Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[18-11-01]
Разница во времениАвтор и Ведущий Владимир Тольц
Советский героический миф: механика, прошлое, настоящееВладимир Тольц: ...Сегодня, когда в России вновь вспоминают 60-летней давности сражения Великой Отечественной войны под Москвой, я хочу вспомнить один из эпизодов мифологии этой драматической битвы. Вспомнить вовсе не для того, чтобы, так сказать, "разоблачать" этот миф и "восстанавливать правду истории"...- Это делалось многократно, и не моя это задача, поскольку я считаю, что основанные на документальных источниках наши знания о прошлом не могут уничтожить исторический миф как феномен. Они существуют вместе, - иногда борясь друг с другом, иногда сосуществуя, - трансформируя друг друга, а порой и обогащая... Сколько бы не объясняли нам, что не мог Геракл, будучи младенцем, в колыбели, задушить двух змей, или (это нам куда ближе по теме), что не мог Александр Матросов заткнуть амбразуру своим телом, поскольку (цитирую) "пулеметная очередь в упор сбросит с амбразуры любое, даже самое грузное тело", сколько бы не растолковывали дотошные историки, что Зоя Космодемьянская (опять цитата) "не была арестована немцами, а захвачена крестьянами, которые были возмущены тем, что она поджигала их дома и хозяйственные постройки", каноническое предание о подвигах этих и многих других героев живо. Рождению, внутренней механике, жизни и особенностям советского героического мифа я и хочу посвятить эту передачу. 60 лет назад 28-го ноября 41-го газета "Красная звезда" вышла с передовицей "Завещание 28-ми павших героев". "Сложили свои головы - все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага". Статья повествовала о том, как, отражая танковую атаку немцев у разъезда Дубосеково на Волоколамском направлении, героически погибли 28 красноармейцев-пехотинцев. "Свыше пятидесяти вражеских танков двинулись на рубежи, занимаемые двадцатью девятью советскими гвардейцами из дивизии им. Панфилова... Смалодушничал только один из двадцати девяти... только один поднял руки вверх... несколько гвардейцев одновременно, не сговариваясь, без команды, выстрелили в труса и предателя..." За 4 часа боя оставшиеся герои якобы уничтожили 18 вражеских танков и - цитата - "сложили свои головы - все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага"... Автор этих волнующих строк Александр Кривицкий (он еще долгие годы разрабатывал подвиг "28 павших героев" - статьи, очерки, брошюры, книги) со временем перечислил всех "павших" по именам и оснастил свой первоначальный рассказ богатыми подробностями. "...Бой длился более четырех часов. Уже четырнадцать танков недвижно застыли на поле боя. Уже убит сержант Добробабин, убит боец Шемякин... мертвы Конкин, Шадрин, Тимофеев и Трофимов... Воспаленными глазами Клочков посмотрел на товарищей - "Тридцать танков, друзья, - сказал он бойцам, - придется всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва"... Прямо под дуло вражеского пулемета идет, скрестив на груди руки, Кужебергенов и падает замертво..." Василий Клочков - политрук 4-й роты 2-го батальона 1075-го стрелкового полка. 21 июля 1942-го года ему и остальным 27 гвардейцам, перечисленным Кривицким, было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза. Имя "Героев-панфиловцев" присваивалось улицам и площадям, домам культуры и пионеров, школам и колхозам, в их честь слагались стихи и поэмы. В Подмосковье и в Казахстане им посвящены мемориальные обелиски. Слова политрука Клочкова вошли в школьные учебники, по которым училось не одно поколение советских детей и их, российских уже, внуков... Между тем, через два с половиной года после войны был арестован за службу у немцев некто Добробабин Иван Евстафьевич. "Начав его допрашивать, следователи (надо полагать, не без изумления) выяснили, что он - один из павших двадцати восьми героев. В связи с этим Главная военная прокуратура СССР провела обстоятельное расследование истории боя у разъезда Дубосеково". Об этой истории и о результатах ее расследования еще в 97-м году поведали в журнале "Новый мир" участники нашей программы историки Никита Петров и Ольга Эдельман. (Да только многие ли в ту пору читали это некогда популярное, а ныне захиревшее издание!) Петров и Эдельман опубликовали полный текст "справки-доклада", направленной 10 мая 1948 года Главным военным прокурором Вооруженных Сил страны генерал-лейтенантом юстиции Афанасьевым Генеральному Прокурору СССР Сафонову. (Через месяц Сафонов доложил об этом самому Жданову). Допрашивая "героя-панфиловца" Добробабина, следователи Главной Военной прокуратуры "установили": "<...> в районе Дубосеково он действительно был легко ранен и пленен немцами, но никаких подвигов не совершал, и все, что написано о нем в книге о героях-панфиловцах, не соответствует действительности". "Далее было установлено, что кроме Добробабина остались в живых Васильев Илларион Романович, Шемякин Григорий Мелентьевич, Шадрин Иван Демидович и Кужебергенов Даниил Александрович, которые также числятся в списке 28 панфиловцев, погибших в бою с немецкими танками". Ремарка: Кужебергенов - тот, кому в героической поэме Николая Тихонова "Слово о 28 гвардейцах" посвящены специальные строки:
Стоит на страже под Москвою На следствии классик советской поэзии показал, что все сочинил со слов статьи Кривицкого. (Как я понимаю, знал бы он, что его будут тягать на допросы, а Кужабергенов жив - ничего такого не написал бы: "гвозди бы делать из этих людей...") Сам же Кужабергенов был арестован еще в мае 1942-го года по обвинению в добровольной сдаче в плен немцам. На допросах показал, что он является тем самым, кого считают погибшим в числе 28 героев-панфиловцев. О своем "подвиге" он знает их газетных сообщений. Тут стали разбираться и с другими панфиловцами, получившими звание героя посмертно, а после публикаций Кривицкого начавших "живьем" добиваться выдачи им наград. (Таких нашлось еще трое.) Стали расследовать и обстоятельства боя, в котором они якобы погибли. В результате обнаружено было донесение старшего батальонного комиссара Минина Начальнику Оргинспекторского отдела Главного Политического Управления РККА дивизионному комиссару Пронину (август 1942-го года): "4-я рота 1075-го стрелкового полка, в которой родились 28 героев-панфиловцев, занимала оборону Нелидово - Дубосеково - Петелино. 16-го ноября 1941-го года противник, упредив наступление наших частей, около 8-ми часов утра большими силами танков и пехоты перешел в наступление. В результате боев под воздействием превосходящих сил противника 1075-й стрелковый полк понес большие потери и отошел на новый оборонительный рубеж. За этот отход полка командир полка Капров и военком Мухомедьяров были отстранены от занимаемых должностей и восстановлены после того, когда дивизия вышла из боев и находилась на отдыхе и доукомплектовании. О подвиге 28-ми ни в ходе боев, ни непосредственно после боя никто не знал, и среди масс они не популяризировались". Допросили и упомянутого в этом донесении бывшего командира 1075-го стрелкового полка Илью Васильевича Капрова. Он показал: "...Никакого боя 28 панфиловцев с немецкими танками у разъезда Дубосеково 16-го ноября 1941-го года не было - это сплошной вымысел. В этот день у разъезда Дубосеково в составе 2-го батальона с немецкими танками дралась 4-я рота, и действительно дралась геройски. Из роты погибло свыше 100 человек, а не 28, как об этом писали в газетах. Никто из корреспондентов ко мне не обращался в этот период; никому никогда не говорил о бое 28 панфиловцев, да и не мог говорить, так как такого боя не было. Никакого политдонесения по этому поводу я не писал. Я не знаю, на основании каких материалов писали в газетах, в частности в "Красной звезде", о бое 28 гвардейцев из дивизии им. Панфилова. В конце декабря 1941-го года, когда дивизия была отведена на формирование, ко мне в полк приехал корреспондент "Красной звезды" Кривицкий вместе с представителями политотдела дивизии Глушко и Егоровым. Тут я впервые услыхал о 28 гвардейцах-панфиловцах. В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было 28 гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему заявил, что с немецкими танками дрался весь полк и в особенности 4- рота 2-го батальона, но о бое 28 гвардейцев мне ничего не известно... Фамилии Кривицкому по памяти давал капитан Гундилович, который вел с ним разговоры на эту тему, никаких документов о бое 28 панфиловцев в полку не было и не могло быть". Погибший к тому времени капитан Гундилович не мог этого ни подтвердить, ни опровергнуть. А Кривицкого допрашивали на эту тему как-то вяло. Прочтя некоторое время назад опубликованные о нем в Израиле мемуары столетнего карикатуриста Бориса Ефимова, мне кажется, я понял, почему. К тому времени уже состоялся разговор сочинителя подвига панфиловцев с секретарем ЦК и начальником Главполитуправления армии Щербаковым. "Поговорив о делах, Щербаков неожиданно спросил: - Скажите, товарищ Кривицкий. Из вашего очерка следует, что все 28 панфиловцев погибли. Кто мог вам поведать о последних словах политрука Клочкова? - Никто не поведал, - напрямик ответил Кривицкий. - Но я подумал, что он должен был сказать нечто подобное, Александр Сергеевич. Щербаков долго молча смотрел на Кривицкого и наконец, сказал: - Вы очень правильно сделали, товарищ Кривицкий". Так вымысел газетного сочинителя превратился в санкционированный партией миф. Поэтому в 48-м году главный военный прокурор, генерал-лейтенант Афанасьев со своими выводами уже запоздал: "Материалами расследования установлено, что подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, освещенный в печати, является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора "Красной звезды" Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого. Этот вымысел был повторен в произведениях писателей Тихонова, Ставского, Бека, Кузнецова, Липко, Светлова и других и широко популяризировался среди населения Советского Союза". Для того, чтобы завершить эту краткую историю формирования мифа о "28 панфиловцах", надо, наверное, еще и пояснить, откуда взялась эта цифра - 28. Интересную версию этого предложил писатель-фронтовик В.Кардин. Дело в том, что о "бое под Дубосеково" главному редактору "Красной Звезды" Ортенбергу первым сообщил не Кривицкий, а упомянутый в донесении главного военного прокурора журналист Коротеев. "Коротеев показал, что в ноябре 1941-го года в штабе 16-й армии он встретил комиссара 8-й панфиловской дивизии, от него услышал о бое одной роты с 54-я танками. Рота их задержала, несколько уничтожив. Егоров не участвовал в бою, как и комиссар полка, доложивший о нем. В политдонесении якобы говорилось, что рота стояла "насмерть", погибла, но не отошла. Только два бойца подняли руки, чтобы сдаться, но были уничтожены оставшимися пехотинцами". В.Кардин, по которому миф 28-ми прокатился уже в 60-х неподбитым под Дубосеково танком (об этом позднее), пишет: "Ортенберг поинтересовался у Коротеева, сколько человек могло остаться в потрепанной роте. Коротеев ответил: человек тридцать. Вычесть двоих - двадцать восемь. Но два предателя, подумал главный редактор, слишком много, и в передовой назван лишь один. Теперь первоначальная численность - 29. Минус один - 28. Манипуляции с цифрами - на совести Ортенберга. Как и выдержка из мифического политдонесения. Список погибших взят Кривицким в полку из какой-то писарской ведомости". Вот так и сложилась эта "легенда о 28-ми", в которую поверили миллионы. Заботливо оберегаемая многими, меняющими друг друга поколениями власти, которая изначально знала о несоответствии мифа о панфиловцах "правде жизни", героическая легенда эта дожила до своего 60-летия, которое мы ныне и отмечаем. Судя по некоторым мемуарам, знали об этих особенностях мифа панфиловцев и коллеги Кривицкого по литературному цеху. Уже цитированный мною Борис Ефимов вспоминает, как однажды, зайдя к Кривицкому и встретив там Твардовского, Дангулова, Гроссмана и еще кого-то из "Красной звезды", он застал окончание спора. Заикаясь, Кривицкий завершал: "Так вот, что бы вы тут ни говорили, можете с-сомневаться сколько вам угодно, а вот эта дерьмовая книжонка (он потряс в воздухе брошюрой о подвиге панфиловцев) через двадцать пять лет будет п-первоисточником, да, да, п-первоисточником!" И когда через четверть века в "твардовском" "Новом мире" появилась статья Кардина о советских исторических мифах, на защиту их выступил сам генсек Брежнев: "Подвергается критике в некоторых произведениях, в журналах и других наших изданиях то, что в сердцах нашего народа является самым святым, самым дорогим. Ведь договариваются же некоторые наши писатели (а их публикуют) до того, что якобы не было залпа "Авроры", что это, мол, был холостой выстрел и т. д., что не было 28 панфиловцев, что их было меньше, чуть ли не выдуман этот факт, что не было Клочкова и не было его призыва, что "за нами Москва и отступать нам некуда". Договариваются прямо до клеветнических высказываний против Октябрьской революции и других исторических этапов в героической истории нашей партии и нашего советского народа" Прошло еще 35 лет. В том числе четыре года с тех пор, как Петров и Эдельман опубликовали многократно процитированный нами документ 1948-го года. В 1997-м они сетовали, что миф панфиловцев жив, и находили объяснение тому в горькой фразе Александра Герцена "Русское правительство, как обратное провидение, устраивает к лучшему не будущее, но прошедшее". Нынешнее "русское правительство", к которому иногда еще обращаются с просьбами ветераны панфиловской дивизии, молчаливо дистанцируется от мифа 28-ми. Но миф по-прежнему жив и отпор его недоброжелателям-историкам и тиражирующим их находки журналистам дают "простые советские люди" (они-то, в отличие от Советского Союза, как и героический советский миф, остались!) "В эти окаянные годы <...> противник русского народа со дня на день подбрасывает в ряды нашей молодежи сплошную антиисторическую "дезу", перелицовывая на свой лад героическую историю нашего Отечества",- пишет один из них. "Ваша публикация - <...>редакционная находка, навеянная стремлением ретивых "правдолюбцев" опошлить подвиги воинов, разгромивших фашизм", - обличает другой. Он отвергает приведенное в справке 48-го года признание Кривицкого в авторстве дубосековской легенды и приписываемой Клочкову фразы, ссылаясь на наше знание о следственной практике послевоенного времени: "Мы знаем, как велись тогда следствия и как "признавались" допрашиваемые. Помним, что именно в эти годы начались процессы над так называемыми космополитами, из которых тоже выбивали признания..." И "дополнительный аргумент" в пользу необходимости сохранения "мифа 28": "Кстати, как нам <...> быть с песней "Моя Москва", где есть такие строки: "...И в веках будут жить двадцать восемь Самых храбрых твоих сынов..." Может, и ее авторов М.Лисянского и И.Дунаевского тоже привлечь к ответственности?" ...Мы продолжаем передачу, посвященную советскому героическому мифу. Итак, что же это такое? На этот вопрос я прошу ответить исследователя современной мифологии, доктора филологических наук, заместителя директора Института высших гуманитарных исследований РГГУ Сергея Неклюдова. Сергей Неклюдов: Советский героический миф - это часть большого мифологического макросюжета, в котором героический миф занимает свое место. Первым актом этого макросюжета является миф о творении, о создании Космоса из Хаоса. И в советском макромифе есть этот акт - это Великая Октябрьская социалистическая революция, которая ровно об этом и повествует. Практически во всех мифологических сюжетах миф о творении сменяется мифом героическим, мифом борьбы, мифом борьбы против сил зла, какой бы облик они ни имели, какую бы этническую принадлежность они ни имели, они в любом случае будут демоничны, они в любом случае будут исчадием, так сказать, хтонических сил, сил потустороннего, нижнего или, так сказать, демонического мира. Советский героический миф "проигрывается" неоднократно, он "проигрывается" непосредственно сразу после мифа творения в мифе гражданской войны. И вторым эпизодом является Великая Отечественная война, несомненно. Это, кстати сказать, когда я говорю о мифе, это не значит, что миф это то, что приходит в противоречие с реальной действительностью в обязательном порядке. Война была, и гражданская война была, но из этого материала, который представляет реальная действительность, миф отбирает только то, что ему нужно, и интерпретирует так, как ему нужно. Владимир Тольц: Думаю, уже этот ответ Сергея Неклюдова делает вам, уважаемые слушатели, понятным, почему для обсуждения советского героического мифа я пригласил в сегодняшнюю передачу историка и богослова профессора Андрея Зубова. Андрей Зубов: Сам по себе миф это не только понятие сказки и выдумки. Миф - это некоторое, если угодно, религиозное предание. И в древних традициях, в традициях религиозных война рассматривалась не только как возможность мужикам поубивать друг друга, а в первую очередь как некий рыцарский поединок, где правду решает Бог. Сражаются две армии, а в итоге та, которая у Бога правее, тот народ, то государство, тот царь, - он побеждает. Поэтому сама война была некоторым религиозным действием, понятно, как любое религиозное действие оно обрастало некоторым контекстом мифологическим. Константин видел крест на небе, которым объявлялось, что "сим победише". Предположим, в каких-то сражениях древних греков соучаствовали Боги, вспомним Троянскую войну. И даже в знаменитой битве при Платеях, которую описывает Плутарх, говорится о том, что там два героя, давно умерших героя Афин, они помогали, - явились перед сражающимися, тем самым им обеспечили победу над персами. То есть некоторое религиозное действо оно характерно для войны. Я думаю, что в той степени, в какой народ понимает войну как продолжение не политики, а продолжение религии, это практически неизбежно. Владимир Тольц: Я думаю, этой темы "восприятия войны как продолжения религии" мы еще коснемся. Но ведь она не исчерпывает смысла и содержания советского героического мифа, о котором мы говорим сегодня. Да и героических мифов иного происхождения, по-моему, тоже... Андрей Зубов: У войны есть еще один аспект, уже намного более понятный современному секулярному человеку, это просто ее ужасность. Война страшна, война полна крови, стонов умирающих, вывороченных внутренностей и всего того страшного и ужасного, что тяжело переносится человеком. И в то же время человеческая природа такова, что война постоянно с нами, от нее никуда не денешься, к сожалению, как люди начали воевать много-много сотен тысяч лет назад. На самом деле, по-моему, самый ранний факт убийства человека человеком не библейский, опять же, можно сказать, мифологическое предание, хотя христиане в него верят, и я также, Каин и Авель, но чисто научный факт - это убийство австралопитеками друг друга, находка южноафриканского геолога Дарта 1936-го года, говорит о том, что война всегда с нами. Так вот, поскольку война всегда с нами и воевать приходится, воевать страшно и отвратительно, и война полна ужасов, то миф помогает избавиться от этого ужаса, помогает побуждать людей идти на войну с подъемом, без чего, конечно, невозможно победить, и тем самым скрывает эти ужасы войны. Это как бы объяснение общее, которое, я думаю, вызывает мифологизацию войны и в религиозных сообществах, и в современных сообществах нерелигиозных. Владимир Тольц: Андрей Борисович, вы говорите сейчас об "общем знаменателе" героических мифов, возникающих в различных сообществах в разные эпохи. Но позвольте поинтересоваться, в чем, по вашему мнению, "специфика" (если угодно) советского героического мифа, скажем, даже уже - мифа Великой Отечественной войны, мифа, возникшего в культуре, которая, по крайней мере, во внешней своей оболочке атеистична? Андрей Зубов: Да, это очень точный вопрос, очень точно сформулированный. Потому что первая категория причин отпадает вроде бы полностью. Действительно советская культура не только не религиозна, она воинственно богоборческая и поэтому, конечно, все эти тонкие рыцарские вещи исчезают полностью. Для советской идеологии война это продолжение классовой борьбы, классовая борьба беспощадна, классовый враг должен быть уничтожен. Об этом многократно говорят классики от Маркса до Сталина, говорит Киров, говорит Бухарин, говорит Ленин. И в этом смысле война теряет ореол этого святого рыцарского поединка полностью. Любой ценой, любыми средствами уничтожить врага. Но, к сожалению, эта цена и средства это в первую очередь цена и средства собственного народа, и это самое ужасное, наверное. И второе - не столько скрыть ужасы войны, хотя и ужасы войны скрывались. (Я вспоминаю, что Валаамский монастырь долгое время использовался как место, где доживали свой век безногие и безрукие калеки войны. Их изолировали, часто даже насильственно, от семей, отчасти, к сожалению, озверевшие русские люди отказывались от таких искалеченных людей, и они там жили на каком-то пайке, им давали достаточно водки и вот они в таком состоянии доживали свои дни. Я мальчиком в 66-м году застал эту ужасную картину. Это все есть.) Но особенность советского мифа о войне заключается в том, что он не просто религиозное предание и даже не является таковым, что он не просто попытка как бы скрыть некоторые экстремы войны, что естественно для всех, советский миф о войне замешен на невероятной лжи. Вот это особенность советской системы, советского мифотворчества. Дело в том, что воевать человек может только тогда, когда он чувствует за своей спиной некую действительно родину, некую мать, которую он защищает. "Как невесту родину мы любим, бережем как ласковую мать". Он должен чувствовать, что это любимое до глубины души существо, за которое не жалко и душу положить. Но такой-то родины не было! За спиной были лагеря, за спиной была нищета, голод, гонения на ту же церковь, уничтожение всего святого. Ложь, ложь и еще раз ложь... И надо было в этой ситуации заставить человека воевать и заставить его воспевать войну после того, как война закончилась, воспевать героику войны. Вот на этом была замешана именно советская пропаганда. Владимир Тольц: Так считает ученый - богослов и историк Андрей Борисович Зубов. Я вновь обращаюсь к исследователю советского мифа Сергею Юрьевичу Неклюдову. - Андрей Борисович выделил сейчас вещь весьма важную и для исследователей очевидную - связь советского военного мифа с официозной пропагандой. А в чем вы усматриваете основные отличия советского военного, героического мифа от мифа классического (античного, к примеру)? Сергей Неклюдов: Хотя советская наука была уверена в том, что в любой мифологии, как и в любой культуре, присутствует культура стихийно развивающаяся снизу, культура, так сказать, эксплуатируемого большинства, и культура, насаждаемая сверху, чуть ли не до самой первобытности так, на самом деле это не так. Общество до поры до времени было в достаточной степени идеологически монолитно и мифология, в том числе тоже. Что же касается более позднего времени, то мифологией, как и прочими формами идеологии, власть, или необязательно власть, вообще какие-то элитные группы общества, начинают манипулировать или пытаться манипулировать, создавая некий верхушечный миф, который, однако, имеет успех в том и только в том случае, если он соответствует определенным умонастроениям общественной традиции, общественного сознания. В противном случае он не имеет никаких шансов на успех. С этой точки зрения, героический миф советский, как и всякий, впрочем, другой тоже, можно считать порождением власти, порождением господствующей идеологии. Но при этом надо помнить, что никакой опыт подобного рода не имел бы никаких шансов на жизнь, если бы он не соответствовал чаяниям, переживаниям, идеям, растворенным во всем массиве данной культуры. Владимир Тольц: Готовясь к сегодняшней передаче, я задумался над совершенно особым (по отношению к мифу классическому) месте в советском героическом мифе такого феномена как подвиг, подвиг героя. Подвиг, как мы знаем, превозносится в любом мифе. Он предполагает (я позволю себе процитировать одну из литературоведческих работ) "добровольное, самоотверженное движение души, имеющее своим следствием те или иные действия". Добавлю от себя: действия жертвенные и при этом необычные, уникальные и героические. В том-то и отличие подвига от обычного поступка, что он является исключением, редкостью, единичным явлением. Учительская функция советского мифа (а таковая, мне кажется, есть в любой мифологии) отличала его от других вот чем: советский миф нацеливал свою аудиторию на массовое тиражирование подвига, его повторению во имя Советского государства, Родины, партии и т.д. Я говорю не только о воинском подвиге. Возьмем, к примеру, миф о трудовом подвиге Алексея Стаханова. Этот миф был нацелен на появление движения "стахановцев" и достиг своей цели. Или другой пример - прямо по нашей сегодняшней теме - Александр Матросов. Он пал в бою в 23-го февраля 43-го года. После того, как его подвиг был канонизирован и обнародован, началось его "тиражирование". При этом пропаганда довольно хитро превращала добровольность и единичность подвига в долг, растворяющийся в подсознании, подготовленном к повторению подвига всей предыдущей жизнью "потенциальных героев", их воспитанием, их включенностью в систему. В российской периодике я нашел следующую статистику: до конца 1943-го года аналогичные матросовскому подвиги совершили еще 38 бойцов, в 1944-м году - 87, и в 1945-м (то есть за 4 месяца войны) - 46. Более того, конец Отечественный войны вовсе не стал концом этого "тиражирования". Ведь советская пропаганда получила и в Восточной Европе, и в Азии получила новое нераспаханное поле! И вот, в 1953 г., в Корейской войне появляется "корейский Матросов" - Ким Сон Чжин. Тут есть еще и скрытый соревновательный момент: русский герой погиб, а корейский должен выжить! Не удержусь, процитирую современный официозный северокорейский миф: "Вождь-отец (т.е. Ким Ир Сен - В.Т.), который получил извещение об этом глубокой ночью, высоко оценил героическую борьбу подразделения и, осведомившись об имени, возрасте, родине и родителях бойца, прикрывшего амбразуру своим телом, велел во что бы то ни стало спасти этого солдата. Вождь-отец глубоко задумался и, снова подчеркнув, что надо спасти бойца, дал конкретные указания незамедлительно отправить его в тыл и лечить, прикрепив опытных военных врачей, послал ему ценные лекарства. И впоследствии вождь-отец непрерывно проявлял огромную заботу о восстановлении его здоровья. Уважаемый и любимый Верховный Главнокомандующий, узнав, что этот боец выздоровел, радовался больше всех и пригласил его к себе." Сергей Неклюдов: Вы совершенно правы, в сущности, центральный персонаж любого мифа исключителен, он таков по определению. Эта исключительность наследует персонаж не только дамиургического мифа, то есть мифа созидания, но и мифа героического тоже, откуда он переходит в героический эпос, жанр в каком-то смысле наследующий мифу. Другой вопрос то, что мифология в более поздних формах рядом с персонажами исключительными и сакрализованными, постепенно начинает использовать и некоторые формы другие. В частности, современная мифология в широком смысле слова она складывается в большой степени в другом коммуникативном пространстве, пространстве, где существует уже, складывается массовая культура и где существует массовый человек. И для массового человека, естественно, дидактические функции и образцы для подражания они другие. Становится возможным в каком-то смысле сделать этот образец героического мифа не просто недостижимым или практически недостижимым идеалом, но сделать моделью для подражания, прямого подражания. Это, скорее всего, действительно является, с одной стороны, продукцией мифа власти, как сейчас говорят, но, с другой стороны, это соответствует траектории развития культуры новейшего времени. Владимир Тольц: Андрей Борисович Зубов сказал об исчезновении некоторых деталей советского Мифа, в случаях, если они переставали устраивать охраняющую этот миф власть. Но вот ведь парадокс: советской власти уже нет, а советский героический миф жив. (И никакие поиски и происки - простите дурной каламбур!) историков, никакие его обличения публицистами уничтожить его не могут. В чем секрет его живучести? Сергей Неклюдов: Секрет живучести мифа в том, что он миф, простите за такое тавтологическое объяснение. Миф необходим человеку, не каждому отдельно взятому, но массовому человеку, если в качестве его заменителя выступает какая-то другая форма идеологии, в том числе на это место могут выдвинуться и какие-то области практического знания, некоторые даже области науки. Но в жестко структурированном обществе все это происходит довольно постоянно и без каких-то судорожных движений. Ситуация наша заключается, я думаю, в том, что после падения советской власти это место мифологического обеспечения миропорядка осталось пустым. Все, что могло бы заменить советский миф, было сожжено и уничтожено. Как писал один исследователь, символический мир русской культуры был варварски вырублен. И когда не стало советской власти, символы ее, ее идеи, ее символический арсенал остался единственным практически внеконкурентным. Мы видим некоторые формы не конкуренции, скорее взаимо дополнительности, в виде национального мифа, имперско-государственного, что-то идущее от традиционной православной религии, по-своему тоже понимаемой. Но все-таки это не в силах заменить основной константный стержень этого всего, по всей видимости. Поэтому он остается на своем месте. Что же касается попыток разоблачения мифа, то это работа абсолютно пустая в том смысле, что мифу дается бой не в его пространстве. Для рациональных доводов он абсолютно неуязвим. Он живет в другом мире, он живет в мире символов и смыслов не верифицированных, не связанных, не вызванных реальной действительностью, он внерационален. И с этой точки зрения он может быть заменен только другим мифом. Я думаю, что в конечном счете когда-нибудь и произойдет. Или какой-то другой системой ценностей, которую мы с меньшим основанием могли бы называть мифом, а, может быть, назвали бы каким-то иным словом. Андрей Зубов: Государство способно полностью предать забвению любой героизм и уничтожить любой миф и даже любую правду о войне, хорошую, славную правду. С другой стороны, оно способно многое раздуть и многое оболгать. И это произошло со Второй Мировой войной, хотя под этой ложью, как я уже говорил, действительно много и славной правды. Другое дело, что вся Вторая война двусмысленна по отношению к нашему народу. С одной стороны, героика на поле боя безусловно была, талантливые командиры безусловно были. С другой стороны, за их спиной находился тараканище, который гноил и убивал миллионы людей. Какую родину-мать они защищали? И тут же их подвиг, лично от этого не девальвирующийся, а общественно теряет в значительной степени теряет свой смысл. Потому что защищают дорогое, а бандитское защищать сомнительно. Но почему так живуч этот миф сейчас? Почему миф о войне продолжается? Он продолжается потому, что, если сказать всю правду о войне, то у советского, у большевистского 70-летия не останется ничего, кроме крови, слез, мук и миллионов трупов, закопанных с прострелянным затылком. Не останется ничего! - Это единственный порыв народного духа, который как бы компенсирует то зло большевизма и отчасти даже его оправдывает. И если мы скажем правду о войне, если мы развеем эти не вечные мифы, которые неизбежны и которые даже развеивать не надо, а развеем именно советские мифы и уничтожим советскую ложь, скажем правду о всех тех людях, от которых отказались в немецком плену советские власти, скажем о всех тех, которые были вынуждены перейти на сторону врага, потому что ним отнеслась родина не как мать, а как злейшая насильница. Если мы, наконец, скажем о всех тех, кто сражались, но, в то же время, до конца не понимали, за что они сражаются. Если мы расскажем о всех тех восстаниях, которые, скажем, были на Брянщине и против немцев, и против большевиков одновременно, вот тогда-то раскроется правда этой войны, столь же трагическая правда, как трагична история армии Власова. Это не героика, это - трагедия, в которой есть отдельные проявления великого героизма, отдельные проявления великой низости и лжи, и обычное человеческое, только человеческое, что характерно человеку во все века. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
