Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[24-10-04]
Цена победыАвтор и ведущий Владимир Тольц Ленинград, октябрь 1941-гоАполлон Давидсон: К сожалению, многое, что делается, это основано, я не хочу давать адресов и кого-то критиковать, на официальных документах. Что писал, допустим, Сталин Жданов, что Жданов - Сталину, какие были распоряжения и все прочее. Меня это как-то мало затрагивало, меня затрагивала больше повседневная жизнь, а вот они все-таки не очень. Владимир Тольц: Это в беседе с Алексеем Симоновым сказал Аполлон Борисович Давидсон, доктор исторических наук, профессор МГУ, руководитель Центра африканских исследований Института всеобщей истории РАН. В 41-м ему было 12 лет, и значительную часть первой военной зимы он провел в осажденном Ленинграде, повседневности первой блокадной зимы которого и посвящена сегодняшняя передача. Но воспоминания Аполлона Борисовича я решил все же дополнить теми самыми официальными документами, к которым он относится так скептично. Документами малоизвестными и сравнительно недавно обнародованными - материалами немецкого военного командования и службы безопасности СД, копии которых хранятся в Национальном архиве США, и документами Ленинградского Управления НКВД, опубликованными российским историком Никитой Андреевичем Ломагиным. Итак, Ленинград, начало блокады... Из донесений военной разведки Группы немецких армий "Север". 21 сентября 1941 года. Командование 18-й армии Отдел 1 с. Разведка Петербурга <...> Особенно пострадала от бомбовых ударов часть города, расположенная в восточной части большой излучины Невы, а также расположенный на юго-востоке Володарский район <...> Большой склад продовольствия "Бадаевские склады" <...> горит день и ночь. <...> Большинство заводских рабочих приблизительно с 12 сентября переведено на казарменное положение. <...> Усиленно работает НКВД и особенно управление государственной безопасности. <...> Коммунистическая пропаганда имеет большой успех, так что при нынешнем положении большая часть населения, несмотря на усталость от войны участвует в обороне города <...> Из спецсообщений Управления НКВД по Ленинградской области и городу Ленинграду. 28 октября 1941 г. За 30 дней октября Военная цензура обработала свыше 180.000 корреспонденций, исходящих от бойцов командиров и политработников 8-й армии Ленинградского фронта. <...> Изо всего количества проверенной корреспонденции 7.007 документов содержали сообщения отрицательного характера, что составило 3,8% ко всей направленной из 8-й армии корреспонденции. <...> Такое значительное количество отрицательных сообщений говорит о неблагополучном положении в 8-й армии. Владимир Тольц: Подписавший это спецсообщение комиссар госбезопасности 3 ранга Кубаткин приводил такие примеры из перехваченных цензурой писем: ..."Из нашей партии прибывшей 29 сентября, кто попал на передовую, осталось немного. Вся трагедия в том, что почти весь состав шел в бой необученным" ... "Горючего нет, доставка скверная, все машины закопаны в землю, чтобы спасти их от снарядов и пуль". ... "Нет ни теплого белья, ни рукавиц, замерзаешь и не чувствуешь ни рук, ни ног". ... "Одежда летняя, в пилотках, сапоги дырявые. Придется погибать". Владимир Тольц: А месяцем раньше немцы перехватили приказ Сталина, адресованный Жукову, Жданову, Кузнецову и Меркулову. В нем говорилось о "стариках, женщинах и детях", которых, по слухам, немцы посылали "в качестве делегатов <...> с просьбой сдать Ленинград и заключить мир": Говорят, что среди ленинградских большевиков есть люди, которые считают неуместным применять оружие в отношении такого рода посланцев. Если такие люди вообще есть среди большевиков, то их по моему мнению, надо искоренить, поскольку они опаснее фашистов. <...> Борьба идет жестокая. <...>. В падении Ленинграда будут виновны те, кто допустит в наших рядах нерешительность. Уничтожайте немцев и их посланцев, поскольку они одно и то же, что и немцы. <...> И.Сталин Владимир Тольц: Как было сказано, 12-летнего Давидсона все это "мало затрагивало". Он жил совсем другим. Аполлон Давидсон: Я жил, если идти от "пяти углов" к улице Россе, то примерно напополам. Вот эта самая улица Россе и знаменитые "пять углов", на которых, кстати, Керенский когда-то жил. Места в общем совсем центр. Для нас что было в этом месте? Дом был построен Елисеевыми в начале 20 века. Как все, что они делали, это было очень прочно и крепко. Перед нами дома не было, а сторона была обстреливаемая. Поэтому все собрались в кухне, все - соседи и мы. И жили в кухне, которая была в глубине дома, и там было намного спокойнее. Рядом была Фонтанка, что нам было хорошо, потому что, когда водопровод перестал работать, то нам воду было легче носить, чем другим. Представляете себе, что такое Фонтанка - это значит все отбросы, вся канализация туда шла. Но поскольку канализация в это время не работала, то, может быть, вода была не такая ужасная. В этих горках льда, которые были возле этого водопоя, лежали замершие два человека, мне не хочется употреблять слово "трупа", которые там так обмерзшие и были. Нам надо было пройти через дом. Водой как-то были обеспечены, магазины были рядом. Когда началась блокада, то люди старались держаться друг к другу поближе, спокойнее как-то. В основном были женщины, мужчин было мало. И первое время в сентябре мы жили на Шестой линии Васильевского острова. Нас было там три семьи, родственники, в громадной комнате на сорок метров. Но потом разбомбили в одну из первых бомбежек кинотеатр, который был напротив, по-моему, назывался "Форум". Я сидел как раз спиной к окну, читал, потому что свет был, окно было занавешено, естественно. И вот грохот, занавеска, одеяло, которым было занавешено окно, оно на меня, и оно меня скрыло, слава богу, от осколков стекла. И вот от этой первой бомбежки у меня самые живые воспоминания, потому что потом такого не было. Голод еще не начался, люди еще очень живо на все это реагировали. Крики людей, лай собак на улице - все это было. И вот этот кинотеатр вспыхнул как факел. Это была комбинированная, как нам потом сказали, бомба, фугасно-зажигательная. До этого я в этом кинотеатре незадолго смотрел картину "Антон Иванович сердится". Началась тревога, я ее так и не досмотрел, так и осталась для меня недосмотренной на всю жизнь. Я не знаю, много ли потерял, правда, от этого... Из сообщения о Петербурге Отдела 1 с Командования 18-й армии Вермахта. Адресат: ОКВ, начальник Генштаба. 31 октября 1941 г. Настроение населения по-прежнему подавленное и нервозное. Особое влияние на него оказывает объявление о дальнейшем сокращении норм выдачи продовольствия. Характерной чертой нынешнего положения является склонность населения к распространению слухов. Газетам больше не верят, поскольку население многократно убеждалось в лживости печатных материалов. <...> Их место заняли самые невероятные и противоречивые друг другу слухи. В целом отмечается общая усталость от войны и одновременно смутная тревога относительно того, что <...> все кончится капитуляцией. В жестокое обращение с населением немцев больше не верят, но ожидают массовой расправы с евреями и коммунистами. Листовки жадно читают и обсуждают, но боязнь сексотов очень велика. Владимир Тольц: Листовки, упомянутые в сообщении немецкой армейской разведки, - пропагандистский материал, который гитлеровцы старались распространить в осажденном ими городе. Вот отрывок одной из них: Матери, жены, девушки! Кровавая сталинская власть, принудившая вас выпить бездонную чашу горя, заставившая пролить море слез, делает сейчас свое последнее преступление перед вами: за чуждые вам интересы гонит на убой ваших отцов, сыновей и мужей. Эта война, которую Сталин уже проиграл, терпя поражение за поражением, ведется им не за то, чтобы улучшить вашу жизнь, а за то, чтобы удержать власть в своих руках! За то, чтобы его НКВД, как и раньше, мог расстреливать и ссылать в концлагеря ваших родных и близких. За то, чтобы под сталинской властью страдали и другие народы! Германская армия борется за ваше освобождение от тяжелого сталинского гнета! Мы несем вам мир и свободу, несем уверенность в завтрашнем дне! Вы не будете больше оплакивать по ночам судьбу ваших сыновей и мужей, томящихся в сталинских застенках<...> Владимир Тольц: Среди тех, кто окружал Аполлона Давидсона в его ленинградском детстве, сторонников Сталина, пожалуй, не было. Многие были "из бывших". Многие были после убийства Кирова в 35-м высланы, а в 39-м уже вернулись в Питер. И вот Алексей Симонов задает Аполлону Борисовичу вопрос: Алексей Симонов: Скажите, пожалуйста, отношение к власти, городской власти, отношение к центральной власти, к Сталину менялось на протяжении блокады или оно сформировалось еще до? Аполлон Давидсон: Сформировалось отношение абсолютно отрицательное среди этих людей к Сталину и режиму еще до. Но когда началась война, то в общем все-таки все эти люди не хотели прихода немцев. Они не стали от этого сталинистами, но они все делали для того, чтобы этого не было, для того, чтобы не пришли кто-то. Оппозиция Сталину? Вы знаете, было полное недоверие к нему. Когда он выступил 7 ноября, вот эта знаменитая его речь на Красной площади, действительно, это очень запоминающееся и великое событие было, когда с этой площади с парада люди уходили прямо на фронт. Но далеко не все помнят, что же этим людям Сталин говорил. А он им сказал так, во-первых, он высказался об интеллигенции тогда: "Война не так страшна, думают некоторые перепуганные интеллигентики". В этой же самой речи он сказал вещи, которым все люди, которых я тогда мальчишкой знал, они тогда не верили. Когда он говорил, что Германия к этому времени потеряла четыре с половиной миллиона солдат - это было абсолютно невозможно. В этой же самой речи он сказал: "Подождите, вот война продлиться еще три месяца, полгода, может быть, годик". Опять, нормальный человек не мог этому поверить. То есть это великое событие, когда прямо с Красной площади люди пошли на фронт, но то, что они слышали от Сталина, конечно, люди, которые хоть сколько-нибудь задумывались, они не могли этому верить. Те люди, которых я видел тогда мальчишкой, они, конечно, этому не верили. Владимир Тольц: Советские Ноябрьские праздники 41-го года немецкое командование решило отметить в Ленинграде по-своему. Аполлон Давидсон: 5, 6, 7 ноября - это были самые страшные бомбежки. Может быть, их специально приурочили немцы к юбилею Октябрьской революции, я не знаю. Но в нашей комнате в этот день вылетели стекла. В этот день я был на улице Колокольная, это недалеко от Владимирской. Просто в все дома разрушены были. Поэтому, как это ни странно, даже не до речи Сталина было. Тревоги были, в течение дня могло быть от семи до десяти раз. Поэтому, где ты тут будешь слушать. У меня не осталось впечатления, что я эту речь слышал,- я ее читал потом... Алексей Симонов: Аполлон Борисович, скажите, пожалуйста, день, из чего состоял день? Что делали взрослые, как происходил день? Аполлон Давидсон: Далеко не все работали, потому что какие-то учреждения были закрыты. Кто работали, те старались добраться на работу. Если они были в силах, если их ноги носили, то они пытались это сделать и делали это. Работали очень многие. Те, кто не работали, с самого утра бежали, насколько можно слово "бежать" тут, в ближайшую булочную с тем, чтобы отоварить карточки. Хлеб далеко не всегда с утра был, приходилось его ждать. Было несколько раз, что в течение дня его не привозили. Это значило, что смертность сразу увеличивалась. Шли в булочную за хлебом, все остальное давали такой мизер, что об этом говорить просто не приходится. А давали хлеб, причем тебе давали кусочек, и над кусочком еще было несколько довесков. Они были крохотулечные. Но поскольку каждый требовал, чтобы ему дали точно, то продавец до одного грамма довешивал. И эти довески люди, как правило, люди, доходя до дома, не доносили, съедали по дороге. А хлеб был на 90% из чего-то нехлебного. И у нас в квартире был кот, которого все страшно любили. Его настолько любили, что о том, чтобы его съесть, речи не было. Он этот хлеб, я говорю о том времени, это было начало ноября, это еще туда-сюда, как-то можно было жить, он этот хлеб есть не мог и сдох. Алексей Симонов: Вообще драма была или равнодушие достигло такой степени, что съесть собак, съесть кошек уже не представляло из себя насилие над самим собой? Аполлон Давидсон: У нас до войны были две собаки. Перед войной свирепствовала чумка, которая особо коснулась элитных собак. У нас были как раз понтер-сеттер, они не дожили. В ноябре месяце, может быть даже в начале декабря пришел сосед сверху и сказал, немножко стесняясь: "Вы, конечно, не решаетесь, но давайте я с вашими собаками все это сделаю, только дайте мне кусочек мяса". Собак это время уже не было. Я не ел ни собак, ни кошек, поэтому и не присутствовал при этом. Но, я думаю, что люди это делали, может быть, даже без очень больших эмоций, потому что они ждали, что завтра их самих не будет. Владимир Тольц: Сегодняшняя передача из этого цикла посвящена первым месяцам блокады Ленинграда. Мы знакомим вас с документами гитлеровского вермахта и ленинградского НКВД. А главное с живыми воспоминаниями блокадника Аполлона Давидсона, с которым беседует Алексей Симонов. Алексей Симонов: А были какие-то внутренние блокадные авторитеты, кумиры? Ведь люди жили еще и духовной жизнью. Кто был лидером этой духовной жизни? Аполлон Давидсон: У меня нет ощущения, что были какие-то духовные лидеры. Про тех людей, которые руководители блокадой - это Жданов, это Кузнецов, это Попков, я не чувствую, что они были какими-то кумирами. Но было обращение Калинина к ленинградцам, это было в начале декабря, когда он по-отечески говорил: "Ленинградцы, дети мои". Так он начал. А потом он говорил: "Затяните пояса". Какой к черту "затяните пояса", когда люди уже умирали от голода! Это могло вызвать только кривую усмешку. Был такой слух, отчасти, может быть, шедший снизу, но самый большой, я думаю, сверху, о том, что голод из-за того, что немцы разбомбили 8 сентября Бадаевский склад. И конечно, что я слышал в кругу людей, с которыми моя мать общалась? Они говорили: какие бы не были крупные склады, для трех-четырехмиллионного города не может быть один склад. И потом я в подтверждение этому увидел воспоминания Микояна. Он написал в воспоминаниях такую вещь, что он приказал эшелонам с продовольствием, которые шли к западной части Советского Союза, чтобы они повернули и привезли продовольствие в Ленинград, поскольку места, куда они шли, были захвачены немцами или могли быть захвачены. Я думаю, что в этих словах Микояна было большое лукавство. Потому что, чтобы продовольствие на Украину и Белоруссию посылать, самые хлебные районы. Очевидно, это были те самые эшелоны, которые должны были идти в Германию, потому что до последнего дня снабжали Германию продовольствием. Но он-то этот приказ дал, не сказав об этом Сталину. А потом от Сталина пришла резолюция о том, что ни в коем случае не посылать в Ленинград, поскольку Жданов сказал, что в Ленинграде все склады забиты. Так же говорится и другое: когда поставляли продовольствие на американских самолетах "Дуглас", то Сталин, узнав об этом, запретил, сказал, что нельзя самолеты так нехорошо использовать. И, наконец, третье, что написал Микоян, что маршал Кулик, он должен был по просьбе Ленинградского фронта послать одну-две дивизии на помощь Ленинградскому фронту, он отказался это сделать. То есть ему, очевидно, передалось настроение Сталина, очевидно, так. Начальник полиции безопасности и СД Берлин, 10 декабря 1941 г. Секретно! Из сообщений Айнзацгрупп о событиях в СССР. Положение со снабжением [в Петербурге] Существовавшие до сих пор нормы выдачи продовольствия (400 г хлеба для рабочих, 200 г - для иждивенцев) сохранялись с сентября примерно до 12 ноября, когда нормы выдачи хлеба были понижены для рабочих до 300 г и для иждивенцев - до 150 г. <...> сообщается о первых случаях голодной смерти. Владимир Тольц: Из спецсообщения Управления НКВД по Ленинградской области и Ленинграду. Смертность в феврале продолжала возрастать. <...> Умерло: Январь 41-го - 4211 чел. Декабрь 41-го - 52612 чел. Январь 42-го - 96751 чел. <...> За последнее время резко увеличились случаи людоедства и особенно употребление в пищу трупов. Только за 10 дней февраля в г.Ленинграде и пригородных районах арестовано за людоедство 311 человек. Владимир Тольц: Аполлон Борисович Давидсон вспоминает: Аполлон Давидсон: С февраля стало немножко лучше. Люди мерли вовсю, но все-таки нормы хлеба стали повышать, после нового года повышали немножко, в несколько раз. Все равно было очень мало и плохо. Но, тем не менее, самые ужасные месяцы - это декабрь-январь. На эти месяцы и падает большинство погибших. Там были причины, почему мы эвакуировались большой семьей - моя бабушка, две тети мои, мать и четверо детей, потому что было ощущение, что бабушка может не дожить, и думали, что вдруг это ее спасет. Мы эвакуировались 25 марта 42 года. Голодовка как таковая уже шла на спад... Владимир Тольц: Отъезд в эвакуацию Аполлон Борисович, наверное, не забудет никогда. Аполлон Давидсон: На саночках до Финляндского вокзала какой-то скарб довезли. Там устроили нам совершенно поразительную вещь: каждому эвакуировавшемуся давали миску каши и в ней две сардельки. Это было неслыханно! Дальше мы выехали. И на Ржевке, это рядом с Ленинградом, поезд стоял двое суток. Никто, конечно, не кормил. И тела мертвых просто бросали на насыпь. После этого доехали до местечка, я не знаю, есть ли теперь даже такое наименование - Борисова Грива. Этот тот пункт на Ладоге, с которого надо было ехать на машинах. Вот с этой самой Борисовой Гривы мы пересели с поезда на машину. Машины был полуторатонки. Закрывали нас всех брезентом, потому что шел бой к югу, и зарево могло людей пугать. Я мальчишкой был, я, конечно, через брезент смотрел в это время. Перед нами машина ушла под лед. Уже был конец марта, на льду была вода. Владимир Тольц: Аполлон Борисович Давидсон - один из тех, кто выжил в ленинградскую блокаду. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
