Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Кинозал "Свободы"Травля: памяти Сергея ПараджановаАвтор: Гагик Карапетян
Гагик Карапетян: Я и мои собеседники расскажем неизвестные подробности травли великого режиссера минувшего века. Советский режим в семидесятые-восьмидесятые годы сочинил миф об особо опасном политическом преступнике, лишив его экрана и свободы. Молчание Параджанова продолжалось 15 лет - после премьеры "Цвета граната" и до съемок "Легенды о Сурамской крепости". Итак, как "заказывали" Параджанова власти. Двенадцать лет назад не стало великого режиссера и художника. Уверен, где бы ни поминали его в этот день, двадцатого июля - в Тбилиси, где он родился, или в Киеве, где прогремел на весь мир картиной "Тени забытых предков", или в Ереване, где похоронен в пантеоне, - родные и друзья художника, согласно кавказскому обычаю, встанут на минуту и молча постоят. Затем будут рассказывать за столом и грустные, и забавные эпизоды его трагической биографии. Параджанова сажали в тюрьму трижды при трех руководителях Страны Советов. При Сталине, Брежневе и Андропове. Мне кажется, и сегодня правозащитники могут изучать уголовные дела Параджанова как пример тщательно отработанной технологии удушения Системой неуправляемых и незаурядных личностей. Его киевское "дело" возникло после того, как чаша терпения властей заполнилась последними каплями: скандальная акция украинских диссидентов на премьере "Теней" в киевском кинотеатре "Украина", дерзкое публичное выступление Параджанова в Минске перед местными комсомольцами, наконец, загадочное самоубийство его приятеля - архитектора Михаила Сенина, чей всемогущий отец работал вице-премьером правительства Украины. Параджанова арестовали тайно 17 декабря 73-го года в его киевской квартире. Весной 74-го закрытый суд послушно реализовал команду властей: после предъявления бездоказательных обвинений по трем статьям уголовного кодекса Параджанова, осужденного на пять лет, отправили в лагерь строгого режима. Чтобы найти следственный изолятор, Светлане Щербатюк, бывшей жене режиссера, опекавшей его повсеместно, понадобилось аж три дня. Среди немногих друзей-смельчаков, помогавших Светлане - семья оператора Михаила Беликова, ныне первого секретаря Союза кинематографистов Украины. Михаил Беликов: Ну, это как раз была, совпало однозначно с теми политическими событиями, которые проходили в Украине. Когда Шелест и его место первого секретаря зашаталось и тут же, сразу же последовала реакция, значит, соответствующих инстанций: вот и мы сразу стали чувствовать, что он "под колпаком" находится. А после того, как сняли Шелеста, то просто в открытую совершенно стали говорить о том, что Сергея и ждет тюрьма, если он не перестанет болтать лишнего. И уже ни у кого не было сомнений, что в доме регулярно были, находились осведомители, и слежка, конечно, за ним, конечно, шла. И это не скрывалось. Так вот за это время, было там при Сергее уже было 4 секретаря по идеологии. Значит, каждому давали какие-то, какую-то информацию, все это проходило, естественно, через КГБ. Вот собирался потихонечку этот самый материал. Значит, Сергей еще застал Скабу, это самый первый секретарь по идеологии, а потом уже был Маланчук и Овчаренко, и все остальные... Поэтому, я все-таки думаю, что здесь, значит, работала Система. Самоубийство Сенина в дальнейшем на ход следствия имело огромнейшее значение. Потому что отец Сенина встречался со Щербицким и говорил о том, чтобы, что он просто обращается с просьбой, чтобы тот проконтролировал сам лично следствие и вот эти 5 лет, которые получил Сергей и которые отсидел от звонка до звонка, это было и результатом, конечно, той встречи". Гагик Карапетян: Действительно, Щербицкий сыграл роковую роль в судьбе Параджанова. Сменив этап за этапом три лагеря за четыре года, он неофициально числился особо важным зэком, дело которого курировал лично Щербицкий. Я встретился в Киеве с Виталием Врублевским, почти два десятилетия работавшим помощником тогдашнего лидера Украины. Виталий Врублевский: Решения, которые принимались о судьбе его, это не были локальные решения. Это не были решения ни Щербицкого, ни одного из руководителей, скажем, Грузии, вы называли его, или кого-то другого. Это, конечно, было рассмотрено и санкционировано, я думаю, в масштабах высшего эшелона власти. Это шло с Москвы, это от Суслова шло. Щербицкий только придя на пост первого секретаря, он может, не особенно и влиял на те события, которые происходили. Вырисовывались тогда уже две тенденции: одна - это рост национального самосознания, рост движения интеллигенции и так далее и так далее... Поэтому применялись методы сугубо репрессий, начал их, кстати говоря, Шелест. Гагик Карапетян: Сергей Григорьянц, культовый диссидент времен застоя Брежнева и перестройки Горбачева, ныне руководитель правозащитного фонда "Гласность", в те годы жил в родном Киеве. Иногда, в компании с писателем Виктором Некрасовым, пересекался с уже именитым кинорежиссером, имея общий интерес - коллекционирование картин и антиквариата. У Григорьянца, имеющего богатый личный опыт взаимоотношений с репрессивным аппаратом Лубянки, есть своя версия опалы Параджанова в Украине. Сергей Григорьянц: - Щербицкий, как известно, пришел к власти с помощью председателя КГБ, который потом недолго был председателем КГБ Союза... - Федорчука. - Федорчука. Да, и соответственно, менялось сразу же отношение к украинскому национальному, скажем, самосознанию. Вот. Тем более, что одним из обвинений в адрес Шелеста было - потворство украинскому национализму. Значит, это надо было исправить. И соответственно, Параджанов, его дом, он сам был одним из естественных объектов теперь уже не внимания, а уничтожения. То есть, в этом смысле это было все вполне логично и не требовало ни заговора специального. То есть, заговор был в том, как это было организовано. Это было вполне естественным функционированием Системы на вот этом этапе ее существования. Гагик Карапетян: С Петром Шелестом Параджанов познакомился при содействии члена-корреспондента Академии наук Украины Виталия Шелеста, младшего сына медленно уходившего в отставку руководителя республики. Виталий Шелест: На чем можно было сломить Параджанова? Не на политике! Потому что там строгая политика не. А если даже он чего-нибудь и говаривал, как говорится, за ним это водилось такое, то всегда он мог: "Дак ведь не так поняли! Мало ли чего я сболтнул!" И все знали, что, действительно, мало ли чего Сергей Иосифович мог под горячую руку или, как говорится, для красного словца сказать. Значит, надо было его "запачкать". А обстоятельства его личной жизни, семейной - разводы, ну, вот мужчины, которые вокруг него были молодые - все это создавало, как говорится, вот эту почву. Вот это было, с моей точки зрения, абсолютно, как говорится, спланировано. Это была операция по дискредитированию в чисто человеческом. Это, это инициатива от Суслова. Гагик Карапетян: По крупицам выстраивая свою версию "технологии" удушения Параджанова в ГУЛАГе, я все чаще слышал от собеседников фамилию секретаря ЦК КПСС Михаила Суслова, "серого кардинала" Кремля. Пытаясь понять систему властных координат по отношению к Параджанову, я обратился к бывшему секретарю ЦК КПСС Александру Яковлеву, который не только хорошо знал Щербицкого, но и в годы лагерных отсидок режиссера по негласному указанию Суслова также оказался в опале. Александр Яковлев: Я помню одно. Там была, был документ КГБ, насколько я знаю, значит, где говорилось, что по доносам, по доносам он высказывался не очень любезно в отношении вот там свободы творчества или в отношении с интеллигенцией. Но у него, видимо, был какой-то такой противник, который, у меня создалось впечатление, который его постоянно как бы преследовал. У меня не сложилось впечатление, что именно Щербицкий мог быть инициатором, инициатором преследований. Гагик Карапетян: Единственным человеком, кто решился заступиться за Параджанова, находясь в кабинете Щербицкого, оказался лидер украинской творческой интеллигенции Павел Загребельный, тогдашний руководитель республиканского Союза писателей. Павел Загребельный: Когда американцы начали разрабатывать атомную бомбу, Эйнштейн испугался и обратился к президенту США, сказав, что это опасно и что это может быть концом нашей планеты. Вот такой конец планеты, мне кажется, я, например, лично ощутил, когда исчез Параджанов. Просто его изъяли из употребления. Был человек и нет человека. Причем, непростой человек - гениальный человек. Хотя бы тот же факт: когда вышел фильм "Тени забытых предков", едет, везут его в Буэнос-Айрес, едет председатель Госкино Украины, Параджанов не едет. Это уже был знак, что он под каким-то подозрением. Подозрением этого строя, этой Системы. Он был, как все гении, был человек дерзкий, а наша Система советская дерзких людей не любила. Она не любила самостоятельно мыслящих, самостоятельно чувствующих, самостоятельно выступающих. Она не любила независимых людей, а он был независимым, он не мог быть зависеть ни от кого, только от Господа Бога мог быть зависим. Они этого ему не могли простить. "Тени" проскочили совершенно случайно. И я, думаю, чиновники этой случайности испугались: как так, как мы прозевали, как мы пропустили? И поэтому следующие все его - "Киевские фрески", "Интермеццо", что он ни пробовал делать на киевской студии, все резалось на каком-то уровне - то ли на киевском, то ли на московском уровне, вот, то ли на уровне сценария, то ли на уровне уже режиссерской разработки, вот, то ли на уровне проб, как "Киевские фрески" Чиновник испугался: как бы чего не вышло - надо пристукнуть, надо по голове ударить и свести до уровня посредственности. Это был какой-то, может быть, инстинктивный какой-то государственный инстинкт, я бы сказал. Но он действовал страшно. Как каток асфальтный. Да. Где-то у меня была встреча с Щербицким. Такая, неофициальная. У меня иногда бывали такие встречи. И я сказал, что: "Как же так?" Он мне ответил: "Ты ничего не понимаешь". Все! И на эту тему не захотел говорить. Я понял, что он тоже ничего не понимает и не хочет понимать, что это, конечно, не его дело, вот, что тут какие-то силы задействованы более высокие. Ну, какие? Московские силы. Гагик Карапетян: Параджанов, отсидев в лагерях четыре года, в начале 78-го переехал в Тбилиси. Исключенный из Союза кинематографистов, он жил в родительском доме без прописки, без работы, без права выезда за границу. Спустя три года, в 81-м Параджанов оказался в Москве, где его пригласили в Театр на Таганке, на генеральную репетицию спектакля "Владимир Высоцкий". Стенограмма обсуждения прогона со скандальным выступлением режиссера попала в руки московских властей. Они решили вновь изолировать Параджанова. Уж кто-кто, а Юрий Любимов, главный режиссер Театра на Таганке, знал, как принимаются подобные решения в высоких кабинетах. А Параджанов, вернувшись в Тбилиси, вновь оказался за решеткой. Юрий Любимов: Ну, как всегда, у Любимова опять скандал: "Выступал там какой-то грузин или не поймешь вообще кто, и кричал, что ему Папа римский присылает ему бриллианты. Во-первых, кто доставил бриллианты? Это ж как? Через таможню прошел бриллиант? Значит, привезли. Значит, тут связь, тут "враги". - То есть, я хотел понять, на каком этапе КГБ подключалось? - Тут же, сразу. Как же? Гришин пишет Андропову, что вы понимаете наши заботы. Когда же там?" На меня. Андропов пишет: "Согласен". Передает Суслову. Суслов пишет: "Согласен". Передает Брежневу. Брежнев собирает Политбюро и говорит: "Что мы будем делать?" Ну, казнить там, миловать, или вышлем, или посадим". Гагик Карапетян: Как Параджанов прожил в ГУЛАГе три пятилетки. Сначала об этом пусть расскажет он сам. Сергей Параджанов (прижизненная запись): Я часто менял зоны. И непонятно... Я боялся: если меня дергают за ногу, это значит - или меня переводят на другую зону, или на допрос. И то, и то было страшно. Уходить ночью из зоны, собирая вещи. Потом я понял причину, почему меня переводят: я вызывал симпатии. У учителей на зонах, я вызывал симпатии у директора школы и у самого начальства. На зоне, где я сидел, ни у кого не было высшего образования, а я говорил, что у меня два высшего образования. Я мог на скрипке показать гамму, я мог показать, как дышать это... Несмотря на то, что я в самодеятельности не участвовал. И не мог . Это - западло: значит, придти и сделать профессиональный спектакль... Гагик Карапетян: Пытаясь выжить в лагерях, Параджанов стал делать оригинальные поделки. Из чего? Из мусора. Он рисовал, лепил, клеил из былинок, крышек из-под молочных бутылок и крылышек бабочек, из осколков цветного стекла, дырявых мешков, перьев птиц, редко залетавших на зоны. Известный режиссер Роман Балаян, переехав в столицу Украины в юношеские годы, начинал свою кинобиографию, ассистентом Параджанова в двухчастевке "Киевские фрески". А в недавно вышедшем в свет новом кинословаре, где перечисляются творческие вершины Балаяна, забыли упомянуть его замечательный двадцатитрехминутный фильм "Ночь в музее Параджанова", посвященный потрясающим коллажам Мастера, сделанным им в период 15-летнего молчания. Роман Балаян: Нашлось время помолчать. Когда там, уже признали в тюрьме - не играть. Заняться собой, ну, внутренней какой-то жизнью, другой, которую не надо обязательно делить. Он, он умел быть публично одиноким, несмотря даже, что масса народу. Но вот так сосредоточенно. Потому что если бы не тюрьма, он, конечно, такие коллажи? Он всегда был способен к ним, но, чтобы сосредоточиться именно на этом, Потому что там чего - из говна надо делать в тюрьме. Он и делал из говна. К фильмам каким-то Параджанова у меня есть какие-то, не все до конца, не всё до конца, а коллажи его я принимаю от и до. В них безумный покой, безумная гармония. Ни одного шума нету. Ни одной кляксы нету, громкой. Ни одной эпатированной ноты. Вот серия "Рыбы", "Куклы", другие вещи из тряпок... Это фантастика. Это даже, если внутри бурлило, от них веет состояние безумной Ее Величество Красоты. Которое всегда ему было присуще. Посадив его в тюрьму, они сделали его на весь мир гениальным. Может, до этого кто-то сомневался. Да, они его сделали. И Украина это сделала. Она хотела его похоронить. Они взяли и посадили, а он взял еще и в этой украинской тюрьме подарил им, себе, нам вот такую красоту. Гагик Карапетян: А кто ее бережно сохранил для потомков, вынося работы Параджанова через колючую проволоку, мимо охранников с овчарками? Сергей Иосифович, выйдя на свободу, обещал, но не успел огласить имена своих добровольных помощников. Одного из них - Владимира Чемериса - мне помогли найти в городе Алчевске Ворошиловградской области, бывшем Перевальске, где отбывал лагерный срок Параджанов, а Володя в те годы преподавал в училище для местных зэков. Владимир Чемерис: Дело в том, что эти работы кое-какие, так сказать, выносил нелегально, да, отправлял их. Я не знаю, как он это делал. У человека масса свободного времени. Есть выходные. Ну, он же не все время махал там метелкой. Помахал там полчасика, пошел. Да. Ну, зоновская жизнь немножко иначе, чем на свободе. Там масса времени. Тем более, он был уборщик - у него очень много времени. - Как относились окружающие его зэки к нему самому? - Публика всякая есть. Но довольно с уважением. В принципе его, с ним ходил один такой "авторитет" в принципе, да. Он его, так сказать, охранял от всех этих. - Как это получается такая "охрана"? - Смотря чем этот человек завоюет авторитет такой. Может быть, платит человек, а может, не платит. - А на примере Параджанова, как вы догадываетесь? - Вряд ли. Вряд ли этот человек платил. - Неужели уважали именно потому, что он вот как был Мастером как бы? - Знаете, он обладал таким магнетизмом. Да. И на зэков, и на вольнонаемных, да, и на этих, наемных, так сказать, аттестованный состав. Он обладал таким магнетизмом, который. И я "попался" на магнетизм Он приходил ко мне и все показывал. Как шло и так далее, так сказать. У него все это очень быстро происходило, понимаете? Человек он был такой взрывной - раз, быстро-быстро, быстро-быстро, и раз - уже готово. "Посмотри, посмотри - вот так, так, так". Он мгновенно все это делал. Он не работал там часами. - Когда вы выносили, это большое количество работ в общей сложности вам удалось вынести? - Может, ну, десять, может, двадцать. - А вы понимали, что рискуете? -Я очень многим рисковал. По своей доброте, по своей, так сказать, может, что я уважал этого человека, мне очень нравилось с ним. Да. Дело в том, что до этого и после этого я такого человека не встречал. - А что могло бы быть в результате, если вас, условно говоря, поймали бы? - Меня бы, в первую очередь, выгнали с работы. Да, я выше, допустим, дворника при социализме и не нашел бы себе работы. Гагик Карапетян: Хотите - верьте, хотите - нет, но Параджанов, находясь в Алчевске, куда мы звонили Чемерису, успел сотворить не только сотни коллажей, но и десятистраничный сценарий документальной ленты. Правда, вместе с соавтором - директором тюремной школы Андросовым, который хорошо знал, какие добавить казенные формулировки к образным фразам Параджанова, выполнившего заказ руководства областной милиции. С его помощью генералы, представьте, хотели отменно выглядеть среди участников всесоюзного совещания МВД, посвященного воспитательной работе в лагерях. А снимать фильм в качестве курсовой работы довелось студенту кинофакультета Киевского театрального института Ефиму Гальперину, ныне режиссеру и литератору, живущему в Нью-Йорке. Ефим Гальперин: И в первый же день меня вызвал, приехал этот Бойченко и сказал, что: "Условия, к сожалению, такие - значит, органы требуют, чтобы ты ни в коем случае, что съемочная группа ни в коем случае не пересекалась с Параджановым. Не разговаривали с ним, не пытались с ним встречаться. В противном случае, значит, его отправят в другой лагерь". А мне уже рассказывали зэки, я же с зэками тогда много начал общаться, что самое страшное - это пересылка. Потому что там беспредел. Так как мы не спрашивали о Параджанове ничего, и все было очень смешно, когда всплыла такая фраза, что мы - "Я тут с Параджановым разговаривал. - один зэк мне говорит, - И я его спрашиваю, эти ребята хоть тебя знают, вот снимают, не подходят к тебе, они хоть тебя знают?" На что Параджанов ответил: "Вот ты Ленина знаешь? - Да. - Вот так и они меня знают". Потом мы, наконец, смонтировали кино, озвучили, сдали его. Через два дня буквально, значит, меня поднимают, вызывают в институт - приезжают ребята в штатском и выматывают из корзин ну, буквально до кадрика. Я говорю: "А что такое, ребята? В чем дело?" - "Вот положено вынуть!" - "А почему никто не сидел с нами, когда мы монтировали? Я же ведь мог рулонов десять куда-то направо пустить?" Молча все забрали, опись и забрали. Оказалось, что кино начальнику очень понравилось, тот сказал: "Ты покажи в зоне там этим зэкам! Там же в этом кино зэки есть, вот пусть они на себя посмотрят!" После этого кто-то спросил Параджанова: "Ну, как кино?" Из офицеров. Он говорит: "Я могу его купить за миллион рублей?" А ему говорят: "А чего ты? Зачем ты?" - "Я его продам в заграницу за миллион долларов". Поэтому сразу кагэбешники приехали и вытащили все. Гагик Карапетян: "Параджаниада". Так в моей домашней библиотеке я условно называю одну из полок. Она постепенно заполнилась после кончины великого режиссера и художника. Посвященные ему книги, альбомы и фильмы за минувшие годы выпустили коллеги из ближнего круга Параджанова и те, кто общался с ним однажды. Почти у всех контекст - "Я и Параджанов". Его байки, анекдоты о нем - обывательский жанр мемуаров. Поэтому, когда готовил программу, решил: ни в коем случае не пересказывать Мастера. Ибо без первоисточника, тем более столь яркого, живописного, невозможно уловить нюансы. Тем более что прямая речь Параджанова слышна редко. Сергей Параджанов (прижизненная запись): Вот первое, что я страшное видел, когда я попал на зону, я говорю: "Я в раю!" Черешня, знаешь, черешня, ну, в пять копеек! На дереве! Я говорю: "Рай!" Люди проходят мимо и никто не трогает. По мере того, как я приближался, увидел: дёгтем смазанный ствол, обмотанный, как гремучая змея, колючей проволокой. Там целые ветви черешни и плоды размахивались на ветру и обнажали свое потрясающее чрево белой черешни. И колючей проволокой впритык, как вот это, канализационные трубы обматывают, так было дерево замотанное. И как дежурили два вора рядом с случайно выросшим маком. Они дежурили день и ночь, они не спали, чтобы мак созрел и они могли бы хотя бы... И такой черниговский парень Иванов, хорошо играл в карты, рыжий, он сказал: "Вот вы, Сергей Иосифович, не можете понять - вот, если в этом котике, маленьком котенке, есть 1 миллиграмм наркотика, я съем всю кошку Гагик Карапетян: И вновь я предлагаю послушать голос великого кинорежиссера, у которого советская власть еще при жизни отняла 15 лет. Однако их нельзя называть годами молчания. Потому что Параджанов, будучи за решеткой, затем выйдя на свободу, долгие годы оставаясь безработным мастером с мировым именем, продолжал творить: делал коллажи, писал наброски к сценариям. Теперь послушаем его тюремные воспоминания. На этот раз о том, как лагерный врач спас Параджанова от давно назначенного смертного приговора. Сергей Параджанов: На зоне есть песня такая "Вор никогда не станет прачкой". И от того, что они считали, что я - выговорить слово "режиссер" они не могли, а говорили "композитор", они пели мне "Вор никогда не станет прачкой". В смысле того, что если я режиссер или там композитор никогда не стал бы прачкой, если не я не аферист, который скрывает свою основную профессию. До конца дней это шло за мной. И например, удивительный человек вызвал меня, фамилия его Филиппович, это было в Винницкой области. Он сказал: "Я скажу фамилию, а вы скажите его имя и отчество. Или наоборот, я скажу имя и отчество, вы скажите фамилию. Если вы это делаете... Кстати говоря, я считаю вас аферистом - никакой вы не режиссер. Вы просто подонок и уголовник, вы на строгом режиме. У вас не первая судимость, а может, и шестая, есть предположение. Но если вы скажите фамилию, я изменю свое мнение". Филиппович - поляк, плотный, красивый человек, перед кем я благоговел. Он мне нравился. Потому что он чифирил вместе с заключенными, мог бы глотнуть это, любил очень чай. Он говорил: "Ну, что назвать фамилию или имя и отчество?" - "Не имеет значения". Он вынул блокнот и смотрел в него: "Говорите. Габай!" Я говорю: "Генрих Саулович". Он встал и стал передо мной на колени: "Вы, действительно, Параджанов. Я был уверен, что вы - аферист. Я вас очень прошу - откажитесь от уколов. Какой бы вам укол ни предложили бы - укрепить сердце, о чем есть решение на зоне, делать вам уколы АТФ - не делайте уколов! Я вас предупреждаю! Вам будут вводить гипс". Я говорю: "А что дает гипс?" - "Тромб". Через некоторое время я сделал ему сувенир, сделал подарок: ему прислали пуд лучшего чая Грузии. Гагик Карапетян: Кстати, Геннадий Габай - однокурсник Параджанова по учебе во ВГИКе - давно живет в Нью-Йорке. Там, за океаном, он узнавал об арестах своего приятеля. После чего активно участвовал в разного рода публичных акциях ради освобождения однокашника. В октябре 88-го, Параджанов, почетный гость Нью-Йоркского кинофестиваля, наконец попал в объятия Габая. На пальцах одной руки я могу перечислить тех, кто навещал Параджанова в лагерях, зная, каким эхом отзовется подобная смелость. На фоне трусливых коллег, которые боялись даже вслух произнести имя опального Параджанова, назову женщину, кто не только приезжала в закрытые зоны, но и все минувшие годы хранила добрую память о нем. Речь идет о Светлане Щербатюк. Светлана Щербатюк: Но я очень хорошо помню, когда на свидание заводили заключенных: руки у них были за спиной, и я сразу пыталась среди них как-то увидеть и Сергея. Вот. Тогда ему разрешили, как человеку, так сказать, с Кавказа, разрешили усы, а бороду не разрешали. Ну и, знаете, нас завели в комнату. Это было краткое свидание, но при этом все-таки мы разговаривали не через стекло. То есть, наверное, это было бы длительное свидание, если я была бы его женой законной. У Сергея была первая реакция такая - стеснение, он стеснялся, наверное, и своей этой робы, стеснялся обритости. Мы привезли много всяких вкусных вещей. Так хотели, чтобы он сразу поел, а он на нервной почве не мог это проглотить. И потом я уже узнала: все то, что он заносил в зону, он всех угощал. То есть, ему самому практически ничего не доставалось. Нам казалось, что его больше должно было бы интересовать, что происходит в мире, события, которые там происходят в Киеве. А он настолько был переполнен впечатлениями и ощущениями, что он в основном говорил он. Он рассказывал вообще о самом лагере, о людях, он говорил, какие здесь талантливые люди есть и, значит, потрясающие и так далее и так далее. И это были ощущения не просто человеческие, это было уже восприятие зоны неизвестного ему доселе мира. Но восприятие именно как художника". Гагик Карапетян: "Король Лир" - именно так называется одна из блестящих тюремных новелл Параджанова, которую он по праву считал почти готовой заявкой на сценарий кинофильма. Сергей Параджанов: И он был молчаливый, он был сдержанный и благородный. Но трагедию испытывал колоссальную: к нему никто не ходил на зону. Он отказывался от свиданий, от бандеролей, от всего. У него были три дочери. Одна была сельской библиотекаршей, другая была дочерью школы и третья работала на поле, на овощах. Он был председателем в этом сельсовете, в колхозе. И дочери были счастливы. Он строил дом. И они торопили со своими мужьями. Они торопили его построить дом. И он несмотря ни на что, не оформляя ни документацию, ни ничего, брал доски в надежде, что он это когда-нибудь оплатит и восстановит. И построил дом для дочерей. Туда вселились три дочери "Короля Лира". Он - "король" колхоза, сияющий на районных стендах и три дочери и младшая - Корделия, незамужняя и красивая. И уголовный кодекс коснулся и этого председателя колхоза. Он предстал перед судом как расхититель социалистического имущества. И дочери вышли и обвиняли отца: "Да, он украл доски, он украл гвозди, шифер, дерево, стекло... Он был вор!" И дочери были обвинителями. И только младшая дочь уехала в деревню и взяла на себя миссию - содержать отца в тюрьме. Он отсидел свой срок и хотел вернуться в деревню, где родился, жил. Дочь Корделия - аналогия - она не пустила его. Она привела его в общежитие, где устроила ему юбилей - 60-летие, где вышла замуж, где он нянчил ее ребенка. И сестры писали отцу, что он должен обязательно вернуться. Если он не понял, что у них не было другой возможности - как не обвинить его в воровстве. И так в общежитии была сыграна свадьба, рождение это и юбилей - 70-летие. Десять лет он проработал комендантом в общежитии, пропуская любимых девушек к парням и парней к любимым девушкам. Обожал юность и обожал жизнь... Вот такой удивительный материал для сценария - удивительный, типичный для Украины! Жестокость дочерей! И время! Время! Все-таки я вышел в 77-м, 2 января 78-го я прибыл в Тбилиси"... Гагик Карапетян: Как друзья Параджанова боролись за его свободу. Между прочим, сроки его отсидок - в украинских лагерях и тбилисской тюрьме - назначались одинаковыми: по 5 лет. Однако в обоих случаях Сергей Иосифович выходил на свободу досрочно. Благодаря настойчивости родных, коллег и друзей. Среди тех, кто всячески старался выручить, был и именитый в то время итальянский сценарист и художник Тонино Гуэрра, который тогда еще не был знаком с будущим другом. Гуэрра и его жена Лора, переводившая нашу беседу, познакомились с Параджановым в Тбилиси, через полтора года после его освобождения из украинского "Артека". Лора Гуэрра: Тонино в 75-м году приехал вместе с Антониони в Москву. И первое, что они меня спросили и нашего переводчика, который был с этой делегацией. Они спросили с Антониони: "Как можно передать деньги - они пошли тогда к Ермашу. Они спросили у Ермаша: "Как можно помочь судьбе Параджанову и передать деньги на то, что у него была более лучше условия. Они привезли деньги, положили их на стол и сказали: Поставьте ему холодильник, телевизор и все такое это... Ни один художник он не может сидеть. На что Ермаш ответил: "У нас в тюрьме для всех условия одинаковые. Мы не можем этого сделать. Гагик Карапетян: Ныне покойный Филипп Ермаш тогда работал председателем Госкино СССР. Мне рассказывали об благородном поступке Гуэрры и Антониони. Но чтобы закольцевать данный эпизод, я все-таки решился задать деликатный вопрос. Но не Тонино, а Лоре: от какой суммы отказался Ермаш? На министерском столе лежали примерно 40 тысяч долларов. Для официоза - их собрали итальянские кинорежиссеры. А если честно - сложились трое: Антониони, Феллини и Тонино. Справедливости ради отмечу: за освобождение Параджанова из украинского лагеря боролись, правда, незаметно, без ущерба своей карьере, и его не менее знаменитые советские коллеги. В частности, Григорий Чухрай. Вот что он успел рассказать мне весной прошлого года, незадолго до своей кончины. Григорий Чухрай: Мы встретились с Герасимовым на худсовете "Мосфильма". Я уж не помню, как зашёл разговор, но во всяком случае мы вспомнили о Сергее и о том, что он сидит. И тогда я не помню, кто-то из женщин, вот никак не могу вспомнить, сказал: " А вы. что вы тут о нем так хорошо говорите - а вы бы за него заступились!" Вот мы вместе с Герасимовым решили что, мы должны пойти к председателю Совета Министров. - А когда вы изложили эту просьбу председателю Совета министров, году, какая была реакция вашего собеседника, которого вы просили? - Он был как-то довольно отключен. Он не имел представления, кто такой Параджанов. Мы ему рассказали, что это очень талантливый человек, что он необычайно талантлив. Что он талантлив как художник, как кинорежиссер и как человек. Но он, по лицу было видно, что он слушает, но особенно не включается в это. И потом он сказал, что, понимаете, ведь это речь идет об уголовном деле, а это должен решать соответствующие органы, а мы, я, так сказать, к этому не могу никакого отношения, и все. Герасимов, кстати говоря, сказал: но вы же все-таки глава государства? А он говорит: "Да, и именно поэтому я и не могу тут ничего поделать. Гагик Карапетян: Позже, беседуя со мной, Чухрай с горечью признался: Параджанов, заехав в Москву после освобождения, после случайной встречи на улице, даже не позвонил ему. Параджанов не звонил даже Лиле Брик, которая ради него уговорила в Париже лауреата Ленинской премии, поэта Луи Арагона, мужа своей сестры, прервать политический бойкот Кремля и встретиться с Леонидом Брежневым. По случаю их долгожданного рандеву глубокой осенью 77-го года в Большом давали балет с участием Майи Плисецкой. Коммунистический генсек, впервые услышав фамилию Параджанова, тут же, в царской ложе, приказал освободить режиссера. Из своей гримуборной, после спектакля, первой радостную весть сообщила всем по телефону Плисецкая. А пять лет спустя, когда Параджанов уже сидел в Ортачальской тюрьме грузинской столицы, своеобразную эстафету от Арагона подхватил Гуэрра. На этот раз Тонино с Лорой специально приехали в цековский санаторий близ Боржоми, чтобы просить за друга Эдуарда Шеварднадзе. Лора Гуэрра: Я в очень деликатной форме, но весьма прямо дал понять первому секретарю, как бы я являюсь послом этого, в Европе интереса к "темному" направлению, которое было дано жизни Параджанова. Аргументы, которые я приводил, были следующие: вы его обвинили и посадили в тюрьму, потому что обвинили в воровстве, во взятке. И я, конечно, начал свою защиту, немного выдумывая и, так сказать, что-то преувеличивая. В Европе так говорится: если человека сажают в тюрьму, если даже он что-то сделал против закона, что-то своровав или преувеличив какие-то вещи, если он не работал, он достаточно оправдан, потому что у него нет средств к жизни в Европе. Тонино, ну, он не любит это говорить, но, так сказать, он сказал, глядя в глаза: "Зачем вам, грузинам, делать дела Москвы, грязные дела Москвы, вашими руками". На следующий день Параджанова освободили. И поскольку Тонино настаивал на том, чтобы у Параджанова нет работы, нет квартиры, негде жить, и ничего это самое, я знаю, что его после освобождения ему дали возможность работать, говорит Тонино, над "Сурамской крепостью". Гагик Карапетян: И в заключение предлагаю послушать еще одну новеллу Параджанова, которую я условно назвал "Сахарные мешки". Сергей Параджанов: На зоне рабочей было два бассейна, колоссальных бассейна. В одном ночью привозили мешки, нормальные мешки, в которых Винницкий сахарный завод делал сахарный песок, наполнял. Мешки все были дырявые, они были с браком, прогрызенные крысами, порванные на каких-то крючках. И люди ждали, когда им дадут по 100 мешков и, они быстро-быстро делали латки, нашивали. Дрались за мешки, перехватывали, воровали друг у друга мешки, чтобы залатать. И контролер их принимал, пересматривая каждый мешок на просвет: нет ли еще дырки. Забракованные мешки возвращались обратно. Мои мешки вызывали у всех смех: я не мог починить больше двадцати. Это... И каждая моя латка это был или смешная мордочка, солнце или это был просто квадрат, переходящий в круг, и круг, переходящий в прямоугольник, нашитый вот каким-то живописным ритмами разноцветных мешков, темнее - светлее. Это были какие-то гномики, буратино. И люди трусили мешки. Надо было сперва освободиться от того сахара, который был в углах. И они ссыпали этот сахар. И сахар с мешковой пылью был для них целью - они потом это промывали, кипятили, и у них был сироп. Они получали этот сироп. Поэтому все трусили. И оттуда сыпалось иногда, вдруг, неожиданно перец или лавровый, помятые листья. И они портили - они все матюгались. Но струсив и труся мешки, они белели. Сахарная пудра летала в этом бассейне, опускалась на людей и люди, как присыпанные, вот сегодня куличи, сахарной пудрой. Стояли белыми, но продолжали - были белые мешки, было белое дно бассейна. И потом свистел контролер, говорит: "Идет вода! Идет вода!" И мухи, белые мухи не могли взлетать. Они жрали этот сахар, но не могли взлетать. Потому что они были белые. По спинам этих трусящихся тёк пот. Он, как реки, как реки, пробивался среди их, по их спинам, мимо их волос, мимо их мышц и создавая такие потоки, потоки, и мух уносили эти потоки. Мухи садились на людей, а потом это все всплывало. И он не уходил, пока он не забирал свой песок. Он стоял по колено - вода подымалась, одни головы сахарные торчали. Они обмывались в этой новой воде, смывали с себя этот сахар. И только окунали головы, исчезали, потом снова появлялись мешки - всасывали это все, всасывали вот эту влагу, влагу. И потом они начинали топтать эти мешки. И эта мутная, сладкая вода вообще - патока, перемешанная с этими дохлыми мухами, которые, значит, сразу чернели на этой воде. Они создавали такой удивительный, космическую какую-то Одиссею вот этих голых мужчин, белых мешков сахара, растворенного в этой черной воде. И я не знаю, куда мне деться. Я подымался по лестнице наверх, туда. Там заливали гудроном крышу, заливали эту крышу, и блестящая эта крыша, как крышка рояля вообще, залитая этим гудроном. И тут на нем сидели эти мухи - белые мухи, уже приклеенные к этому асфальту - гудрону, мухомору, который был для них смерть. Они вот тут сидели целыми стаями, и они такими каталками, значит, расправляли это. И черная лакированная крышка рояля, которая должна была открыться и издать удивительные звуки. Вот это все для меня удивительно дорого..." Гагик Карапетян: Кстати, из тех сахарных мешков Параджанов делал знаменитые куклы. Многие из них ныне можно увидеть в его ереванском доме-музее. К сожалению, родного дома Мастера на тбилисской улочке имени Коте Месхи уже нет. Там, поднявшись к подножию горы Мтацминда, вы обнаружите только памятную доску с текстом только на грузинском языке. Но я очень надеюсь: верные друзья Параджанова - его замечательные земляки во главе с Софико Чиаурели, Ланой Гогоберидзе, братьями Шенгелая, Резо Чхеидзе - постараются приложить все усилия, чтобы у Сержика - так они звали Параджанова - свой дом в Тбилиси. Но главное - вернуть в родной город его дух. А параджановские три пятилетки ГУЛАГа останутся с ним. Однажды Белла Ахмадулина, двадцать лет назад экспромтом написала письмо Шеварднадзе с просьбой об освобождении Параджанова. Там есть строчка: он был виноват в том, что свободен. По-моему, в этих словах - самый точный диагноз всем приговорам Сергея Параджанова. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
