Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновЛоуренс Аравийский против Олдена ПайлаСобытия, начавшиеся 11 сентября, продолжают оставаться центральной, если не единственной темой, представляющей всеобщий интерес. Ни о чем другом думать не хочется. Всякое иное событие, любое высказывание, относящееся к сфере то ли политики, то ли культуры, то ли повседневной жизни, видятся только в этой перспективе. Появилось сознание определяющей исторической вехи. История, и не одной Америки, а всего человечества переломилась в этот день. Началось нечто новое. Московский корреспондент Нью-Йорк Таймс Майкл Уайнс пишет в воскресном номере газеты от 30 сентября, в статье, озаглавленной «Террористический акт, изменивший лицо Земли»: В 1348 году, по дороге в Испанию на свадьбу со своим женихом принцем Педро Кастильским, английская принцесса Джоана неосторожно остановилась в пораженном чумой Бордо, заболела и умерла, порушив англо-испанский союз, который мог изменить Европу. Сербский псих, убивший австрийского наследника в 1914 году, и эхо этого события - первая мировая война, империалистический раздел Ближнего Востока, появление тоталитаризма - все еще отзывается девять десятилетий спустя. Трагедия - стержень истории. В то время, как единовременный зловещий акт разбил старые союзы и неожиданно создал на их месте совершенно новые, напрашивается вопрос: действительно ли нынешние сумасшедшие повернули историю в новом направлении, с последствиями, далекими от их намерений. И если это действительно так, то поистине сейчас на наших глазах делается история. Мы еще вернемся к статье Майкла Уайнса - к тем русским темам, которые в ней подняты, но сейчас хочется сказать несколько слов о нашумевшем заявлении итальянского премьер-министра Берлускони, выразившего по поводу событий некий культурно-исторический оптимизм. Как известно, он сказал, что Запад неизбежно выиграет предстоящую сейчас войну, ибо западная культура выше мусульманской. Это заявление вызвало самую настоящую бурю и было сочтено буквально всеми комментаторами образцом политической безответственности. Тема, обозначенная у Берлускони, чрезвычайно провокативна как раз в культурфилософском смысле, и подмывает поговорить именно об этом, - скажем, вспомнить Шпенглера, утверждавшего несравнимость, несводимость культур друг к другу, и в этом свете попытаться оценить нынешнюю ситуацию, характеризующуюся актуальным, фактическим единством современного человечества, вынужденного сосуществовать как-то вне и помимо собственных культур, искать какие-то, так сказать, внекультурные формы единства. И тут уже чуть ли не насильственно возникает воспоминание о книге гарвардского профессора Сэмюэла Хантингтона, предсказавшего столкновение цивилизаций как основной сюжет двадцать первого века. Но именно последняя тема сейчас как бы нецензурна. В Соединенных Штатах она сейчас табу, а по-старорусски сказать, металл и жупел. Всячески подчеркивается, что война объявлена не мусульманской культуре, что никакого конфликта цивилизаций на самом деле нет, а начата охота за злоумышленниками. Идет война со злом - такой мотив появился в американских комментариях и высказываниях политиков. Тем самым тема переводится в еще более широкий, или высокий, план: моральный. Помимо воли возникает или восстанавливается некое манихейство - представление о добре и зле как космических силах и о мире как арене их предвечной борьбы. Сюжет здесь тот, что всякой политике нужна идейная мотивировка. И тогда - сейчас! - возникает вопрос: а нужна ли? Не есть ли настоящая, действительно значимая сегодняшняя тема - в повороте к политике как таковой? Недавно - и как раз ко времени - вышла книга видного специалиста по новейшей истории Дэвида Холберстама «Война в мирное время: Буш, Клинтон и генералы». В рецензии на нее Джэйн Перлез, главный дипломатический обозреватель Нью-Йорк Таймс, пишет об одном из сюжетов книги: Посол Роберт Оукли, назначенный Бушем-отцом в Сомали своего рода проконсулом во время тамошнего голода, а потом поставленный на руководство операцией, предпринятой в Сомали Клинтоном, знал по своему вьетнамскому опыту, что государственное строительство в Третьем мире под прицелом оружия не имеет смысла. Холберстам согласен с этим. Главным инициатором демократического проекта в Сомали была тогдашний представитель США в ООН Маделен Олбрайт - единственный из американских руководителей, не имевшая вьетнамского опыта. Джэйн Перлез приводит слова Холберстама о югославских событиях, начиная с Боснии: Эта война дала проверку желанию США преследовать в иностранной политике скорее моральные цели, чем соображения национальной безопасности. Холберстам сообщает интересную деталь: генерал Пауэлл, нынешний американский госсекретарь, дал президенту Клинтону книгу Роберта Кэплэна «Балканский призрак», на которую Клинтон часто ссылался, приводя резоны в пользу невмешательства в боснийские дела. Как видим, эти аргументы в конце концов были отвергнуты, и Америка в балканские дела вмешалась - с известными результатами. Я не читал книгу Холберстама и сужу о ней по рецензии, но Роберта Кэплэна знаю хорошо, стараюсь следить за его выступлениями. Его главная, если не единственная, мысль: демократия не есть панацея от всех зол Третьего мира, это некая, как сказали бы философы, трансцендентальная иллюзия американской политики. Похоже, что эта политика сейчас избавляется - если уже не избавилась - от иллюзий. И выясняется, что резко возросшая забота Америки о собственной безопасности уже привела к некоторым вчера еще малоожидавшимся результатам. Так, лидер македонских албанских сепаратистов Али Ахмети заявил о разоружении движения и о его готовности включиться в мирный политический процесс. Пустячок, но приятно. С этим естественно ассоциируется российская тема - о Чечне. Западная печать с одобрением отозвалась о московской инициативе - предложении сепаратистам разоружиться, сделанном не в ультимативной, а вполне дипломатической форме приглашения к новым переговорам. Независимо от того, как те откликнутся (или уже откликнулись), интересно спросить: можно ли вообще рассчитывать на здравый смысл и логику людей, прибегающих к террору как средству политики? Перспективны ли вообще разговоры с фанатиками? Эти вопросы сами по себе звучат пессимистично. Но вот вопрос, дающий основания для некоего осторожного оптимизма: а все ли там фанатики? однородны ли такие движения по определению? В эти дни я перечитал, по понятным причинам, толстовского «Хаджи-Мурата» и, убедившись еще раз, что это одно из гениальнейших произведений русской литературы, увидел и кое-что другое. Больше всего меня заинтересовал один подлинный документ, включенный Толстым в книгу и только переведенный им с французского на русский: письмо наместника Кавказа князя Воронцова военному министру Чернышеву. В частности такие из него слова по поводу перехода Хаджи-Мурата к русским: Было бы в высшей степени неосторожно вполне доверять ему; но если бы мы хотели отнять у него средства для бегства, то мы должны были бы запереть его; а это, по моему мнению, было бы несправедливо и неполитично. Такая мера, известие о которой скоро распространилось бы по всему Дагестану, очень повредила бы нам там, отнимая охоту у всех тех (а их много), которые готовы идти более или менее открыто против Шамиля и которые так интересуются положением у нас самого храброго и предприимчивого помощника имама, увидевшего себя принужденным отдаться в наши руки. Раз что мы поступили бы с Хаджи-Муратом, как с пленным, весь благоприятный эффект его измены Шамилю пропал бы для нас. Ведь самый интересный сейчас факт, что Хаджи-Мурат, как бы там ни было дальше, поссорился с Шамилем, что люди - люди, со всеми присущими им заботами семьи и работы, горестями и радостями- это люди, а не идеологический монолит. Опять же: почему Хаджи-Мурат убежал и от русских? Не потому что они с ним не так как надо обошлись, а потому что Шамиль грозил уничтожить его семью, шантажировал его. Всегда есть какие-то щели и зазоры в любой стене, в любом стане; туда-то и проникнет умный противник, туда и всунет расшатывающий видимый монолит рычаг. Такое расшатывание и есть политика. Князь Воронцов такой политик. А то, что он полумилорд - полуневежда, - так это, извините за выражение, поэзия. И если на что-то важное и указывает эпиграмма Пушкина, это - полукупец, что уже и есть половина потребной мудрости. В Нью-Йорк Мэгэзин от того же 30 сентября напечатана статья Джона Сифтона, до самого недавнего времени бывшего участником гуманитарной миссии в Афганистане. Он пишет в частности: В нашей работе мы не сталкивались с талибами - основателями движения, а имели дело больше всего с так называемыми новыми талибами - гражданскими служащими, вылезшими в последнее время из щелей, чтобы вести страну по курсу, проложенному необразованными и подчас просто неграмотными первоначальными талибами. Эти люди сформировали реально правящую бюрократию нынешнего Афганистана. Хотя они носят положенные сейчас по форме черные тюрбаны и отращивают длинные волосы, еще недавно они были простыми местными функционерами, по существу муниципальными служащими. Это люди, попросту держащие нос по ветру и соответственно приспособившиеся к новой власти, и борода, отпущенная по форме, - едва ли не единственное, что делает их талибами. Их моральная приверженность к движению очень часто можно поставить под вопрос. Многие кажутся просто зачарованными Америкой, учат английский и готовы всякий раз при встрече с американцами бесконечно расспрашивать их о тонкостях английской грамматики, о голливудских фильмах и о пении в стиле рэп. А вот еще одна деталь, способная даже и умилить отчасти: Талибские солдаты и полицейские часто выглядят импозантно, что называется, производят впечатление. «Они похожи на гангстеров, - сказал мне коллега-американец, - крутые ребята». Часто в них наблюдается даже некий дэндизм; многие подводят глаза черной краской (что мотивируется архаической, от времен Мухаммеда идущей манерой). Они тщательно отращивают и подвивают волосы. Однажды я видел талиба, покупавшего на базаре шампунь марки Prell. Коготок увяз - всей птичке пропасть. Собственно, этот шампунь - не есть ли тема о нынешнем столкновении цивилизаций? Америка завоевывает мир не в порядке империалистической экспансии, а в культурном и экономическом плане. Фундаменталисты восстали против главного потока этой цивилизации - консюмеризма. Но он уже проник в их собственный стан. На этом шампуне они и могут поскользнутся. А там посмотрим, что делать дальше с консюмеризмом. Пора вернуться к российским делам, как они предстают в нынешней ситуации. Тут снова вспомним цитированную уже статью Майкла Уайнса - московского корреспондента Нью-Йорк Таймс. Основная его мысль - о глубочайших сдвигах, происшедших во всей мировой политике после 11 сентября. Он пишет: Для того, чтобы понять, как глубоки эти тектонические - и непредвиденные - сдвиги, нужно прежде всего посмотреть на Москву. Не будет преувеличением сказать, что события 11 сентября могут содействовать тому, чего не могли добиться ни Петр Первый, ни Екатерина Вторая, ни Ельцин: в первый раз за тысячелетие российское государство бросило якорь на Западе. Потрясши представление о США как единственной ныне сверхдержаве, способной собственноручно построить глобальную стабильность и процветание, эти события сняли главное препятствие для окончательной интеграции России с Западом. Далее Уайнс предоставляет слово Дмитрию Тренину - московскому сотруднику Фонда Карнеги и автору недавно вышедшей книги «Конец Евразии»: Тренин сравнивает нынешнее положение России с английским после Второй мировой войны. Англичане с опозданием, но признали, что Великобритания больше не империя и не может проводить глобальную политику вне союза с Америкой. События 11 сентября, говорит Тренин, дали России уникальную возможность с полным соблюдением престижа забыть о своем великодержавном прошлом и принять новую, разумно требуемую позицию: важного, хотя и не главного члена нового западного союза, простирающегося от Ванкувера до Владивостока. «Это нам Бог послал - такую возможность повернуться лицом к Западу в ситуации, когда Запад, Россия и Китай стоят на одной позиции»,- заканчивает Тренин. Произошла трагедия такого масштаба, который был немыслим после окончания холодной войны. Но если это приведет нас к более реалистическому видению самих себя и окружающего мира, то это будет поистине историческим поворотом». Сколько мне помнится, подобные слова, принадлежащие тому же Дмитрию Тренину, я уже видел в российских комментариях - кажется даже, на сайте Радио Свобода. Но воспроизвести их еще раз не помешает: они звучат поистине музыкой для русского сердца, тем более для русского, живущего на Западе. Пора, давно пора переходить на паровое отопление, как написал Зощенко в рассказе о том, как бюрократы не могли найти родительный падеж множественного числа слова «кочерга». А ведь сколько русских все еще эту кочергу склоняют. Хочется сделать, однако, одно замечание по поводу статьи Майкла Уайнса. Это неверно, что Россия сейчас впервые круто развернулась лицом к Западу. Во-первых, она уже была в союзе с Западом и в 1914 году, и в 1941-м. А это значит, во-вторых, что такой союз может оказаться и временным. Тем не менее сейчас, судя по всему, такой союз снова состоится. И здесь важнейшее - позиция российского президента. Его нынешнюю линию нельзя не одобрить, почему и захлебывается от восторга московский корреспондент Нью-Йорк Таймс. Вот это и есть наша главная сегодняшняя тема: политика против идеологии. Отношение к Путину у многих, у очень многих определялось неким идеологическим априори: он человек из КГБ. А это слово во всем мире вызывает ассоциации не вовсе приятные. Незабываема одна черта из прошлого Владимира Путина: по его собственным словам, он пошел в пресловутые «органы» под влиянием фильма «Щит и меч»; надо думать, под обаянием чар актера Станислава Любшина (скольких же чекистов породил, должно быть, еще более обаятельный Вячеслав Тихонов - знаменитый Штирлиц). Вся эта шпионская романтика на киноэкране весьма занимательна и может вскружить голову подростку. Да и действительно, внешняя разведка - это же не пытки и расстрелы в подвалах Лубянки. Но тут есть другая деталь, и главнейшая, действующая подспудно, в бессознательном, то есть самым верным способом: Штирлицы они хоть и суть наши советские люди, но форму-то носят немецкую. «Ах, если б вам служить на суше, да только ленточки носить!» - пел Окуджава. Дело не в форме, конечно, не в тех или иных ленточках: подобного рода служба, самое тяготение к ней означают страсть, а значит и способность к игре, к тонкому обману, к маскараду. Шпион, выступающий в обличье врага, всегда в сущности циник, человек, для которого нет абсолютных ценностей. Это актер, а у актера, как известно, нет души. В нашем случае это отсутствие «души» (в кавычках, конечно), абсолютных ценностей означает - отсутствие идеологии, вот этого самого идеологического априори. А это качество, незаменимое как раз для политика. В англоязычной литературе есть великолепная книга о юном индоктринированном романтике, который залез в политику, причем опасную, и, не успев этот романтизм и доктрины растерять, погиб. Это «Тихий американец» Грэма Грина. Нет сомнения, что автор-англичанин хотел дать портрет американца как такового, американский архетип, но так далеко мы за ним не пойдем. Нас интересует сейчас сама эта специфическая ситуация: молодой идеалист на разведслужбе. Пайл, герой романа, приезжает во Вьетнам, разодранный первой еще, антифранцузской войной, с некоей специальной миссией. Он напичкан идеями высокоумных политологов, мыслящих глобально; непосредственный учитель его и кумир - некто Йорк Гардинг. И куда бы ни ступил этот наивец и чистый юноша Пайл, он всюду сеет зло; вплоть до того, что у рассказчика-англичанина уводит девушку. Этот англичанин, Томас Фаулер, глядя на только что приехавшего в Сайгон Пайла, думает: Может быть, всего лишь десять дней назад он шел по Бостону, с полными руками книг о Дальнем Востоке и проблемах Китая. Он даже не слушал того, что я говорил: он был весь поглощен вопросами о демократии и ответственности Запада; он был твердо намерен - я узнал это очень скоро - делать добро, не каждому человеку в отдельности, но стране, континенту, миру. Да, здесь он был в своей стихии: предстояло исправить целую Вселенную. Фаулер в квартире Пайла после его гибели: Я подошел к книжной полке и стал разглядывать два ряда книг - библиотека Пайла. «Наступление красного Китая», «Вызов демократии», «Роль Запада» - здесь было, полагаю, полное собрание сочинений Йорка Гардинга. Было много Докладов Конгресса, вьетнамский разговорник, история войны на Филиппинах, Шекспир в издании Современной Библиотеки. Что же он читал для отдыха? Я нашел легкое чтение на другой полке: Избранное Томаса Вулфа, таинственную книгу под названием «Триумф жизни» и Антологию американской поэзии. Был также сборник шахматных задач. Это не казалось достаточным для вечеров после работы, но все-таки у него была Фуонг. За поэтической антологией пряталась книга в бумажкой обложке «Физиология брака». Должно быть, он изучал секс так же, как изучал Восток, - на бумаге. И ключевое слово было брак. То есть Пайл очень хороший человек, считающий, что пожилой циник Фаулер губит девушку Фуонг, сделав ее своей содержанкой и лишив перспективы нормальной семейной жизни, которую ей и предлагает. А эта самая Фуонг - содержанка по натуре. Конечно, она делает стойку на молодого и по-американски богатого Пайла и уходит от Фаулера. Тот же, используя свои колоссальные связи во всяческом здешнем подполье, организует убийство Пайла, который по глупости действительно натворил много бед, вплоть до террористического акта, погубившего массу людей. Но действительный мотив Фаулера - ревность. Ирония умного романа в том, что вопрос, кто хуже - наивный американец или умный и циничный европеец, - остается открытым. Ясно, однако, что сейчас - не в книгах, а в жизни - пришло время делать политику не Пайлу, а Лоуренсу Аравийскому. Как говорит романный Фаулер: Боже, избавь нас от невинных и добрых! Ближайшие передачи: |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
