Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[11-03-05]
Час прессыАлексей Венедиктов переизбран главным редактором "Эхо Москвы"Ведущая Анна Качкаева
Анна Качкаева: Сегодня мы говорим о самом вспоминаемом событии дня - о 20-летии "перестройки". Потому что сегодня 11 марта, и 20 лет назад в новейшей истории страны произошло событие, которое изменило страну и мир, потому что в этот день Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Михаил Горбачев. Через несколько месяцев средства массовой информации всего мира выучили два не очень понятных русских слова - "перестройка" и "гласность". Об этом времени фраза Жванецкого, ставшая почти крылатой: "Читать стало интереснее, чем жить". Об этом же времени много чего другого, хотя не написаны еще многие книги, не сняты многие фильмы. О том, как "перестройка" изменила журналистику и как журналистика двигала "перестройку", как этот эпохальный слон экономической и политической системы оценивается спустя 20 лет, как "перестройка" сказалась на жизни каждого из нас, - об этом мы сегодня попытаемся поговорить, хотя это почти невозможно, с вами и вместе с главным редактором радиостанции "Эхо Москвы" Алексеем Венедиктовым, в жизни которого, кстати, вчера тоже произошло судьбоносное событие - он во второй раз переизбран главным редактором своей радиостанции (с чем я вас, Алексей, и поздравляю). По нынешним временам, хочу сказать, это не просто редкость, это большая редкость, потому что у нас сейчас почти никого не выбирают. Вы волновались вчера? Все-таки устав изменился, и 120 человек - все ведь могло произойти. Алексей Венедиктов: Конечно, я волновался, хотя, оставаясь единственной кандидатурой, поскольку больше никто не выдвинулся, было интересно посмотреть на уровень протестного голосования. И понятно, что если бы это протестное голосование (а оно было тайным), было бы достаточно высоко, надо подумать не о том, что я кого-то обидел и кто-то таким образом выражает свое неудовольствие моей кандидатурой, а "что-то в консерватории не так" (не хочу обижать министра культуры Соколова), - имею в виду старый анекдот. Но поскольку все те обязательства, которые я принимал 7 лет назад и 4 года назад, я выполнил, о чем сказал на собрании, и поскольку "Эхо" сохранилось в том виде, в каком оно уже сохранилось 15 лет, - это было самое главное. Когда Сергей Корзун был первым главным редактором, основные принципы "Эха" были заложены ровно тогда, 15 лет назад, и я думаю, что основная масса журналистов с этим согласна. Анна Качкаева: Я так поняла, что цифры почти феерические. Даже не Путин: 91% явки и 90% проголосовавших за вас. Алексей Венедиктов: Ну, это скорее ближе к товарищу Ким Чен Иру и туркмен-баши, чем к Владимиру Владимировичу. Хотя для себя внутренне я поставил задачу повторить счет Путина на выборах 2004 года - 72%. Оказалось - 90. Анна Качкаева: Алексей, я когда прочитала устав и посмотрела, что изменилось в уставе радиостанции, изменилось довольно много, потому что, согласно изменениям, теперь срок вашего пребывания на посту главного редактора ограничен 3 годами. Алексей Венедиктов: Да, мы с Владимиром Владимировичем уйдем вместе. Анна Качкаева: Да, вас через 3 года тоже должны: Или преемника? Алексей Венедиктов: Но у меня нет ограничений по количеству сроков. Я в более выгодном положении, чем Путин. Анна Качкаева: Кроме того, если раньше вас могло назначить собрание акционеров, то теперь это право перешло к совету директоров. И, наконец, внесены изменения в порядок выдвижения кандидатур на пост главного редактора. Теперь могут выдвинуть на вашу должность либо любой акционер, имеющий не менее 3% акций, либо 5 членов журналистского коллектива. И в голосовании теперь участвуют только штатные сотрудники, и вы обязаны набрать не менее 50% голосов. То есть с голосами все в порядке, но очень много "но". И в связи с тем, что этот устав вступил в силу и вы выбирались уже по нему, неужели не было свежих альтернативных кандидатур? Ведь я думаю, что пробные шары-то должны были быть. Алексей Венедиктов: Да, конечно, были. И более того, мы обсуждали, не стоит ли нам внутри выдвигать кандидатуры. Конечно, не мне. Было бы смешно, если я и выдвигаюсь, и как акционер (а я акционер, имеющий более чем 3% акций) мог выдвинуть кого угодно. Мы обсуждали это довольно подробно с моими коллегами - с Сережей Бунтманом и Матвеем Ганапольским, и Андреем Норкиным, с Мариной Королевой, Владимиром Варфоломеевым. В данном случае мы обкатали ситуацию. И когда стало понятно, что любой из тех, с кем мы говорили, будет продолжать ту же линию, тогда зачем? Бунтман говорит: "А я буду делать все, что будешь делать ты", - какая разница? Матвей говорит: "А я вообще не хочу садиться на административную работу, но все равно то, что мы делаем, - это правильно". Бессмысленно, мы - команда. Поэтому возможно было появление извне: либо журналисты бы нашли извне человека достойного (я напомню, что против меня проголосовало 8 человек, и они могли бы найти и выдвинуть, имели на это право), либо акционер "Газпром", который 64% имеет акций, мог выдвинуть другую кандидатуру. И начали гулять разные слухи по Интернету. Анна Качкаева: Какие? Алексей Венедиктов: Слухи клубились вокруг известных радио-имен, потому что "Эхо Москвы" - радио известное, и можно было поклубиться вокруг людей, которые себя ранее зарекомендовали именно в радиожурналистике. И в конечном итоге, когда началось выдвижение, внимание сконцентрировалось на двух людях - это Савик Шустер и это Владимир Соловьев. Но с Савиком все было очень быстро и понятно. Савик позвонил мне и сказал: "Я и не собираюсь". Я говорю: "Я понимаю, что ты не собираешься, но если тебя выдвинут, так ты и принимай решение. Тебе предлагали?" - "Нет, не предлагали". Все, Савик, привет, ку-ку. С Владимиром Соловьевым мы не находимся, я бы сказал мягко, в дружественных отношениях, поэтому я звонить не стал. Анна Качкаева: Он тоже не звонил. Алексей Венедиктов: Он тоже не звонил. Я люблю кровавую битву; пусть выдвинется, и пусть "Газпром" или Кремль его выдвинет. Потом пошли какие-то смутные, невнятные опровержения. Мне это было абсолютно все равно, потому что я здраво оценивал возможность Владимира Соловьева прийти на журналистское собрание. Вся проблема в том, что у нас журналистское собрание не в записи, оно в прямом: если не эфире, то вживую. И здесь голосование такое - внятное и понятное. Анна Качкаева: Кабинок нет. Алексей Венедиктов: Кабинок нет, урна была. У нас есть информация о том, что действительно это обсуждалось, но не в "Газпроме", а выше. И о Владимире Соловьеве, с ним или без него, тоже шло обсуждение. Анна Качкаева: Куда же его? Уже везде просто. Алексей Венедиктов: А "настоящих буйных" у них мало. Потому к концу, к 5-му числу, когда мы сидели и ждали, сколько же кандидатур придет, потому что была одна, мы оказались на мели, с одной извечной кандидатурой, то есть моей. На самом деле я думаю: а что могли люди, пришедшие извне, предложить? Они должны были предложить изменить редакционную политику серьезно, для того чтобы составить альтернативу мне. Зачем меня менять, если все будет по-прежнему? Анна Качкаева: А вот в уставе, поскольку я не настолько подробно его читала, там нет такой формы, которую, например, все эксперты в отношении формирования новых органов власти пропустили, - о том, что "не оправдал доверия"? Алексей Венедиктов: Сейчас расскажу. Есть такое. Этого не было, и одной из главных проблем нашего устава, когда мы обсуждали, а что будет, если акционер отстранит (а это его право) главного редактора и сможет назначить кого-то со стороны. В этом ваш вопрос? Анна Качкаева: Да, конечно. Алексей Венедиктов: В устав была внесена новая норма, что в случае досрочного ухода главного редактора по собственному ли желанию, либо если его отстраняет журналистский коллектив, либо если его отстраняет акционер, то до утверждения нового главного редактора исполняет обязанности его заместитель. Вот если меня снимут, то Сергей Бунтман будет до того, как будет избран и назначен новый главный редактор. Мимо журналистского собрания не пройдет ни одна кандидатура. В этом был смысл изменений в уставе. Предохранились, я бы сказал так. Анна Качкаева: То есть теперь, я так понимаю, нужно тогда в принципе лишить коллектив устава и его права голосовать, чтобы можно было акционеру сказать: Алексей Венедиктов: Совершенно верно, но дело в том, что это устав не редакции, это устав Закрытого акционерного общества. И для изменения этого устава необходимо 75% голосов, у акционера - 66. Анна Качкаева: Хорошо. И как вы полагаете, ваши взаимоотношения с акционерами сейчас претерпят какое-то изменение? Или они останутся прежними? Потому что, насколько я помню, когда вас в прошлый раз переизбирали, за вас проголосовали 70 с чем-то процентов. Алексей Венедиктов: 78% Анна Качкаева: Сейчас - 90. Просто несгибаемая позиция! Алексей Венедиктов: Я думаю, очень важно то, что было занесено в устав. Это, наверное, уникальный случай за последние 5 лет. В уставе появилась норма, что главный редактор руководствуется в своей деятельности прежде всего законом "О средствах массовой информации", то есть редакционную политику определяет только главный редактор. Акционер не вмешивается - это записано, между прочим, в Законе о СМИ, не вмешивается в редакционную политику. И поскольку акционеры за эту формулировку проголосовали, должен сказать, что на протяжении 4 лет было для меня удивительно, когда "Газпром" стал акционером контролирующим, насколько они не вмешиваются в редакционную политику. Первые два года я просто ждал каждый день. Нет, есть, конечно, какие-то там соображения, скажем так, но они исключительно в форме соображений. Анна Качкаева: Кто вас вчера из акционеров первым поздравил? Алексей Венедиктов: Первым до подсчета голосов меня поздравил председатель совета директоров "Эха Москвы" Николай Сенкевич, по телефону. Когда я ему сказал: "Подожди, мы еще и голосовать-то не начали", он сказал: "А это по результатам exit-pool". Так что поздравил и сказал, что на совете директоров акционер "Газпром" будет голосовать за мою кандидатуру, это будет через неделю, то есть 4 голоса из 9 у меня уже есть, газпромовских. Анна Качкаева: А ваши кремлевские слушатели? Алексей Венедиктов: Мои кремлевские слушатели в основном хохмят по этому поводу. Особенно им нравится история с Соловьевым, из чего я делаю вывод, что нет дыма без огня. Мои кремлевские слушатели меня Соловьевым все время пытались подкузьмить, на что я глуповато говорил: "Да пусть приходит, мы проголосуем". Анна Качкаева: Наши слушатели комментируют наш разговор и говорят, что, с одной стороны, они очень рады слышать наши голоса, потому что любят наши радиостанции. Но, с другой стороны, некие анонимные слушатели: "Жаль, что кроме Венедиктова никого не нашлось. Мы очень расстроены этим результатом". Алексей Венедиктов: Ну, выпейте чаю, съешьте конфетку - расстройство пройдет быстро, три года. Анна Качкаева: А сколько вы уже будете к этому времени? Алексей Венедиктов: 10 лет. Я был избран главным редактором в феврале 1998 года. Анна Качкаева: Вообще, есть опасность такой усталости. Алексей Венедиктов: Я ожидал, что сейчас будет опасность усталости, но поскольку "Эхо" сейчас начинает так активно внедряться в мультимедийные проекты с газетой, с Интернетом и с телевидением, на самом деле это уже не просто радио. И мой интерес лежит ровно там. Возможно, что через три года "Эхо" преобразуется в некого монстра-спрута. Главный редактор конкретно "Эха" будет другой, а я буду заниматься прикладными вещами. Все может быть, а может быть, и нет. Анна Качкаева: Николай вас спрашивает: "Алексей Алексеевич, вы уже говорили с теми восьмерыми, которые не согласны с вами? Очень интересно знать их точку зрения в дальнейшем в работе". Во-первых, Алексей Алексеевич, наверное, не знает этих восьмерых. Алексей Венедиктов: Конечно, я не знаю, было тайное голосование. Но было две шутки по этому поводу. Одна шутка была нашего комментатора Антона Ореха, который сказал мне: "Алексей, да не расстраивайся, три просто не поняли, как заполнять бюллетень, а восемь промахнулось". А на собрании, когда подводились итоги, Бунтман сказал: "Трое, которые неправильно заполнили бюллетень, - в кабинет Венедиктова, восемь - с вещами на выход". Конечно, мы не знаем, и, собственно говоря, могут быть совершенно разные позиции, я ожидал, что их будет больше. Может быть, страх перед тем, что "Эхо" позволяет себе то, что не позволяют другие средства массовой информации, может привести к потере рабочих мест. Может быть, личная обида. Анна Качкаева: Да, уж совсем, говорят, "несладкий" редактор. Алексей Венедиктов: Я несладкий для восьмерых, видимо. Может быть, личная обида, может быть, обида непродвижения по службе. А может быть, такое: "вот все "за", а Баба-Яга - "против", самоутверждение (у нас очень много молодежи). В любом случае самое главное - другое. Самое главное, что никто не настаивал на смене редакционной политики, не задавал по этому вопросы. Если вам интересны восемь человек, вы как-то их вычислите. Я, честно говоря, не собираюсь это делать. Анна Качкаева: Я тоже думаю, что, наверное, можно найти какие-то согласительные процедуры. И я думаю, что на радио существую такие вещи, когда рассуждается о редакционной политике. Алексей Венедиктов: Каждую неделю по понедельникам так называемый директорат - руководители подразделений, он открытый, туда может придти любой журналист - мы разговариваем о новых проектах и о проблемах, которые возникают. И каждый раз это корректируется, и там нет главного, там идет ругань настоящая, с криками, с выбеганием из дверей. Я пару раз хлопал дверью, выбегал (хотя это совещательный орган), генеральный директор выбегал, директор информации выбегал. Нормальная семейная сцена с битьем чашек, поэтому и такая хорошая редакционная политика. Чашки-то разбиваются, а политика-то идет. Анна Качкаева: И сейчас мы все-таки будем разговаривать о главном событии сегодняшнего дня - 11 марта. 20 лет назад Генеральным секретарем КЦ КПСС стал Михаил Горбачев, и по сути дела, этот день считается формальным днем провозглашения "перестройки" и "гласности", которые изменили и страну, и мир. А вам мы задаем вопрос: как "перестройка" сказалась на вашей личной судьбе? Вы, Алексей, помните март 1985? Я не очень. Алексей Венедиктов: Да, конечно. Я был школьным учителем истории, и у меня девятый класс уже был на выходе, я был классным руководителем. И это для нас была абсолютно очевидная очередная смена. И мои девятиклассники собрались у меня дома, смотрели похоронную процессию и обменивались мнениями, что будет дальше. Поскольку ребята были довольно образованные, мы говорили о судьбах страны. Но Горбачев - это никто тогда для нас. Вот кто это? Ну, Горбачев. Правда, молодой, по сравнению с теми людьми, которым было около 80-ти. Но никаких ожиданий, что вот сейчас начнется реформа, - нет, не было. Просто все безумно устали от этой "пятилетки" пышных похорон, от этого движения по Красной площади. Никаких ожиданий не было. Казалось, что это будет вечно. Анна Качкаева: Тем не менее, вот сегодня в "Известиях" публикации: Алексей Венедиктов: Еще "Московские новости". Анна Качкаева: Но, в общем, не очень многочисленные публикации на тему перестройки, тем не менее, в "Известиях" на полосе "Мнение", где многих известных людей спрашивают о том, удалась ли перестройка, публикуются данные соцопроса, из которого следует, что 46% россиян сегодняшних соглашаются с утверждением "лучше бы все оставалось так, как было до перестройки". Хотя здесь приводятся данные Левады, которые он проводил в самый разгар перестройки, в 1989 году, и выяснял, какие главные трудности мешают развитию страны. И вот список, который еще тогда советские граждане огласили: на первое место тогда советские люди поставили коррупцию, воровство - так посчитали две трети респондентов; на второе - техническую отсталость экономики; на третье - засилье бюрократов. Алексей Венедиктов: Ничего не изменилось, ничего не изменилось, можно менять местами. Но я хотел бы привести, насколько эти данные совпадают с данными опроса, который мы провели на "Эхо Москвы". Мы задали очень жесткий вопрос: "Хотели бы вы жить до перестройки или после перестройки?" 46% ответили - "до перестройки" (совпадает с общероссийским опросом). На самом деле перестройка, на мой взгляд, была неизбежна. Мне кажется, что сигналом к этому как раз и был режим Андропова, который, прекрасно понимая, что происходит в стране, выбрал другую модель перестройки. Помните, такая модель была у Троцкого про керосиновую лампу: прежде чем лампа затухнет, она вспыхивает. И Юрий Владимирович Андропов, собственно говоря, понимая проблемы и понимая, что дальше так жить нельзя, попытался другими методами осуществить "перестройку", можно сказать, в негативном характере: усиление дисциплины, усиление контроля, построение вертикали власти, наказание бюрократов за коррупцию, посадка кооперативщиков, то есть будущих олигархов. Это все мы проходили, и результат-то был обратный на самом деле - процессы усилились. Они ушли в тень, они ушли в подполье, и экономические прежде всего процессы, и национальные процессы. Глупо говорить, что при Горбачеве начался Карабах. Ну, это смешно. Или там Прибалтика. Это просто наследство Горбачева. Анна Качкаева: Которое не было просчитано теми самыми "прорабами перестройки". Алексей Венедиктов: А что там просчитано? Представляете, вы боретесь за власть 1 марта, вы хотите просто власти, и вы избираетесь Генсеком. И вдруг вы на руки получаете не здорового человека, а смертельно больного. Вы хотели быть директором этой больницы? Пожалуйста. А теперь войдите в операционную. Мама родная! Вот вся история: ампутировать - не ампутировать? Поэтому реформы были неизбежны. Страна рассыпалась. Если мы почитаем речи Андропова, там все сказано, просто другим бюрократическим языком: коррупция - сказано, техническая отсталость - сказано, засилье бюрократии - сказано. Это говорил Юрий Андропов, поэтому Горбачев принял наследство такое, какое он принял. Анна Качкаева: Кстати, два главных требования населения образца 1989 года перестройка по сути выполнила. Там были два главных требования - наполнить прилавки продуктами и дать возможность людям свободно зарабатывать. По сути дела, это произошло, но еще и дали возможность говорить. Алексей Венедиктов: Это интересные разговоры, но поскольку была неизбежность (и сейчас отсюда видно, что это неизбежность), второй неизбежностью были голодные бунты и развал России (не СССР), Дальнего Востока. "Уйдите со своей Москвой, мы тут будем рыбу есть" - вот какая была альтернатива. Гражданская война по периметру. Может быть, интуитивно так называемые "реформаторы" на самом деле, когда они пришли к власти, - какие они были реформаторы? Они следовали за событиями, и они даже не успевали их осознавать, так же как мы. Анна Качкаева: Это, наверное, да, но тем не менее, теперь мы уже можем сказать, что Горбачев - это очевидная историческая фигура. Алексей Венедиктов: Абсолютно верно. Мы видим, как меняется отношение к Горбачеву (идут опросы каждый год), как медленно растет благодарность, медленно. Потому что молодое поколение приходит, которое может оценить, что такое свободы, в том числе экономические, с их издержками. В свое время мой приятель, когда еще в 1983 году он уехал из Советского Союза в США, он мне прислал большое письмо и пишет (чего я тогда совершенно не понимал): "Слушай, как трудно быть свободным, все время надо что-то выбирать. Даже между двумя кусками хлеба надо выбирать. Даже не говоря о том, где жить, где работать". Вот выбирать противно, потому что ты берешь на себя ответственность. И поэтому очень многие говорят: "Нет, лучше бы туда, вот за нас решали, пусть плоховатенько, "колбасные" электрички, но все-таки:" Анна Качкаева: Владимир из Пензы, здравствуйте. Слушатель: У меня две позиции. Первое, как именно шла перестройка - перестроили, построили очень мастерский корабль, такой длинный и совершенно кривой. Так-то все красиво, но рулевую рубку так замаскировали, что и не поймешь, новая она или старая. Анна Качкаева: Это ваше философское соображение. А как вы то ощутили перемены в собственной судьбе? Слушатель: Мне на этот предмет грустно очень разговаривать. Я был один из первых, кто сделал кооператив в городе. И через год уже ощущаю явные откровенные намеки, что "церковь давай отремонтируем:" И я через год закрыл и больше никогда с этим не связывался. Алексей Венедиктов: Я вот подумал: 20 лет, мы все не стали моложе. Такой вопрос, достаточно странный. Здоровее были 20 лет назад, и девушки были моложе, и солнце светило ярче, и трава была зеленее, вода мокрее. Просто прошло 20 лет с момента старта, поэтому сейчас уже оглядываешься назад: Анна Качкаева: То есть не можешь оценить, повлияло или нет? Алексей Венедиктов: Нет, повлияло. У меня сменился род деятельности. Я работал в гуманитарной сфере, в школе и знал идеологическую всю составляющую и угрозы, связанные с отступлением от этой идеологической составляющей. Поэтому такое сравнение лично, оно лукавое. Анна Качкаева: Почему же лукавое? Между прочим, Алексей, мне один ваш недоброжелатель: Алексей Венедиктов: Неужели у меня есть? Анна Качкаева: : который вас как-то характеризовал, сказал такую вещь, между прочим, отчасти точную (потому что, мне кажется, это характеристика многих людей, которые выросли из перестройки), он сказал, что "он самореализовался в борьбе с внешними обстоятельствами". То есть это означает, что вы все время борец, вы все время преодолевали какой-то неизжитый, возможно, комплекс, самореализовывались не внутри. Алексей Венедиктов: Вообще, это любому человеку должно быть свойственно. Во-первых, любому человеку свойственно самореализоваться. Анна Качкаева: С внешними обстоятельствами вы все время боретесь. Если этого не будет, вы уже не Венедиктов. Алексей Венедиктов: Внешние обстоятельства будут всегда - вот это я могу вам сказать абсолютно точно. А на самом деле мой доброжелатель ошибается глубоко, потому что я в основном борюсь сам с собой, со своей тенью, со своими комплексами, которые внутри каждого человека. Ну, какие внешние обстоятельства? Чего с ними бороться? На то они и внешние, что проходят мимо. Я сижу на берегу реки - они проплывают мимо меня. Анна Качкаева: Подождите, перестройка с ее первыми годами - там такие обстоятельства, которые наружу выплеснули вообще очень много чего. Алексей Венедиктов: Почему я тогда должен с ними бороться? Анна Качкаева: Боролись с прежними обстоятельствами. Алексей Венедиктов: Ничего не боролся, я никогда не боролся, я не был борцом, я не был диссидентом. Я был нормальным советским человеком. Да, я был человеком, который читал самиздат, но читал исключительно для себя. Я был человеком, который детям рассказывал в школе чуть больше, чем писали школьные учебники, но никакой борьбы против советской власти я не вел. И кто сейчас говорит, за исключением очень узкого круга людей, что они вели эту борьбу, вся страна у нас была диссидентами, - это неправда. Конформизм был основой основ. Анна Качкаева: Я специально посмотрела старые подшивки, например, журнал "Журналист", 1988 год. "Российская газета" сегодня опубликовала две сетки телевизионных программ Первого канала - 20 лет назад и сегодняшнюю сетку программ. Там тоже, кстати, готовились к 40-летию Победы, сейчас - к 60-летию, чего нет, кстати, в нынешней сетке. Но зато там готовились к 27-му Съезду партии, был спорт, дети, программа "Время". Нынешняя сетка гораздо более разнообразная, там и "Основной инстинкт", и сериалы, и "Поле чудес" и т.д. И, тем не менее, журнал "Журналист" проводил в 1988 году круглый стол, посвященный портрету телевидения эпохи застоя, то есть вот только-только этот "застой" начал раскачиваться, а до телевидения он докатился после газет, 1986-87 годы - главные телевизионные прорывы. Так вот там написано, что это "телевидение придворное, служба телесервиса для узкого круга правящей элиты; экран, не слышащий и не слушающий голос зрителя, учитывающий только интересы аудитории и только один - спортивный". Сейчас можно сказать - "сериальный". "Санкционированная информация, не имеющего ничего общего с формами общественного мнения. Вот они, эти мрачные черты телевидения начала 80-х", - констатировал тогда "Журналист". Алексей Венедиктов: Ну, я говорю, что есть некое повторение сейчас, вернее, тенденция повторения. Общество-то устраивается либо по такой модели, либо по такой модели. Вот с этим надо бороться. Анна Качкаева: А, все-таки есть с чем бороться! Алексей Венедиктов: Знаете, с чем надо бороться? Надо бороться с тем, что ты с этим примиряешься. Что ты примиряешься с тем, что телевидения такое, а власть такая. А я гражданин, от меня ничего не зависит, я - гражданин в советском понимании - вот с этим надо бороться. То есть с собой, а не с этим. Анна Качкаева: Правильно, с собой. Так вот люди, пришедшие 20 лет назад на телевидение, на радио, в газеты, как и вы, которые сегодня руководят телевидением, некоторыми радиостанциями, газетами в меньшей степени, они ведь это все знали про то телевидение. А сейчас это как матрицу можно наложить на нынешнее про запреты Касьянова и Невзлина, про кассеты, где нельзя показывать монетизацию, про списки, коммерческие и политические, и про списки "благонадежных", у которых можно брать комментарии к монетизации и так далее. Это ведь все эти мальчики и девочки, которые делали Молодежку, "Взгляд". Алексей Венедиктов: Ну, что ты хочешь, значит, еще раз пройдем. Значит, будет еще раз один этап. Просто надо это понимать, и исторически пойдем дальше, переживем и это. Анна Качкаева: Алла Павловна из Москвы, мы вас слушаем. Слушатель: Ну, что вам сказать, на меня перестройка очень повлияла. У меня как раз предпенсионные годы были, я тогда в свое время собирала деньги на помощь голодающим и бастующим шахтерам, я ходила на все митинги, на все демонстрации. Это для меня как большой праздник был. Даже больше, наверное, чем Новый год. Никогда у меня не было связей, возможностей, но дети мои отслужили в армии, они кончили институты, получили высшее образование. Сейчас они трудятся, младший квартиру себе смог купить. Правда, много должен, но ничего, со временем отдаст. Но то, что сейчас происходит, лично для меня (я не пропаду в любое время) очень грустно. Мы очень быстро идем назад. Я помню, в первые годы перестроечные очень много говорилось о том, что большой бюджет на бюрократический аппарат, что большой бюджет мы тратим на армию. А сейчас все к тому же вернули. Анна Качкаева: Спасибо, понятно ваше мнение. Алексей Венедиктов: Побольше бы таких граждан, как Алла Павловна. Анна Качкаева: Геннадий Иванович из Костромской области, мы вас слушаем. Слушатель: Алексей Алексеевич, "перестройку" я приветствовал и сейчас считаю, что теперешний строй, по крайней мере, при Ельцине, он мне больше нравился, чем при Горбачеве, а при Путине мне опять не нравится. Будет ли вещать "Эхо Москвы" на 1206 кГц? Алексей Венедиктов: Спасибо большое за вопрос. Не знаю. Что касается предыдущей слушательницы, вот два разных звонка - Владимир из Пензы и Алла Павловна. Владимир из Пензы, натолкнувшись на первые трудности, год он проработал в кооперативе, закрыл, - и слава Богу. Я забыл его спросить: а что вы делали после этого? Он начал дело, столкнулся с трудностями советскими - и отступил. А вот Алла Павловна - нет. Вот две модели поведения - гражданская и советская. Анна Качкаева: Еще тут вопрос про "Арсенал". Не очень понятно, но "Арсенал" работает? Алексей Венедиктов: Работает. Анна Качкаева: Наталья из Москвы, мы вас слушаем. Слушатель: Перестройка дала доступ к получению информации, и мне, в частности, дала выход из коммунистического зомбирования. Но мне бы хотелось сказать Алексею Венедиктову, руководителю радиостанции, которая в такой резкой оппозиции к президенту, такую вещь: Андрей Сахаров разоблачал коммунизм в государстве, работники музея Сахарова разоблачают коммунизм в церкви, но вина здесь не в Путине и не в Патриархе, выходце из Эстонии, а в коммунистически ориентированном духовенстве, которое никто до сих пор не разоблачал. Алексей Венедиктов: Отвечу я вам. Вообще, радио "Эхо Москвы" не находится в оппозиции к президенту. А радио "Эхо Москвы" находится в критической позиции по отношению к любой власти. Если вы вспомните, как мы вели себя по отношению к тому же Горбачеву, осень 1990 года, и вот Михаил Сергеевич недавно рассказывал о том, что буквально через месяц после создания "Эха", сентябрь 1990 года, войска к Москве подходили, и мы об этом сообщали. А все говорили: "Картошку они пришли копать". И было заседание Президентского совета, Горбачев рассказывает, он сказал: "Что это за вражеская радиостанция под стенами Кремля? Ее надо закрыть". Месяц мы просуществовали. То же самое с Ельциным, который очень резко о нас отзывался. И, тем не менее, никто нас не закрывал. Я считаю, вообще, что средства массовой информации должны критиковать власть, а не начальника ЖЭКа. Поэтому мы будем всегда оппонировать власти, будем оппонировать власти в интересах наших слушателей. Что касается разоблачений, мы не занимаемся разоблачениями. Мы занимаемся информацией. И это самое главное. Не секрет, что многие церковные иерархи - выходцы были из Коммунистической партии, так же, как, я понимаю, Анатолий Чубайс. У вас есть разница между митрополитом Кириллом и Анатолием Чубайсом? Вы разницу понимаете? Что касается истории с музеем Сахарова, здесь не лозунгами надо действовать, здесь надо давить судебную международную систему. И мы задаем всегда вопросы и судебным деятелям, и иностранным судебным деятелям по поводу истории с музеем Сахарова. Анна Качкаева: Тем не менее, Алексей, вот Саша, наш слушатель, считает радиостанцию не слишком радикальной и говорит вам: "А что такого особенного звучит на "Эхе"? Из-за того, что Венедиктов бегает по высоким кабинетам, он выясняет, что можно говорить в эфире, а что нельзя, "Эхо" превратилось в конформистскую радиостанцию". Алексей Венедиктов: Я абсолютно согласен с Сашей, что ничего такого особенного не звучит на "Эхе", и не должно звучать на "Эхе", на "Эхе" должна звучать правда максимально полно, информация, и все. "Из-за того, что Венедиктов бегает по высоким кабинетам": во-первых, я не бегаю, а хожу, я, слава Богу, пожилой человек, старый, больной (но молодой отец, это правда). Из-за того, что я бегаю по кабинетам, ничего не меняется. Потому что я вот сижу здесь, а на "Эхе" в это время уже вышло три выпуска новостей. Как вы думаете, как я могу это регулировать? Но в главном вы правы: ничего особенного не звучит, звучит информация, вся, максимальная. И вы не приведете мне примера запрета, кроме фашистов, кроме людей, исповедующих идею уничтожения другой национальности, - вот их на "Эхе" не будет. Я так решил. Все остальные - да, нет "черного листа". Вчера звучало интервью сына Аслана Масхадова. Это что, Владимир Владимирович мне телефончик передал, чтобы я записал Анзора Масхадова? Анна Качкаева: Видимо, в том числе, можно говорить как урок и заслуга перестройки, что мы сейчас говорим не о перестройке как о перестройке, а говорим о радиостанции, и это жизненно интересует наших слушателей. Станислав из Подмосковья, мы вас слушаем. Слушатель: Если сравнивать доперестроечные и нынешние времена, были положительные стороны и в те времена, есть положительные и в эти. Хотя и были недостатки тогда и сейчас. Поэтому трудно их сейчас оценивать. Анна Качкаева: Станислав, вы звоните с мобильного, значит, в вашей жизни произошли перемены - технологически, конечно, они произошли. У вас есть возможность купить мобильный. Слушатель: Безусловно. Но вы знаете, настораживает, что создается общество потребления за счет падения общей культуры. То есть создается западное общество потребителей. А вот что касается средств массовой информации, что меня настораживает, - это засилье рекламы. Каждые 13 минут 6 минут рекламы - куда это годится? Алексей Венедиктов: Я попробую ответить. По поводу рекламы - это обычная история. Давайте будем жить на ваши деньги, давайте будет налог на вас, отдавайте пятую часть вашей зарплаты на средства массовой информации, для того чтобы покупать информацию. Давайте вы будете покупать информацию. Реклама - это то, что освобождает вас от необходимости платить за информацию. А что такое падает культура? Вот помните, в советское время мы говорили: самая читающая страна. А что мы читали? Вы тиражи посмотрите Ленина, Сталина. Мы не знали очень многих писателей, мы не знали очень многих фильмов. Мы считали, что мы самая культурная страна, а на самом деле были отрезаны от мировой культуры, мы не могли смотреть картины, мы не могли выезжать в музеи. Поэтому насчет культуры давайте подождем. А вы вот потребляете мобильный телефон - и вас не напрягает, что вы внутри общества потребления. Или мобильный телефон - это достижение культуры все-таки? Анна Качкаева: Я быстро прочитаю наши пейджеры и ваши мнения, уважаемые слушатели. Мария из Санкт-Петербурга: "Именно Горбачев дал народу свободу, отменив 6-ую статью Конституции про партию". "Несмотря ни на что, считаю, на фоне предыдущего режима прожил свою жизнь свободным человеком", - пенсионер Александр Северов из Москвы. "Благодаря Горбачеву рухнула Берлинская стена, закончилась война в Афганистане, вышли на свободу правозащитники, освободились страны Прибалтики, Европа стала свободной. Это замечательно", - пишет нам Татьяна. Господин Смирнов: "Хотел бы жить через 50 лет после перестройки". Георгий нам пишет, что "только при перестройке был реабилитирован мой отец". С другой стороны, Игорь Георгиевич говорит: "Я был социально полноценной личностью, стал социально неполноценной". Алексей Венедиктов: Что такое социально полноценная личность? Анна Качкаева: У нас уже нет возможности выяснить. Алексей Венедиктов: Мне просто интересно. Вы принимали участие в выборах? Вы ходили на митинги? Вы высказывали свою точку зрения свободно? Анна Качкаева: Наверное, стал хуже жить, но тогда следовало бы это обсуждать с нашим слушателем. "Алексей Алексеевич, как вам находиться на радиостанции, руководимой предыдущим главным редактором "Эхо Москвы"?" - спрашивает Степан Васильевич. Алексей Венедиктов: Отвечу очень быстро. Отлично, потому что он мне просто передал факел. Я же факел-то не изменил: все тот же огонь, все та же форма факела. Чувствую себя комфортно. Анна Качкаева: И Степан Васильевич говорит: "Желаю вам обоим успеха в вашей нужной работе". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
