Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров""Бесы"Ведущая Марина Тимашева
Марина Тимашева: Практически одновременно два московских театра выпустили спектакли по роману Достоевского "Бесы". Один из театров называется "Современник", второй - "Школа современной пьесы". "Бесов" как современную пьесу представили люди очень разные: в "Современнике" - знаменитейший польский режиссер, весьма немолодой Анджей Вайда, в театре Иосифа Райхельгауза - российская телезвезда Александр Гордон. Анджей Вайда "Бесов" ставил многократно, в театральных и киноверсиях, в разных странах. Конечно, это не есть хорошо, и сколько бы режиссеры не твердили, что их новая постановка принципиально отличается от предыдущей, не верьте им - от самого себя не убежишь. К тому же, люди, видевшие польский спектакль, говорят, что все примерно то же самое, но с другими актерами и несколько дополненным текстом. То же самое - это сценография супруги режиссера Кристины Захватович, основными образными элементами которой становятся имитирующее грязь покрытие пола да зловещее серое небо-задник. То же самое - это инсценировка Альбера Камю и основной режиссерский прием: сцены монтируются киношным методом. Для перестановки предметов интерьера используется массовка в необычной униформе: темные плащи, капюшоны и ботинки с высоко загнутыми вверх носами. Постепенно люди эти превращаются в соглядатаев, немых пособников убийц. В интервью Анджей Вайда произносит исключительно общие слова. Анджей Вайда: Многие говорили мне в Польше, что ехать с Достоевским в Москву, что в Тулу со своим самоваром. Но мы предлагаем свой взгляд на Достоевского - как на пророка. По крайней мере, то, что он написал, мы в ХХ веке пережили. В своей постановке мы исходим из того, что хочет видеть зритель. Достоевский - мастер исследования человеческой души и психологии. Часть зрителей хочет видеть в спектакле именно это, а других больше интересуют политический, и социальный аспект романа. У нас и это есть, и многое другое, что содержится в романе Достоевского. Марина Тимашева: Несмотря на то, что Анджей Вайда оставляет в спектакле рассуждения Петруши Верховенского и все, что касается повязанных кровью убитого Шатова пятерок, политическая, социальная проблематика романа главной не становится. Самая сильна сторона этого спектакля - жизнь людей, от политики далеких. Превосходна, например, Хромоножка в исполнении Елена Яковлевой. Отрывок из спектакля - Господи, боже мой, всего ожидала от врагов, а вон оно что. Что с ним? Где мой князь? Что вы с ним сделали? Убили вы его? - За кого ты меня принимаешь? - А кто тебя знает, кто ты есть и откуда ты выскочил!? Это только мой князь сокол и есть , а ты - сыч, купчишка. Это только мой князь, если захочет, то и Богу поклонится, а если не захочет, то и нет. Марина Тимашева: Очень хорош также мятый, траченный молью Лебядкин - его играет Сергей Гармаш - не только маленький, но еще и низкий человек Достоевского. Отрывок из спектакля - Жил на свете таракан, таракан от детства. И потом попал в стакан, полный мухоедства. - Господи, ну что это такое? - Ну, это когда летом в стакан налезут мухи, происходит мухоедство. Это же всякий дурак поймет. Не перебивайте! Не перебивайте! Марина Тимашева: Изумительны хороши старшие Верховенский и Ставрогина в исполнении Игоря Кваши и Тамары Дегтяревой. Эти вечно ссорящиеся и вот уже сколько лет влюбленные друг в друг люди: она - властная и сентиментальная барыня, он - нерешительный мямля и стареющий краснобай. Степан Трофимович вообще становится самым узнаваемым героем спектакля. Отрывок из спектакля - Начинать надо с самого насущного. А самое насущное - это чтобы все эти книги, театры, салоны - все потом... - Нет, нет, нет, другой мой, я не могу с вами согласиться. Я не могу с вами согласиться! Объявляю: Шекспир и Рафаэль выше освобождения крестьян, выше народности, выше социализма, выше юного поколения, выше почти всего человечества, ибо они плод, настоящий плод всего человечества. Высший плод, который только может быть. Форма красоты, уже достигнутая, без достижения которой я, может быть, и жить-то не соглашусь. Марина Тимашева: В старшем Верховенском Игоря Кваши вы признаете других персонажей русской литературы - от тугеневских "отцов" до чеховского Гаева. А то, как сочно и живописно сыграны дуэтные сцены Степана Тимофеевича и Варвары Петровны, внезапно наведет вас на мысль о родстве Достоевского с Островским. Отрывок из спектакля - Я была уверена, годы уже уверена, что вы именно на то только и живете, чтобы под конец опозорить меня. Вы и можете умереть только лишь для того, чтобы очернить мой дом. - А вы... Вы всегда презирали меня. Но я останусь рыцарем, верным моей даме. От этой минуты не принимаю ничего, но чту бескорыстно. - Как это глупо! Марина Тимашева: Однако, главное лицо спектакля, с точки зрения Анджея Вайды, это Ставрогин. Именно его монологом начинается действие. Отрывок из спектакля - А часа через три мы все без сюртуков сидели в номерах и играли в старые карты. Я был бодр, весел, не хандрил и умно говорил. Впрочем, нет, нет... Вот тогда, тогда, сидя за чаем, я строго сформулировал про себя в первый раз в жизни, что я не знаю и не чувствую зла и добра. Что не только потерял ощущение, а что и нет зла и добра, один только предрассудок. Что я могу быть свободен от любого предрассудка. Потому что если я достигну той свободы, я... я погиб. А что сам сделал, когда прибежала дворникова девочка, хозяйки с Гороховой, с известием о том, что Матрешка повесилась? Мне было скучно. Скучно жить, до одури. У меня есть другие старые воспоминания, может быть, получше этого. Но мне невыносим один вот этот образ, и именно на пороге, вот с этим грозящим мне кулачонком, вот тогдашний ее вид, именно тогдашняя минута, вот это вот кивание головой!.. Марина Тимашева: А заканчивается спектакль внезапно распахнутыми дверями, в проеме которых - болтающийся в петле Ставрогин. Композиционно замкнутое повествование призвано сообщить, что Ставрогин кончает жизнь самоубийством из-за вечных мук совести. Однако между монологом и самоубийством актеру Владиславу Ветрову играть решительно нечего. Ни один артист не может 3 часа перемещаться по сцене воплощенными муками совести или зияющей от скуки пустотой. Мотиваций его деятельности и гибели в романе Достоевского нет, а потому любой театр, решивший сделать ставку на Ставрогина, обречен на поражение. Жаль, что Александр Гордон репетировал параллельно с Вайдой. Иначе, возможно, он сумел бы избежать ошибки. Спектакль Александр Гордона называется "Одержимый", но по сути дела это те же "Бесы" Федора Михайловича Достоевского. Сама идея Гордона дорогого стоила, но осуществить ее вполне не удалось. Александр Гордон: Первоначальная идея была - создать телевизионное шоу для театра. Однако часть этого шоу - всякий раз разная, импровизационная, которая была бы заострена на тему, которая может быть интересна аудитории сегодня, - должна была бы транслироваться еще и по телевидению. Со временем стало ясно, что это невозможно по двум причинам: сложно - по технической, невозможно - по политической. Должны были быть прямые эфиры с участием аудитории и с той, и с другой стороны - и театральной аудитории, и телевизионной или радийной. И, естественно, с приглашенными вип-персонами, которые становятся персонажами этого действия. Два или три опыта, которые мы провели, показали, что они в конце этого действия очень успешно отождествляют себя как раз с персонажами Достоевского, сами это осознавая. "Ну, попали так попали", - говорят они. Марина Тимашева: Театр преображен в телестудию. Есть комната, в ней выстроена сцена, над сценой повешен экран, расторопные ассистенты учат публику, как себя вести. Задача перед артистами стоит сложнейшая: они играют персонажей романа, приглашенных в телестудию, отвечают на вопросы ведущего. Но где вы видели, чтобы гости студии говорили правду? От этого и зрители не могут понять, правдивы или лживы версии событий. К середине действия прием перестает работать, и актеры начинают существовать по закона психологического театра, но не слишком уверенно. Лучше всех чувствует себя Ольга Гусилетова в роли Хромоножки: сумасшедшая, она и в студии сумасшедшая, притворяться не может. Первым на сцене появляется сам Гордон с радиомикрофоном и объясняет, в чем суть телерасследования. Отрывок из спектакля Александр Гордон: Главным событием, на которое я хочу обратить сейчас ваше внимание, является приезд в этот городок, родной для него, очень странного человека - аристократа, красавца. Зовут его (вернее, звали) Николай Всеволодович Ставрогин. Он был важен настолько Федору Михайловичу Достоевскому, что после года работы над романом он взял и сжег все к чертовой матери по одной простой причине: в этом романе, в первоначальном наброске, Ставрогина не было. Тут он появляется, вместе с ним появляется роман, начинается его действие. А заканчивается действие тем, что блестящий аристократ, гражданин кантона Кули, что в Швейцарии, Николай Всеволодович Ставрогин найден повешенным в своем доме, на чердаке. Рядом с ним нашли записку карандашом: "Никого не винить. Я сам". Тут же лежал запасной гвоздь, молоток. Шелковый шнурок, на котором он повесился, был густо намылен, что лишний раз доказывало, что он был в твердом уме и здравой памяти вплоть до того, как это произошло. Наша сегодняшняя задача. Кроме того, что мы ответим сегодня на два главных вопроса российской действительности - "кто виноват?" и "что делать?", - мы должны понять, отчего Николай Всеволодович Ставрогин совершил этот поступок. Все, что вы увидите сейчас, происходит за 24 часа до самоубийства. Сейчас перед вами появятся герои романа, и мы будем задавать вопросы им. И первым появится воспитатель Николая Всеволодовича, первый учитель. Внимание на экран! Диктор: Альберт Филозов, исполнитель роли Степана Трофимовича Верховенского. Степан Трофимович представлен в романе как воспитатель Николая Ставрогина. Либерал-идеалист, он постепенно опускается до карт, шампанского и клубного бездельничанья. Марина Тимашева: Степана Верховенского весьма карикатурно играет Альберт Филозов. На голову его напялен белобрысый длинноволосый парик, говорит он с выраженным среднерусским говором. Отрывок из спектакля - Да никогда Россия, даже в самые карикатурные эпохи своей бестолковщины, не доходила до такого позора. Помилуйте, что мне сказал наш губернатор: "Пусть правительство делает что хочет, хоть республику, лишь бы усилило губернаторскую власть. А мы, губернаторы, поглотим и республику, и все, что хочешь, поглотим". Александр Гордон: Есть актеры очень талантливые, к разряду которых относится Альберт Филозов, которым маска необходима, - и тогда они охотнее говорят от первого лица, прикрывшись маской. Я бросил неосторожную фразу, сравнивая персонажей с реалиями сегодняшнего дня: поскольку это либерал и демократ первой волны, поскольку он что-то начал, но все происходит так, что от него ничего не зависит, я сравнил его с Горбачевым. И Альберт Леонидович за это уцепился. А поскольку у него существовал свой образ, он видел своего персонажа в образе такого престарелого Тургенева, то тут возник и парик. И получился такой странный гибрид. Мне кажется, что в этой клоунаде есть очень верный выход на неожиданность финала, когда главные слова, которые он произносит: "Я виноват. Все виноваты. Прощайте! Я всю жизнь лгал. Должно быть, я и сейчас лгу...", - это ведь, по сути дела, тоже (ну, одержимый, понятно) такой вариант Ставрогина без таланта, без возможности увлечь и повести. Это человек, который может только себя отдать, и больше ничего. Который свой народ знает, все на пальцах, и, тем не менее, который виноват по уши в той бесовщине, которая вокруг него. Марина Тимашева: Бесовщину Гордон видит не в Петруше Верховенском. В отличие от Вайды, он изымает из романа историю русского террора. Александр Гордон: Потому что, мне кажется, это слишком поверхностное сравнение того, что происходит сегодня, с тем, что имел в виду Федор Михайлович. Вообще избегаю темы главного "беса" романа - Петруши, потому что мне кажется, что этот персонаж как раз остался в прошлом. Меня гораздо больше интересуют в сегодняшнем раскладе другие персонажи - это "мелкие бесы". Взяв в качестве названия обратный перевод с французского, то есть, по сути дела, вариант Камю "Одержимый", я как раз и пытался анализировать не самих "бесов", а тех людей, которые одержимы ими. Мне кажется, эта задача у Достоевского была в первую очередь. Потому что политическая сатира - да, роман-предупреждение - да, но большевики состоялись и прошли, они оказались не самым грозным "бесом" нашей действительности. А вот темы, которые касаются русского либерализма, - очень остро стоящие сегодня темы, на которые Федор Михайлович много рассуждал устами того или иного персонажа. Тема административного восторга. Тема безумного сплава язычества и христианства в том виде, в котором подает его Лебядкина. Тема русского Бога, русского избранничества и русского народа в изложении Шатова. Тема богоборчества, доходящая до абсурда, до прихода к Богу с другой стороны, - Кириллова. Вот это, мне кажется, сегодня гораздо интереснее, чем терроризм, который никакого отношения к русскому терроризму конца XIX века - начала XX века не имеет как раз. Отрывок из спектакля - А помните выражение ваше: "Атеист не может быть русским, атеист тотчас перестает быть русским"? - Это я сказал? - Вы спрашиваете? Вы забыли? Не могли вы это забыть! - А к чему ведет весь этот злобный экзамен? - Я хочу, чтобы вы поверили вновь в то, во что верили прежде? - Во что же? - В народ! Всякий народ до тех пор только и народ, пока имеет своего Бога, особого, а всех остальных на свете богов исключает без всякого примирения. Пока верует, что своим Богом победит и изгонит из мира всех остальных богов. Истина одна, а, стало быть, только один из народов и может иметь Бога истинного. Единый народ-богоносец - это русский народ! - Ну, хорошо... Марина Тимашева: Замечу, что рассуждения Шатова о народе-богоносце выбросил из спектакля Анджей Вайда: они несколько попортили бы в глазах современного зрителя образ нежного человека и безвинной жертвы. Гордона телячьи нежности не волнуют. У него как раз нет любовно-склочных сцен Степана Трофимовича и Варвары Петровны, его волнует другое. Александр Гордон: На самом деле, я против учения что ли о сверхзадаче, потому что мне кажется, что это обедняет и сам процесс, во время которого она может измениться. А кроме того, она очень сильно пахнет идеологией или моралью. И то, и другое в искусстве, конечно, вещь необходимая и часто делает искусство искусством, но мне кажется, что здесь можно быть чуть-чуть потоньше и похитрее. Другое дело, что при недостатке навыка, в данном случае - театрального, эта тонкость может превращаться в недостаток, что называется, перетончил, когда совершенно непонятно, о чем, собственно, речь идет. Для меня политические события романа и то, что он является романом-предупреждением до сих пор, то, что бесовщина сконцентрирована сегодня главным образом в средствах массовой информации, в основном на телевидении, делает его злободневным, - это фон, на котором развиваются события. А события - это жизнь и смерть Николая Ставрогина. Собственно для меня главной была попытка разобраться, как он жил и отчего умер. Все остальное - антураж. Что касается ответа на этот вопрос, то тут есть некая невнятица, которую я должен списать а) на себя, как на режиссера, б) на Федора Михайловича, как на автора, потому что, мне кажется, он сам, поставив для себя этот вопрос, так на него и не ответил. Марина Тимашева: При всей разности спектаклей Гордона и Вайды в них есть нечто общее, а именно - выбор главным героем Ставрогина. Выбор, на мой взгляд, для театра губительный. Ставрогин - очень умозрительная фигура, нечто инфернально-байроническое. Вам не дано разобраться ни в причинах его смертной скуки, ни в мотивациях его жуткого поведения, ни в том, отчего все персонажи романа с такой легкостью подпадают под его влияние. В отличие от случая Свидригайлова, вам не представлен образ в развитии, а оттого актерам нечего играть. Слоняться по сцене импозантным демоном - право же скучно. Видимо, обнаружив это, Гордон в какой-то момент актера со сцены убрал, - то есть вы видите не живого Дмитрия Писаренко, а его крупный план на экране. Александр Гордон: Ну, экран со Ставрогиным очень важен для меня, потому что, в общем-то, это перекликается с мыслями ряда исследователей романа, от Бердяева и дальше, о том, что Ставрогина нет, что это некое виртуальное существо, что он растворен во всех, кто его окружает. И найти адекватный образ в театре очень трудно. И вот когда я помещаю его на плоский экран, а живые более-менее люди кидаются на этот экран без возможности прорваться туда, мне кажется, как бы условия для возникновения образа появляются. Отрывок из спектакля Диктор: Великие идеи вышли из него, пробили и других людей, в других людей перешли. Все живут тем, что было некогда внутренней жизнью Ставрогина. Марина Тимашева: Возможно, в концепции Гордона можно было играть Ставрогина большой телевизионной звездой, которой, как идолу, поклоняются толпы. Играть его человеком, умеющим манипулировать другими, превратившим аморальные эксперименты над людьми в свое ремесло. Тогда круг бы замкнулся: телевидение как опиум для народа и глава наркокартеля Ставрогин. Тогда Ставрогин должен был стать ведущим действия. Но в этом случае надо было выбрасывать историю самоубийства: такие люди счетов со своей жизнью не сводят, только с чужой. На вопрос, отчего по его версии повесился Ставрогин, Гордон отвечает... Александр Гордон: У меня нет твердого ответа, который я мог бы сформулировать в словах. Я мог бы порассуждать на эту тему. Да, мне кажется, что самоубийства Ставрогина могло бы не быть, если бы хотя бы один из персонажей романа, большей частью созданный именно им, полюбил бы его как человека, а не как идею. А все идеологические его создания - они переросли его, поскольку раз брошенное им семя было им забыто, а в них заросло буйными кущами и изменилось до неузнаваемости, - они его греть не могут никак. Единственная попытка зацепиться за реального человека, за реальную любовь, за женщину, которую он сделал несчастной и, по сути дела, свел с ума, она оборачивается для него... то есть это последний толчок, который заставляет его посмотреть на то, кому он нужен и стоит ли продолжать существование. Потому что Хромоножка, в отличие от остальных, видит в нем абсолютно изменившуюся сущность, она видит в нем человека уже мертвого, уже погасшего, уже "лже". Его попытка изменить жизнь, перенеся место действия в глухой каньон в Швейцарии вместе с обиженной Хромоножкой, она, конечно, настолько наивная, что даже Хромоножка разражается хохотом по этому поводу: "Нет, ни за что не поеду. Невозможно! И сиди с ним на горе... Ишь, подъехал... Не может быть того, чтобы сокол филином стал". По сути дела здесь возникает достаточно простая, банальная мысль, которую не хотелось бы выдавать за ответ на вопрос, а именно: человек отвечает всю свою жизнь за каждое сказанное им слово. А слова эти, по мнению Федора Михайловича, имеют обыкновение материализовываться. И вот материализованное слово в конечном итоге убивает того, кто его бросил. Марина Тимашева: Вот это неверно. Мы судим как светские люди. Достоевский был, мягко говоря, убежденно-православным. С точки зрения православной церкви самоубийство не связано с представлениями о совести или покаянии. Оно есть упорство во грехе, которому нечего уже противопоставить силе Божьей, кроме крайней формы богоборчества, а именно - самоубийства. Но и этого актер сыграть не может, потому что это идея, а актеры играют людей. Говорят, что снимается еще и фильм "Бесы". И что снова главным героем назначен Николай Ставрогин. Господа кинематографисты, пока еще есть время, одумайтесь. Иначе вашему произведению сужено остаться красивой идеей или распасться на хорошо сыгранные, но не сведенные воедино эпизоды, как это уже получилось в двух московских спектаклях. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
