Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
 Полвека в эфире. 1978Цикл подготовил и ведет Иван Толстой
Иван Толстой: На нашем календаре сегодня год 78-й. Личность и власть - так обозначим тему. Сопротивление и отстаивание прав художника. Советская система каждый раз превращает это в скандал, иногда - международный. Диктор: Говорит радио Свобода. Культура и политика. Включаем нашу парижскую студию. Диктор: Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении советского гражданства солистки Большого Театра Галины Вишневской и виолончелиста Мстислава Ростроповича вызвал во Франции решительный протест политических партий, в том числе и компартии, общественных организаций, ведущих французских музыкантов и профсоюзов. 17 марта Мстислав Ростропович и его жена Галина Вишневская дали в Париже пресс-конференцию и рассказали французским и иностранным журналистам, почему протестуют против этого решения Президиума Верховного Совета, почему считают решение Президиума Верховного Совета клеветническим, почему намерены опротестовать это решение, подав жалобы в компетентные международные организации. После пресс-конференции Мстислав Ростропович и Галина Вишневская дали специальное интервью корреспонденту Радио Свобода в Париже Фатиме Салказановой. Фатима Салказанова: Мстислав Леопольдович, первый вопрос к вам следующий: вы предъявляете советскому правительству обвинение в клевете и произволе, в моральном терроризме. Это очень серьезное обвинение. Расскажите, пожалуйста, на чем оно основано. Мстислав Ростропович: Мы не получили никаких официальных документов из нашей страны. Но то, что написано и перепечатано из "Известий" в газете "Ле Монд", это полностью вымышленные обвинения. Что мы какие-то деньги давали в диверсионные центры, антисоветским организациям давали. Мы хорошо знаем, куда наши деньги пошли и где они находятся, и что мы делали с нашими деньгами. Я хорошо знаю, у меня есть книга, в которую я записываю каждый концерт. Поэтому я требую просто суда над собой и над моей женой. Потому что я могу объяснить буквально каждый день, что я делал за рубежом. Поэтому я в письме Брежневу настаиваю на том, чтобы нас судили. Мы не боимся приехать на нашу родину в любую минуту, когда нас вызовут на суд. Мы не боимся ничего и отменим здесь концерты и приедем тогда, когда нам скажут, в любое место советской страны. Но одна гарантия должна быть: этот суд должен быть открытым. То есть суд, на котором должны присутствовать люди, известные нам, а не просто люди в штатском, которые просто замуруют двери, чтобы никто не знал о том, как шел этот суд. Это единственная наша просьба. Фатима Салказанова: А чего можно ожидать от подобного процесса в Советском Союзе? Мстислав Ростропович: Можно ожидать только одного: что мы будем говорить правду. Мы документально подтвердим всю нашу жизнь. Покажем, что вот это, мягко выражаясь, необдуманное действие людей, которые распорядились словами Президиума Верховного Совета, которые, может быть, информировали кого-то. Эти действия не то, что неоправданны, а просто фальшивые. Иван Толстой: Правозащитные организации внимательно следили за судьбой узников совести, а на волнах Радио Свобода регулярно звучали имена арестованных. По алфавитному списку. Диктор: Говорит Радио Свобода. Письма и документы. В этой программе мы читаем материалы самиздата. Сегодня мы продолжим чтение списка узников совести, известных Русскому Общественному Фонду помощи политзаключенным и их семьям. В передаче принимает участие один из распорядителей фонда, бывший узник Владимирской тюрьмы астрофизик Кронид Любарский. Затем вы услышите очередной отрывок из 46-го выпуска "Хроники текущих событий". Составленный фондом помощи список опубликован в виде приложения к 456-му выпуску "Хроники". Список по состоянию на август 77-го года далеко неполон. Он включает 275 политзаключенных и политссыльных. Как отмечают составители в предисловии: Диктор: "Фонд обращается ко всем лицам, желающим оказать ему содействие с просьбой восполнить пробелы публикуемого списка, внести в него дополнения и поправки. Их можно сообщать распорядителям Фонда. После ареста Александра Гинзбурга и эмиграции Любарского и Татьяны Ходорович, распорядителями фонда являются Мальва Ланда, Сергей Ходорович, жена Гинзбурга Ирина Жолковская. Адрес Ирины Сергеевны Жолковской указан в списке: Москва, улица Волгина 13, квартира 31". Приводим еще несколько строк из предисловия. Диктор: Любое лицо, пожелавшее оказать какому-либо политическому заключенному помощь в индивидуальном порядке, окажет Фонду значительную помощь, в которой он очень нуждается. Если вы захотите откликнуться на наш призыв, обратите внимание в первую очередь на тех заключенных, имена которых сравнительно мало известны. Как правило, помощь таким зека особенно актуальна. Всегда помните, что кроме материальной помощи огромное значение имеет помощь моральная - письмо, телеграмма или открытка ко дню рождения или празднику неоценимы в лагере, даже тем более, если они пришли от неизвестного. Диктор: А сейчас продолжим чтение этого списка. У микрофона вместе с Кронидом Любарским сотрудник радио Свобода Юрий Мельников. Юрий Мельников: Гинбутас Юстас. Мордовский лагерь 19. Гинбутас 1925 года рождения. Он осужден на срок 30 лет строгого режима. Дата освобождения - 1978. Кронид Аркадьевич, можете ли вы что-нибудь сказать о человеке с таким сроком? Кронид Любарский: Да, я был с ним в одном лагере. Этот срок получился из того, что к основному, 25-ти летнему сроку, было добавлено еще несколько лет за участие в лагерных актах сопротивления, которые были квалифицированы, как восстания. Гинбутас - один из самых мужественных участников литовского национального движения, лесной брат, человек, пользующийся всеобщим уважением. Кстати, у него золотые руки - он великолепный резчик по дереву. Юрий Мельников: Читаю дальше список политзаключенных. Глезер Илья. Инициал отчества - И. Он находится в ссылке по адресу: Красноярский край, село Богучаны, улица Подгорная, дом 3, квартира 8. Осужден Глезер по статье 70-й к трем годам строгого режима и трем годам ссылки. Дата освобождения - февраль 1978 года. Кронид Любарский: Глезер - известный биолог, доктор биологических наук. Он был осужден за рассылку писем в советские государственные органы, которые были расценены судом как клеветнические. Это человек тонкой духовной культуры, крупнейший ученый, в настоящее время, к счастью, он уже на свободе. Иван Толстой: А вот пример более подробного рассказа об одной судьбе. Диктор: В эфире Радио Свобода. Передача "Письма и документы". Переходим к очередному отрывку из 46-го выпуска "Хроники текущих событий". В разделе "В тюрьмах и лагерях" читаем: Диктор: 37-й Пермский лагерь. Сюда прибыл летчик Валентин Зосимов (смотри раздел "Право на выезд" в "Хронике" номер 43). В 43-м выпуске Хроники читаем: Диктор: В сентябре 1976 года военный летчик Валентин Иванович Зосимов перелетел на небольшом самолете в Иран и просил политического убежища в США. В конце октября стало известно, что Иран собирается выдать Зосимова как уголовного преступника - лица, совершившего угон самолета, или, даже, воздушного пирата. Диктор: В конце октября 1976 года Валентин Зосимов был передан советским властям. До этого и после выдачи в его защиту выступали известные участники правозащитного движения - Петр Григоренко, Андрей Сахаров, Юрий Орлов, Микола Руденко и Елена Боннэр. В их обращениях, направленных шаху Ирана и президенту США, в ООН и главам правительств-стран участниц Хельсинского совещания отмечалось: Диктор: Старший лейтенант Зосимов воспользовался для преодоления границы бипланом устаревшей конструкции. Он не совершил насилия, не рисковал ничьей жизнью, кроме своей, и поэтому его действия не могут быть квалифицированы как воздушное пиратство. Он не разбил самолета, который может быть возвращен законному владельцу. Диктор: Авторы обращения указывают, что единственной целью Зосимова было использование самолета для реализации своего законного права покинуть свою страну. Они просят ходатайствовать перед своим правительством об амнистии Валентину Ивановичу Зосимову. Иван Толстой: Год 78-й. Личность и власть. В Лондоне вышло документальное исследование о судьбе советских военнопленных после окончания Второй мировой войны. Русский перевод этой книги - "Жертвы Ялты" - появится спустя несколько лет, а сейчас - интервью Свободе дает автор, английский историк русского происхождения Николай Толстой-Милославский. Перевод интервью читают наши дикторы. Диктор: Почему вы теперь выбрали именно эту тему, насильственную репатриацию? Николай Толстой-Милославский: Как русского, меня больше всего интересует русская история. Я слышал об этой трагедии, но представлял ее себе лишь смутно. Когда же в 1972 году были рассекречены британские архивы и я в них заглянул, я понял, что, наконец, можно написать настоящее исследование. Я писал эту книгу пять лет, израсходовал на нее все мои средства, путешествовал по всей Европе, говорил с сотнями очевидцев, просмотрел тысячи документов. Диктор: У вас были также и сугубо личные причины? Николай Толстой-Милославский: Да, были кое-какие совпадения. Например, совещание в Москве в 1944 году, на котором Иден согласился на выдачу всех советских граждан, находящихся на Западе, насильственно, если нужно, было названо кодом Толстой. Диктор: Это вас оскорбило? Николай Толстой-Милославский: Да нет, я считал, что, может быть, судьбе угодно вот такое возмездие. Чтобы именно человек с такой фамилией написал эту историю. А потом, когда я уже работал над книгой, вышел первый том "Архипелага ГУЛАГ", и там, описывая горькую судьбу советских пленных, Солженицын спрашивает: какой Толстой опишет нам все это? Иван Толстой: Художники-нонконформисты. На Западе их, как и музыкантов или танцовщиков, узнавали довольно быстро. Изобразительное искусство не требовало перевода. 78-й год. В нашей парижской студии недавний эмигрант живописец Юрий Жарких. Вопросы задает Семен Мирский. Семен Мирский: Сегодня в парижской студии радио Свобода находится художник Юрий Александрович Жарких. Москвич, недавно выехавший из Советского Союза и поселившийся во Франции. Юрий Александрович, опишите ту сцену, на которой вы жили и действовали в Москве в качестве художника, не придерживающегося догмы соцреализма в искусстве. Юрий Жарких: Под этой сценой я, прежде всего, понимаю сегодняшнее состояние художников и организации, в которой они находятся. Это, прежде всего, организация Горкома. Характеристику этого Горкома мы дали в открытом письме художников. Центральная мысль письма следующая: этот Горком навязан художнику с целью цензурирования выставок. Стратегическая задача Горкома, я считаю, это уничтожить начавшееся в 1974 году движение за свободу творчества. Делалось это следующим образом. Как только Министерство культуры поняло, что выставки, которые хотят сделать художники, нужно делать, они решили в уже существующую организацию, существующий профсоюз художников-графиков влить эту группу художников нон-конформистов. Образовалась секция, которая не имеет своего юридического статуса, и поэтому она не может защищать права художников, потому что она не имеет ни своего собственного устава, ни членских билетов. Секция, которая существует на птичьих правах. И это выгодно Министерству культуры: оно в любой момент может ликвидировать эту секцию. Художников, с одной стороны, подгоняла милиция, но это были просто исполнители, подгоняла другая организация, с другой стороны - Горком обещал художникам и выставки, и мастерские. Но как только художник приходил в Горком, он должен был согласиться с тремя неписанными, но необходимыми условиями, которые существуют в этом Горкоме. Первое, это оставить за порогом Горкома мысль о том, что твое творчество, какое бы направление оно ни представляло, есть творчество социалистического реализма. Второе - ни в коем случае не общаться с художниками, которые негативно относятся к Горкому. Третье - запрещение участвовать в выставках, которые не организуются Горкомом. И, пожалуй, еще одно: безоговорочное приятие той иерархии, которая сложилась в Горкоме, которая была продиктована Горкомом. Избегая явного насилия со стороны милиции, художник, таким образом, попадал под насилие более изощренное, которое заставляло человека буквально проституировать. Результаты такого насилия уже сказываются. Иван Толстой: Нью-Йорк. Новый бродвейский мюзикл - "Битломания". Рассказывает Генрих Габай. Генрих Габай: Мюзикл этот - "Битломания" - откровенное стремление поэксплуатировать всемирную популярность одного из самых авангардных музыкальных коллективов, который называет себя Битлз. Популярность их и мода на их музыку начались в 60-х годах. Первые же выступления молодых людей из Ливерпуля собирали в Англии и в Америке толпы молодежи. Их пластинки расходились миллионными тиражами. Битлз стали как бы музыкально-песенными выразителями недавно возникшего движения хиппи. На их концертах поклонники, чаще даже поклонницы, приходили в совершенное исступление. Они с боем пробирались сквозь толпу к музыкантам, охотясь за любым знаком внимания, стараясь ухватить в качестве сувенира хоть пуговицу. Были случаи, когда потерявшие душевное равновесие истерические обожательницы отрывали у битлзов куски одежды, вырывали клочья волос. И сейчас, через 11 лет после их последнего совместного выступления популярность их во всем мире очень велика. Радио передает их песни, витрины и прилавки музыкальных магазинов предлагают альбомы их пластинок. Значки, колечки, зеркала, булавки и жестяные блюдца с их портретами до сих пор ценность для подрастающего поколения в странах Запада. Четыре молодых ньюйоркца Джастин Макнил, Лесли Фрадкин, Джо Пекарино и Мич Вейсман девять месяцев ежедневно репетировали программу Битлзов, манеру их исполнения и даже индивидуальные особенности. И добились удивительного сходства и успехов в музыкальной имитации. Вплоть до того, что Макнил даже подергивает носом совсем как Ринго Стар из группы Битлз. Однако помимо простой эксплуатации памяти и успехов Битлзов, успех бродвейского спектакля в том, что даже если у него и нет сюжета, то зато есть тема. Эта тема - бурные 60-е годы на Западе. Отрыв значительной части молодежи от привычного повиновения отцам семейств и отцам государств. Большой экран позади музыкантов языком фото и киномонтажа напоминает нам события 60-х годов, сопутствовавшие рождению музыки Битлзов. Мелькают кадры газет, журналов, кинохроники. Чикагские волнения молодежи, убийство президента Кеннеди, марши борьбы за гражданские права, Чарльз Бенсон и его шайка, убийство Роберта Кеннеди. Знаменитая любовная песня Леннона о примирении после ссоры - "постарайся взглянуть на это по-моему, только время покажет, прав я или нет" - в контексте с кадрами вьетнамской войны и молодежи с маршами протеста приобретает совсем новый смысл. Этим приемом визуального концерта, спектакль Битломания становится взволнованным рассказом о прожитой эпохе, о ее духе, отраженном в музыке Битлзов. Иван Толстой: На календаре год 78-й. Его основные события. Наш хроникер Владимир Тольц. Владимир Тольц: - Папа Римский Иоанн-Павел I сменяет на посту понтифика скончавшегося папу Павла VI. Месяц спустя Иоанн-Павел I умирает. Новый папа - Иоанн-Павел II, бывший архиепископ Кракова. - 909 человек, последователей пастора Джима Джонса, совершают коллективное самоубийство в так называемом Народном Храме в Гвиане. - В Женеве происходит международная конференция, посвященная русской литературе в изгнании. - Пожар в типографии нью-йоркской газеты "Новое Русское Слово". Сотрудники газеты уверены, что поджог совершен по заданию советской разведки. - 28864 человека эмигрирует из Советского Союза, в том числе поэты Игорь Померанцев, Сергей Петрунис, Игорь Бурихин, Кира Сапгир, Дмитрий Савицкий, Марина Темкина, Александр Радашкевич, прозаики: Сергей Довлатов, Игорь Ефимов, Марина Рачко, Леонид Ицелев, Вадим Нечаев, Александр Сиротин, Феликс Розинер, Эдуард Тополь, Наум Вайман. - Помимо Ростроповича и Вишневской, советского гражданства лишены философ Александр Зиновьев и шахматист Виктор Корчной. - На экраны выходит фильм "Осенняя соната" Ингмара Бергмана, публикуется роман "Море, море" Айрис Мердок, проходит премьера оперы "Потерянный рай" Кшиштофа Пендерецкого. - В Зарубежье основаны издательство "Серебряный век" (Нью-Йорк), журналы "Двадцать два" (Иерусалим), "Эхо" (Париж), "Гнозис" (Нью-Йорк), "Ковчег" и "Синтаксис" (оба - Париж). - Умирают израильский премьер-министр Голда Меир, итальянский сюрреалист Джоржо де Кирико. - В Зарубежье уходят из жизни историк Петр Ковалевский, прозаик Владимир Варшавский, филолог и переводчик Анатолий Якобсон. - Хит-парады возглавляет песня "Мы - чемпионы" группы "Куин". Иван Толстой: Наука и техника наших дней - передачу под таким названием уже в 70-е годы вел из Нью-Йорка Евгений Муслин. Вот фрагмент его беседы на тему "личность и власть" с недавним эмигрантом Юрием Мнюхом. Евгений Муслин: В 1973 году Юрий Мнюх, тогда он был заведующим лабораторией кристаллофизики в Институте биофизики Академии Наук СССР в Пущино, подготовил докторскую диссертацию. Но защитить ее ему не удалось. Начальству стали известны его критические взгляды на советскую действительность. И хотя они проявлялись сначала только пассивно, только в стремлении жить не по лжи, Юрия Мнюха сняли с должности заведующего лабораторией, и его научная карьера в Советском Союзе закончилась навсегда. Юрий Владимирович, не могли бы вы поконкретнее объяснить нашим радиослушателям, как вы представляете себе вот это жить не по лжи. Юрий Мнюх: Смысл этого призыва Солженицына лучше всего сформулировал он сам. Попробую сказать. Когда окружающая действительность соткана из лжи, то как в этих условиях жить честному человеку? Чтобы открыто разоблачать эту ложь, надо обладать большим мужеством и решиться на самопожертвование: власти будут жестоко мстить ему и его семье. Тем, кто не обладает такими качествами - решимостью - Солженицын рекомендует пассивный образ действий: не участвовать в том, что данный человек сам различает как ложь. Такая жизнь не сулит благ и карьеры, но позволяет оставаться в какой-то мере честным перед самим собой, не подвергая себя и своих близких чрезмерным лишениям. В соответствии с этим я не участвовал в праздничных, так называемых, демонстрациях, не ходил на их собрания, на которых докладчики читают по бумажкам, но ходить на которые надо для демонстрации своей покорности и послушания. Не воспитывал своих подчиненных в коммунистическом духе. Высказывал критику по поводу превращения научных работников в сезонных сельскохозяйственных рабочих. Однако пока я имел работу и готовился к защите диссертации, я не мог это делать вполне последовательно. В ряде случаев шел на компромисс. Например, вместо открытого отказа участвовать в их фиктивных выборах, не допускающих никакого выбора, делал вид, что собираюсь голосовать не по месту жительства, а в каком-то другом месте. Но, потеряв работу и решив, что защитить диссертацию мне все равно не удастся, я почувствовал себя гораздо более свободным человеком. Теперь мне стыдно тех компромиссов с ложью, которые я иногда допускал. Но было две причины. Я был близок к окончанию своих исследований и получению важных научных выводов. Только идя на такие компромиссы, я мог еще некоторое время удержаться на работе и выполнить научную задачу, которую поставил перед собой. Другая причина в том, что я собирался открыто присоединиться к правозащитному движению и полагал - к сожалению, в этом я не ошибался, - что мой голос будет иметь тем больший вес, чем более высокого положения мне удастся достигнуть в самом Советском Союзе. Для меня такой позицией была ученая степень доктора наук. Хочу обратить внимание на печальный парадокс. Чем выше позиция протестующего в СССР, тем слышнее его голос протеста. Достижения же такой позиции в то же время требует беспринципной сделки с самим этим режимом. Иван Толстой: В 78-м году исполнилось 30 лет со дня убийства режиссера и актера Соломона Михоэлса. Вот отрывок из нашей передачи, в которой принимала участие дочь Михоэлса Наталья Михоэлс-Вовси. Наталья Михоэлс-Вовси: В заснеженном и голодном Петрограде 18-го года молодой режиссер, ученик знаменитого Макса Рейнхардта, Алексей Грановский задумал создать еврейскую театральную студию. Идея была новая и весьма оригинальная. Никакой школы еврейский театр никогда не имел. На призыв откликнулись и любители, и профессиональные актеры. Однако Грановский от профессиональных актеров решил отказаться. Правда, о еврейской культуре и литературе Алексей Грановский имел весьма смутное представление, так как по своему воспитанию был от этого очень далек. К этому времени мой отец Шлема Вовси, как его тогда звали, заканчивал юридический факультет Петроградского университета и готовился к дипломной работе. Самой горячей мечтой его детства был театр. Он постоянно участвовал во всех еврейских празднествах, где по традиции разыгрывались легенды из истории народа, а порой и сам писал и ставил пьесы, играя в них главных героев. В отличие от своего руководителя, Шлема Вовси был насквозь пропитан культурой своего народа, и он стал знакомить Грановского с его традициями, литературой и драматургией. С этого момента возник Московский Государственный Еврейский Театр, просуществовавший до 1949 года, то есть, до своего трагического закрытия. Как-то я нашла папино выступление, относящееся к 26-му, году в котором он рассказывает о бродячих еврейских труппах. Прошлое еврейского актера столь же мрачно, как и прошлое его зрителя. Строгий и жестокий быт долгое время препятствовал их встрече - актера и зрителя. Но вот, наконец, 50 лет назад эта встреча состоялась. Их духовный мир был одинаково низок, сценический материал убог. Актер, только-только отделившийся от зрителя, мало чем отличался от него и техникой, и умением лицедействовать. Правда, появился у актера платежеспособный зритель. То был сытый лавочник, обыватель-мещанин. Мещанин у всех народов один и тот же, с теми же вкусами и аппетитами. Он сделался хозяином, его этическим и эстетическим законодателем. Он искал в своем театре успокоения и самоутверждения. И актер пел ему. (Михоэлс поет, сцена из спектакля) Иван Толстой: "Невидимая книга" - это первое произведение Сергея Довлатова, появившееся на Западе. Писатель был еще в Ленинграде, и он не мог поручиться, что непременно станет эмигрантом. Но рукописи свои, тем не менее, передавал на Запад, а, узнавая об их чтении на волнах Свободы, ездил на край города, где глушилки позволяли, сквозь "джаз КГБ", расслышать далекое звучание собственной прозы. Юлиан Панич (читает текст Довлатова): "Черная музыка". В Таллине гастролировал Оскар Питерсон - непревзойденный джазовый импровизатор. Мне довелось побывать на его концерте. Накануне я пошел к своему редактору: "Хочу дать информацию в субботний номер. Нечто вроде маленькой рецензии". Редактор Туронок по своему обыкновению напугался: - Слушайте, зачем это, он американец, надо согласовывать. Мы не в курсе политических убеждений. Может быть, он троцкист. - При чем тут убеждения! Человек играет на рояле. - Все равно, он американец. - Во-первых, он канадец. - Что значит - канадец? - Есть такое государство Канада. Во-вторых, он негр - его знает весь мир. Как же можно не откликнуться? Туронок задумался. - Ладно, пишите. Строк 60. Нонпарелью. Питерсон играл бесподобно. Я впервые почувствовал, как обесценивается музыка в грамзаписи. В субботнем номере появилась моя заметка. Воспроизвожу ее не из хвастовства. Дело в том, что это единственный отклик на гастроли Питерсона в СССР. "Семь нот в тишине". "В его манере ничего от эстрадного шоу. Классический смокинг, уверенность, такт. Белый платок на крышке черного рояля, пианист то и дело вытирает лоб. Вдохновенный труд, нелегкая работа. Концерт необычный - без ведущего. Это естественно. Музыкальная тема для импровизатора лишь повод, формула, знак. Первое лицо здесь - не композитор, создавший тему, а исполнитель, утверждающий метод ее разработки. Исполнитель - неудачное слово. Питерсон менее всего исполнитель. Он творец, созидающий на глазах у зрителей свое искусство, легкое, мгновенное и неуловимое, как тень падающих снежинок или узор листвы над головой. Подлинный джаз - искусство самовыражения. Самовыражения одновременно личности и нации. Стиль Питерсона много шире традиционной негритянской гармонии. В его богатейшем многоголосье слышится и грохот тамтама и певучая флейта Моцарта. Нежное голубиное воркование и рев обитателей джунглей. О джазе писать трудно. Можно было бы заговорить о том, что Питерсон употребляет диатонические хроматические секвенции, политональные наложения, можно было бы написать о гармоническом отношении тоники и субдоминанты, затронуть пласты высшей джазовой математики. Но стоит ли? Вот он подходит к роялю, трогает клавиши. Что это? Капли ударили по стеклу, рассыпались бусы, зазвенели тронутые ветром листья? Затем все тревожней далекое эхо и, наконец, обвал, лавина, вслед за которой снова одинокая, дрожащая, мучительная нота в тишине. Питерсон выступает в составе джазового трио. Барабаны Джейка Хенна - четкий пульс всего организма, его искусство, суховатая музыкальная графика, на фоне которой еще ярче живопись пианиста. Контрабас Нильса Петерсона - опять таки, намеренно шершавый бархатный фон, оттеняющий блеск импровизации виртуоза. Что же мне сказать о личных впечатлениях? Я аплодировал так, что у меня остановились новые часы". Захватив номер "Советской Эстонии", я отправился в гостиницу. Питерсон встретил меня дружелюбно. Ему перевели с листа мою заметку. Питерсон торжественно жал мне руку со словами: - Это рекорд! Впервые обо мне написали таким мелким шрифтом. Иван Толстой: В 78-м году свой выбор сделал прозаик Сергей Юрьенен. Приехав в конце 77-го во Францию по гостевой визе, он в начале 78-го дал интервью газете "Фигаро". Сергей Юрьенен о своем поступке - четверть века спустя.
Сергей Юрьенен: Поступок этот спонтанным, конечно, не был. Я находился в конкретной ситуации, достаточно уникальной. К тому времени уже пять лет как жил в браке с иностранкой - испанской парижанкой и дочерью Игнасио Гальего, одного из лидеров испанской компартии. Сама партия находилась в известной оппозиции КПСС, но мой тесть в ней был главным другом Советского Союза. Его дочь, в отличие от него, жила в Москве в советской реальности. К ней, как и ко всем нам, не очень дружественной. Отсюда - семейный политический конфликт, в котором я, естественно, был на стороне своей жены. Международный брак весьма расширил мой горизонт в Москве. Американцев я читал всегда, но скажем, латиноамериканцев - только в переводах, хотя купил себе впрок кубинское издание романа Кортасара "Игра в классики". Жена перевела мне эту книгу вслух, перевела всего Селина, который меня потряс еще в студенческие годы в частичном переводе на русский за подписью Эльзы Триоле. Пока мой французский не улучшился, она перевела мне вслух "Путешествие на край ночи", "Смерть в кредит", "Из замка в замок", "Север". Мы пробовали вместе переводить тогда, и это были неплохие переводы, но они разбивались об "Иностранку" и издательство "Прогресс" по причинам, как говорили, "внелитературным". Что касается самой литературы, мне было ясно, что стать тем, кем хотелось, в пределах системы невозможно. Какая карьера? Пять лет пробивал я книжечку рассказов, написанных до 20-ти. Пробил. Стал членом Союза писателей. И что? Добавочные 20 метров жилплощади для кабинета? Возможность покупать вырезку в буфете ЦДЛ? Дома творчества? Все это ничего не значило для молодого человека, который мог дышать только ворованным воздухом литературы. Которого в литературе интересовало только самое крайнее и запрещенное. Не все разрешенное советским государством было плохо. Но для меня сам факт разрешения подрывал ценность того, чем восхищались и зачитывались другие. Иван Толстой: Невозвращенцу Сергею Юрьенену было 30 лет, он успел издать в Союзе единственную книжку рассказов. А покидать родину проходилось и людям, руководившим некогда собственными театрами. В нашей нью-йоркской студии - эстрадный артист, руководитель Театра пантомимы Борис Амарантов. Борис Амарантов: Чухрай пришел 4 февраля 1972 года. Мы восстановили уже новый спектакль, назвали его "Чудеса в саквояже", и этот спектакль показываем государственной комиссии. Но в государственную комиссию входило только три человека. Это директор Росконцерта Юровский Юрий Львович, это Александр Самойлович Лейбман, бывший заместитель директора Театра Станиславского в Москве, и Маслюков Леонид Семенович. Так вот началась страшная борьба. Почему уже другая, по другой линии? Потому что до этого был один Амарантов, и его задавить было легко. Теперь появились киты советского искусства, как Чухрай, Донской. Поэтому здесь уже не так-то легко. Прежде всего, все набросились на Беллу. Вспомнили все ее старые грехи. Диктор (Владимир Юрасов): Почему? Борис Амарантов: Сказали: Амарантов - это хорошо. Чухрай - тоже. Снял фильмы, которые признаны были. А Белла Ахмадулина считалась до того, как она пришла к нам в Театр Пантомимы, левым поэтом. И вот стали придираться к каждому слову. Вот она говорит о труде, человек работает, человек везет тачку с камнями, вот он такой. У меня была такая пантомима "Раб". А они сразу говорят: а какой это раб? Может быть, это советский раб? Тогда не годится. Пришел Антокольский Павел, ему 90 лет, патриарх советской поэзии, и сказал: перестаньте вы издеваться над Амарантовым и спектаклем. Спектакль хороший, воспевает доброту, любовь друг к другу. Я хочу видеть этот спектакль в Москве, в Ленинграде, в разных городах. Я хочу видеть афиши. А вы что делаете? Тут поднялся уже на нервах Штраух покойный и говорит: "Я исполнитель роли Ленина. Я хочу видеть этот ленинский спектакль в Москве". А ему говорят: "Какой же ленинский спектакль, когда там он выступает под "Дубинушку, а "Дубинушку" не любил Ленин". Тогда Чухрай и говорит: "Как "Дубинушку" не любил Ленин, когда Ленин любил "Дубинушку"! Это была любимая песня Ильича". Тогда встал Александр Самойлович Лейбман и говорит: "Выбросите "Дубинушку", потому что Ленин любил не "Дубинушку, а "Замучен тяжелой неволей". И в этот момент (это сейчас вам смешно, а тогда это была борьба - быть спектаклю или не быть, быть этим стихам или не быть, увидит зритель или нет? Не дают работать!) - совпали наши биографии. Поэтому рождаются стихи:
Иван Толстой: Борис Амарантов. Вопросы ему задает наш нью-йоркский сотрудник Владимир Юрасов. Владимир Юрасов: Борис, в США вы приехали в ноябре 1977 года. Но говорят, что известное театральное агентство Шелдон Салфер заключило с вами контракт на выступления по Северной и Южной Америке и по странам Европы. Это правда? Борис Амарантов: Да, у меня контракт подписан вот с этой фирмой на 2 года. Они вообще хотели со мной заключить контракт на всю жизнь. Владимир Юрасов: Вот видите. Уверен, что все у вас будет хорошо. Желаю вам всяческих успехов, и спасибо за беседу. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
