Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[21-09-03]
Россия как цивилизацияУроки мужестваАвтор и ведущая Елена Ольшанская
В передаче участвуют: Вера Ивановна и Олег Яковлевич Ягман родились после революции в Ленинграде, в рабочих семьях, выросли в одном и том же старом четырехэтажном доме на Лиговке, недалеко от Московского вокзала. Вместе играли во дворе, бегали в кино, учились в школе, а когда началась война, ушли на фронт. Вернувшись, поженились, вырастили детей и до сих пор живут вдвоем все в том же доме, в маленькой, холодной квартире. Зимой Вера Ивановна, по блокадной привычке, чтобы не замерзнуть, греет на плите кирпичи и носит их в комнату. Супруги Ягман как умеют борются с бытовыми трудностями, стараются превозмочь болезни. Они не унывают, а по праздничным дням, надев ордена и медали, выступают перед школьниками, рассказывают им о войне. Такие беседы называются "уроками мужества". Елена Ольшанская: Знаменитый литератор, ученый-правовед, Анатолий Федорович Кони, родился в Санкт-Петербурге в середине 19 столетия. Спустя полвека он восстанавливал в памяти исчезнувшие черты города своего детства: "Перед нами Знаменская площадь и вокзал Петербургско-Московской железной дороги, за постепенной постройкой которого в конце 40-х годов с жадным вниманием и сочувствием следил Белинский, живший на берегу Лиговки близ Невского (:) в деревянном, одноэтажном с садиком доме Галченкова. Здесь Тургеневу пришлось выслушать рисующий Белинского упрек, обращенный им к жене, напоминавшей, что стынет поданный обед: "Как можно думать об этом, когда мы еще не кончили спора о бытии Бога": Знаменская площадь обширна и пуста, при почти полном отсутствии садов или скверов, которые появились гораздо позже. Двухэтажные и одноэтажные дома обрамляют ее, а мимо станции протекает узенькая речка, по крутым берегам которой растет трава. Вода в ней мутна и грязна, а по берегу тянутся грубые деревянные перила. Это Лиговка, на месте нынешней Лиговской улицы". Сегодняшняя Лиговка - это длинный , убегающий в разные стороны от упирающегося в него Невского, шумный и обветшалый Лиговский проспект с громыхающими трамваями, автобусами, метро. Кажется, что этой части города не досталось ни крохи от недавнего юбилейного "евроремонта", сделанного к 300-летию Санкт-Петербурга. Хоть это и центр, но место считается неспокойным, опасным для вечерних прогулок. У Веры Ивановны Ягман, которая всю жизнь живет в переулке близ Лиговки, недалеко от Обводного канала, летом украли пальто и шапку, которые она решила проветрить во дворе. Вера Ивановна говорит, что подобное случилось с ней впервые. Неприятно, хотя и нестрашно - у Веры Ивановны есть родственники и друзья, они не оставили ее на зиму в беде. В 1996 году Вера Ивановна и Олег Яковлевич Ягман торжественно отпраздновали в центральном загсе Санкт-Петербурга золотую свадьбу и получили красиво оформленное приглашение явиться через 10 лет - на свадьбу бриллиантовую. Ждать осталось три года. Трудно поверить, что когда-то эти два человека не были родными, а всего лишь соседями. Олег Ягман: Родился я в 1924-м году, 21-го сентября. Мне 79 лет. Родился в этом доме по Транспортному переулку, дом 8. Отец был механиком по швейным машинам, он был сначала шапочником, а потом стал механиком. Мать домохозяйкой считалась. С Верой мы жили в одном доме, она жила в той парадной, а я здесь родился. Это старый дом. 40 лет тому назад был ремонт капитальный, немножко переделали его, в квартире прибавилось площади немножко. Вера Ягман: Я родилась в семье старых большевиков. Папа у меня был новгородский, но папу мальчиком в 5-6 лет привезли в Петербург. К дяде, у него не было детей, и его взяли. Они с мамой на рабфаке познакомились. Мама работала на заводе Айваза, была обмоточницей. У меня фотокарточка есть. Мама Евдокия Ивановна, а папа Иван Егорович. У папы Ларичев фамилия, а мама была Яшкова. Бабушка здесь жила у нас, Анна Васильевна. Бабушка была преподаватель, преподавала в младших классах. Дедушка работал на Кировском заводе, а как он раньше назывался, я не знаю. Он был рабочий. Дедушку расстреляли, по какой причине - я не знаю, в 30 каком-то году, ежовщина или что там было. Елена Ольшанская: В 1934 году после убийства С.М. Кирова знаменитый своей мощью и революционными традициями Путиловский завод (к тому времени "Красный путиловец") был переименован в завод имени Кирова. "Путиловский мастеровой на дерзость скор и на стачку легок", - говорили в Петербурге. Первая рабочая стачка произошла здесь еще до прихода Наполеона в Россию, в 1809 году. На заводе в то время лили пушечные ядра, перила для мостов, уличные фонари, гири, пуговицы и кандалы для каторжан. Николай Иванович Путилов, купивший этот завод после реформы 1863 года, сделал его современным промышленным предприятием и даже, не дожидаясь правительственных субсидий, за свой счет углубил мелководный Финский залив 32 -километровым каналом, впервые сделав Санкт-Петербургский порт доступным для тяжелых морских судов (раньше все товары везли через Кронштадт). Петербургский завод Айваза, где работала мать Веры Ивановны, также был по-своему знаменит. В мае 1913 г. Айваз, владелец механического завода, выпускавшего гильзонабивочные машины для табачных фабрик, принял предложение немецкого изобретателя Вебера и развернул производство электрических ламп. Было создано акционерное общество, в названии которого популярное женское имя "Светлана" символизировало слово "свет". В 1913 г. туда поступил работать знаменитый большевик М. И. Калинин. Именно он, по словам Веры Ивановны Ягман, рекомендовал в партию ее мать и отца. Вера Ягман: Михаил Иванович Калинин дал рекомендацию маме, она вступила в партию, тогда ее выдвигать стали везде. Папу тоже посоветовал Калинин, что "давай, Дуняша, возьмем его под свое крыло вступить в партию". Маме дали работу в Большом доме. У нас Большой дом - как к Финляндскому вокзалу ехать. Мама там работала. Маму и папу посылали в огневые точки, однажды вместе с ними Киров поехал, он поехал в Армению и сказал, что будет восстанавливать селения. Они ездили на работу туда, были отправлены по партийной линии. Маму из Большого дома отправляли очень далеко. Сюда я переехала в три года. Была у нас няня, не няня, а "гувернатка", она с нами жила до семи лет, когда меня в школу отдали. Елена Ольшанская: Чубаров переулок, где росли Олег Яковлевич и Вера Ивановна, был печально знаменит на всю страну. В 1924 году прошел показательный "чубаровский" процесс - о коллективном изнасиловании молодой девушки, работницы, группой рабочих завода "Кооператор". Парни поймали девушку, возвращавшуюся домой по Чубарову переулку, завели в городской сад и надругались над ней. Девушка запомнила обидчиков и пожаловалась в милицию. Семь из тринадцати арестованных насильников были приговорены к "высшей мере социальной защиты" - расстрелу. Хулиганы отомстили - подожгли близлежащую фабрику. "Наиболее известна была лиговская шпана, особенно в районе Чубарова переулка (теперь Транспортный), - вспоминал очевидец тех лет. - Пожалуй, чубаровская шпана выделялась особо, создав своеобразный анклав внутри шпаны лиговской". Еще совсем недавно советская власть сочувствовала рабочей молодежи, которая "скучала за военным коммунизмом и шла орудовать финкой" (такое письмо в те годы опубликовала "Комсомольская правда"), а один из видных партийных теоретиков предлагал заменить библейскую заповедь "не укради" "этической формулой товарища Ленина "грабь награбленное". Но, столкнувшись с разгулом бытового бандитизма, советское государство решило приравнять уголовные преступления, прежде всего, коллективные, к самым страшным - политическим. Вера Ягман: В театр идем, обратно, чтобы было днем. Во дворе гуляли только до 9 вечера. Двор у каждого свой, в другие дворы не имели права мы ходить. Двор большой был у нас, до первой платформы Московского вокзала. Мальчишки убегали под платформу, собирали фантики. Когда кушали конфеты, туда бросали. Они их складывали, потому что мальчишки биткой выбивали фантики. Потом они мазут собирали от паровоза, мы топили плиты мазутными тряпками, которыми вытирали паровозы. На кухне были плиты, на которых обеды готовили, чтобы пришли родственники и чтобы дети пришли со школы - вода горячая. Мы - старшие - должны были это делать. Мы должны были и мусор вынести, и дом убрать, и во дворе убрать, и все это нас приучила делать наша гувернатка. Один кран был, одна раковина. Старшие уйдут, вымоются, а только потом мы должны были выйти. В туалет тоже - не могу я этого сказать, в общем, туалет был один, плита одна, раковина одна, и вода должна была день и ночь греться, потому что, кто с ночи приходил, мылся. Ванная без окна была, темная. И мальчишки приносили мазут, в нашей квартире были мальчики, четыре мальчика, они приносили в ведре мазут, мы клали в плиту и грели. Свет, движок во дворе был, по выходным давали свет. Купаться бегали мальчишки и девчонки в Обводный канал. У нас пруды, огороды, свой лес, свои грибы, своя рыба, дома двухэтажные деревянные там были, баня была Чубаровская за окраиной. Во дворе у нас очень много было детей. Девчонок было меньше, мальчишек было больше. Мальчишки играли в палочки, 12 палочек, казаки-разбойники, девчонки были такие, которые тоже могли играть. Я такая была забияка, меня все за косы, бывало, таскали. Елена Ольшанская: Олег старше Веры на год. Каким он был в детстве? Вера Ягман: Он такой же и был. Его в детстве дразнили "Пушкиндович" - кучерявые волосы. Друга его звали "Лермонтович". Он и сейчас жив, живет на той стороне дома, нас посещает, Волька Казак. У меня косы длинные были, в школе были чернильницы раньше, а эти сзади сидели, я впереди, они мои косы взяли и опустили в чернильницу. А когда меня вызвали, то я встала и как махнула, так по стенкам это все. И никто не признается. Я стою плачу. А учительница сказала: "Садись. Ты расстроена, Верочка, садись". Я села, а рядом девочка сидела, которая любила очень Лермонтовича, и она дала лезвие, и они мне до ленточек обрезали неровно хвостики. Потом девочки отдельно учились, мальчики отдельно, а потом опять соединили нас вместе. Олег уже был в другом классе. У нас было шесть школ на нашей улице, на Предтеченской. Она раньше была Большая Каретная, потом стала Предтеченская, теперь Черняховская. Шесть школ, в две смены учились, мы еще ходили с грифельными досками. Писали на досках вместо тетрадей. Родители покупали в магазине такие доски небольшие в мешочке, писали грифелем, коричневый грифель, доска черная. И вот один раз они меня поймали. Пока наша гувернатка выходила, собаку выводила, они подловили меня, и еще Витя был мальчик, подловили и стерли эту доску, сами все списали и стерли и сунули мне обратно. Когда няня подошла, я плачу и говорю, что не пойду в школу, мне нечего нести, надо уроки делать. Она строгая была, поймала одного из них и дала хороший "клып". Они меня в школе наколотили. Пришли в девичью школу, поймали и наколотили. Я боялась говорить тогда родителям. Олег, у них мама была больная, и мы приходили керосинку ей накачивали, примус накачивали и помогали посуду чистить, тогда была медная посуда. Елена Ольшанская: 8 сентября 1941 года фашисты захватили в устье Невы город Шлиссельбург. Началась блокада Ленинграда. Олегу Ягману должно было вот-вот исполниться 17 лет. Олег Ягман: Я ушел в ремесленное училище. Ремесло - плазовый разметчик по кораблям. Началась война, я ездил копать окопы. 8 сентября меня эвакуировали. Отец больной был, инвалид, у него менингит головы, а мать парализованная была. Мне надо было сопровождать их в Башкирию, куда дали направление. Приехали в Башкирию, город Бирск, там я работал и оттуда был призван в армию. Родители остались одни. Вера Ягман: Они эвакуировались и он оттуда ушел в армию. А я на Крупской фабрике проработала до 42-го года. В 41-м году я была отправлена на "дорогу жизни", там были подсобные хозяйства, и строили мы аэродром. От фабрики Крупской мы были сандружинницами, кровь свою отдавали, ходили на сдачу крови, и мы увозили трупы. И потом нас дежурить отправили в госпиталь, финансово-экономический институт был, он был госпиталем, это на Фонтанке. Мы вечером грузили трупы, сами грузили, натягивали простыню и увозили не на Пискаревку, а увозили в Парк Победы. Мы их складывали, такую коляску вывезут, где кирпичи делали, это кирпичный завод был, и трупы укладывали и туда отправляли. Когда закрывали заслон, мы уже уезжали на машинах. Мерли не от бомбежек, а от голода. Было ведь пять норм убавки, убавляли, убавляли, убавляли. Бабушка Юля умерла, ее свезли. Ипподром был у Витебского вокзала, ее зашили в тряпку, складывали трупы там, склад был такой. Потом бабушкину сестру туда свезли, потом дядю Васю туда свезли, потом свезли Николаевых, они родственники нам были. На фабрике Крупской, когда еще там я работала, выдавали нам жмых фасоли, соевое молочко по стаканчику, лепешку соевую. У нас на территории были коровы, потом, что осталось, нам потом распределяли. И когда кровь сдавали, нам давали шоколад, назывался "бессонный шоколад", который делали для летчиков. Фабрика Крупская работала единственная в Ленинграде. Шоколад бессонный получали летчики, госпиталя, давали в детсадики, в ясли и тем, кто сдавал кровь. И гороховую кашу - это за кровь давали. У нас было два погреба на заднем дворе фабрики, там была для коров морковь, капуста, шинкованная капуста у нас была, я с подсобного возила капусту, мы шинковали. Из ям ее доставали, протирали, делали конфеты "Катенька", "Ленинградка" была конфета и дурандовая "Белочка". Дуранды - это жмыхи, которые коровам оставались. Из дуранды, мы приносили мясорубки домой, дома прикручивали, через мясорубки пропускали, потом ходили в Удельный парк пешком, ходили на Волково кладбище пешком, и где сосна, девочки залезут повыше и срубали ветки, привозили на фабрику, приносили из дома ванночки и деревянными ступками жмыкали. Воду процеживали, отдавали по аптекам и сами пили, чтобы не было цинги. В 42-м году я ушла добровольно. Елена Ольшанская: 30 августа 1941 года ГКО (Государственный Комитет Обороны) принял решение о доставке грузов в блокадный Ленинград через Ладожское озеро. Ладожское озеро в то время было мало освоено, на нем не было флота, бухт, пристаней. Но в условиях блокады это была единственная дорога, кроме воздушной, которая могла связать город с большой землей. Так начала действовать блокадная "артерия" Ленинграда, которую народ назвал Дорогой жизни. Осенние штормы на Ладоге делали невозможным судоходство. Серьезную опасность представляла вражеская авиация, часто налетавшая на транспортные суда. И только благодаря мастерству и мужеству команд суда совершали регулярные плавания. С 12 сентября по 15 ноября, когда навигация закончилась, по Ладоге удалось доставить 24 097 тонн зерна, муки и крупы, более 1130 тонн мяса и молочных продуктов и других грузов. Из Ленинграда водным путем было эвакуировано 33 479 человек. Каждый рейс по озеру был подвигом. Вера Ягман: Нас отправили в Янино, в Янино мы пешком шли, часов пять мы шли. Сидели где-то в переулке, куда-то нас на лесенку заводили посидеть, кто-то нам выносил попить водички, а кто-то делился какой-то лепешкой травяной. Мы пришли в Янино поздно вечером, но нас в столовую пригласили. В столовой дали нам гороховой суп, не то, что ядрышки гороха, а это палки от гороха, горох уже обчищен, а из листиков суп сварен. Дрожжевая лепешка была. На второй день был дрожжевой суп, где одна вода. Но все-таки три раза в день кормили и хлеба 250 грамм было. На три раза делили нам в столовой. Уже окрепли. И по 18-20 часов на аэродроме, нужно было восстанавливать аэродром, нужно было выводные дорожки делать, ангары делать - это все вручную, копали дерн и делали ангары земляные с зеленью, чтобы не видно было. В лесу вырубали прорубку, чтобы туда самолеты заходили, и палочки делали, как будто перегородка. После Янино я попала в Манушикино, фанерный завод, это передний край. Там были у нас ложные аэродромы. Там мы побыли немного, потому что очень большие обстрелы, бомбежки, нас много стало гибнуть. И тогда нас в Манушкино переселили. Манушкино - это примерно километров 30 до Янино. И потом пешком нас направили обратно в Янино, и с Янино нас отправили на Колтышы на гору восстанавливать новый аэродром. На восстановлении аэродромов я была очень много раз. Была в полку Марины Расковой, она в 43-м году погибла. Я была связист-телефонист. Телефонная катушка, мы с немцами тоже говорили. Немецкий язык в школе проходили когда-то. Нам ответят немцы, и мы им отвечали. Они говорили ругательские слова, а мы отвечали ласково, приглашали их. Они нас один раз пригласили, но мы, конечно, не пошли. Видна граница была, и открыли артобстрел, мы, конечно, все по-пластунски... Олег Ягман: Всю войну я танкистом работал. С 44-го соединился Ленинградский фронт с Волховским фронтом. Я прошел боевой путь: сначала Прибалтика, освобождение Риги, Кенигсберг, с Кенигсберга нас отправили в Японию. Монголию всю прошел, освободили столицу Манчжурии. К вечеру пригнали, я помню, тысяч пять пленных японцев. Они снимали станки и отправляли в Россию, в Забайкалье. Там военный арсенал был, пленные делали харакири, ножами вспарывали живот. Их так натаскали против нас, и многие в плен не сдавались. Подойдешь, к нему - "сдавайся!", а он не сдается, сразу раз - и вспарывал себе живот. Это фанатики были, я считаю. На заводе за три-четыре дня весь арсенал разобрали и отправили к нам в Россию. В 47-м году я еще продолжал служить. Елена Ольшанская: После участия в операции по освобождению Манчжурии Олег Яковлевич был награжден медалью "За победу над Японией". В бою под китайским городом Тао-Нань его танковое подразделение столкнулось с батальоном воинов-смертников, самураев. Они обвязывали себя гранатами и шли вперед, сдача в плен считалась для них непростительной слабостью. Советские солдаты знали, что воюют с японцами, но некоторые, по-видимому, считали, что находятся на территории Японии. Вера Ягман: Олег Яковлевич приехал на побывку, неделю он был, пришел к брату, квартира занята, на кухне за плитой они ночевали. У этих людей был поросенок, стоял около плиты и теленочек, цыплята уже на полочке. Вдруг мальчик наш Эдька говорит: "Алька, Верочка твоя в Ленинграде бывает". "А где?". "У мамы на Бронницкой". И вот они пришли, договорились, а в это время сестра Надя на побывке была, она минером была, моя младшая сестра. Тогда Эдька, Павка и Вовочка сказали: "Пойдемте к Верочке. Алька, пойдем". Он был танкист, шапка такая, огромные кудри вылезали, форма была. А мы дома по-домашнему в халатиках. Боже мой, явились представители! Эдик говорит: "Братья пришли, открывайте двери". Мамочка моя: "Ну как же! Давайте, мальчики". Капуста была, картошечка была, был огородик небольшой у тети в Удельной. За стол, все наелись, напились. "Алька, мы тебя сватаем". А он говорит: "Так я еще военный, и она еще военная". "Будем сватать тебя". Ладно, посватали нас. Принесли портянки новые ребята вместо полотенец, пуховые такие были новые, кто-то пару рубашек новых мужских принес. Я была в фате, это моей мамы фата. И дома нам сделали обряд. Ребята сказали: "Давайте креститься. Давайте по-русски делать". Один говорит: "А у меня дед был священником, я помню". Перышки были мазать сковороду, и давай нас всех махать. Свадьба состоялась, мы зарегистрировались, заплатили: с него 5 рублей, а с меня 3 рубля. Он говорит: "У тебя есть деньги, ты заплати". - "А какой же ты жених?". Я вытащила, за него заплатила и за себя свои заплатила. Вышли на Первую Красноармейскую, мальчишки взяли автомобиль. Все нагрузились, кто куда полез, чуть ли не под колеса. Меня поставили, его поставили стоя, давай петь. Подъехали к церкви, на фоне ее сфотографировались. Мы встали, не близко туда, там госпиталь был, и сфотографировались. И обратно в машину - домой, доедать. В большой комнате стояли столы - винегрет, салаты, грибы, самогонка была, мама купила. Танцевали, пели, гуляли. Вечером пошли на ярмарку. И там был столб, на этот столб кто-то полез. И Олег Яковлевич мой полез, там колбасинка висела. Он в русских сапогах, и туда залез. Когда пришли домой, он говорит: "Мамочка, вот вам колбасинка". Первый раз мамочкой мою маму назвал. Олег Яковлевич уехал и обратно вечером вернулся. Стучит в окно, а мне нужно утром в часть. "Почему ты не уехал?". Мама говорит: "Он тебя следит, нет ли там после свадьбы кого". В большой комнате столы разобрали и все вповалку спать. Нас с Олегом Яковлевичем положили на кровать в маминой маленькой спальне. Утром встаем, вдруг начали горшки бить, тарелки, плясать. "Алька, вставай, подметай. Сколько черепков, столько у тебя детей будет". Потом как-то руки наши связали, потом вдвоем нас завязали, чтобы мы были всю жизнь вдвоем. Олег на следующий день уехал. Мой дядя был комендантом вокзала, он его отправил. Олег Ягман: Отец после эвакуации приехал в Ленинград, работал здесь на швейной фабрике. Его познакомили с женщиной, мать-то умерла. Он должен был ехать на свидание, попал под трамвай, его зарезало насмерть. В 42 году мать, когда узнала, что мы ее устраиваем в больницу, что папа устраивает, отравилась - не хотела ехать в больницу. Папа пришел, увидел маму мертвую, она уже лежала, последние два вздоха дала. Она заболела, когда была молодая, парализовало ее. Папа мучился с ней, вел хозяйство. Вера Ягман: После нашей свадьбы в 1946 году маму арестовали. Я была еще военная, я только в 47-м году демобилизовалась. Мой зять тогда был и сестра беременная. Пришли в высоких сапогах с Большого дома, сестру били, она родила мертвого ребенка. Буквально день или два ребенок жил, в больницу отправили, и там ребенок умер. Стали рвать фотокарточки, мебель вывозить. Крышку рояля они открыли, и залез мужчина туда, все топтал ногами, сапогами своими. Рвали фотокарточки, зять ногой наступил, спас, но мама оторвана от Калинина, у Калинина на фотокарточке головы нет, а мама сидит. В 47-м году я родила мертвую девочку и была беременная Людочкой. Родилась Людочка, крупная, 5.200. А потом Риммочку родила, родилась она у меня в мае, у племянницы тогда был день рождения, я держала племянницу на животе. Все ушли на Первое мая, а я стулья двигала, может быть из-за этого родила, она должна была в июне родиться. Олег Ягман: Я в армии был комсоргом роты. Есть у меня от командира части, что пользовался авторитетом среди личного состава роты и передавал свой опыт солдатам. Уже кончилась война, я потерял комсомольский билет и больше не вступал. Все шло своим ходом. Наша дочь старшая уехала в Израиль. Соблазнили подруги, она уехала. Уже 13 лет живет там. Жизнь неважная, плохая, она болеет часто, детей нет у нее, ей 55 лет. Римма, младшая, живет в Ленинграде. Жена получила квартиру и детям отдала. Вера Ягман: Не дали мне квартиру, я сама ее за свои деньги построила, где дочь живет. Я живу у мужа, а дочь живет в Приморском районе, где я состою на учете. Кооператив мы строили вдвоем с Олегом Яковлевичем. Мы с Олегом Яковлевичем записались, и вдруг сказали - разведитесь. И вдруг в газете статья - не нужно никакого развода тем, кто хочет строить. Мы хотели трехкомнатную, а трехкомнатную нельзя, мы были вдвоем. Мы думали, уедем туда, а Римма здесь будет. Риммусечка уехала, говорит, там очень хорошо, там родственники жили мамины когда-то. Надо Путину написать письмо, почему не разрешают дочери второе гражданство. Людочка нас не может навестить, мы же инвалиды. Она не жить, а навестить нас хочет. Кто уехали последние, им дали двойное гражданство, а когда она уезжала, ей не дали двойное гражданство. Путин на "горячей линии" выступал и говорил, что где находятся дети, чтобы они не теряли никакого родства. Конечно, мы приглашение сделаем, но только в этом году денег нет. Олег Ягман: Еврейский язык я знаю, но сейчас я стал забывать, а так я знал. Родители разговаривали по-русски и по-еврейски, я понимал. Я и сейчас считаю себя русским, хотя я хожу в Хэсэд еврейский. На все праздники, шабаты, которые происходят там. Вера Ягман: Называется "Хэсэд Авраим". Я состою на учете на Нагатинской, как участник войны. Так как я жена его. Я должна быть с ним вместе, так они считают. А когда в "Хэсэд Авраим" приходим, посылку получили к новом году, на шабатишку тоже ходим. Но я мало ходила, потому что я больше по школам хожу. Елена Ольшанская: Газета "Хэсэд Шалом" в номере, посвященном Дню победы, напечатала фотографию молодого Олега Яковлевича Ягмана и его рассказ о военном прошлом. Одна из газетных полос отдана "Памятке по эксплуатации туалетной кресла-коляски", которое, как и другие принадлежности для инвалидов, можно бесплатно получить в еврейской благотворительной организации Петербурга. Газета предлагает медицинские советы пожилым людям, печатает письма активистов центра. Олег Ягман: Пенсия у меня приличная, 4345 рублей. Сейчас опять будет добавка. Но очень дорогие лекарства, приходится самому покупать все лекарства. Аптека есть, туда я и езжу. Стоит лекарство две тысячи с чем-то, скидка немножко в этой аптеке. А так, опять же, все за свои деньги, и лечусь за свои деньги. Вера Ягман: Бесплатно нам давно ничего нет, все за свой счет. Вот сейчас зубы, сказали 13 тысяч, где мне взять, если у меня пенсия 2449 рублей? Теперь, Олег говорит, 2549 рублей, прибавили мне. У меня нет коэффициента и потолка, так мне сказали. Детей выкинули и военные годы выкинули, раньше за год было три года, а теперь за год год. У меня 41 год рабочего стажа, 11,5 лет отобрали, и такая маленькая пенсия получилась. У нас бывает сбор, мы даем деньги, по 100-50 рублей даем для того, чтобы кого-то похоронить помочь, цветочки снести, в больнице навестить. Сколько лет я была председателем домового комитета, заведующей комнатой здоровья, старшим инспектором и по сей день таскают где-то чего-то, детский надзор, красный крест. А Красный крест мы теперь сами оплачиваем. А я состою на учете в Совете ветеранов автомобилистов "Дороги жизни" и в Совете ветеранов 13-й воздушной армии. Елена Ольшанская: Вера Иванова бережно хранит маленький блокнот, куда директора школ вписывают благодарности за беседы со школьниками, за участие ее и мужа в торжественных линейках. Все это скреплено официальными печатями. В том же альбоме - нечто вроде мандата: "Совет ветеранов-автомобилистов "Дороги жизни" разрешает проводить встречи со школьниками во всех школах, которые посещает Вера Ивановна Ягман. Она занимается патриотическим воспитанием молодежи, посещает ПТУ и воинские части. От имени Совета ветеранов разрешаем проводить эти работы по теме праздничных дней. Председатель Совета ветеранов-автомобилистов Пейсах." Вера Ягман: Аркадий Львович Пейсах в объединении являлся начальником дорожных войск и автомобилистов. Автомобилисты - это те, которые привозили хлеб для Ленинграда. У нас еще 18 человек живы-здоровы, по 100 лет, 90 лет, 80 лет и 78 лет, 75 лет. Такие у нас еще есть автомобилисты. Школьников чему я учу? Я хожу по программе, когда какие праздники бывают - День Победы, День Красной армии, День учителя. "Урок мужества" - значит, когда я прихожу в День победы, в День Красной армии. Рассказываю, что было в войну, как ее проходила, в какой части была, что это была за часть, что такое "Дорога жизни". Со мной уже очень многие ездили на "Дорогу жизни". Музей истории города Ленинграда, туда тоже приходили, где мы встречаемся, ветераны. Дом санитарного просвещения. Проводим беседы с мальчиками и девочками. Елена Ольшанская: Тихий, провинциальный на вид Транспортный (бывший Чубаров) переулок, где Вера Ивановна и Олег Яковлевич прожили долгую жизнь, сохранил черты как дореволюционного Х1Х-го, так и советского ХХ-го века. Тем не менее, введение собственности на жилье отразилось на заметно обветшавшем доме №8: часть квартир уже продана, идет ремонт, уезжают старые, вселяются новые владельцы. Много лет Вера Ивановна по своей инициативе ежедневно убирала в парадном грязь, мыла лестничную клетку, выставляла горшки с растениями, которые неизменно исчезали. Но вот случилось чудо - один из новых квартирохозяев за свой счет покрасил внутренние стены на всех этажах веселой голубой краской, входная дверь получила кодовый замок, который служит теперь защитой для цветов и занавесок на общественных окнах. Вера Ивановна и Олег Яковлевич по-прежнему на правах ветеранов участвуют в жизни города, они, как почетные горожане, должны получить медали в честь 300-летия Санкт-Петербурга. Но петербуржцами они себя не считают, их родной город - Ленинград. Ленин, как известно, был атеистом, не верил в Бога, боролся с церковью. Тем не менее, Вера Ивановна, горячая сторонница вождя, с некоторых пор ходит в православную церковь недалеко от дома. И я решилась задать вопрос о ее религиозных чувствах. Вот что она ответила: Вера Ягман: Единственный был прорыв блокады в 43-м году. И слова были Иосифа Виссарионовича Сталина, он сказал: "Молитесь Господу Богу от млада до стара". Все молились, конечно, по-разному. Я, как сейчас помню, старшая взводная (я была младшая взводная, а она была сержантом), и мы просили Господа: "Отче наш, еси на небеси, да прииди царствие твое, да будь воля твоя, хлеб насущный дашь нам днесь, не оставь нас на земле и избави нас от лукавого, от всех злых врагов. Спаси нас и сохрани нас". И мы земле кланялись, молились Богу, чтобы Бог нас спас и сохранил. А призыв делал Сталин. У меня остались замороженные ноги, когда с поля боя приходилось вытаскивать раненых. Вытаскиваем, а он говорит: "Я кончаю жизнь." - "Нет, ты будешь жив!" Притащим в землянку, вот земляночка такая, здесь раскладушка, и мы помогали, чем мы помогали. У нас же не было инструментов, ничего не было, ампутировали пилкой, такая ножовочка была. Девочки мочой тряпку намачивали, на рану, и пилили кость, а ему давали 200 с прицепом шнапса. Вот такие были дела. Вот только Писаренко на "дороге жизни" провела три полные зимы, она сколько помогала! Палатки были, палатку бомбили, она в другое место переходила на льду Ладожского озера. Военфельдшер она была. Сальникова была военфельдшер, Мария Трофимовна - военфельдшер. Мы были сандружинники, мы помогали, потому что на льду Ладожского озера нужно было сделать палатку, туда нужно было сначала наложить веток, потом кирпичи, потом опять кирпичи, поставить большую бочку, она кипела день и ночь. Кто подъехал, кто обмерз, согреть нужно было и дать чашку чая. А кормить - свою пайку последнюю отдавали. Едут мамы, везут маленьких детишек. Наполнено полностью было. А Михайлин, Царство небесное ему, Михайлин - это был шофер Дороги жизни. Михайлин, Суденко, Аркадий Львович Пейсах - они организаторы были. Сказали: Аркадий Львович, надо быстро организовать. А где найти машины? А где шоферов найти? Шофера молодые. Аркадий Львович говорит: "Условий у меня нет, будем жить мы на льду. Мы будем жить на берегу. Где ветками закроемся или нет, условия тяжелые". И шли добровольно, чтобы привезти хлеб для Ленинграда. Все было жестко, так держали, как в рукавицах железных. И по сие время я только благодарю Господа Бога за то, что мы остались живы, за то, что были у нас настоятели такие большие. Был Кузнецов, Попков, Бубнов, Андриянов и Жданов, которые в Ленинграде такие правители были, как Яковлев. Как сейчас Матвиенко, дай Боже, чтобы она была хорошей нашей помощницей. Она женщина и уже сейчас много делает, мы надеемся, что она за нас. Она хлопочет такие же деньги, как и москвичам, чтобы нам тоже были такие подачки. Нам этого не дают, нам подачек не дают. Нам только доплата, так и москвичам доплата бывает. Что же, москвичи, а мы что? Кто мы? В конце-то концов, у нас блокадники, у нас блокада настоящая ленинградская была. А у меня пенсия - нет коэффициента и потолка, ну и что, что я участник войны? У меня 2592 рубля. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
