Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
18.11.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Россия
[09-10-00]

Россия как цивилизация

Ведущий Анатолий Стреляный Автор Елена Ольшанская

Босяки

Участвуют:

Михаил Бибиков - доктор исторических наук, Институт всеобщей истории РАН
Елена Левкиевская - кандидат филологических наук, Институт славяноведения РАН
Михал Щербаков - психолог, директор Института развития личности;
Игорь Яковенко - историк, культуролог, доктор философских наук;
Александр Зорин - поэт, координатор общественной просветительской организации "Древо добра";
Ольга Боголюбова - психолог, сотрудник санкт-петербургского приюта для трудных подростков "Федор";
Благодарность Михаилу Субботину, США

Анатолий Стреляный:

В словаре Даля есть старинное слово "странь" - чужой, чудак, шатун, негодяй. "Странить" - шляться, бродить, не работать, зевать. А вот глагол "странствовать", помимо путешествий, означал также болезнь: "Она странствовала со спиною". Старая Русь отличала странствователей от странников, путников от бездомных землепроходцев, они же проходимцы. Бродили и преступники, и святые, и монахи, и тайно спустившиеся на землю ангелы. "Босяков" в словаре Даля еще нет, они появились позже, когда после отмены крепостного права нищая деревня подалась в город. Босячество во всем его разнообразии описал пролетарский классик Максим Горький, сам по происхождению босяк: "Не деревня, не город, не мужик, не рабочий, не купец, не чиновник, не сословие и не класс, но сила большая, роль в российской истории заметная".

"От тюрьмы да от сумы не зарекайся". Уходили всегда, уходили в никуда тысячи и тысячи, от выпаханной почвы, от плохого помещика, от непосильных податей, от совершенных злодейств, от жестоких свар и несчастной любви. В тесной Европе по необходимости вызревало правовое общество, которое держало человека в рамках, а русскому было куда просто удалиться, спастись бегством. Ухабистые российские дороги никогда не были пусты, по ним бродили люди, выпавшие из нормальной жизни или никогда в ней не бывшие.

Игорь Яковенко:

Понятие босяк имеет временную границу - мы слышим о босяках со второй половины 19-го века. Потом это слово живет, существует, очень ярко оно на рубеже веков звучит, в предреволюционную эпоху. И, надо сказать, что социальное дно, если говорить о 17-м, 18-м, 19-м веке, то есть о событиях до Октябрьской революции, это устойчивая, очень большая часть российского общества, широкий большой слой, и контуры его трудно поддаются обрисовке и исчислению. Это и нищие, попрошайки, и какие-то калики перехожие, и переходящие с места на место монахи, и бандиты, которые рядятся монахами, и сектанты, и всякие беглые беспаспортные люди. Это и спившиеся и сошедшие с круга отходники, и гулящие девки. То есть, самые разнообразные слои общества - и опустившиеся мещане, и какое-то дворянство, которое попало на социальное дно.

Анатолий Стреляный:

Человеколюбие в средние века на деле означало нищелюбие. "В рай входят святой милостынею," - говорили в старину. "Нищий богатым питается, а богатый нищего молитвой спасается". "Русские цари, - рассказывает Ключевский, - накануне больших праздников рано по утрам делали тайные выходы в тюрьмы и богадельни, где из собственных рук раздавали милостыню несчастным". Это была древняя православная византийская традиция. Царь, конечно, выше всех в обществе, но человек, который выпал из общества, оказывается одновременно и на дне, и как бы на самом верху.

Михаил Бибиков:

Император был фигурой, персоной божественного происхождения. Византийский император сидел на двухместном троне, одну часть занимал он, а на вторую по праздникам клался крест, это было как бы место Бога. Император уподоблялся и в повседневности Христу. В Страстной четверг, в Великий четверг он омывал ноги последнему нищему, которого специально приводили, это была церемония, уподобляясь Христу. Скажем, Иван Грозный, который, с одной стороны, мог казнить несколько десятков, если не сотен, людей и одновременно тут же каялся и в самоуничижении являл из себя последнего из людей, - это тоже, типологически, во всяком случае, византийская традиция. Ведь то, что делал византийский император, вступив во власть, - он не только венчался на царство в храме Святой Софии, но одним из первых его деяний был выбор мрамора для собственного саркофага. Или, скажем, парадные портреты византийских императоров, они изображаются не только с символами власти (скипетр императорский), но все они держат мешочек в другой руке. Что это такое? Это мешочек с прахом,"акакия", демонстрируя тем самым, что власть земная имеет и вот такой предел в виде праха, что это тлен все. Так что, сочетание возвеличивания и тирании в исключительных случаях с самоуничижением, с демонстрацией этого самоуничижения, это типологические вещи, близкие русской культуре и византийской.

Игорь Яковенко:

Если мы обратимся к некоторым сказаниям апокрифическим, которые ходили по Руси, как видятся в них рахманы, такие мудрецы, которые живут за рекой-океаном? Они живут нагие, они питаются росою, они не трудятся. Но ведь нищие ходили в рубище, которое в известном смысле не было одеждой, ибо одежда не только прикрывает нас от стихий природных, она несет социальную функцию, разделяет по полу, по статусу. В лохмотьях они были как бы нагие, они не трудились, они сняли с себя бремя труда. Ведь труд понимается традиционно как расплата за первородный грех, как некоторая кара за несовершенство человеческой природы, которая связана с тем, что Адам и Ева согрешили и сорвали плод познания добра и зла. Но нищие не трудятся, они сняли с себя бремя труда. В этом смысле, они совершеннее чем мы, живущие в миру. Поэтому им и надо подать, поэтому и отношение к ним весьма двойственное. С одной стороны, он может что-то своровать, он может внести какое-то беспокойство в жизнь, он часто пьяненький, он может ребенка твоего в какие-то неприятные вещи вовлечь. А с другой стороны, он святее, подлинней тебя самого.

Анатолий Стреляный:

Бедным в средневековой Европе помогали с разбором. Блаженный Августин учил: "Полезнее забрать хлеб у голодного человека, чем дать ему хлеб, если, будучи уверенным в своей еде, он забудет о праведности". Напротив, в Древней Руси нищенство не считалось общественной язвой, оно было, по словам историка, "одним из средств нравственного воспитания, практическим институтом общественного благонравия. Как в клинике необходим больной, чтобы научиться лечить болезни, так в древнерусском обществе необходим был сирый и убогий, чтобы воспитать уменье и навык любить человека".

Игорь Яковенко:

В России идею праведника, абсолютной праведности, связывают с позицией ничего-не-делания, неучастия в мире. Общество понималось как зло, но зло неизбежное. Государство, при всей сакральности власти, понималось как зло, зло неизбежное, но, тем не менее, все-таки зло. И для человека, по возможности, была идеальной позиция неучастия во зле. В том смысле, неучастие в процессах, которые, в конечном счете, созидают общество, государство. Вот смотрите, Иван Грозный был царем-грешником, а сын его Федор Иоаннович был праведником. Почему? Он ничего не делает, он Бога молит за Русь. Вот правит Борис Годунов, а раз он правит, значит, он принимает какие-то решения, значит, он несет на себе и кровь, и зло, и боль. А Федор Иоаннович, который не принимает решений, не действует, и есть подлинный праведник. Давайте вспомним мифологию шестидесятников нашего с вами века. Есть хороший Ленин, который не успел ничего сделать, и есть плохой Сталин. Почему Сталин плохой? Ленин мыслил светлое общество, а Сталин стал эту идею реализовывать и поэтому, так сказать, залез по локти в кровь. То есть, идея тогда светла, когда она не реализована. И в этом отношении, в России представление о грешнике связано с деятельной позицией, а представление о святости с позицией моления, с позицией уединения в келье. Кто праведник на Руси? Монах. Он не имеет жены, не имеет семьи, не рожает детей и не участвует в историческом движении, в создании большого общества.

Елена Левкиевская:

Святости можно достигать разными путями, канонизация святых об этом свидетельствует. Например, святым может быть Дмитрий Донской за его воинские подвиги и Максим Грек за книжность, книжное служение, и Игнатий Бренчанинов за его книжность и за его организаторские способности в церкви, и Андрей Рублев за то, что он через художественное свое дарование явил себя Богу, и за юродство.

Игорь Яковенко:

Власть в России сакральна, то есть, священна, властитель богоравен, но, одновременно он переживается как носитель и доброго и злого начала. Власть изначально по своей природе греховна, она несет на себе неизбежную необходимость зла. Власть несет в себе компоненту злодейства, если угодно. И в этом смысле, долг святого обличать власть, одна из функций юродивого говорить власти в глаза правду. Именно поэтому власть не может юродивого тронуть. Он есть глас Божий, который указывает власти на ее пороки. Никто другой не имеет права сказать власти в глаза правду, только человек, который берет на себя бремя святости, он и берет на себя право и обязанность говорить власти, что он о ней думает. В чем прелесть юродивого? Он уходит от мира, от всех мирских соблазнов, он выключает себя из той жизни, в которую мы все погружены. Власть же, присутствуя в этой жизни, непременно сама несет на себе печать греха.

Анатолий Стреляный:

В пушкинской драме "Борис Годунов" юродивый Николка открыто обвиняет Бориса в убийстве царевича Димитрия. Только человек со статусом безумца, это мог быть настоящий сумасшедший или принявший личину юродства, имел право сказать правду в лицо царю. В средневековой Европе такую роль исполняли шуты, часто очень умные люди, носившие колпак с бубенцами и жившие при королевском дворе. Но они не ходили босиком по снегу и не выражали народных чувств, как это было в России. Даже Петру Первому, заядлому врагу старины, не удалось сломать институт юродства. Друг семьи последнего царя Распутин оставил страшный след в русской истории. Даже Сталин не смог уничтожить юродивых 20-го века - монахиню Ольгу Ложкину и матушку Матрону, тайно живших в Москве и умерших уже в брежневскую эпоху.

Елена Левкиевская:

Матушка Ольга Ложкина происходит из дворянской семьи, она родом из Московской области. Она умерла в 1973-м году и прожила 102 года. Чем она прославилась, так это своим ясновидением. Она прозревала жизнь отдельных людей, предсказывала им или скорую смерть или, наоборот, какое-то благоприятное стечение обстоятельств и выход из трудного положения. При этом, будучи юродивой, она часто это делала не открыто, а каким-то косвенным способом давала понять человеку, что его ждет. Например, поскольку, естественно, она прожила большую часть жизни в сталинскую эпоху, когда и священников, и просто верующих людей ждали очень тяжелые испытания, она одному священнику подала кулечек с сухарями. Он очень удивился и сказал: зачем, у меня дома много хлеба. Но вскоре его посадили и отправили в лагерь, тогда он, естественно, понял, что означал этот кулечек с сухарями. Другому человеку, совсем мальчику, она предсказала его будущее священство. Ну, известно, в частности, что она предсказала чернобыльскую аварию за 30 лет до Чернобыля. 26-го апреля она неожиданно стала бегать вокруг горящий печки и кричать: ой пожар, пожар! Весь мир может погибнуть, нужно немедленно заливать. Невидимая опасность. Причем она подчеркивала, что от этого пожара происходит некая невидимая человеческому глазу опасность и это необходимо как-то залить и как-то обезвредить. Она заставила всех женщин, которые были в доме, заливать печку, хотя эта печка нормально горела и никакого в действительности пожара, естественно, не было. Но все бросились с ведрами заливать эту печку. Сначала заливали вокруг, потом она заставила людей встать на стулья и заливать сверху, а потом приказала засыпать песком. Затем она закричала, что этого недостаточно и нужно замазать эту печку глиной, цементом, и все среди ночи, это длилось всю ночь, стали разводить глину и замазывать печку. Потом она сказала, что нет, все равно зараза распространяется, нужно построить какое-то ограждение вокруг этой печки. И все стали как-то огораживать эту печку подручными материалами, которые были в доме. И, естественно, никто не мог понять, что происходит, но почему-то все понимали важность этого происходящего, что матушка Ольга это делает совершенно неслучайно. И только через 30 лет, 26-го апреля произошла чернобыльская авария, и люди, которые пытались ликвидировать ее последствия, сначала пытались залить этот 4-й блок водой, потом засыпали его сверху песком, потом построили саркофаг, вот как-то соотнесли все это с действиями матушки Ольги и оказалось, что здесь существуют серьезные параллели.

Игорь Яковенко:

Юродивые или праведники в русском понимании говорят о жизни сегодняшней, в этом сегодняшнем мире, который несет в себе компромиссы, с позиции как бы правды абсолютной, которая настанет, когда история кончится. Есть некая предельная, вневременная истина, истина божественная, которая восторжествует, когда закончится история. Человек социального дна уже был вне государства, он не имел паспорта. Помните у Чехова: "А паспорт у тебя есть?" Вот отсутствие документа и было тем знаком, он мог иметь паспорт Беловодья, как отмечают, паспорт вымышленного совершенного райского государства, а в реальной жизни он был без документов.

Елена Левкиевская:

Кто же будет связываться с какой-то сумасшедшей бабкой, которая бегает по Москве с какими-то тюками и просит прохожих ей помочь? А это была одна из форм принятия на себя грехов других людей. Она подходила с каким-нибудь тяжелым тюком к человеку, в котором она ясно различала грехи, которые на нем висят и от которых он не может освободиться, просила его поднести ей вот эту ее тяжелую поклажу, а потом через некоторое время забирала ее от него вместе с его же грехами. И человек от нее уходил облегченный, очищенный от этих грехов.

Игорь Яковенко:

Человек традиционной культуры ведь был человеком культуры дописьменной, он газет не читал. Для людей традиционных властвовал старик-наслышка. Скажем, слух, который возник где-то в начале 50-х годов 19-го века, что царь пригласил крестьян селиться в Крыму и на перешейке в шатре золотом сидит и всякому крестьянину, что идет жить в Крым, дарует вольную, этот слух просто поднял целые уезды, тысячи людей двинулись. Каким образом этот слух распространялся? Его распространяли все эти калики перехожие, нищие, беглые солдаты. Когда где-то в 30-е годы 19-го века возник такой забавный слух, он выражал отношение народа к власти, о том, что на дочке царя женится сын турецкого султана и на радостях будет сожжено три губернии - трогательный слух, он ведь тоже разносился по всему обществу именно этим слоем, о котором мы говорим. В этом слое формировались свои представления. Человек из этого слоя был близок традиционному крестьянину, близок ремесленнику.

Елена Левкиевская:

Что касается матушки Матроны, она обладала огромной силой духа и изгоняла из людей бесов, она славилась тем, что могла отчитывать бесноватых, изгонять из них бесов, могла помогать людям с самыми тяжелыми болезнями и даже обладала способностью изменять человеческую судьбу. Ее не арестовывали ни разу, но люди, у которых она жила и которые ее пускали к себе в дом на свой страх и риск, многим из этих людей пришлось перенести очень большие испытания, в том числе и тюрьму, и лагеря, и ссылки.

Анатолий Стреляный:

"У хама в России три лица, - писал перед революцией знаменитый тогда публицист, романист Мережковский, - первое лицо - самодержавие, казенщина; второе - лицо церкви, о которой еще Достоевский сказал, что она в параличе; третье лицо из будущего - хулиганство, босячество, "черная сотня". Большевики, придя к власти, объявили войну религии, вне закона оказались целые сословия. Администрация ГУЛАГа благоволила лишь к блатным, их называли социально близкими.

Игорь Яковенко:

Что делал преступник, бандит, разбойник в глазах традиционного человека? Ведь традиционный мир и традиционная культура стоит на идее равенства. Князь или царский слуга мог быть богатым, но это было не приватное его богатство, это было некоторое богатство, которое срасталось с властью, со статусом. А собственно деньги, собственно богатство, отделенное от власти, было вещью глубоко неодобряемой. Вот разбойник и любой вор в глазах традиционного человека совершал великую функцию поравнения, был бандитом- поравнителем. Он отнимал некоторые неправильно нажитые деньги, а любое неравенство воспринималось человеком традиционным как неправедное неравенство, и затем разбойник пускал эти деньги в распыл, он их пропивал, прогуливал, таким образом, возвращая общество к изначальному, праведному состоянию. И в этом смысле отношение к разбойнику, к преступнику глубоко амбивалентно. С одной стороны, он душегуб. Ясно, что для страны, которая была христианской, душегубство, вообще говоря, огромный грех. С другой стороны, он в как бы монах, в том смысле, в каком опричники были монахами. Они брали на себя тяжелую грязную работу, но результат ее был - возвращение общества к изначальному состоянию всеобщего равенства. И специалисты, которые обращаются к культурным смыслам, связанным с преступностью, указывают, что ворованные деньги в некотором смысле воспринимаются как сакральные, вор совершает функцию поравнения. В этом смысле, большевик воспринимался народом как бандит-поравнитель.

Михаил Щербаков:

Если вы читали или смотрели фильмы, американские боевики, вы видели, какой там язык. Там обычные бандиты называются солдатами или войсками, начальники маленькие называются лейтенантами, а главный называется босс или шеф. То есть, это некая калька с военизированной корпорации, бизнес-структуры. В Италии тоже все понятно, там семья, семья со своими отцами, матерями и так далее. Как вы думаете, с чего взята калька, с чего сделана структура криминального мира России? С монастыря, с монастырской духовной общины. Это парадоксальный вывод, не правда ли? Во-первых, появился такой институт, как воры в законе, какие-то очень странные люди, они не могут жениться, они не могут обзаводиться собственностью, они должны блюсти общак. Общак - это нечто вроде монастырской кассы, то есть, из чего мы помогаем обездоленным, да, из своей среды, но прежде всего, обездоленным. Это не то, на что мы пьем, гуляем, тратим на девочек. И вот этот человек, который лишен собственности, лишен жены, лишен в общем-то всех обычных мирских благ, вы понимаете, что это монах, он прошел специальный ритуал. Нет никакого ритуала посвящения в американские бандиты, по крайней мере, в боссы, но вор в законе должен быть коронован в тюрьме, то есть, в монастыре своего рода. И мы получаем такой очень странный монастырь со своими какими-то странными сложными законами, с идеями, что есть особые люди, которые могут вершить суд, имеют на это право, те же воры в законе, в силу своей особой миссии. И постепенно вся эта идея, такие тонкости криминализации, они начинают проникать во все поры общества, причем, заметим, даже в те, которые в общем-то на деловом уровне вообще никак не связаны с бандитами.

Александр Зорин:

В нашей стране человек как только вылетает из своей ниши, обоймы, даже не из какой-то своей системы, он сразу же становится асоциальным, он теряет почву, он не знает, что ему делать, и он падает все ниже и ниже, если у него нет каких-то глубоких нравственных оснований для жизни. Понимаете, ведь может спастись в любой обстановке человек, который прекрасно знает, что хорошо, что плохо, где право, где лево, где верх, где низ. Вот что дает почву для этого босячества, для этого бомжевания.

Анатолий Стреляный:

Перед последней большой амнистией лета этого года в России насчитывалось один миллион триста тысяч заключенных, почти каждый сотый житель страны. Количество беженцев, бомжей, скитающихся детей-беспризорников пока не установлено.

Ольга Боголюбова:

Дети очень все разные, особенно это с возрастом связано, потому что проблемы детей, которым 7 лет, и детей, которым по 17, конечно очень разные мотивы ухода из дома. Чтобы маленький ребенок убежал из дома или пытался предпринять какие-то действия, повреждающие себе, это совсем другое напряжение должно быть, другое обстоятельство. Ребенок 7-8-ми лет даже вряд ли с точки зрения психологии может принять такое осознанное решение уйти от родителей, потому что, кроме родителей, для него в принципе ничего не существует. Когда речь идет о старшем подростке, там уже могут быть другие мотивы, такие, как притяжение улицы, нежелание что-либо делать. Хотя это тоже сознательный мотив, бессознательный может быть другим. Если речь идет о детях алкоголиков и наркоманов, то там просто органические поражения мозга могут иметь место. (Хотя такие дефекты, они в принципе скрадываются, если ребенок попадает в хорошую среду, и могут остаться навсегда маленьким секретом родителей.) Они очень в каком-то смысле интересные дети. С одной стороны, они гораздо меньше знают, меньше читают. Если взять классический портрет ребенка домашнего и ребенка, который попал в приют, они, конечно, совершенно в разных мирах живут. С одной стороны, они очень самостоятельные, ну это, конечно, вынужденная самостоятельность, но они все время что-то пытаются делать сами, хотя не всегда удачно, и они иногда с позиции взрослого относятся к собственным воспитателям в приюте или к учителям, которые там находятся, потому что эти учителя, по их мнению, взрослые люди, совершенно беспомощные, ничего не понимают в жизни, как удобнее для себя сделать. Один ребенок, был такой маленький мальчик с ангельским видом, который директору нашему рассказывал с упоением, как можно зарабатывать деньги. Ребенок семилетний живет на улице, на какие деньги он может жить, скорее всего, он ворует. Ребенок объяснял, что можно совершенно спокойно зарабатывать деньги, при этом не воруя. Долго с наивными глазами рассказывал технологию взрослой женщине, явно считая, что вот бедные взрослые люди, до которых не доходят такие замечательные способы. Занимался он следующим: он подходил к людям в метро и просил жетон доехать до дома. Естественно, он был достаточно чистеньким ребенком, может быть, жил у себя дома, хотя просто родители за ним не ухаживали, оставили полностью на произвол судьбы, но выглядел он более или менее чистеньким. И, естественно, никто не отказывал дать жетон, потому что меленький ребенок, семи лет, куда же он денется, как же он доедет? Нет денег и все, на мороженное потратил. И он таким образом в первую половину дня накапливал жетоны, а к тому времени, когда случался вечер и наступал час пик, он эти же жетоны по той же цене продавал людям в метро. То есть он даже не брал наценку, вот так зарабатывал себе на жизнь.

Александр Зорин:

Дома реабилитации - это широкая сейчас программа, которую осуществляют очень многие организации, общественные, государственные организации. Сводится это к тому, чтобы человек, вышедший из тюрьмы, понял, как следует жить, чтобы вновь в нее не попасть. К сожалению, настоящих домов реабилитации не так много в России, но они есть. Часто под эти помещения идут детские сады, рождаемость упала катастрофически, почти до нуля, поэтому детские сады пустые, и в некоторых городах, где администрация к этому относится нормально, отдают детские сады. А в других говорят - нет ничего. В Твери такой центр социальной адаптации - не реабилитации, а адаптации, это в общем-то разные вещи, он рассчитан на 112 человек. Народ собирается разный, и те, кто только что вышел из заключения, и те, кто бомжует, осенью их собирается гораздо больше, потому что зимой трудно жить, весной они рассасываются. В Ярославле, скажем, и в Твери большой обслуживающий персонал, до сорока человек. Там и психологи, и врачи, и адвокаты. Работают они в три смены, и милиция тоже там есть, дежурство какое-то установлено. Понимаете, когда человек выходит из тюрьмы, он должен иметь при себе все документы, от паспорта до справки о здоровье. Но, к сожалению, в зонах к этому относятся очень наплевательски и редки случаи, когда действительно всю эту документацию выдают. Поэтому период вот этой первой адаптации выходит очень болезненным, очень тяжелым, очень драматическим. Потому что любой милиционер останавливает, на глазах у него рвет его справку, которую ему выдали, и - ничего. Человек в России без справки, сами знаете, что такое. Когда они приходят в такие учреждения, там люди добросовестные работают, как правило, очень добросовестные, они попадают почти в домашнюю среду. Им начинают помогать, помогают найти эти документы, помогать паспорт оформить, в конце концов, устроиться на работу и, я бы сказал, половина из этих людей способна встать на ноги и жить по-другому.

Ольга Боголюбова:

В областной больнице, где делали операции детям из детских домов с расщелиной, то, что в народе называют "заячьей губой", делали англичане, и они привезли своих медсестер. Проблема была в том, что дети английского не знают и медсестры не знают русского. Нас, студентов, попросили придти, играть роль не то, что переводчиков, они и без переводчиков друг друга понимали, но как лишние руки. Это было хирургическое отделение, и вне зависимости от этой группы, с которой мы общались, там была еще куча детей, с которыми все равно как-то пересекаешься. Там была девочка трех лет, мы не видели никакой травмы, не знали, что с ней, играла со всеми. И кто-то из моих сокурсников спросил у врачей: а что вот с этой девочкой, вроде у нее все нормально? И им сказали, что она пережила изнасилование. То есть, понятно, что для врачей было абсолютно ясно, что это за травма у трехлетней девочки. Но когда мы через несколько дней пришли и девочку не обнаружили, выяснилось, что домой ее забрала мама. А девочка пострадала таким образом именно в квартире своей матери, потому что та страдает алкоголизмом, и кто-то из ее сожителей таким образом с ребенком поступил. Может быть, они кому-то передали сообщение, но я в этом сильно сомневаюсь, эта девочка просто ушла домой без каких-либо привлечений социальных служб, без обращения в приют. И это достаточно распространенный случай.

Александр Зорин:

Человека когда арестовывают, он попадает не в тюрьму, а в СИЗО, следственный изолятор. Это так называемый отстойник, отстойник самый страшный, который можно вообразить. Потому что там очень стесненные условия, там примерно полтора метра, а то и меньше того, выходит на человека физически. То есть, они живут в комнате в десять метров 20-30 человек, спят одновременно, и то не все. Больше того, действует принцип намордника, когда не просто закрывают окна, "реснички" вешают на них, а запечатывают, то есть, притока воздуха нет никакого, и одна лампочка на верху. Меня часто просят привозить Евангелие не мелкое протестантское, а где буквы крупные, потому что читать невозможно, все там теряют зрение. Когда они попадают в зону, там другое. Государство на питание дает гроши, скажем, в прошлом году это было 90 копеек, сейчас тоже гроши. Поэтому местные начальники изыскивают разные способы, чтобы добавить в котел жиров и углеводов. И многим из них удается. Бывают разные примеры, есть зоны настолько приличные, что, койки в бараках под белыми простынями, выращивают в теплицах лук, овощи, производственная есть сфера, где они трудятся, в общем, нормальная человеческая жизнь, культурная программа. Сейчас в зоны потихоньку стало возвращаться образование от низшего до высшего, как это ни странно. Высшее образование в некоторых зонах можно получить. В частности, в Рыбинске работает такой университет, который с первого сентября будет примерно человек 25 иметь. В основном их обучают на менеджеров. Потому что сейчас в эту систему пришли люди с воли, бывшие педагоги, и поэтому они понимают проблемы человека гораздо шире. Есть многие программы, и мы тоже пытаемся одну такую программу предложить, называется "Вольный университет в зоне". Мы хотели бы предложить несколько гуманитарных предметов с тем, чтобы ходили люди все, кто хочет. Наверняка среди вольнослушателей будет и обслуживающий персонал.

Анатолий Стреляный:

Знаменитые советские выражения-лозунги: "Человек - это звучит гордо", "Все для человека, все во имя человека" впервые были произнесены обитателями воровской ночлежки из пьесы Горького "На дне". Босяки Горького ненавидят крестьян - "Они сволочи, они прикинулись сиротами, ноют, да притворяются, но жить могут, у них есть зацепка - земля". Интеллигенты предреволюционной России сочувствуют босякам, видят в них жертву несправедливого общества. Мережковский поставил на одну доску персонажей горьковского дна и чеховских интеллигентов, профессоров, не находивших утешения ни в науке, ни в мыслях о будущем счастье человечества. "Последняя и главная сущность босячества, - объявил он, - это безбожие".

Михаил Щербаков:

Я знал одного человека, довольно интересного человека, человека с хорошим образованием, некоторое время он не имел денег и работы, и вдруг начал серьезно задумываться о себе, о смысле жизни. На первом этапе поисков он бросил пить, начал более порядочно и адекватно вести в отношении окружающих. Постепенно он пришел в церковь. Я с ним время от времени встречался, и вдруг выясняю через месяца два, что он нашел работу бандита и стал работать бандитом. Меня это очень удивило, честно говоря. Говорю: ты же крестился, причем для него это было радостное светлое событие, и как это вдруг ты стал бандитом после этого? Он говорит: ты знаешь, у меня нет проблем. Я говорю: а куда они делись, раньше были, а теперь нет? Он говорит: у нас есть батюшка, он отмаливает все наши грехи, и мои тоже. Это выглядит немножко детским садом, такой Незнайка на луне. Но самое интересное, что есть масса людей, которые искренне живут в этом очень странном мировосприятии, мировоззрении.

Александр Зорин:

Государство всегда давило церковь, она была под сапогом, и все социальные проблемы решало государство, а не церковь. Поэтому нет как бы опыта. Но дело ведь не только в опыте, а в некотором благочестии православном. Мир лежит во зле, пускай он себе лежит во зле, в нем спастись невозможно, спастись можно только в молитве, в уходе от мира, в личном благочестии. С одной стороны, это правда. Скажем, Серафим Саровский так и говорил: стяжайте духа святого и тысячи вокруг вас спасутся. Но при этом, что он говорил, он помогал все равно людям. Так же как Сергий Преподобный, ушедший, скажем, от мира, ушедший в лес, ушедший в пустыню, он с миром остался, и более, чем остался - мир к нему притек. Я разговаривал со многими священниками, которые работают на зоне и которые считают, что никакой пользы не приносят. Вот это ужасно. Вот это самое страшное, когда священник приходит, скажем, один раз в неделю послужить службу и выслушать исповедь. Можете представить, сорок человек стоит, какая там может быть исповедь? Но дело-то в том, что он а приори считает, что он бесполезен здесь. Совсем другая картина у протестантов. Протестанты, как правило, это баптисты или адвентисты, к ним особое отношение. Во-первых, эти люди хорошо знают эту среду, знают психологически, к ним доверие другое. Если к священнику доверие как к генералу и как к начальнику, то к ним - свой человек, вчера он тут сидел, вчера он был зеком, а сейчас рассказывает что-то такое, что интересно слушать.

Игорь Яковенко:

В русской культуре статус человека, выпавшего из социальных связей, достаточно высок. Вспомним, совсем недавно в 70-е годы, когда интеллектуалы уходили в истопники, и такого рода социальный выбор воспринимался как ценность. Он был более ценным в глазах общества, нежели карьера, научная карьера или творческая карьера. И в этом были свои резоны. Но что интересно, такого рода эволюцию переживали не единицы, а сотни, тысячи людей. Во все времена, и это связано с некоторым представлением традиционного общества, люди, которые выпадают из социальных связей, которые из них вываливаются, могут восприниматься как либо нечто позитивное, либо как нечто деструктивное. Вот в русской культуре позитивный отблеск, позитивный смысл, позитивное отношение, связанные с обочиной социальной, непосредственно примыкают к российскому социальному и эсхатологическому идеалу истории. Поскольку сам идеал лежит за рамками истории, за рамками социальной дифференциации, труда, эсхатология мыслится как отмена истории, как отмена цивилизации, отмена государственности, отмена труда, отмена всех тех сложных связей и вещей, то и люди, которые минимизируют свое присутствие в большом обществе, воспринимаются как выделенные, святые, особые, на них какой-то отблеск того нереализуемого пока, но такого значимого высокого идеала.

Ольга Боголюбова:

Я как-то говорила с одной социальной работницей из Сан-Франциско, мы обсуждали наши проблемы, проблемы работы с беспризорными мальчиками старшего подросткового возраста. Насколько я поняла, что в Калифорнии есть такое понятие, как уличная культура, это, видимо, связано и с климатом, где люди могут жить на улице, не особо испытывая хотя бы физический дискомфорт. И они испытывают сложности с тем, чтобы именно увести подростка от этой уличной романтики, которая ему кажется такой золотой жизнью без обязанностей, без каких-то сложностей. А у нас, по-моему, как мне кажется, такой культуры нет, может быть это тоже связано с климатом, потому что я не знаю никого из подростков, с которыми работала, которым бы активно нравилось жить на улице. Может быть, в изначальном мотиве присутствовало такое желание уйти от работы, от ответственности, от каких-то семейных проблем, но оно не сохраняется, может быть, в силу сурового климата, потому что пережить зиму на улице достаточно сложно.


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены