. Думаю, что многие зрители, гогочущие над непристойностями в исполнении популярных актеров, были бы непрочь оттянуться в богоугодных заведениях этого городишки вместе с персонажами спектакля. Наверное, это и есть тот зритель, на которого рассчитывала Чусова. Кстати, надо отдать ей должное, она четко продумала рыночные основы своего проекта, пригласив на роль Хлестакова заслуженного антикиллера Гошу Куценко. Фэном и фэншам суперзвезды абсолютно неважно, что текст Гоголя произносится скороговоркой, а то и вовсе проглатывается. Они сходят с ума и после спектакля складывают у его ног горы цветов. Во время этих оваций я подумал, что пора бы и нам уже жить реалиями сегодняшнего дня и забыть про всякие там кафедры и про то, что с их можно сказать миру. Вот, гляньте в телевизоре - киллеры, вампиры, смехопанорамы, аншлаги, реалити во всяких домах. Почему же театр должен отставать? Так что завязывай базарить и айда тусоваться в театр имени несуществующего Моссовета. Марина Тимашева: Уже лет 15 в России практически не пополняется набор из нескольких режиссёрских имён. И именно с ним имеют дело премиальные жюри. И если в конкретном сезоне Фоменко, Гинкас, Додин, Фокин не выпустили спектакля (или с премьерой у них что-то не заладилось) - образуется зияющий пробел, который заинтересованные граждане пытаются заполнить... Чем? Чем-нибудь "культовым". Одни торгуют евростандартом в упаковке а ля рюсс, как Кирилл Серебренников, другие ориентированы на отечественный ТВ-стандарт программы "Аншлаг", как Н. Чусова. Называю два имени, потому что они чаще всего мелькают в рекламе, на самом же деле имя им легион, и перед этим торгово-развлекательным легионом капитулируют старые репертуарные театры. И это - совершенно естественное развитие событий в условиях, когда изымаются из обращения сами критерии оценки: что хорошо, что плохо, что искренне, что лживо, и такая идеология постепенно подчиняет себе не только СМИ, где одними и теми же словами хвалят Гинкаса и Серебренникова, но и сами театры. В этом году Пушкинскому дому исполняется 100 лет. Юбилей - это всегда подведение итогов и взгляд в будущее. С сотрудниками Пушкинского Дома беседует Татьяна Вольтская. Татьяна Вольтская: В 1905 году было решено создать музей для рукописей и личных вещей русских писателей. Хотя первое приобретение было сделано только год спустя. В основе коллекции Пушкинского дома лежит личная библиотека Пушкина, на приобретение которой русское правительство выделило деньги в 1906 году. Сейчас в рукописном отделе института русской литературы хранится три миллиона рукописей. В библиотеке института 700 000 томов. Есть в Пушкинском доме и литературный музей - графика, живопись, фотографии и предметы быта. Всего 120 000 меморий, связанных с русскими писателями. Чего там только нет! Очки Достоевского, например. Но меня, честно говоря, больше поразила другая мемория - носки Льва Толстого. Тут, как говорится, кому что нравится. А вот Древлехранилище - это ценности абсолютные. Друвнерусские рукописи и старопечатные книги. Среди них оригинальная рукопись "Жития Протопопа Аввакума". В Фонограммархиве собраны записи исполнителей русского фольклора. Пушкин наше все или не все, верна или нет сейчас эта формула Аполлона Григорьева, охотники спорить об этом еще находятся. Но Пушкинский дом, кажется, действительно, объемлет всю русскую литературу. По крайней мере, к этому стремиться. Потому что рядом с носками Толстого и очками Достоевского появляются фотографии современных писателей. Хотя, по большому счету, прежде, чем стать объектом изучения, литератору лучше все-таки, переселиться в мир иной, так можно истолковать слова кандидата филологических наук профессора Юрия Прозорова. Юрий Прозоров: При всем том, что у нас есть отдел новейшей литературы и там есть специалисты и по современному литературному процессу, это все-таки, минимальная часть наших занятий. Мы занимаемся тем, что немножко остыло - научным изучением истории литературы, а не животрепещущим процессом. Тем не менее, современные материалы мы собираем, на цифровых фотографиях у нас есть портреты современных писателей, например, Александра Исаевича Солженицына. Татьяна Вольтская: И, все-таки, Пушкинский Дом - учреждение живое хотя бы потому, что работающие там филологи - это и есть современная наука. Хотя, кажется, филология чувствует себя сегодня не слишком уютно. Об этом говорит доктор филологических наук, профессор Владимир Котельников. Владимир Котельников: Я не могу сказать, что традиционная филология сейчас находится в состоянии расцвета в мире, а не только у нас. Здесь есть и кризисные моменты, мы их принимаем и драматичность ситуации мы вполне осознаем. Татьяна Вольтская: В чем же именно драма и кризис современной филологии? Владимир Котельников: Это вопрос, который, действительно, вызывает не просто недоумение, а вызывает желание исследовательского к нему подхода. Начну с некоторой редукции языкового пространства. Оно свертывается. Действительно, язык, речь, вытесняются визуальными средствами общения, но, как известно по исследованиям филологов и лингвопсихологов, процесс коммуникации остается в основе своей вербальным и словесным. Язык вообще обладает собственной памятью, просто передавалась от поколения к поколению. Язык не может быть вытеснен. Он может модифицироваться, он может дифференцироваться, распадаться на всякие сублингвы. Подъязыки, сленги. То есть, мы утратили, в сущности, авторитет того, что называется литературной нормой, не произносительной только, а вообще языком как основой создания крупных текстовых массивов. Мы эту авторитетность утратили, ее старательно расшатывают отчасти наши собраться филологи, отчасти привходящие интервенты. Но с этим приходится считаться. Татьяна Вольтская: Тем более, что это случай не единичный. Так в свое время происходило со старославянским языком, который менялся под влиянием западных языков, народных языков, диалектов. И, в результат, сложился новый язык. Владимир Котельников: То есть процессы разложения всякого рода, а язык слишком велик, чтобы его можно было сократить и уничтожить, язык есть, пока мы с вами здесь сидим. И на каком уровне культуры находимся, даже не важно. Когда я, скажем, выхожу из подворотни, я тоже слышу языковое общение на определенном уровне. При этом, они, меняя нашу лексику на свою, сохраняют синтаксические нормы, тем не менее. То есть язык, как коммуникативный механизм, работал, работает и работать, конечно, будет. Что будет создаваться в результате? Тексты самого разного рода. От по-прежнему сложных текстов... Это, так называемый логоцентризм, в центре стоит логически и графически оформляемый смысл. Против чего многие представители постмодернизма выступают очень активно. Несмотря на то, что эта традиция как будто бы расшатана, потребность в смысле и в оформлении этого смысла не исчезла, и она будет все время в центре нашего внимания потому, что такова познавательная интенция человека. Ему нужно узнать не только поверхность вещи, ему нужно всегда ответить на вопрос: почему. А вопрос почему это вопрос смысла. И как бы деконструктивисты во главе с Деррида и его единомышленниками не пытались это опровергнуть, это опровержение идет наискось от традиций и попадает в авторитарность слова. Собственно говоря, это тот объект, против которого направлены все филологические революции, весь филологический радикализм направлен против того, что словом спекулировали. Причем, спекулировали люди, которые имеют власть. И с помощью слова как инструмента они манипулировали общественным сознанием. Татьяна Вольтская: То есть, не будь этих манипуляций, не было бы постмодернизма. И все же постмодернизм есть, и своих позиций он пока уступать не собирается. По моему, все-таки, филологи традиционной школы чувствуют рядом с ним некую ущемленность, нечто такое, что я определила бы как комплекс консерватора. Владимир Котельников: Ни в коем случае, потому что историзм - это наш главный профиль. Мы должны материал прошедшего и текущего времени организовать, как единый процесс. В современном постмодернизме я вижу соприкосновение с тем, что можно назвать традицией литературной. Но если нечто деформируется, значит оно существует. Татьяна Вольтская: С одной стороны, доказательство от противного не хуже любого другого. В богословии, например, апофатическое, то есть от противного, доказательство бытия Божия звучит величественно, как хорал. Но с другой, все-таки есть что-то щемящее в том, что существование привычной словесности нуждается в таких ухищрениях. Когда слушаешь такие вещи, иногда кажется, что сходишь с ума. Чтобы этого не произошло, лучше подумать об изданиях, которые подготавливает Пушкинский дом. Их, между прочим, выходит около 50-ти в год. В ноябре, например, впервые выйдет уникальный полный трехтомный словарь русских писателей, драматургов и поэтов 20-го и теперь уже 21 века. Некоторые имена раньше были практически неизвестны. Такие события как-то возвращают на твердую почву. Ничего, глядишь, слово еще продержится маленько, не рассыплется в прах. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
