Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[19-08-01]
Русский путчВедущий Анатолий СтреляныйСм. также: Программы РС, посвященные 10-летию событий августа 91-го Анатолий Стреляный: Годы перестройки - это голодные очереди, а также запойное чтение, демонстрации и митинги. На Пушкинской площади в Москве толпа скандировала: "Макдональдс - накорми нас!" Осенью 90-го года опрос показал всеобщее предчувствие скорой смены горбачевской власти и погромов. Не знали только, кого станут бить - коммунистов, евреев или косоглазых. Но те же 80-90% граждан на вопрос, собираются ли они сами принять в этом участие, крутили пальцем у виска. Пушкин, вернее его герой, с ужасом отзывался о русском бунте, бессмысленном и беспощадном. Ленин не уставал гордиться, что гражданская война была сплошным триумфом советской власти. Народное предчувствие переворота скоро сбылось, но ни бунта, ни путча не получилось. Впервые в российской истории победил не Ленин, а Пушкин. Немецкое слово "путч" - попытка захвата власти небольшой группой заговорщиков в русский толковый словарь попало после провалившегося капповского мятежа. Он произошел в Германии в 20-м году. Офицеры-аристократы попытались физически уничтожить в стране социал-демократию. Известны и удавшиеся путчи, например, "черных полковников" в Греции, а также многочисленные верхушечные заговоры в странах Латинской Америки. Русская история во многом тоже история путчей. Андрей Богданов: В 17-м веке, начался он с гражданской войны, когда часть населения и армии воевала на стороне Годунова против Лжедмитрия Первого, которого массы считали царем Дмитрием Ивановичем, цесаревичем, законным наследником. Завершилось это, как известно, победой законного царя Дмитрия Ивановича, который был приветствован народом, всем без исключения духовенством, всеми боярами и был посажен на трон в Кремле. А вот после этого, через год ровно, произошел путч. То есть мы можем использовать это слово, потому что оно точно описывает ситуацию. Но почему я так смело говорю, что это путч? Ведь классическим в исторической литературе является представление о том, что патриотично настроенный Василий Шуйский сверг иностранного агента Лжедмитрия. Царя Дмитрия Ивановича нежно любили. Он прекратил гражданскую войну в стране, и все от этого были счастливы. Но в условиях гражданской войны идея взять власть, конечно, обуревает многих. Василий Иванович оказался наиболее хитроумным. Такой маленький, гаденький старикашка с реденькой бородкой, необычайно сластолюбивый при этом. Он организовал своих родичей, сторонников с их дворянами и холопами. Они тихо ночью въехали в Кремль и бросились на дворец. Часть немецкой охраны поубивали, часть сдалась. Короче говоря, им удалось все-таки убить Лжедмитрия. В это время в Москве было огромное количество иностранцев. Польско-литовская знать приехала сюда со своими семьями, женами, детьми, свитой, челядью на свадьбу царя Дмитрия Ивановича с Мариной Мнишек. Смысл этого акта был очень серьезен. Конечно, никто не говорил о том, что мы как-то подчинимся Польше. Речь шла о том, что в Великом княжестве Литовском большинство знати, шляхты и магнатов Речи Посполитой (где, как известно, король выбирался) были недовольны наличным королем. И хотели избрать на престол (весь 16-й век пытались) московского царя. Важно, что это был очень сильный политический ход. Агенты Шуйского ходили по дворам, кричали, били в набат, призывали людей к оружию, говоря, что в это время в Кремле иностранцы пытаются убить царя Дмитрия Ивановича. Когда толпы уже вышли на улицы, говорилось о том, что иноземцы хотели убить бояр. Народ (те, кто хотел грабить) бросился на дворы, а большая часть приезжих остановилась просто на дворах московских. Всю ночь шла маленькая гражданская война в Москве. Большую часть иностранцев удалось перебить. А потом Шуйский сделал гениальный ход. Он для свержения Лжедмитрия вел переговоры с иезуитами и с польским королем, которым царь Дмитрий Иванович был очень неприятен, учитывая, сколько его, польского короля, подданных было на стороне Лжедмитрия. Речь шла об уступках территориальных Польши, а со шведами и польский король, и Василий Иванович Шуйский вели аналогичные переговоры, обещая территориальные уступки со стороны России. Все это - заговор с католиками и иезуитами против России, со шведами, которым якобы обещали уступки, все это было приписано Лжедмитрию. Анатолий Стреляный: После погромной ночи Василий Шуйский, не мешкая, воцарился, но ему не подчинился весь юг России. А вскоре польские и шведские войска сражались уже между собой на русских землях, где шла новая гражданская война. С великой смуты начался 17-й век, век кризиса Московского царства. А завершился он крушением всех устоев. После смерти Петра, который, как когда-то Иван Грозный, убил сына-наследника, наступила череда дворцовых переворотов. В хаотической смене власти, которой отмечен едва ли не весь 18-й век, историки видят особую роль дворцовой гвардии. Александр Каменский: Все дворцовые перевороты, которые произошли, были очень разными. Гвардейцы поддержали в 1725-м году Меньшикова в его стремлении сделать императрицей вдову Петра Екатерину. В 1727-м году, когда Екатерина умерла, переход к власти произошел без участия гвардейцев, практически автоматически, потому что Екатерина оставила завещание, по которому престол должен был перейти к Петру Второму. В 1730-м году гвардейцы действительно сыграли определенную роль, когда Анна Иоанновна разорвала подписанные ею до этого кондиции и стала снова самодержавной императрицей. Анатолий Стреляный: Анна Иоанновна - это дочь брата Петра Первого, Ивана Алексеевича. Ее пригласил на царство после скоропостижной смерти Петра Второго высший орган власти - Верховный тайный совет, куда входили крупные политические фигуры, бывшие сподвижники Петра Первого. Верховники предложили Анне Иоанновне условия вступления на царство, кондиции. Андрей Богданов: Путч верховников состоял в том, что они, Верховный тайный совет (то есть люди, имевшие реальную власть в государстве), решали, кого посадить на престол и выбрали эту несчастную Анну Иоанновну, из какой-то жалкой Курляндии. Речь шла о том, чтобы новая императрица была марионеткой под их, верховников, управлением. Все, этим исчерпывались их либеральные тенденции. Но этот номер не прошел. Как только Анна Иоанновна приехала в Москву, наш народ не понял попыток ограничить самодержавную власть. Дворянство практически единодушно встало против этого, за сохранение самодержавия. Народ вполне это поддержал. И увидев такое дело, даже Анна Иоанновна, которая, в общем-то, не была приспособлена к правлению, не разбиралась в политике, смело порвала эти кондиции верховников. Участь верховников была незавидной. Александр Каменский: Когда Анна Иоанновна умирала в октябре 1742-го года, то собирали подписи под прошением к императрице о том, чтобы она назначила Бирона регентом. В этом принимали участие и гвардейцы. Когда же Анна Иоанновна умерла, когда была принесена присяга новому императору, то пошли разного рода слухи, начались волнения. Причем, как показывают документы, более всех недовольны были офицеры лейб-гвардии Семеновского полка. При этом их недовольство диктовалось чисто меркантильными соображениями. Дело в том, что командиром лейб-гвардии Семеновского полка был принц Антон Ульрих Брауншвейгский, и семеновцы очень опасались, что вот теперь, когда регентом стал Бирон, как бы их положение в этой иерархии, в этой системе не стало бы хуже прежнего. И в значительной степени именно с этим было связано то, что гвардия поддержала переворот, который осуществил практически две недели спустя после смерти Анны Иоанновны Миних, когда правительницей была провозглашена Анна Леопольдовна. И надо сказать, что, во всяком случае, в среде семеновцев поддержка брауншвейгского семейства была достаточно сильной. Одновременно с этим были и другие настроения, они тоже отразились в документах. Настроения, связанные с желанием видеть на русском престоле дочь Петра - Елизавету Петровну. С точки зрения закона, с точки зрения права, Елизавета никаких прав на престол не имела, абсолютно никаких, то есть власть абсолютно была законная. Но, как мы с вами прекрасно знаем из русской истории, русские люди всегда различали, что по закону, а что по справедливости. Вот по справедливости многим казалось, что должна быть Елизавета Петровна. Результатом этого и стал переворот в ноябре 1741-го года, когда Елизавета воцарилась, но, характерно, при помощи именно преображенцев. Семеновцы не сопротивлялись, но и не участвовали в этом перевороте. Ольга Елисеева: Когда Петр Третий вступает на престол после смерти своей тетки Елизаветы Петровны, он очень поспешно (буквально в течение нескольких дней февраля 1762-го года) осуществляет три очень крупные реформы внутренней жизни страны, которые впоследствии были продублированы в царствование императрицы Екатерины, поскольку они имели очень большое значение для общества того времени. Первое - это манифест о вольности дворянства, дворянство могло не служить. Второе - секуляризация церковных земель. И третье - отказ от существования тайной канцелярии, запрещение тайной канцелярии и роспуск ее аппарата. Важно сказать, что два первых указа, манифест о вольности дворянства и секуляризация церковных земель, они как бы были подготовлены еще в предшествующее царствование. Елизавета не подписала их только по нерешительности. А вот у третьего указа (об отмене тайной канцелярии) не имелось инициативных документов, то есть никто не обращался к императору с подобной просьбой. Это был некий такой волевой жест. То есть настолько его личная неприязнь к этому учреждению (и, видимо, неприязнь, окружавшего его общества) была велика. Потому что сам Петр в течение всего своего пребывания Великим князем находился под очень плотным повседневным мелочным досмотром и надзором. Он как человек чувствовал тягостность подобного надзора. В его указе по этому поводу говорится, что он уничтожает это учреждение "от всех презираемое". И как бы уничтожив это учреждение, распустив его аппарат, Петр на время оказался вообще без тайной полиции. И в тот самый момент, когда складывался заговор против самого Петра Третьего, в сущности, об этом заговоре знало фактически все столичное общество. И если оно не могло назвать глав заговорщиков по именам, то о том, что рано или поздно переворот произойдет, говорили буквально и в полках, и при дворе, и у каждого дома. И этот переворот был переворотом умонастроений. Люди хотели переворота, и он совершился. А вот механизма, которым можно было бы этот переворот подавить, в руках у императора просто не существовало. Анатолий Стреляный: Петр Третий родился в Германии, по крови он был ближайшим наследником не только русского, но и шведского престола. Ненависти к российским порядкам и нравам Петр не скрывал. Уже став императором, продолжал носить прусский мундир, дал свободу дворянству, собирался уравнять в правах с православной протестантскую церковь. Петра свергли через полгода, не простив ему, среди прочего, предательства русских военных интересов в Пруссии. Андрей Богданов: Когда наши войска разбили Фридриха Великого на голову, и один из князей Волконских взял Берлин, Фридрих уже метался там как заяц, и вдруг Петр Третий, непутевый муж Екатерины, с ним заключает мир. Все отдавай, что мы завоевали! Разумеется, патриотически-настроенная общественность схватила его жену-немку и посадила на престол вместо него. Екатерина оказалась Екатериной Великой. Она, как и Анна Иоанновна поняла, что власть должна быть самодержавной. Так же Екатерина Великая поняла, что самодержавие должно быть российским. Так себя и вела и стала действительно, я думаю, великой правительницей в истории нашей страны. Александр Каменский: Переворот в июне 1762-го года, когда к власти приходит Екатерина Вторая, уже носит абсолютно иной характер. Дело в том, что здесь Екатерина пользовалась действительно всеобщей поддержкой. И этот переворот реально был именно отражением общественного мнения. И это общественное мнение было вполне однозначным, оно было связано с тем, что русское общество или та его часть, которая это мнение разделяла, не желало мириться с фактически самодуром на престоле. То есть можно даже, мне думается, сказать, что русское общество в своем развитии к этому времени как бы достигло такого уровня, когда оно не желало мириться с самодуром. Это очень важно. И таков же, на мой взгляд, был механизм переворота 1801-го года, когда был свергнут и убит Павел Первый. Игорь Волгин: Дворцовые перевороты это совершенно особый вид путча, это все-таки келейно, когда пристукивают императора табакеркой, как Павла, или, скажем, его душат во время дружеского застолья, как Петра Третьего. Это разборки внутри одного круга людей, одного социального круга, довольно узкого и близкого к императору. Это борьба клик придворных, это переворот, который не затрагивает страну. Гораздо шире, конечно, восстание декабристов, потому что здесь вовлечены не только гвардия, но и армейские полки, и очень широкий круг на севере, на юге. Это уже попытка смены не только отдельных царей, но попытка ликвидировать династию, попытка изменить государственный строй. В программу, особенно южан, радикальную входило уничтожение царской фамилии и радикальная реформа земельная и ряд других реформ, уничтожение сословий. Это уже программа социальная, конечно. Андрей Богданов: Конечно, восстание декабристов это чистый путч. Собственно, его организаторы это и не скрывали. Они хотели ограниченными силами, причем крайне ограниченными, даже не всей армии, очень узким кругом захватить власть и навязать стране реформы по их пониманию. Кстати, ни о какой демократической организации общества речь не шла. Более того, если прочитать программные документы декабристов, французская революция бледнеет и большевики против того, что они там придумали. Но их можно сравнивать с Робеспьером, но уже с Наполеоном сравнивать нельзя. Потому что Наполеон очень четко учитывал интересы значительного большинства французов. Декабристы считали, что только им известно, что принесет счастье российскому народу. Даже попытку осознать, а что, собственно, нужно разным слоям населения, сословиям и так далее, декабристы не делали. Виктор Листов: Декабристы ведь очень неоднородны. Среди них были идейные люди вроде Пестеля и были офицеры, захваченные просто идеей, что нельзя давать вторую присягу. Они просто пошли за Константина, а вовсе не за реформы. И, кроме того, ведь декабристы - это странный парадокс. Вот мы называли в советское время улицы именами Пестеля, Рылеева, потому что мы их считали героями. А собственно почему? Да, скорее всего потому, что они проиграли. Вот возьмите переворот, когда свергли Павла Петровича за четверть века до декабристов. Ведь они выиграли и поэтому не стали героями. А представьте себе, что они проиграли, и только тогда мы начинаем вспоминать, что они писали конституционные проекты и тоже рассуждали о свободе мужика. А теперь представьте себе, что Павел от них ускользнул и казнил их всех, и тогда они замещают в нашем сознании декабристов. То есть людей, которые хотели свободы, но погибли. Мы чтим декабристов не столько за то, что они хотели, не столько за их программы, которые были совершенно нереальны с самого начала, а главным образом за то, что они мученики. Анатолий Стреляный: После разгрома восстания декабристов в России началась эра тотального, всеохватного политического сыска и борьбы с инакомыслием. В 40-е годы 19-го века к виселице приговаривают участников так называемого "дела петрашевцев". Игорь Волгин: Если говорить о петрашевцах, здесь социальная база еще шире: это учителя, это офицеры, это очень широкий слой людей. Слой людей необеспокоенных, тех, что не попали под следствие. Их было еще больше, чем обеспокоенных. Это как бы вся интеллигенция, значительная ее часть, которая переживала такие духовные искания. Тем не менее, внутри общества Петрашевского сложилась конспиративная семерка, которая, конечно, не замышляла восстания (об этом говорить смешно), 1849-й год, какое восстание? Об этом говорить немыслимо, но которая, тем не менее, делала реальные шаги к изменению существующего строя. Вот у меня называется книжка "Пропавший заговор". Какой же заговор пропал? Ведь заговор был как бы обнаружен, хотя это не был заговор, это были разговоры. Дело в том, что был реальный заговор, заговор Спешнева - "Типографическая семерка", куда входил Достоевский, это замысел организации подпольной типографии. Это первая типография в России. Это первая попытка за четыре года до открытия в Лондоне вольной русской печати. Это первая попытка, совершенно обреченная на провал, безумная, потому что смешно было рассчитывать, что в столице империи будет не обнаружена такого рода затея при режиме Николая. Тем не менее, такая попытка была предпринята. Но я в книге рассказываю, как аккуратно, как путем многоходовых комбинаций был этот заговор замят, потому что к нему были причастны лица из состоятельных фамилий, Мордвинов, в частности, он был племянником адмирала Мордвинова и сыном бывшего начальника управляющего Третьим отделением Мордвинова. Анатолий Стреляный: Молодой Федор Достоевский был в числе приговоренных к высшей мере. В ожидании смерти он провел на эшафоте три четверти часа. Делом петрашевцев ведал наследник престола, будущий царь-освободитель Александр Второй. За минуту до исполнения приговора петрашевцам была объявлена монаршая милость. Смерть заменили каторгой. Игорь Волгин: Это единственный русский писатель, который пережил свою смерть. Вот он дает эпиграф к "Братьям Карамазовым": "Если зерно, падшее в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода". Библейский текст. Но ведь он и сам есть это зерно, он умер как бы и поэтому принес много плода. Он умер в момент там, 22-го декабря на Семеновском плацу, на эшафоте, когда пережил свою смерть. Что касается 60-х годов, конечно, там мы видим совершенно другую картину. Там не только путч, там заговор в самом чистом виде, там кровавый заговор, целенаправленный на свержение существующего строя, на изменение существующего строя, заговор, направленный против личности императора. Для Достоевского Александр Второй в какой-то степени личный благодетель. С другой стороны, он чрезвычайно ему признателен за проводимые реформы, особенно за крепостную, за отмену крепостного права. Для него он действительно царь-освободитель. А эта охота на царя! Это была чистая охота, потому что 79-81-й год. Вот эти два года царь был как бы в загоне. Девять покушений, начиная с выстрела Каракозова. Кстати, реакция Достоевского была поразительной на выстрел Каракозова в 66-м году. Есть воспоминания Вейнберга, поэта, когда 4 апреля 1866-го года сидит у Майкова, влетает Достоевский и говорит: "В царя стреляли!". И Майков вскакивает и говорит с ужасом: "Убили?" - "Нет, но стреляли, стреляли, стреляли!". Первое покушение публичное на царя средь белого дня на площади, для него это сильное личное потрясение. Потом идут покушения 79-го года, 80-го, халтуринский взрыв в Зимнем дворце. И все время это Достоевского мучит это, причем, как проблема не только государственная, но и нравственная. Виктор Листов: Ведь крестьян на самом деле не освободили. Потому что, повязав крестьянина общиной, собирая налоги с общины, государство, в сущности, передало крестьян из частного владенья помещиков в государственное владение. Ведь то, чем распоряжался барин до реформы, этим стали распоряжаться тучи чиновников. Одни собирают налоги, другие занимаются землеустройством, починкой дорог, разными податями, повинностями, тучи чиновников. Ведь вот неслучайно Шульгин, очень умный монархист, говорил, что первым русским социалистом был Александр Второй, ибо он отдал русский народ во владение государству. Так что поводы у народовольцев были, но только они были также прямолинейны и также преждевременны, как все остальные революционеры. Отсюда вся их безнравственность, все их соображения о том, что они навязывают мужику то, чего сам мужик не понимает, но он потом поймет. А мужик до сих пор не понял. Анатолий Стреляный: 3-го апреля 1881-го года прилюдно казнили народовольцев, участников убийства царя Александра Второго. Игорь Волгин: Толстой просит нового императора Александра Третьего помиловать убийц его отца. Если бы этот акт был совершен, неизвестно, как бы пошла русская история. Это неслыханный был бы акт. Вот вы помилуйте убийц отца - это нравственно уничтожит убийц. Но это даже не рассматривается. От этих последних виселиц 19-го века, от Желябова, от Перовской путь идет прямо к ипатьевскому подвалу, к убийству императорской семьи. Кровь порождает кровь, здесь как бы начинается цепная реакция убийств, смертей, насилий, мести. Октябрьский переворот это тоже путч, потому что недаром в нашей историографической традиции много лет Октябрьская революция именовалась Октябрьским переворотом. Переворот абсолютно верхушечный, только в столице происходящий. Потом мы говорим - "триумфальное шествие советской власти". Да, конечно. Но первоначально - это только восстание гарнизона или, как говорят новейшие историки, солдат, которые не хотели идти на фронт, которые скопились в Петербурге. Это чисто путчевый момент. Виктор Листов: Октябрьский переворот и ноябрьский переворот в Москве и Петрограде - это еще не было революцией. Она потом шла. Следующие почти четыре года, мучительно, по всей стране. А то, что произошло там, такой огромной роли, как нам всегда рассказывали, не играло. Вы сейчас удивитесь, но я вам скажу, что продразверстку в нашей стране ввел царь в 1915-м году по случаю военных условий. Потом пришло Временное правительство и подтвердило, что она нужна. Потом в октябре 1917-го года большевики ее отменили, как гнусное наследие эксплуататорского режима, но им пришлось ее ввести уже весной 18-го года. Потому что надо было кормить армию и народ кормить в городах. Поэтому вы найдете эту продразверстку не только у большевиков, но и у Колчака, и у Врангеля, и у Деникина, у всех. По существу все делают одно и то же, только прикрывают это разными словами. Андрей Богданов: Но самый-то главный, собственно говоря, путч, после которого все и рухнуло в гражданскую войну, это, конечно, разгон Учредительного собрания. Потому что и Временному правительству, и большевикам им, в общем-то, народ все спускал, думая, что это промежуточная власть. Ну да, понятно, переходный период, сложный, но наконец-то всенародно избранные представители решат, какая форма правления в России будет, примет основные законы и так далее. Вот это самый настоящий путч. И я думаю, что баланс истории революции сдвинут на октябрь совершенно неслучайно. Я думаю, что это заслуга большевистской литературы и потом уже литературы советского времени. Заслуга в том, что даже подавляющее большинство оппонентов в этой огромной библиотеке литературы о революции 17-го года видят главным октябрь, в то время как главным, безусловно, является разгон Учредительного собрания, с которого и началась война. Вот 19-й год - это уже гражданская война. Анатолий Стреляный: "Мы живем, под собою не чуя страны, наши речи за десять шагов не слышны. А где хватит на полразговорца, там припомнят кремлевского горца". Сталин хорошо знал русскую историю. Он сам себе определил в ней место и строго его охранял. После его смерти элита далеко не мирно делила власть, но сталинский механизм был четко отлажен, народ покорно принимал все перемены. Отставка Хрущева с танками на улицах Москвы в октябре 1964-го года была, пожалуй, самым тихим из дворцовых переворотов. Виктор Листов: Хрущев пал по очень интересной причине. Сейчас уже мало кто помнит, но ведь Хрущев упал на том, что он попытался разделить партийные органы на сельскохозяйственные и промышленные. То есть он по существу разделил партию на две партии. Это еще не была двухпартийная система, эта была какая-то дальняя тень той двухпартийности, которой мы не достигли, но, тем не менее, власть уже всполошилась. Как вторая партия? Разве это возможно? И они быстренько это все задавили. Хрущеву простили все: и кукурузу, и целину, и глупости, все на свете, а вот разделение партии ему не простили. Поэтому это опять же не путч, а это укрепление власти доступными ей, власти, средствами. Анатолий Стреляный: "Сто лет Россия впитывала в себя заносную идею свободы. Сто лет пила Россия устами Пестеля, Рылеева, Герцена, Чернышевского, устами писателей своих, мученическими устами Желябова, Софьи Перовской, Тимофея Кибальчича, устами своей разночинной интеллигенции, своего студенчества, своих передовых рабочих, мысль философов западной свободы. Эту мысль несли книги, кафедры университетов, сапоги бонапартовых солдат, ее несли инженеры и просвещенные купцы. Подобно женихам, прошли перед юной Россией, сбросившей цепи царизма, десятки, а, может быть, и сотни революционных учений, верований, лидеров, партий, пророчеств, программ. Жадно, со страстью и с мольбой вглядывались вожди русского прогресса в лицо невесты. Россия выбрала Ленина", - писал сразу после 20-го съезда писатель Василий Гроссман. Его философский роман "Все течет" был опубликован спустя тридцать лет, в разгар перестройки. Тогда пути России вновь оказались в центре острых обсуждений. Тиражи журналов и газет росли лавинообразно. Одной из ошибок путчистов, выбравших август 91-го года для смены власти, было то, что множество людей только что успели оформить подписку на следующий год. Андрей Богданов: Путч 91-го года изначально не был ориентирован на победу. Практически путчисты сами себя уничтожили. Те, кто ходил к Белому дому и прочее, это, конечно, все красиво и символично. Но самое главное, что их не приняли всерьез. Они могли бы что-то сделать, неизвестно, победили бы или нет. Они могли бы что-то сделать, если бы начали стрелять, захватывать средства массовой информации, все, что положено, брать власть реально в свои руки. Но они-то думали, что у них власть почти в руках. И я помню, что когда в Китай-городе, у метро, вот там внизу у магазина "Колбасы" стоял здоровенный танк (а я как раз шел из исторической библиотеки) и очередь за дефицитными колбасами. Очередь обходила этот танк и уходила дальше в туман. Народу это было совершенно безразлично, ему нужна была колбаса. Вот это как раз показывает, что путч проиграл. Нельзя устрашить, если люди не боятся. Виктор Листов: Когда Ленин объявляет в 21-м году свой НЭП, то все сразу успокаиваются. Потому что для всех это возвращение к извечной норме, так жили, так и будем жить, на основе частной собственности, торговли, денежного обращения и так далее. Поэтому переход к НЭПу совершился за какие-то недели. Все вернулось и все. Теперь представьте себе людей, которые 70 лет жили в обстановке большевистской страны, где все нерыночно, все нетоварно, все в руках у государства. И вот вырастает два-три поколения, для которых это норма. И поэтому, когда их влекут куда-то в неизвестность, конечно, первый рефлекс - как бы хорошо вернуться к старой, понятной всем норме. Либералы влекли в неизвестность, а консерваторы были равны ленинскому НЭПу, как это ни странно. Они тянули туда, где все было известно, понятно и опробовано двумя-тремя поколениями. И до сих пор еще есть старшие поколения, которые с восторгом бы вернулись к старой государственной собственности и к бюрократическому аппарату, который о них, якобы, заботился, и считали бы, что все в порядке. Это бы для них был бы вопрос двух недель. Игорь Волгин: Путч 91-го года я пережил непосредственно, если можно так сказать. Я стоял в этой толпе у Белого дома. Это было удивительное сочетание высокой героики, высокой трагедии и фарса. Там были трупы. Там был героизм и отвага людей, которые были готовы защищать демократию. С другой стороны, то, что было потом, кто и как воспользовался плодами этой победы, это тоже трагедия. Игорь Яковенко: Это была, безусловно, революция по объективным характеристикам: распалась великая империя, возникли другие государства на этом месте, сменился общественный строй. КПСС, которая была собственником всего государства, прекратила свое существование, изменились отношения собственности. Это такие объективные обстоятельства. С другой стоны, путч был и переживался людьми как революция, ибо кончился один большой мир. Закончилась эра того сознания, которое связано со средневековьем. Особенность средневековья состоит в том, что это общество финалистское, оно ждет некоторого конца - пришествия спасителя или построения коммунистического общества. Это эпоха, это вера, где все люди исповедуют одну веру или одну идеологию. На его место пришел другой, новый мир. Поэтому сами эти события были революционными и объективно были революцией. Но власть в тот момент, интеллигенция, которая все время говорила о том, что в России нет лимита на революции, и та политическая элита (она была советской, коммунистической, часть из нее оказалась во главе страны) всеми силами уходили от этого слова, от "революции". Виктор Листов: Я живу в одном квартале от Белого дома, и все эти дни я не прожил на площади, но я все время туда ходил. У меня было ощущение, что я не то в консерватории, не то на какой-то художественной выставке. Столько было знакомых лиц, что ощущение было просто домашнее. Это был мой круг. На второй день кто-то даже приклеил к забору большой белый лист бумаги, на котором было написано: "Как хорошо теперь в стране родной, наружу вышел большевистский гной". Это меня страшно удивило. Потом приходили знакомые, полузнакомые, четвертьзнакомые дамы, приносили какую-то еду, всех кормили. Все ужасно друг друга любили. Но самое ужасное, что было в эти дни, это был мой сын, который в большом энтузиазме пришел в Белый дом и почему-то ему велели раздавать противогазы. И он шел из кабинета в кабинет и раздавал противогазы на случай газовой атаки, пока не дошел до кабинета, где сидели ельцинские офицеры и генералы. И там он подслушал интересный разговор: "С Министерством обороны договорились, штурма не будет, - сказал кто-то, - только как разогнать этот сброд, который стоит под окнами Белого дома?". И когда мой сын это услышал, он поставил эти противогазы на пол, повернулся и ушел из Белого дома, с площади и вообще из политики навсегда. Я его очень хорошо понимаю. Потому что вот здесь и был элемент путча, верхушечной ситуации, которая решается на уровне переговоров, скажем, Ельцина с Министерством обороны. То есть выясняется, что здесь не были затронуты глубокие массы людей: это все моя тусовка, это все знакомые мне люди, так же как знакомы генералы ельцинские с генералами, скажем, министерскими. Игорь Волгин: Победой воспользовались нувориши. В общем, этот путч открыл дорогу к разграблению страны, продаже национального достояния, появлению нового, совершенно беспощадного и безжалостного класса. У людей, которые шли защищать Белый дом, в мыслях даже не могло быть, что они идут защищать крупный капитал или новых русских. Но социальные последствия этой защиты были именно такие. Игорь Яковенко: Есть представления о том, что было бы хорошо для общества в целом, есть интересы отдельных социальных групп. Конечно, создание среднего класса соответствовало бы задаче построения в России демократического общества. Но соответствовало ли это задачам той правящей элиты, того огромного слоя чиновников, директоров советских заводов, которые были в тот момент у власти? Кардинальным образом не соответствовало. Власть не могла в одночасье заменить весь этот слой, его нельзя было убрать. У России было два пути - либо революционный путь, это запрет на занимание государственных должностей членам партии, это призывание во власть и в аппарат людей, которые противостояли советской власти. Такая последовательная революция, которая вызвала бы противодействие тех, кого выбирают, и это могло пойти по пути разворачивания страшного кровопролития. Для того чтобы этот переворот произошел в России мирными путями и нечудовищными, надо было пойти на некий компромисс с носителями реальной власти в тот момент, о котором мы с вами говорим. Скажем, была армия, эта армия была советской, все эти маршалы и генералы советские, их с лейтенантских погон учили советской идеологии ("великий Советский Союз"), ею забивали некоторые вещи. Каким образом можно было армию на свою сторону поставить? Надо было этим военным дать какие-то блага. Помните, им разрешили приватизировать их дачи. Элементарные поступки, они исходили из политической логики. Мы знаем, что когда выводились войска из Германии, то там была очень мощная сильная коррупция. Наверное, если встать на такую буквалистскую законническую точку зрения, можно было расследовать эту коррупцию, можно было с ней бороться, но я полагаю, что центральная власть, президент России в этой ситуации, закрывая глаза на эти хищения, поступал совершенно мудро, эта была та самая плата, за которую была куплена лояльность армии. Бюрократический аппарат самых разных уровней, от мельчайшего до самого высокого, принял распад Советского Союза, отказ от советской идеологии, замену и запрещение КПСС в обмен на возможности разграбления, приватизации, растаскивания советского достояния. Можно расхватать всю собственность. В конце концов, проблема не в том, кто оказался владельцем этой собственности, а в том, эффективный этот владелец или не эффективный. Я полагаю, что создание в России массы среднего класса это задача будущего, и она не может быть не решена. В противном случае просто российское государство исчезнет. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
