Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Экслибрис. Впервые по-русскиДжеймс Эллрой и его темные романыПредставление, перевод: Остап Кармоди
Леонид Володарский, которого "Комсомольская правда" назвала пионером пиратского видеоперевода в стране, начиная с эпохи закрытых просмотров, живая легенда видеореволюции, классик, - так вот в интервью "Комсомолке" Володарский неожиданно сказал: "Читайте книги! В данном случае. современную англоязычную литературу. Вот сейчас зачитываюсь Джеймсом Эллроем - блестящий автор!" Не все еще в стране владеют английским так, как Володарский или, скажем, московский журналист и переводчик Остап Кармоди (которого вы услышите после первого из переведенных им фрагментов в чтении Ольги Писпанен). Так что американский писатель, о котором речь, известен в России пока только в качестве киноперсоны, чья литература стали основой для таких популярных картин, как "Тайны Лос-Анджелеса", "Коп", "Проклятый сезон". Между тем Джеймс Эллрой, которому 55 лет, романы которого автоматически становятся международными бестселлерами, давно уже обрел статус мировой культовой фигуры в жанре криминальной литературы. Почему до сих пор не переведен на русский? То ли упорствует мода на постмодернизм, отбрасывая все, что не? То ли метод соцреализма, царивший в стране полвека, скомпрометировал реализм вообще? Тем более реализм жестокий, а местами и брутальный - как в данном случае... Джеймс Эллрой, из романа "Мои темные углы": Это была белая женщина, рыжая, со светлой кожей, лет сорока. Она лежала на спине, плашмя, в зарослях плюща, сантиметрах в двадцати от поребрика на Кингс-Боу. Правая рука была вывернута вперёд и запрокинута немного за голову. Левая согнута в локте и прикрывала живот. Кисть была сжата в кулак. Ноги вытянуты. На ней был лёгкое, без рукавов синее платье с глубоким вырезом. Темно-синее пальто с такого же цвета подкладкой прикрывало живот и бёдра. Ступни и икры обнажены. Правая нога босая. Вокруг левой щиколотки завязан нейлоновый чулок. Одежда была в беспорядке. Руки покрыты укусами насекомых. Лицо в синяках, изо рта высовывался язык. Лифчик расстегнут и задран над грудью. На шее были завязаны нейлоновый чулок и хлопковый шнур. Оба узла крепко затянуты. Остап Кармоди: Это случилось 22-го июня 1958 года в Лос-Анджелесе. Женщину звали Джин Эллрой. Ее сыну в то время было 10 лет. Убийцу матери так и не нашли. Мальчик не мог принять того, что смерть ее останется безнаказанной. Но постепенно желание мести мутировало в одержимость криминалистикой, психосексуальным поведением, детскими детективами, взрослыми детективами, криминальным миром в целом. Он стал одним из лучших детективных писателей Америки. И самым жестким. То, что пишет Эллрой называют "Новым нуаром" - отсылка к американскому кино 40-50-ых, которое французские кинокритики назвали film noir - "чёрный фильм". Почему чёрный? "Потому что Эллрой знает, что зло таится в сердце каждого мужчины, да и некоторых женщин, вот почему. Мы читаем его не ради детективных ребусов, потому что их в его книгах нет (даже в "Тайнах Лос-Анджелеса", кому, право, интересно, кем был какой-то гниющий труп в городе, где гниёт всё и вся.) Мы читаем их не из-за сюжетов, которым не сравниться с сюжетами триллеров Элмора Леонарда. Мы читаем их, чтобы увидеть, насколько гнусны могут быть люди, чтобы проверить пределы нашей терпимости к тому, до чего может докатиться человек", - пишет об Эллоре журнал "Салон", с которым бы я поспорил насчет его сюжетов. Есть и противоположные мнения. Вот что говорит об Эллрое Мак Аллен Коллинз, автор детективных комиксов, по одному из которых недавно поставлен фильм "Дорога в Ад": "Это какой-то детский сад. В его книгах каждый герой - или педофил, или ещё кто-нибудь в этом роде. Просто смехотворно". Коллинз, в общем прав, персонажи у Эллроя один другого краше. Но написано всё так, что в этих монстров сразу и безоговорочно веришь. Транслировать одержимость смертью матери в свои чёрные книги Эллрой смог далеко не сразу. 11 лет после смерти матери юный Джеймс воровал в магазинах, ввязывался в драки, взламывал замки и проникал в дома. И постоянно, из месяца в месяц, год за годом, ходил на место смерти Элизабет Шор - реальной девушки, чудовищное убийство которой, в отличие от убийства матери, попало на первые полосы газет. Очевидно, он ее с матерью отождествлял. Вот она, Элизабет Шор, "Чёрный Георгин" из одноимённой книги Эллроя. Типичный для него труп... Это было нагое, изуродованное тело молодой женщины, рассеченное пополам на уровне талии. Нижняя половина лежала в траве в паре метров от верхней, ноги были широко раздвинуты. Из левого бедра вырван большой треугольный кусок, длинный широкий разрез тянулся к лобку. Кожа по краям разреза была завёрнута наружу, внутренние органы отсутствовали. Верхняя половина выглядела хуже: груди усеяны ожогами от сигарет, правая свисала, соединённая с телом только лоскутом кожи, левая изрезана вокруг соска. Порезы были глубокие, до костей, но хуже всего выглядело лицо. Один сплошной фиолетовый синяк, нос был вдавлен глубоко в череп, рот разрезан от уха до уха в издевательской улыбке, будто смеясь над прочими увечьями. Я понял, что эта улыбка останется со мной до самого гроба... Этого наверняка не покажут в той экранизации "Георгина", которую, вроде бы, готовится снимать Дэвид Финчер. Как ни жалуются блюстители нравственности на то, что всё современное кино - сплошные секс и насилие, но кино для широкого проката имеет свои ограничения. Поэтому любая экранизация Эллроя будет смягчением его беспощадных книг. Основу писательской карьеры Эллроя заложил отец. На одинадцатилетие он подарил мальчику книгу Джека Вебба "Полицейский жетон" - историю лос-анджелесской полиции. Вебб был персонажем культовым, ведущим популярнейшего радио-, а потом телевизионного полицейского сериала "Драгнет". Вебб сам писал сценарий сериала, сам был режиссером, и сам играл там главную роль - крутого сержанта по имени Джо Фрайдей. Книга телезвезды так дала юному Джеймсу по мозгам, что лос-анджелесские копы стали идефиксом на всю оставшуюся жизнь. Позже за эту помощь в выборе жизненного пути Эллрой отплатил Веббу чёрной неблагодарностью, выведя в книге "Тайны Лос-Анджелеса" и его и его передачу в довольно-таки неприяглядном виде. Впрочем, целиком положительных персонажей у Эллроя нет вообще. Вот, например, полицейский, правда бывший, из романа "Большое Нигде": Зазвонил телефон, Баз поднял трубку: - Секьюрити. Кто говорит? - Это Сол Гельфман, Баз. Помнишь меня? Старый хрен с МГМ, внук которого угонял автомобили и оставлял в них визитную карточку - большую кучу дерьма на заднем сиденье. - Конечно. Чем могу служить? - Одной девушке в моём фильме нужна помощь. У этих уродов есть её порноснимки, с того времени, когда она ещё не работала на меня. Баз застонал - похоже, что работать придётся руками. - Что за снимки? - Нехорошие. Животные... Баз взял карандаш. - Кто девушка, и что у Вас есть на шантажиста? - Девушку зовут Люси Уайтхол. Стоит за всем этим один грек, с которым онатрахается - Томми Сифакис. Представляешь - какая наглость. Шантажирует собственную подружку, посылая ей письма прямо из их любовного гнёздышка. Баз посмотрел на свою старую полицейскую дубинку, свисающую с ручки ванной. - Это будет стоить штуку, мистер Гельфман. - Что! Это грабёж на большой дороге! - Нет, это случай вымогательства, улаженный во внесудебном порядке. У Вас есть адрес Сифакиса? Гельман медленно выпустил воздух из лёгких. - Виста Вью Корт 1187 в Студио Сити, и за штуку я хочу, чтобы всё было зачищенно до блеска. - Как дерьмо с заднего сиденья, - ответил Баз и повесил трубку. Схватил свой полицейский демократизатор и двинулся в сторону Кахэнга Пасс. Баз увидел "Понтиак" последней модели, паркующийся перед домом 1187. Из него вышли две женщины в вечерних платьях с кринолином и, стуча высокими каблуками по мостовой, пошли к дому, за ними вылез толстый грек в слишком тесном пиджаке и слишком коротких брюках. Баз поставил 3 против 1, что вежливость на Томми Сифакиса не подействует, схватил свою дубинку и подошёл к Понтиаку. Его первый удар сшиб с машины эмблему с головой индейца, второй расколол лобовое стекло. Третий, четвёртый, пятый и шестой впечатали решётку в радиатор, машину окутало облако пара. Седьмой он нанёс вслепую, по боковому окну со стороны водителя, за треском раздалось: "твою мать!" и знакомый звук металла, трущегося об металл: ружейный затвор, досылающий патрон в патронник. Баз развернулся и увидел, что к нему спешит Томми Сифакис, держа в дрожащих руках обрез. Четыре к одному, что грек слишком был взбешён, чтобы заметить что оружие весит непривычно мало, два к одному, что у него не было времени, чтобы найти коробку с патронами и перезарядить его. Блеф, игра в покер с судьбой. Держа дубинку наготове, Баз атаковал. Когда они достаточно сблизились, грек нажал на курок, раздался тихий жалкий щелчок. Баз ответил, ударив по волосатой левой руке, яростно пытающейся послать в ствол несуществующий патрон. Томми Сифакис вскрикнул и выронил ружьё. Баз обрушив два удара на рёбра, свалил его на землю. Грек, харкая кровью, попытался свернуться в клубок, прикрывая раны. Баз опустился рядом с ним на колено и мягко, акцентируя свой охлахомский акцент, сказал: "Сынок, что было, то прошло. Ты рвешь фотографии, спускаешь в унитаз негативы, и я не говорю Джонни Стомпу, что ты пытался его подставить. По рукам?" Сифакис выплюнул сгусток крови и "П-п-пошёл ты"; Баз приложил его дубинкой по коленям. Грек проборматал что-то невнятное. "Я думал дать тебе и Люси ещё один шанс, чтобы всё уладить, но теперь я думаю что посоветую ей найти себе более подходящее жилище. Не хочешь перед ней извиниться?" - сказал Баз. "П-п-пошёл ты..." Баз тяжело вздохнул. "Сынок, это моё последнее предложение. Ты извиняешься перед Люси, или я говорю Джонни что ты донёс на него, Мики К., - что ты шантажируешь подругу его девушки, а Донни Маслоу и Чики Парделлу - что ты сдал их отделу по борьбе с наркотиками. Идёт?" Сифакис попытался вытянуть свой короткий средний палец, Баз приложил его ещё раз дубинкой, краем глаза заметив, что на пороге Одри Эндерс и Люси Уайтхол с отвисшими челюстями. Грек уронил голову на мостовую и проскрежетал: "з-з-звиняюсь". Вы думаете, Баз - отрицательный персонаж? Ничего подобного. Это главный положительный герой книги "Большое Нигде". И через полсотни страниц нам придётся его полюбить. Остальные герои "Лос-Анджелесского Квартета", тертралогии про полицию Города Ангелов 40-ых - 50-ых, и главного на сегодняшний день достижения Эллроя, ничуть не лучше. А многие - гораздо хуже. Мы с ними ещё встретимся. Эллрой вообще изрядный провокатор. В школе, например, посылал девочкам, которые ему нравились, листовки нацистского содержания. Не потому что был антисемитом, а потому что считал это лучшим способом привлечь к себе внимание. Юного Эллроя, понятно, из школы вышибли. Он пошёл служить в армию. Где ему сразу не понравилось. Эллрой начал имитировать заикание и убедил военного психиатра его комиссовать. Вскоре после возвращения умер его отец. Последним напутствием сыну было: "Кадри всех официанток, которые тебя обслуживают". Эллрой оказался на улице. Ему было всего 17. Опять он угоняет машины, ворует, спит на скамейках в парках, пьянствует, глотает наркотики, и мастурбирует на порносеансах . В конце концов за взлом в тюрьму. Так что полицию, хоть он в ней никогда и не работал, Эллрой знает не понаслышке. Выйдя из тюрьмы, Эллрой начинает подумывать о большом полицейском романе. Не всё же сотнями читать чужие книги, пора писать свою. Идея уже фактически готова, но Эллрой, зная свои пагубные привычки, боится начинать - очередной запой или ломка - и книге конец. Помог, как говорится, случай. Приняв очередную лошадиную дозу то ли алкоголя, то ли наркотиков, то ли всего сразу, Эллрой попадает в больницу с диагнозом "пост-алкогольное поражение мозга". Выписавшись, Джеймс, чудом оставшийся живым и в своём уме, решительно завязывает, вступает в общество анонимных алкоголиков, и, наконец, берётся за перо. Получившийся в результате роман "Реквием Брауну" - книга про частного детектива, типа тех книг Дэшила Хэммета, Раймонда Чандлера и других довоенных "чёрных" детективщиков, которые он глотает одну за другой. Сейчас Эллрой называет Хэммета своим главным учителем. Чандлера он, перечитав во взрослом возрасте, счёл плохим писателем. Однако критики говорят, что именно к Чандлеру Эллрой стоит ближе всего. Наверное, поэтому его так любят в "открывшей" миру американский нуар Франции - самый полный в сети эллроевский сайт, например, сделан французами. "Реквием" не стал суперхитом. Критики, правда, сравнили Эллроя с его кумирами, отметив при этом самобытность писателя, но никто не назвал его не только "лучшим автором детективов всех времён и народов", как он всегда мечтал, но даже и "лучшим молодым представителем жанра. Потребовалось ещё 6 лет и 4 романа (очень хороших), прежде чем Эллрой нашёл, наконец, свою тему - насквозь коррумпированный сплав полицейских, актёров и мафиози в киностолице мира, и свой язык - жёсткий, лаконичный, напичканный мало кому понятным сегодня калифорнийским полицейским сленгом 50-х годов. Кстати, о лаконичности: когда редактор попросил Эллроя втрое сократить 900-страничный роман "Белый джаз", тот попросту выкинул из книги большую часть глаголов и эпитетов. Вот небольшая сцена - лейтенант Дейв Кляйн, вымогатель, эксплуататор и убийца разговаривает со знаменитым, но слегка двинутым, боксёром, свидетелем федералов, которого должен охранять. Полночь - свет выключен. Я беру Джонсона, Младший берёт Руиса - моё предложение. Джонсон, книга на ночь: "Секретное оружие Господа может стать вашим". Я сел на стул и наблюдаю за его губами: встань на истинный путь Иисуса, борись с еврейско-коммунистическим заговором по порче Христианской Америки. Пошли свой взнос по адресу бла-бла-бла. - Сандерлайн, можно тебя спросить? - Эээ.. да, сэр. - Ты веришь в то, что здесь написано? - Эээ... да, сэр. Вот прямо здесь сказано, что эта женщина, которая ожила, сказала, что Иисус гарантирует всем крупным жертвователям, что у них в раю каждый год будет новая машина. Ну, твою МАТЬ... - Сандерлайн, ты что, пропустил пару в голову в последних матчах? - Эээ... нет. Я победил Бобби Калдерона за явным преимуществам и проиграл по очкам Рамноу Санчесу. Сэр, как Вы думаете, мистер Нунан накормит нас на слушаниях обедом? Вынуть наручники. - Надень это, пока я схожу отолью. Джонсон встал, - зевая, потягиваясь. Проверить батарею - толстые трубы - не уцепиться. Открытое окно - девять этажей - этот урод-полукровка улыбается. - Сэр, какая Вы думаете у Иисуса машина? Я приложил его головой об стену и выкинул, орущего, в окно. Остап Кармоди: Не думаю, что Эллрой взялся писать огромный роман от лица мерзавца просто для того, чтобы "показать правду жизни". Нет, ему просто доставляет удовольствие шокировать нас, огорашивать, а потом заставлять полюбить мерзавца, начать сопереживать ему. Впрочем, и у Эллроя есть черта, которую он не переходит. И у него добро и зло не условности, между ними всё же существует разделительная линия. Кляйн в целом - положительный герой. Потому что его волнуют не только деньги и власть - он умеет искренне любить, и действительно хочет найти убийцу. Как я понимаю позицию Эллроя - человек хороший, если в нём осталось хоть что-то хорошее. Позиция, мягко говоря, спорная, но, по крайней мере, опираясь на неё, Эллрой пишет отличные романы. Кляйн вызывает хотя бы некоторую симпатию - живой, агрессивный, сексуальный. А вот главный положительный герой квартета - господин во всех отношениях неприятный. Детектив Эд Эксли явно был в детстве занудой, и остался им и в тридцать с лишним. Но тут мы болеем за него. Потому что Эксли единственный полицейский в Лос-Анджелесе, который думает о том, как остановить преступность, а не о том, как набить себе карман. Вот он в "Тайнах Лос-Анджелеса", в 1952, молодой идеалист, разговаривает с отцом, тоже бывшим полицейским: - Эдмунд, несколько вопросов, прежде, чем я вернусь к гостям. Первое, подкинешь ли ты подтверждающуую улику подозреваемому, в виновности которого ты стопроцентно уверен, что бы гарантировать правосудие? - Я был бы должен... - Да или нет? - Я... нет. - Выстрелил бы ты вооружённому грабителя в спину, чтобы не допустить, чтобы он использовал лазейки в законе и вышел на свободу? - Я... - Да или нет, Эдмунд? - Нет. - Готов ли ты изменить сцену преступления, чтобы подтвердить рабочую гипотезу прокурора? - Нет. Престон вздохнул. - Тогда, Бога ради, найди себе работу, где тебе не придётся этого делать. Американский литературовед Ли Хорсли считает, что сочиняя ужасы об лос-анджелесской полиции, Эллрой развенчивает национальные мифы: "Демифологизированная Америка - американская мечта, обернувшаяся кошмаром, - достаточно знакомая территория. Что делает Эллрой - так это использует возможности детектива для того, чтобы вернуть этой порядком затасканной правде способность брать нас за живое. ... Это, думается, вызвано его решимостью рассказывать правду как он её видит, какой бы "политически некорректной" она не оказалоась. И небывалая жестокость, и обилие фашистских, расистских и гомофобских персонажей оправдываются Эллроем тем, что в 40-ые - 50-ые так всё и было на самом деле". Как всё было на самом деле, разумеется, не знает никто. У каждого свой угол зрения и своя правда. Мне думается - что бы там Эллрой не говорил, он не развенчивает мифы, а, наоборот, создаёт их. И Готтаму - Нью-Йорку, он противопоставляет свой вымышленный Лос-Анджелес, где подлец сидит на мерзавце и сволочью погоняет. Только в этом Лос-Анджелесе нет ни Бэтмана, ни Брюса Уиллиса, ни Анастасии Каменской. Тёмным силам приходится бороться между собой. К реальности этот мир имеет отношения, наверное, больше, чем книги Марининой, но, тем не менее, это, конечно, не реальность. Просто писателю доставляет удовольствие внушать нам, что весь этот пусть и не очень солнечный мир, в котором мы живём - лишь рисунок китайской тушью по тонкой плёнке, которая обязательно порвётся, да ещё и в самый неподходящий момент. Эдакая "Матрица". Только матрицу я не люблю, слишком топорно сделана. А вот страшный, насквозь криминаллизированный мир Эллроя выписан с заботой и любовью. Но Эллрой перерос этот. Ему уже не интересно, говорит он, писать о Лос-анжелесской полиции. В полном соответствии со своим ростом и амбициями Эллрой вознамерился переписать всю американскую послевоенную историю. Начав с "Американского Таблоида", описывающего путь клана Кеннеди к власти, через убийство Кеннеди и Кубинский кризис в "Холодных шести тысячах" к Никсону и вьетнамской войне в ещё неназванном романе, который он пишет сейчас. Серию из трёх романов критики, по аналогии с "Американской Мечтой", называют "Американским Кошмаром". Сам же Эллрой говорит, что "Америка никогда не была чистенькой", и что "Джон Кеннеди - тот же Билл Клинтон, минус навязчивое внимание прессы и несколько фунтов жира". Джеймс Эллрой, из романа "Американский таблоид": ФБР прослушивает Джона Кеннеди (которого федералы называют Джек К.), в то время как к её собственным проводам подключилась мафия: Фургон был набит всевозможными примочками и гаджетами. Пит отбил себе все колени, пробираясь внутрь. Фредди заметил его и встал. Его ширинка была расстёгнута, будто под столом сидела какая-то цыпочка. Я сразу узнал этот бостонский акцент, - сказал он, - и позвонил тебе, как только он начал её дрючить. Слушай - прямой эфир. Пит надел наушники. Говорила Дарлин Шофтел, громко и отчётливо: - ... ты герой покруче твоего братца. Я читала про тебя в "Тайм". Твой торпедный катер протаранили японцы, или что-то типа того. - Я плаваю лучше Бобби, это уж точно. Бинго! - старый хахаль Гейл Хенди, Джек К. Дарлин: Я видела портрет твоего брата в "Ньюсуике". У него что, четыре тысячи детей? Джек: Три тысячи минимум, и новые выскакивают как грибы после дождя. Когда приходишь к нему в гости, засранцы цепляются тебе за щиколотки. Моя жена считает потребность Бобби к размножению вульгарной. Дарлин: Потребность к размножению" - это звучит. Джек: Бобби - ревностный католик. Ему нужно иметь много детей и наказывать людей, которых он ненавидит. Если бы он не выбирал врагов с такой точностью, он был бы колоссальным шилом в заднице. Пит снял наушники. Джек Кеннеди продолжал молоть языком... - Я не умею ненавидеть так, как Бобби. Бобби ненавидит яростно. Бобби ненавидит Джимми Хоффу так мощно и просто, что не может не выиграть. Вчера я был с ним в Вашингтоне. Он встречался с человеком из профсоюза дальнобойщиков, который разочаровался в Хоффе и решил стучать на него. Эдакий тупой храбрый поляк, Рональд Ктототам из Чикаго, Бобби пригласил его домой, на семейный ужин. Понимаешь, эээ... - Дарлин. - Точно, Дарлин. Понимаешь, Дарлин, Бобби куда больший герой, чем я, потому что он по-настоящему страстный и открытый человек. Приборы замигали. Лента закрутилась вхолостую. Они сорвали кассу, захапали настоящий флеш-рояль - Джимми Хоффа обосрётся, когда это услышит! Дарлин: А я все-таки думаю, что торпедный катер - это круче. Джек: Ты отличный слушатель, Арлин. Фред выглядел, будто вот-вот начнёт пускать слюну. В его глазах вертелись долларовые значки. Пит поднёс к его носу кулак. - Это моё. Ты сиди тихо и делай, что я тебе скажу. Фред аж дёрнулся. Пит улыбнулся - его огромные кулачищи ещё никогда его не подводили. Остап Кармоди: В заключение я хотел дать какую-нибудь хорошую перестрелку. Но, подумав, отказался от этой идеи. Стрельба уже была. Чего не было, так это боксёрского матча. Это вообще единственное хорошее описание боксёрского матча, которое я встречал в литературе, включая и Джека Лондона. Это интереснее, чем бокс по телевизору. И, к тому же, это отличная метафора для этой передачи, потому что дерутся между собой два полицейских, хороший и плохой. Внимание - рассказчик поставил на своё поражение большие деньги, и хочет "нырнуть" в восьмом раунде. Джеймс Эллрой. Из романа "Чёрный Георгин": Мы вышли из своих раздевалок одновременно, по звуку гонга. Толкая дверь, я чувствовал, как во мне бурлит адреналин. Два часа назад я прожевал огромный стейк, проглотил сок и выплюнул мясо, и чувствовал в запахе своего пота звериную кровь. Пританцовывая, я двинулся к своему углу сквозь самую безумную публику, какую только видел в жизни. Зал был переполнен, зрители втискивались по двое на узкие деревянные стулья. Кажется, орал каждый, те, сидящие в проходе, хватали меня за халат и кричали: "убей его!". Боковые ринги убрали, центральный купался в идеальном прямоугольнике жаркого жёлтого света. Схватившись за нижний канат, я втянул себя внутрь. Рефери, старый трудяга из центрального ночного патруля, говорил с Джимми Ленноном, оставившего на денёк свои обязанности ведущего в "Олимпике"; рядом с рингом я увидел Стэна Кентона, болтающего с Мисти Джун Кристи, Мики Коэна, мэра Баурэна, Рея Милларда и до чёрта больших полицейским шишек в гражданском. Кентон помахал мне, я крикнул ему "Артистизм в ритме!". Он засмеялся, и я показал аудитории свои заячьи резцы, аудитория взревела от восторга. Рёв перешёл в крещендо; я повернулся, и увидел, что на ринг входит Бланкард. Мистер Огонь поклонился мне, я отсалютовал ему градом ударов по воздуху. Дуэйн Фиск отвёл меня к моему табурету; я снял халат и привалился к столбику, положив руки на канаты. Бланкард принял такую же позицию, наши взгляды встретились. Джимми Леннон отправил рефери в нейтральный угол, и с верху, от освещающих ринг ламп, к нему спустился микрофон. Леннон взял его и, перекрикивая толпу, объявил: "Леди и джентльмены, полисмены и сочувствующие, настало время для танго Огня и Льда!" Толпа сорвалась с катушек, завыла и затопала. Леннон подождал, пока шум спадёт до ровного гула, и прорычал: "Этим вечером нас ждёт десять раундов бокса в тяжёлой весовой категории. В белом углу, одетый в белые трусы, - лос-анджелесский полисмен с профессиональной статистикой в 43 победы, 4 поражения и 2 ничьи. Весящий 92.5 килограмма, леди и джентльмены, Большой Ли Бланкард!" Бланкард сбросил халат, поцеловал перчатки и поклонился на все четыре стороны. Леннон дал зрителям несколько секунд побушевать, и опять перекрыл шум толпы своим, усиленным аппаратурой голосом: "И в чёрном углу - весящий 87 килограммов лос-анжелесский полисмен, имеющий на своём счету 36 побед и ни одного поражения - Ловкий Баки Блейчерт!" Я посидел, впитывая мои последние приветствия, запоминая лица вокруг ринга, притворяясь, что не собираюсь нырять. Шум в зале выровнялся, и я вышел на центр. Ко мне подошёл Бланкард, рефери пробормотал слова, которых я не услышал, мистер Огонь и я стукнулись перчатками. Я вернулся в свой угол и Фиск вставил мне в рот капу. Прозвенел гонг, и всё закончилось, и только началось. Бланкард начал бой. Я встретил его на середине ринга, и зашёл с двойного джаба, он закрылся и убрал голову. Джаб прошёл мимо и я сдвинулся левее, надеясь обмануть его, чтобы он открылся под мою правую. Его первым ударом стал кривой левый хук в корпус. Я угадал его и шагнул вперёд, нанося короткий левый кросс в голову. Хук Бланкарда скользнул мне по спине, это был один из самых сильных пропущенных ударов за всю мою боксёрскую карьеру. Его правая рука опустилась и я нанёс короткий апперкот. Он прошёл чисто, и пока Бланкард закрывался, я провёл серию в грудную клетку. Отступив, пока он не вошёл в клинч или сам не ударил меня в корпус, я поймал левый в шею. Он встряхнул меня, я встал на цыпочки и начал кружить вокруг него. Бланкард преследовал меня. Я оставался вне его досягаемости, осыпая его виляющую из стороны в сторону голову джабами, больше половины из которых достигали цели, напоминая себе бить пониже, чтобы не раскроить его зарубцевавшуюся бровь. Открывшись, Бланкард нанёс несколько хуков мне в корпус, я отступил и ответил парой комбинаций. Через минуту или около того его финты и мои джабы наконец совпали, и когда его челюсть щёлкнула, я провёл несколько коротких правых хуков ему по рёбрам. Я танцевал, кружился и рассыпал удары. Бланкард шёл за мной по пятам и ждал, когда я откроюсь, чтобы нанести решающий удар. Раунд заканчивался, и я понял, что прожекторы и сигаретный дым мешают мне видеть - я не мог разглядеть канатов. Автоматически, я оглянулся через плечо. Повернувшись обратно, я поймал мощнейший удар с боку в голову. Я отлетел на столбик в белом углу; Бланкард наседал. Голова моя звенела, в ушах стоял гул, как будто в них пикировали японские бомбардировщики. Я поднял руки, чтобы закрыть лицо, Бланкард начал молотить по ним - правой-левой, чтобы заставить меня опустить их. В голове у меня начало проясняться, и я прыгнул вперёд и взял мистера Огонь в крепкий, медвежий, клинч, держа его изо всех сил, с каждой секундой нашего шатания по рингу становясь сильнее. Наконец, рефери вмешался и крикнул "брейк!" Я не отпускал, и ему пришлось растаскивать нас. Я отступил, головокружение и шум в ушах прошли. Бланкард пошёл на меня прогулочным шагом, открывшись. Я сделал ложный выпад левой, и Большой Ли наткнулся прямо на отличный оверхэнд с правой. Он плюхнулся задницей на ринг. Я не знаю, кто из нас удивился больше. Бланкард сидел с отвисшей челюстью, слушая счёт рефери. Я отошёл в нейтральный угол. На счёте семь Бланкард встал, на этот раз начал я. Мистер Огонь, широко расставив ноги, врос в землю, готовый убить или умереть. Мы были почти на расстаянии удара, когда рефери вклинился между нами и закричал "Гонг! Гонг!" Я вернулся в свой угол. Дуэйн Фиск вынул у меня изо рта капу и обтёр мне лицо мокрым полотенцем; я бросил взгляд на болельщиков. Каждое увиденное мной лицо говорило то, что я уже понял и так: я могу прикончить Бланкарда - легко и просто. И на долю секунды мне показалось, что каждый голос молит меня не сдавать бой. Фиск развернул меня к себе, и вставив мне в рот капу, прошипел: "Не сближайся с ним! Сохраняй дистанцию! Твой козырь - джаб!" Прозвенел гонг. Фиск вышел с ринга; Бланкард осторожно двинулся ко мне. Теперь его стойка была прямой, он, двигаясь маленькими шажками, и выискивая возможность для решающего правого кросса, выдал серию джабов, которые чуть не попали в цель. Я продолжал пританцовывать и наносить двойные джабы с расстояния, слишком большого, чтобы серьёзно его задеть, пытаясь задать ритм, который убаюкал бы Бланкарда, и заставил его раскрыться. Большая часть моих ударов попадала в цель; Бланкард продолжал прессинговать. Я ударил с правой ему по рёбрам, он ответил ударом по моим. Сблизившись, мы лупили друг друга с двух рук, места чтобы размахнуться не было, и удары получались тычками. Бланкард вжимал подбородок в ключицу, явно осведомлённый об опасности моих апперкотов. Мы не расходились, обмениваясь скользящими ударами по плечам и предплечьям. Я чувствовал, что в этом Бланкард сильнее меня, но не отходил, желая нанести ему пару повреждений, прежде чем взберусь на своего любимого конька. Я ввязался в серьёзную окопную войну, в которой мистер Огонь выглядел так же прекрасно, как мистер Лёд в свои лучшие моменты. Посреди этого обмена ударами, Бланкард внезапно шагнул назад, и нанёс мне сильный удар в живот. Удар был болезненный, и я отступил, приготовившись танцевать. Я почувствовал спиной канаты и хотел закрыться, но прежде, чем я успел сдвинуться в сторону, пропустил чувствительный удар по почкам. Мои руки опустились и левый хук Бланкарда угодил мне прямо в подбородок. Я отлетел от канатов и упал на колени.От челюсти в мозг шли волны боли; я смутно увидел рефери, сдерживающего Бланкарда и подталкивающего его в нейтральный угол. Я встал на колено, и схватился за нижний канат, но потерял равновесие и шлёпнулся на живот. Бланкард добрался до нейтрального угла и, из-за моего лежачего положения, вышел из моего поля зрения. Я сильно втянул воздух, свежий кислород немного прояснил голову. Рефери вернулся ко мне и начал считать, на счёте шесть я попытался встать на ноги. Колени подгибались, но я смог стоять прямо. Бланкард посылал публике воздушные поцелуи, я начал глубоко дышать - так глубоко, что чуть не выронил капу. На счёте восемь рефери вытер мои перчатки о свою рубаху и дал Бланкарду сигнал начать бой. Я был взбешён и, как обиженный ребёнок, не мог себя контролировать. Бланкард расслабленно подошёл ко мне, его перчатки были раскрыты, будто я не стоил даже того, чтобы сжать кулак. Я встретил его на середине дистанции, нанеся притворно неуверенный джаб, как только он оказался на расстоянии удара. Бланкард с лёгкостью уклонился, как и было задумано. Он изготовился прикончить меня мощным правым кроссом, и пока он размахивался, я впечатал изо всей силы нанёс ему удар с правой по носу. Его голова дёрнулась; я послал в догонку левый хук в корпус. Руки мистера Огня упали, и я, шагнув вперёд провёл короткий апперкот. Гонг пробил в тот самый момент, как он свалился на канаты. Пока я плёлся к себе в угол, толпа скандировала "Ба-ки! Ба-ки! Ба-ки!" Я выплюнул капу, жадно глотнул воздуха, посмотрел на фанатов и понял, что все ставки теперь не имеют значения, потому что я хочу одного - превратить Бланкарда в отбивную и выдоить из отдела надзора каждый распоследний доллар, до которого только смогу дотянуться, отдать на эти деньги отца в хороший санаторий и наслаждаться жизнью на полную катушку. Дуэйн Фиск кричал "Добей его! Дерись!", судьи - большие полицейские шишки - улыбались мне из-за ринга. Я показал им свои заячьи зубы в фирменном приветствии Баки Блейчерта. Фиск вставил мне в рот бутылку с водой, я прополоскал рот и сплюнул на маты. Он поднёс мне к носу нашатырь, вставил мне капу и тут прозвонил гонг. Теперь всё было, как я люблю, просто и понятно. Следующие четыре-пять раундов я протанцевал, уклоняясь от ударав Бланкарда и нанося свои джебы с безопасного расстряния, пользуясь преимуществом, которое давали мне длинные руки, ни разу не позволив Бланкарду приблизиться или прижать себя к канатам. Я сконцентрировался на одной цели - его повреждённых бровях и бил, бил, бил по ним своей левой перчаткой. Если удавалось удар получался хороший, и руки Бланкарда рефлекторно поднимались, я делал шаг вперёд и наносил правый хук ему в брюхо. В половине случаев Бланкард отвечал ударом в корпус и каждый из ударов вышибал ещё немного воздуха у меня из лёгких, отнимал у меня ещё немного дыхания. К концу шестого раунда брови Бланкарда превратились в израненные кровавые бугры, а мои бока, от пояса до рёбер, были покрыты синяками. И мы оба выдохлись. В седьмом раунде мы были похожи на двух измождённых солдат, ведущих окопную войну. Я пытался держаться подальше и работал джабами, Бланкард держал перчатки повыше, чтобы вытирать заливающую глаза кровь и защищать раны. Каждый раз, когда я сближался с ним и проводил удар-другой по перчаткам и животу, он бил меня в солнечное сплетение. Бой превратился в настоящую войну. Ожидая восьмой серии, я увидел, что на моих синяках выступила кровь, от криков "Ба-ки! Ба-ки!" болели уши. Напротив тренер Бланкарда мазал ему брови кровосворачивающим карандашом и заклеивал пластырем свисающие лохмотья кожи. Я упал на стул и, позволив Дуэйну Фриску отпаивать меня водой и разминать мне плечи, все 60 секунд пялился на мистера Огонь, пытаясь представить на его месте своего старика, чтобы накопить достаточно злобы и продержаться ещё девять минут. Ударил гонг. Я на подгибающихся ногах двинулся к центру ринга. Бланкард, опять согнувшись, пошёл мне на встречу. Его ноги дрожали не меньше моих, но кровь из ран больше не шла. Я провёл слабый джаб. Бланкард пропустил его, но продолжал, отодвинув мою руку, идти вперёд, в то время как мои ноги отказались давать задний ход. Я увидел, что швы у него на бровях разошлись; мой живот впечатался в позвоночник как раз в тот момент, как кровь начала заливать Бланкарду лицо. Мои колени подогнулись, капа вылетела изо рта, и я повалился спиной на канаты. Правая рука ракетой летела ко мне сверху. Казалось, что её запустили за тысячи километров отсюда, и я понял, что у меня есть время на ответный удар. Вложив всю свою ненависть в собственную правую, я выстрелил ей прямо в кровавую цель, маячившую передо мной. Я безошибочно почувствовал, как ломается под моим кулаком носовая перегородка, и тут всё вокруг стало чёрным и ярко-жёлтым. Я посмотрел наверх, на слепящие прожекторы и почувствовал, как меня поднимают; рядом, держа меня под руки, материализовались Дуэйн Фиск и Джимми Леннон. Я выплюнул кровь и слова "я выиграл!". "Не сегодня, приятель", - сказал Леннон, - "Ты проиграл. Нокаут в восьмом раунде". Когда до меня, наконец, дошло, я вырвал руки и захохотал. Последнее, что я подумал, прежде чем потерять сознание - "всё-таки я сделал старика - и как чисто!" Остап Кармоди: Сейчас Эллрой пишет последний роман исторической трилогии, не понимает, что все нашли в этом лохе Тарантино и считает, что Дэвид Духовны отлично справится с ролью молодого Эллроя в начавшейся в июне экранизации книги "Мои тёмные углы" - о своем безуспешном расследовании убийства матери. Впрочем, он утверждает, что убийство матери больше его не тревожит. Неправда. То, что сказано во вступлении к "Моим тёмным углам" будет верно всегда. Дешёвая субботняя ночь забрала тебя. Ты умерла глупо и грубо, лишённая возможности дорого продать свою жизнь. Твой побег от опасностей был лишь короткой передышкой. Ты взяла меня с собой как заговор-оберег. Я подвёл тебя как талисман - но я буду твоим свидетелем. Твоя смерть определила мою жизнь. Я хочу отыскать любовь, которой никогда не было между нами, и вознести её в твою честь. Я хочу раскрыть всем твои тайны. Я хочу сжечь расстояние, лежащее между нами. Я хочу подарить тебе дыхание. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
