Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров"Фестиваль "Балтийский дом"Ведущая Марина Тимашева
Марина Тимашева: Характерные черты, которые отличают петербургский "Балтийский дом" от прочих фестивалей, следуют из его названия. Во-первых, он международный. В сферу его интересов, по идее, попадают страны, выходящие к Балтийскому побережью. Среди них - три бывшие советские республики (не считая России). Каким-то непостижимым образом организаторы - во главе с бессменным директором Сергеем Шубом - ухитрялись в самые тяжёлые времена дефолтов, погранично-таможенной самодеятельности, отсутствия бензина доставлять театральные коллективы до места назначения в целости и сохранности, и даже вовремя. Программа фестиваля естественным образом подразделяется на российскую и международную, соотношение между ними примерно 50 на 50. Но внешнеполитический интерес постепенно расползается по глобусу, так что обитателями Дома вдруг становятся то Болгария, то Италия или Грузия. Экспансия это стихийная, связанная исключительно с дружескими симпатиями организаторов, которые внезапно обнаруживают достойный приглашения театр, например, в Швейцарии. Тогда Швейцария временно получает от "Балтийского дома" то, чем её обделили географы, - свой собственный выход к морю. "Балтийский дом" организован на базе конкретного одноименного театра, и почти вся основная программа демонстрируется на его сцене (исключения - спектакли других питерских театров, которые нет смысла возить на соседнюю улицу). В том же самом здании проводятся обеды, ужины, капустники, круглые столы и обсуждения. Гости и хозяева общаются и смотрят спектакли друг друга, а не просто показывают свой собственный, чтобы после этого удалиться по более важным делам. К тому же "Балтийский дом" не растянут во времени: программа жёстко упакована в 7-10 дней. Сравните с единственным в России международным фестивалем сопоставимого уровня - Чеховским. Он тянется по 3-4 месяца, и в результате голова "змеи" забывает, где у неё хвост, и публика воспринимает японский спектакль не как часть какой-то общей программы, а просто как отдельный спектакль, привезённый из Японии; то же - с китайским, немецким и прочими, которые складываются не в фестиваль, а в гастрольный марафон. Когда-то "Балтийский дом" присуждал премии, для чего было сформировано жюри, причём постоянное. В него входили Донатас Банионис, академик Лев Гительман, польский театровед Анджей Журовский, профессор Алексей Бартошевич и другие замечательные люди, в том числе даже ваша покорная слуга. Потом Сергей Шуб то ли обеспокоился здоровьем членов жюри, которым к концу мероприятия угрожала нервный срыв, то ли пожалел самого себя, потому что коллективные решения не всегда соответствовали здравому смыслу, а в ответе оказывался сам Шуб. Теперь главное - не победа, а участие. Другое нововведение - тематические фестивали. Программа каждого года более-менее упорно и последовательно подгоняется под избранный на этот год девиз. В этом году под девизом "Действующие лица" показывали спектакли режиссёров, которые стали друзьями-постояльцами Дома. Кто-то не смог приехать, но жители Санкт-Петербурга всё-таки увидели Эймунтаса Някрошюса с четырьмя спектаклями, Каму Гинкаса - с двумя, "Ромео и Джульетту" Оскараса Коршуноваса... В российской части фестиваля был представлен новый спектакль Владимира Клименко, сделанный вечным странником и скитальцем, которого театральная Россия знает под именем Клим, на большой сцене театра "Балтийский Дом". Этот спектакль был отмечен одной из премий ЮНЕСКО ( 5 тысяч долларов США). Спектакль называется "Отчего люди не летают" и поставлен по мотивам "Грозы" Островского. Осмелюсь предположить, что если какой-нибудь наивный учитель приведёт на этот спектакль школьника (для ознакомления с классическим наследием), беда будет даже не в том, что молодой человек получит ИНОЕ представление о "Грозе" по сравнению с тем, что ему преподавали. Он, скорее всего, не поймёт, в какое время и в какой стране происходит действие. В глубине сцены расположено подобие средневекового замка, по сторонам - нечто вроде античных руин, на обломках прежней роскоши тут и там красуются фрески с изображением картин Страшного суда. Владимир Клименко объясняет. Владимир Клименко: Дело в том, что это у Островского написано: 40 лет назад как храм сожгли. Мне кажется, что есть одна вещь в нашей сути, что, с одной стороны, мы можем строить храмы. А с другой стороны, реальная наша жизнь все равно состоит в каком-то X веке. Просто так написано в пьесе: действие происходит на руинах вечной империи, Третьего Рима, который мы так и не можем построить. Мы его сжигаем, потом снова строим, а суть, на самом деле, что маленький наш домик остается таким, каким и был. Марина Тимашева: Персонажи в маленьком домике, в свою очередь, разыгрывают мифологические сюжеты. Например, Дикой (Александр Сластин) облагораживает унылую свою жизнь, приодевшись Дон Кихотом и распевая под балконом серенады Кабанихе. В том же наряде - а как же, ведь говорят же про него, что он воин - он ведет спор с ученым человеком Кулибиным (в этой роли - Андрей Тенетко). Отрывок из спектакля - Бог с вами, Савел Прокопович, я человек маленький, меня обидеть недолго. Только вот что я вам скажу: и в рубище почтенна добродетель. - Вы мне только грубить не смейте. - Никакой я вам грубости не делаю. Говорю так потому, что сил у вас, ваше степенство много, была бы только воля на доброе дело. Хоть бы теперь-то возьмем: грозы у нас частые, а не заведем мы громовых отводов. - Все суета... - Какая суета? Опыты были. - Ну, гроза-то - что, по-твоему, а? Ну, говори. - Электричество. - Электричество... Вот как же ты не разбойник? Гроза в наказание посылается, чтобы мы чувствовали. А ты хочешь шестами да рожнами, прости господи, обороняться? Что же ты, татарин что ли? - Ха-ха. - Что - ха-ха? Татарин, да? Ну, говори. Татарин? - Савел Прокопович, ваше степенство, Державин сказал... - О, господи! - "О, господи, - сказал Державин, - я телом в прахе истлеваю, умом громам повелеваю". - Вот за такие слова тебя к городничему - вот он тебе задаст. Эй, почтенный, вы послушайте что он говорит: умом громам повелеваю... Марина Тимашева: Дикой, как ему и положено, говорит дикие вещи, но по логике этого спектакля прав именно он, а не его оппонент. И смотрите вы вообще не реалистическую драму Островского, а символистскую трагедию. В основе символистской концепции, как известно, лежит постулат о присутствии за миром видимых вещей высшего духовного начала, непостижимого разумом. Говорит театральный критик Николай Песочинский, а второй голос принадлежит режиссеру Владимиру Клименко. Николай Песочинский: Я начинаю понимать, что вся эта пьеса - она символическая, потому что тот городок, который показывает Островский, - это как бы одна жизнь. А то, откуда пришла Катерина, - это другое бытие. Владимир Клименко: Катерина все-таки приехала из Петербурга. Это путешествие в каком-то смысле из Петербурга в Москву. Петербург - это смерть Венеции, но еще и на Севере, здесь качество чуда жизни на грани умирания, оно, конечно, фантастическое. Буйство жизни, которая уходит, когда ты хватаешься за нее. Николай Песочинский: Клим сделал, по-моему, виртуозную режиссерскую работу, освободив пьесу от всего того, к чему мы привыкли. Бытовые разговоры, шуточки, характерность, очень плотное бытовое действие. Он убрал, по существу, сюжетные действия. Владимир Клименко: Пьеса "Гроза" - все-таки попытка русского театра создать театр шекспировских страстей. Для этого должна была быть какая-то, в общем, традиция. И я думаю, что для Островского самого было очень сложно выйти из тех законов того театра, того времени. Тем более что он был связан с очень конкретным театром, с очень конкретной русской традицией, и все-таки он попытался создать трагедию. Николай Песочинский: С точки зрения профессиональной это невероятно современный театральный текст. Вот этот минималистский, эстетизированный театральный текст - это поверхность спектакля. Клим не в первом спектакле именно это проявляет. Мне кажется, что до этого в "Гамлете" и в его совершенно изумительной постановке пьесы О'Нила "Луна для пасынков судьбы" поверхность - она вот такая современная, она эстетская, она лаконичная и она авангардистская по существу, но под этим авангардистским рисунком внутри прячутся глубокие и трагические страсти. Это, кстати говоря, по-моему, особенность и васильевской школы, и вообще современного русского театрального авангарда, или даже - более широко можно сказать - восточно-европейского театрального авангарда, то есть это очень эффектная оболочка, которая по существу скрывает трагическую бездну. Вот в "Грозе" все внешнее сведено к минимуму, для того чтобы показать, как под всем этим прячется отчаяние и какая-то скрытая метафизическая энергия всех людей. Клим увидел, по-моему, удивительные вещи не только в Катерине, он нашел трагедию во многих людях. Он увидел впервые трагедию Кабанихи, он увидел, что это несостоявшаяся, страшная судьба. Здесь есть безусловная параллель ее судьбы, ее странных отношений с Диким, одного мира, в котором есть что-то подавленное, есть что-то женское, человеческое, не дожитое, не выявленное... И мы видим в ней своего рода Катерину. Владимир Клименко: Я думаю, там ведь все женщины, которым там есть, они все приезжие - это Кабаниха, это графиня. Только у них разная судьба: одна сошла с ума, одна все-таки нашла в себе силы как-то длить жизнь, а одна не нашла - героиня такого модерна что ли, которая увидела жизнь в самом акте умирания, особого, сладостного. Ведь для нас умирание - это какой-то почему-то религиозный акт. Николай Песочинский: Сумасшедшая барыня, которая изумительно сыграна Пелецкой, актрисой традиционного театра, которая так роскошно работает в театре Клима, - вдруг вот эта вот барыня, ее образ при этом соединен со странницей Феклушей. И это образ какого-то такого тоже неземного трагизма, то есть она примерно то, что у Лермонтова Неизвестный в "Маскараде", - она приносит сюда какое-то роковое начало, роковое предощущение. И поэтому она становится как бы собеседницей и Катерины, и Кабанихи в какие-то моменты. То есть, на самом деле, три женские судьбы. Отрывок из спектакля - Уж коли чему быть, так не уйдешь. Я вот не боюсь. Да ведь не то страшно, что убьет. Далеко гроза, далеко... А коли далеко, так подождем, пожалуй, немного. Подождем, подождем немного. - Не то страшно, что убьет, а то что смерть тебя застанет, как ты есть, со всеми грехами, со всеми помыслами лукавыми, будто она пророчит... Николай Песочинский: Вообще Клим - удивительный мастер женских образов. И в других спектаклях у него как-то удивительно крупно женские трагедии выглядят - не лично, а религиозно. Я имею в виду не какую церковную религиозность. В этом смысле Клим экуменичен. Он религиозен в каком-то очень глубоком и современном смысле. Это по существу мистерия, это мистериальный театр. Причем он мистериальный не в подражание средневековой мистерии и не в реконструкции того, что было в начале XX века, а он - мистерия именно в смысле проявления глубокого тайного метафизического трагизма, не видимого в современной жизни, но который имеет безусловную мистическую основу. Вот это сочетание мистики с внешне изумительной, изысканной, современной и очень эффектной формой - это собственный язык Клима, и он ставит перед собой очень сложные задачи. Как мы отвыкли смотреть театр, который не основан на "экшн", который не основан на стремительном внешнем действии! То есть мы просто абсолютно разучились слушать, воспринимать красоту, слышать медленный, развивающийся мир звуков, вглядываться в эти самые детали рассчитанные мизансцен. По-своему - это звучит довольно парадоксально, - это жизнь человеческого духа, то, о чем 100 лет назад мечтал Станиславский. Ведь Станиславский говорил не о жизни человека и даже не о жизни человеческой души. Он говорил о жизни человеческого духа, и он ставил символистские спектакли. И, между прочим, Станиславский был глубоко религиозным человеком, что никогда в советской истории театра особенно не подчеркивалось. Марина Тимашева: Человек, который на своём тернистом пути видел уже тысячу "Гроз" и знает текст наизусть, многое для себя откроет в версии Клименко. Что пьеса Островского может быть решена как символистская. Что мотивы и темы её, которые ты прежде воспринимал как нормальные бытовые, могут иметь такое же отношение к реальности, как, скажем, таинственные звуки в "Смерти Тентажиля" Мориса Метерлинка. Что какая-нибудь приживалка (по традиции - роль для характерной актрисы) вдруг оборачивается пророчицей Кассандрой, а безумные ее разговоры об обитателях дальних стран - видениями Апокалипсиса. И что речь в пьесе идёт о последних временах: "после пожара", на пепелище, на руинах истории человечества. Известно, что особое место в символизме занимают темы сказочно-фольклорные. Из фольклора в спектакль приходят песни. Отрывок из спектакля - Жестокие нравы в нашем городе, жестокие... В мещанстве вы ничего, сударь, кроме грубости да бедности, не увидите. И никогда нам не выбиться из этой коры, потому что честным трудом никогда нам не заработать больше насущного хлеба. А у кого деньги, деньги... Есть много злата, серебра - Кому их подарить? Есть много славы, почестей, Но с кем их разделить? У кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Встречаюсь ли, знакомый - Поклон, да был таков. Встречаюсь ли с пригожими - Поклон да пара слов. Знаете, что ваш дядюшка Савел Прокопович городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий стал говорить: "Послушай, Савел Прокопович, рассчитывай ты мужиков хорошенько. Каждый день ко мне с жалобой ходят". Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу да и говорит: "Стоит ли нам с вами, ваше высокоблагородие, о таких пустяках разговаривать?" Одних я сам чуждаюся, Другой бежит меня. Все други, все приятели До черного лишь дня. Сколько у меня в год народу-то перебывает. Недоплачу им по какой-нибудь копейке на человека - у меня из этого тысячи составляются. Где ж сердцем отдохнуть могу, Когда гроза взойдет? Друг милый спит в сырой земле, На помощь не придет. Марина Тимашева: Не только народные или утратившие авторство песни, не только былинные интонации, но и сама Катерина - тонкая, ломкая, всегда на полупальцах, как балерина, будто тянется к небу - приходит в спектакль из сказки, а вернее - из сказочной пьесы того же Островского, из "Снегурочки". Там девочка не от мира сего попадала в Берендеево царство, влюблялась и погибала. Здесь Катерина (ее замечательно играет Эльмира Кадышева) - тоже неземная, нездешняя - попадает в царство Калинов-града, тоже влюбляется и тоже погибает. Отрывок из спектакля - Глядела бы я с неба на землю да радовалась. Полетела бы невидимо куда. Захотела - вылетела бы в поле, и летала бы с василька на василек по ветру, как бабочка. - Сама ляжу по миру, Марина Тимашева: Лейтмотив Катерины, вынесенный в заглавие спектакля, - "Отчего люди не летают" - в спектакле Владимира Клименко звучит вовсе необыкновенно, как желание души вырваться за пределы клетки. Недаром так акцентированы в спектакле слова, которые произносят почти все действующие лица пьесы: "Не моя воля". То есть воля плоти, а не души. Владимир Клименко: Когда Бога разливает в наши какие-то сосуды душу, наверное, должно быть как-то гармонично влито в определенное тело определенное количество души. Но иногда это не соответствует или в одну, или в другую сторону. Помнишь, как в фильме "Берлин. Александер-плац", в последней серии он говорит: "Почему ангел-хранитель не уходит?" - "Пока человек не скажет, что все, уходи, я не имею права уйти". Пожар был придуман до фильма. Когда я рассказал, мне сказали: "Посмотри фильм Триера. Я потом посмотрел, мне понравилось. Это одна какая-то идея в космосе носится - идея маленького города. Думаю, что эта тема у Островского выражена гениальнее, чем у всех драматургов, тема маленького города и судьбы приезжего человека: как его вначале обожествляют, а потом медленно пытаются вставить в рамки. Это естественно. Отрывок из спектакля - Отчего люди не летают? Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Мне иногда кажется, что я птица. Когда стою на горе - так и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? Вот вам ваша Катерина, делайте с ней, что хотите. Тело ее здесь, возьмите. А душа теперь не ваша! Марина Тимашева: Катерина не понимает, почему её душа, чистая, вольная, должна быть заключена в оболочку тела. Ведь тело заставляет её совершать действия, вовсе ей не нужные, а нужно ей - помните, как было у Юрия Шевчука, - "теперь я на воле, я белая птица..." В традиционном фольклоре заколдованные люди живут в обличье животного и мечтают вернуться в человеческое. А тут фольклор совмещен с христианской символикой и получается, что человек, напротив, хочет стать птицей, то есть, утратив оболочку, обернуться душой. Говорит Николай Песочинский. Николай Песочинский: Я в первый раз действительно понимаю, что был прав Аполлон Григорьев, который спорил с Добролюбовым и говорил, что Островский - это не какое-то отражение современной жизни, а что в "Грозе" Островского волнует тайный мистицизм русской души. И никогда не видел этого не сцене. Марина Тимашева: Есть такие спектакли, которые вызывают много претензий у театральных критиков, зато они совершают открытия в смежных областях - филологии или театроведении. "Гроза" Клима - из их числа. Хотя спектакль сделан по-восточному красиво, медитативно, и мысли он рождает о реальности. Вот отчего, например, за последние полгода как минимум четыре совершенно разных режиссера (от Адольфа Шапиро и Валерия Фокина до Владимира Клименко) поставили именно символистские спектакли? Вообще-то, считается, что символизм появляется тогда, когда общество теряет надежду на решение проблем рациональным путем. Владимир Клименко: Существует отчаянная попытка человека спасти или защитить те какие-то извечные ценности, которые существовали , - это семья, земля, на которой мы живем, это традиции. Иногда отчаянная попытка сохранить во что бы то ни стало, противостоять времени. Любое, даже самое прекрасное намерение, а тем более в России, почему-то всегда приводит к очень трагическим последствиям для всех. И так нельзя, и так нельзя. В каждом народе есть его драма. В России, наверное, это: мы живем всю жизнь в революционной ситуации. По-старому не получается, по-новому не можем. Ходим по вечному кругу. Мы непонятно где и кто мы. И чем дальше, тем это вдруг становится все жестче и жестче, и жестче... Другие передачи месяца: |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
