Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[30-05-04]
"Поговорим с друзьями о России"Андрей СмиирновВедущий: Егор ЯковлевВероника Боде: Сегодня у нас в гостях известный кинорежиссер, актер и драматург Андрей Смирнов. Андрей Сергеевич родился в 1941 году в Москве. Окончил режиссерский факультет ВГИКа, мастерская Михаила Ромма. В одном из интервью Андрей Смирнов сказал: "У меня нет ни одной картины, которая дошла бы до экрана в том виде, как я ее задумал". Фильм "Ангел" 1968 года 20 лет пролежал на полке и впервые был показан на фестивале в Турине в 1987 году. "Осень" 1974 года прошла вторым экраном и широкой публике была представлена только в 1989 году в Монреале. И даже "Белорусский вокзал", снятый в 1971 году и принесший автору настоящую известность, Смирнов пробивал с большим трудом и потерями. Последний фильм - "Верой и правдой" - датируется 1979 годом. Андрей Смирнов снимался в фильмах "Чернов, Chernoff", "Плащ Казановы", "Мания Жизели", в фильме по сценарию своей старшей дочери, Дуни Смирновой, "Дневник его жены", где сыграл Ивана Бунина, а также во многих других картинах. Призер российских и международных кинофестивалей. Ставил также теле- и театральные спектакли, в том числе спектакль "Ужин" на сцене МХАТа и "Месяц в деревне" в "Комеди Франсез". Пишет киносценарии и пьесы. Пьеса Андрея Смирнова "Родненькие мои" шла во многих театрах в разных концах России. В 1987-89 годах Андрей Смирнов исполнял обязанности первого секретаря Союза кинематографистов СССР, и при его активном участии было снято с полок и пущено в прокат множество фильмов. Андрей Сергеевич женат, у него четверо детей. И я передаю микрофон Егору Яковлеву. Егор Яковлев: Здравствуй, Андрей. Спасибо, что нашел время встретиться. Я думаю о том, что за многие годы дружбы мы впервые выходим с тобой на такой публичный разговор, этого раньше не было. Хотя время, наверное, мы выбрали не самое лучшее для публичного разговора. Недавно взорвался президент Чечни. Президенту России и его детям грозят смертью. Степашин рвет на груди рубашку, что он накажет "растратчика Абрамовича", а Абрамович живет припеваючи и покупает себе новые самолеты. Груз-200 прибывает к нам с регулярностью большей, чем газеты и журналы... Я говорю об этом так подробно, потому что я обычно начинаю с коротких вопросов, но мне хотелось бы тебя загрузить теми проблемами, которые не дают мне спать, честно говоря. Андрей Смирнов: Только не перегрузи... Егор Яковлев: Нет, ты выносливый. Работники милиции объединяются в банды по угону автомобилей. Пытки в застенках спецслужб как были, так и продолжаются. Начинается процесс ЮКОСа: человека все время возят в клетке, но почему-то потеряли одну страничку от его обвинительного заключения - только в России такое может быть. И на фоне всего этого - обращение президента, ежегодное, от которого, в общем, складывается впечатление, что оно несколько напоминает тост: предлагает людям быть счастливыми в счастливой стране. Откуда такая концентрация неприятностей? Что, это надвигалось, приближалось, как ты думаешь? Андрей Смирнов: Ты нашел, кого спрашивать... Егор Яковлев: Я долго искал. Андрей Смирнов: Ты знаешь, я затрудняюсь даже высказаться. Мне было трудно в горбачевские годы, потому что, прожив всю жизнь, как подпольная крыса, в нищете и ненависти к власти, я стал свидетелем и, естественно, участником событий, дожить до которых я не мог и мечтать. Может быть, неслучайно я за годы свободы и отсутствия цензуры, в общем, толком ничего не написал, не снял (я работал, естественно, я был актером, преподавателем), потому что ситуация, в которой я оказался, для меня была чрезвычайно непривычна. Рождалась какая-то другая власть, какой-то другой порядок, дожить до того, повторяю, я не мечтал, и я считал своим долгом участвовать в ниспровержении старого и, по возможности, создании нового режима. Но эти годы прошли, и я уже давно чувствую себя вполне уютно, потому что опять уже давно живу жизнью подпольной крысы. Конечно, мне гораздо свободнее дышится, чем дышалось при большевиках. Конечно, мне гораздо легче прокормить свою семью, потому что больше возможностей заработка в моей профессии. Но, как и при Брежневе, я давно уже не читаю газет, не смотрю телевизор, только если там футбол не показывают. Егор Яковлев: Ты читал мою статью... Андрей Смирнов: Твою статья я читал, но дело в том, что моя жена, Лена (которая тебе хорошо известна), в отличие от меня, каждый день смотрит новости минимум по трем каналам, читает газеты и укоряет меня в том, что я превратился в обывателя. Ну, да, я превратился в него. Более того, хочу остаток своей жизни, желал бы, просидеть в этой скорлупе - только так я могу надеяться хоть что-нибудь еще, простите за выражение, создать. Поэтому тот вселенский круг вопросов, один тяжелее другого, которые ты передо мной очертил, - я даже не знаю, с какой стороны к нему подойти. Хотя, разумеется, обо всех этих событиях я знаю, но я думаю, что я ответил на твои вопросы. Егор Яковлев: Не ответил... Но на них очень сложно ответить. Вероника Боде: Хочу привести сообщение, пришедшее к нам на пейджер: "Уважаемый Андрей Сергеевич, вопросов пока нет. Есть огромная благодарность за ваши фильмы, особенно - за "Белорусский вокзал", за вашу умницу дочь. Я помню, как много лет назад где-то в Подмосковье я стремилась посмотреть вашу "Осень". Спасибо. Ирина". Андрей Смирнов: Спасибо, Ирина. Егор Яковлев: В общем, твой отец был, в моем представлении, первым, кто сделал все возможное, чтобы вернуть русскому солдату честное и доброе имя. До него все, кто выходил из плена, следовали прямым ходом в лагеря и считались изменниками. Твой отец, начал защиту "Брестской крепости", образно говоря. Скажи, насколько его отношение к солдату, к армии сказывалось на жизни семьи? Андрей Смирнов: Я тебе очень благодарен, что ты заговорил о моем отце, поскольку постепенно память о нем стерлась из средств массовой информации. И выросло поколение, которое понятия не имеет о том, что был такой человек, и была такая книга. Дело в том, что та самая книга, за которую отец мой удостоился высшей премии при коммунистах, Ленинской премии, была рассыпана по указанию Суслова еще при жизни отца и не издавалась почти 20 лет. Через 18 лет она была переиздана, не могу не упомянуть людей, которые сделали это: последнее издание - Валентин Осипов, издатель, который добился того, что эта книга была переиздана к прошлой годовщине Победы. Издание это было благотворительное, оно практически не продавалось, было разослано в основном по библиотекам, а также в качестве подарочного вручено ветеранам войны, которые приезжали в Москву на празднование Дня Победы. Но за вычетом этого, спроси сейчас молодого человека в возрасте моих детей, - они понятия не имеют о том, что за человек был Смирнов. Егор Яковлев: Когда я сегодня сказал приятелю, что иду на беседу с тобой, первое, что он сказал: "Первая книга, которую я прочел в своей жизни, была "Брестская крепость"..." Андрей Смирнов: Твой приятель, видимо, или сам фронтовик, или из семьи фронтовика. И вот наша мать меня с братом упрекает, говорит: "Что же вы ничего не делаете, чтобы помнили об отце?" Я на это отвечаю, что он сделал такое важное дело, что, я надеюсь, может быть, со временем в памяти русского народа оно не должно стереться. А если сотрется, то все усилия бесполезны. Дело в том, что люди, которые сегодня не ходят на работу 9 мая и 8 марта, даже не подозревают о том, что этим они тоже обязаны моему отцу. В 1955 году впервые прозвучали по радио, в августе месяце, его радиопередачи, которые назывались "В поисках героев Брестской крепости". По первым следам этих поисков первых живых участников обороны Бреста ему удалось разыскать, расспросить. Я пошел в школу через две недели, и оказалось, что вся страна сидела у радио, буквально вся, отец мгновенно стал знаменитым. Но что самое главное было в этих передачах? Разумеется, рассказы о героизме русского солдата, о людях, которые сражались, продолжали сражаться в условиях абсолютно бесперспективных, безнадежных. Ведь в крепости еще были очаги сопротивления, когда немцы были уже за Смоленском, уже Минск был взят. Тем не менее, эти люди, простые русские парни - и не только русские, конечно, российские парни, потому что там были и татары, и армяне, и немцы поволжские, и кого там только не было, и казахи, короче говоря, со всех концов империи, - продолжали воевать, не сдаваться, убивать немцев, голодали... И, естественно, они все потом - кто не застрелился или не был убит - попадали в плен. Никогда не забуду, как мы пытались, - когда Брежнев умер, но сменялись один за другим "живые покойники", начальники, пока дело дошло до Горбачева, - в очередной раз мы были с матерью на Старой площади, в ЦК партии, говорили о том, что не худо было бы издать эту книгу. И каждый раз обещали, говорили, что это наше национальное достояние, а потом в "Молодой гвардии" редактор - никогда не забуду! - вполне государственным голосом сказал, объяснил мне... Я и фамилию хорошо помню - пусть этот негодяй, может быть, услышит или его дети - фамилия его была Машавец, главный редактор тогда издательства "Молодая гвардия", какой-то там партийный или комсомольский деятель. За точность цитаты ручаюсь, потому что я записал ее тут же, за дверями его кабинета. Он объяснил, что книга не может быть в данный момент переиздана, потому что в ней дана "неверная и поверхностная оценка первого этапа войны, а во-вторых, в случае издания из книги необходимо выбросить все упоминания о тех, кто был в плену". А те, кто не был в плену, в книге не упоминались. Это уже было время Афганистана, армия наша там завязла, проблема наших пленных встала во весь рост, и поэтому зазвучали знакомые руководящие нотки. Это же все было при Сталине, действительно, люди, попавшие в плен, считались изменниками родины, а многие из них перенесли тяжелейшие годы заключения, неоднократно бежали, потом уходили в партизаны, когда удавалось, вплоть до того, что пытались вредить там, внутри Германии. Да, собственно, если бы не было таких солдат, исход войны, вероятно, был бы другим. И всем этим людям было отказано в праве гражданства. Отец первым заговорил о том, что обстоятельства вынудили этих людей оказаться в плену, что это солдаты, которые имеют право на такое же, а может быть, даже и большее уважение, чем кто-то другой. И вот постепенно это внедрилось не только в сознание народа, но и в сознание власти. А в 1965 году последовал указ о том, чтобы 9 мая к 20-летию победы стало выходным днем. Я напомню, что с 1945 по 1965 год это был рабочий день. Но расщедрившееся правительство подарило народу еще и 8 марта, которое тоже было рабочим днем, а в указе было сказано: в знак уважения (что-то в этом роде) к вкладу советских женщин в войну и в труд в тылу. Так что пусть знают, когда выпивают 9 мая и 8 марта, с кем надо чокаться. Егор Яковлев: Я тебя не очень затрудню, если попрошу рассказать, изложить твое личное представление об армии, которое ты вынес из дома? Я потом объясню, почему тебя спрашиваю об этом. Андрей Смирнов: Ты знаешь, я в армии не служил. Во ВГИКе мы проходили в течение трех лет военную подготовку, потом сдавали экзамены и получали чин младшего лейтенанта. От отца я много раз слышал, когда он сердился и был мною недоволен, он говорил: "Погоди, вот пойдешь в армию, там тебя всему научат!" То есть армия была в моем сознании не только нечто вроде карцера, но еще и то место, где из тебя сделают мужчину и человека. Первое столкновение было очень тяжелым. В 1963 году мы с Борисом Яшиным снимали фильм "Пядь земли" по повести Бакланова (его, кстати, 8 мая в этом году, правда, очень рано, в 6 утра, показывал Первый канал), и там, естественно, были войска, без войск снять военную картину было невозможно. Одним из наших консультантов был отставной генерал-лейтенант. В форме, естественно, он был. И когда он попросил на моих глазах солдат, которые там были, передвинуть пушку по кадру, то один из этих рядовых совершенно спокойно послал дедушку по тому адресу, который я не берусь воспроизвести перед нашими слушателями. Таковой и предстала эта "идеальная по своей организации структура" перед моими глазами. Ну, конечно, из семьи я вынес, я прекрасно помню отцовских фронтовых друзей, как они собирались в комнатке коммунальной квартиры, выпивали, пели и так далее. Я прекрасно помню всех героев Брестской крепости, которых отец разыскал, вытаскивал из провинции, они все жили у нас... ну, не все, но многие из них. Все они были в бедственном положении. Одного надо было реабилитировать, другого надо было восстановить в партии, третьего - в армии, четвертому дать квартиру. Всех этих людей я хорошо помню. И, конечно, все мое поколение росло во время войны, и не просто уважение, а любовь к армии-победительнице, к тем, кто вынес на своих плечах эту победу, - это первое эмоциональное впечатление нашей жизни. А что такое увидеть живого отца, я только потом понял. Вспоминал, как мне трудно было вначале в школе, во дворе, как били, я был слабенький, трусливый. А потом я стал вспоминать: ведь еще часто били потому, что отцов-то почти никого не было в классе, живой отец, пришедший с войны - это было огромное социальное преимущество, в котором, естественно, я тогда не отдавал себе отчет. Но какое это было счастье - четыре года слышать от матери: "Скоро приедет наш папочка, он самый большой, самый красивый" - и потом в 5 лет впервые увидеть его на Киевском вокзале! Я и сейчас прекрасно помню этот день. В кожаном трофейном пальто, как сейчас помню, черного цвета, он был очень удивлен, когда незнакомый ему ребенок бросился к нему с криком: "Папа!" Вот это было отношение к армии! Егор Яковлев: Ты узнал его? Андрей Смирнов: Конечно, я узнал его, я знал его по фотографиям. И день этот представлялся - и правильно представлялся - самым блаженным днем жизни. Если же говорить о сегодняшних реалиях, это будет совсем другое отношение. К сожалению, уже из моего поколения в армию уходили, как правило, в офицерские училища, самые слабые ребята. Понижение интеллектуального уровня армии началось задолго до падения советской власти. Так называемое мыслящее офицерство, которое часто упоминается в кавычках, оно, разумеется, существует, оно не могло исчезнуть. И я встречал таких офицеров, - немножко чаще, я бы сказал, на флоте, где-нибудь глубоко в провинции, - но им живется очень тяжело. Вероника Боде: Еще одно сообщение пришло на пейджер: "Спасибо вашему отцу, добрая память ему. Всего самого хорошего вашей матушке. Я, конечно, слушала все эти радиопередачи, но почему-то мне помнится, что были и телепередачи. Вдруг они сохранились... Елизавета Григорьевна". Были телепередачи, да? Андрей Смирнов: Были телепередачи. Мало того, движение останавливалось на улицах. Но, к сожалению, они не сохранились. Егор Яковлев: Андрей, ты коснулся немножко того, что отец занимался не только восстановлением гражданских прав, но и материального состояния вчерашних солдат, касаясь квартиры, прописки и так далее. Как ты относишься к сегодняшней кампании по ликвидации тех льгот, которые были у армейцев, что сегодня происходит? Андрей Смирнов: Ты понимаешь, я полагаю, что, хотя революция антикоммунистическая в чем-то удалась, сегодня мы живем в другой стране, а с другой стороны, недаром так успешно развивается контрреволюция. Потому что я полагаю, что правые силы, которым я глубоко симпатизирую, - либералы, новые капиталисты - вели себя, как дети, потому с таким треском и проиграли выборы. Как говорил один из моих друзей Даниил Дондурей: "Что стоило объединить усилия и за эти годы построить сто тысяч квартир для офицеров бездомных? Что стоило усилить эти льготы? Что стоило сделать хотя бы из части военных вузов действительно элитные учебные заведения, чтобы в армию пошли "мозги", которых так не хватает России вообще и катастрофически не хватает нашим военным и спецслужбам?" Как я могу к этому относиться? Это близорукая политика. Но, я убежден, к сожалению (то, что я назвал контрреволюцией), уже ясно, что реформа армии не то что провалилась, как говорили, а она не начиналась, и, видимо, не начнется. Опять все те же ушлые ребята, которые трех слов не могут связать... Вот недавно по телевизору выступал (правда, не армия, но уровень один) начальник... чуть ли не министр внутренних дел он или начальник ГИБДД. Страшно слушать! Ну, ни один падеж не совпадает с другим, и видно в те 30 секунд, что он находится перед камерой, что он себя чувствует на проволоке и знает, что он точно свалится. Что я могу тут сказать... Вероника Боде: Тут у нас сообщение от слушателя. "Уважаемые американцы и их преданные друзья, российская армия еще весьма сильна", - командир роты спецназа, старший лейтенант Захарьев нам пишет. Андрей Смирнов: Дорогой старший лейтенант Захарьев, вы что, хотите сказать, что вы можете меня встретить и набить мне морду? К сожалению, я уже в таком пенсионном возрасте, что сделать это легко. Слушайте, пожалуйста, и старайтесь услышать то, что я говорю, и то, что я имею в виду, а не то, что вам кажется, и не то, чему вас учили командиры. До той поры, пока об армии нельзя будет говорить серьезно, как следует, без оглядки на тех негодяев, которые большей частью прячутся за маской патриотов и националистов, у нас не будет нормальной армии, в этом я убежден. Вероника Боде: Еще вопрос с пейджера: "Путин просигналил в своем послании о вредоносности правозащитных организаций, поскольку их финансируют иностранные спонсоры. Это прозвучало как приговор и подарок? Ваше мнение?" И я хочу пояснить, что Владимир Владимирович Путин, безусловно, просигналил о вредоносности - и он это подчеркнул - далеко не всех правозащитных организаций, а некоторых, скажем так. Ваше мнение? Андрей Смирнов: Я не читал послание президента, но полагаю, что все равно это опасный симптом. Ведь как только начинают поиски здесь зарубежных агентов... Мы же это все проходили, прекрасно помним, не забыли. Я не знаю, может быть, и есть такие организации общественные, которые наносят вред России, но, на мой взгляд, сегодняшнее абсолютное чиновничье всевластие во многом вернулось (вернулось - потому что в какие-то годы его не было), потому что общественные организации сегодня в России затихли, ослабли, не имеют ни финансовой поддержки, ни поддержки власти. Сегодня для обывателя власть - что в Москве, что в провинции - так далека, так до нее не добраться, что отчаяние берет. Егор Яковлев: Андрей, какую роль ты видишь сегодня и в обозримом будущем нашей партии как нашего защитника? И есть ли у нее сегодня эта роль в силу того мира, в котором мы живем? Андрей Смирнов: Я совсем не отношусь к тем людям, которые полагают, что Российская империя может существовать без армии. Империя наша стала короче, уже, но она остается империей. И психология наша, думаю, и останется во многом империалистической психологией, - так сложился русский человек, его характер, его менталитет. Конечно, нужна армия, но нужна настоящая профессиональная армия. Ну, скажите, как может отец отправить своего сына в армию, в которой психически больные, умственно неполноценные люди, вроде генерала Макашова, дослуживаются до генеральских чинов? Как можно отправить ребенка в армию, когда он может замерзнуть на аэродроме или, в лучшем случае, самое безопасное, если он будет, как раб в древнем Египте, строить дачу своему генералу? Я понимаю, что, конечно, ребята сидят сейчас в Чечне, ребята там погибают - и все это наши дети. Думаю, что многим из них это горько слышать, но я говорю не о них. Они выполняют свой долг, зачастую не по своей воле, и перед этими ребятами и их родителями я снимаю шапку и слезы просто чувствую в горле, потому что я сам родитель. Вероника Боде: У нас есть слушатель на линии. Здравствуйте. Слушатель: Здравствуйте. Владимир из Москвы. У меня вопрос к Андрею Сергеевичу. Вот я принадлежу к старшему поколению, может быть, даже ваш ровесник. И, конечно же, помню вашего отца, его замечательные передачи по телевидению, касающиеся героев Брестской крепости. Вот вы только что высказались с симпатией в отношении современных либералов и демократов, правых. Как вы считаете, Сергей Сергеевич, если бы дожил до нашего времени, разделял бы эти ваши взгляды? Андрей Смирнов: Вы знаете, вопрос, мне кажется, по меньшей мере, странный, потому что мы живем сегодня в совершенно другой стране. Мой отец был коммунистом, он вступил в армию на фронте. В то время как его обожаемый отец сидел в лагере в Мордовии, а оба сына его были на фронте. Отец мой был коммунист, и, я полагаю, не только из карьерных соображений. Вот все, что я могу вам сказать. Вероника Боде: Еще один звонок у нас есть. Здравствуйте, мы вас слушаем. Слушатель: Добрый день. Андрей Сергеевич, я хочу обратиться к вам. Потому что я вообще глубоко уважаю вас, очень люблю ваши картины. Я помню, как я гонялась за картиной "Осень" в свое время, чтобы ее посмотреть. И разделяю все ваши чувства, все ваши мнения и все ваши слова. И я думаю, что Егор Яковлев, с которым вы сидите рядом, не ваш единомышленник, хотя когда-то он был вашим единомышленником. Потому что после некоторого времени странно его безумное, какое-то слепое увлечение Горбачевым, которое приводит иногда к совершенно непонятным его высказываниям, после чего я перестала слушать просто его передачу. Сегодня я слушаю эту передачу, потому что в ней участвуете вы. Андрей Смирнов: Извините, пожалуйста, но я вас должен огорчить. Я полностью разделяю отношение Яковлева к Горбачеву. Слушатель: Я тоже разделяю, но я вижу все "про" и "контра". Я помню, как он гнал Сахарова с трибуны, как бы Сумгаит, Баку, Тбилиси... И при этом Егор Яковлев никогда не упустит при случае Ельцина упрекнуть, хотя бы оркестром в Германии, тем, что он не вышел в Ирландии. Да, действительно, на Ельцине есть большая беда - это Чечня. Андрей Смирнов: А вопрос? Слушатель: А вопрос такой у меня, Андрей Сергеевич. Я, между прочим, знала вашего папу, я с ним виделась пару раз на почве брестских, освобожденных им из наших уже лагерей. И я просто хочу вам выразить восхищение, что вы есть, что у вас есть Дуня, и мы очень ждем, когда вы кончите сценарий, о котором мы наслышаны, что вы пишете его в течение многих лет, и поставите какую-нибудь картину. Хотя я, конечно, очень сомневаюсь, что в наше время она будет так же бесцензурна, как можно было ставить картины во времена наших правых. Андрей Смирнов: Спасибо. Вы знаете, во-первых, знаете, пока что цензуры в кинематографе нет, я это отвечаю. Я все-таки нахожусь внутри цеха и знаю положение дел. Слава богу, до этого мы еще не дожили. Так что сегодня, если вы найдете деньги, вы можете сделать какую угодно картину, пока положение такое. Спасибо вам большое за добрые слова, которые вы сказали. Спасибо за упоминание Дуни. Но у меня есть еще трое детей. Вероника Боде: У нас еще есть звонок слушателя. Здравствуйте. Слушатель: Добрый день. Иван Иванович, Москва. Во-первых, мы все хорошо помним Сергея Сергеевича, помним, с какой убежденностью он вел свои передачи о героических защитниках Брестской крепости. К слову сказать, среди прочих национальностей там были и чеченцы, которые тоже, вместе со всеми, стояли до конца. Андрей Смирнов: Совершенно справедливо. Слушатель: Это первое. Теперь второе. Скажите, пожалуйста, в то "проклятое-распроклятое" время вы создали один из шедевров нашей, скажем так, советской культуры. Как бы мы к этому ни относились, была советская культура, и как составная часть - советская кинематография. Так вот, "Белорусский вокзал" - это, по-моему, один из шедевров, это бесспорно и это уже проверено временем, вы можете этим гордиться, и ваши потомки тоже. То есть поддержали честь своего отца тем самым. А вот в нынешнее распрекрасное время как вы оцениваете возможность создания еще более прекрасного фильма? И последняя заметка. Вы знаете, меня как-то не приятно резануло... Вот что мне нравилось в выступлениях Сергея Сергеевича, он был необыкновенно тактичным человеком. И у вас это тоже, в общем-то, должно быть, но когда вы "проехались" по Макашову... К нему можно по-разному относиться, но он же вам в эфире ответить не может, так зачем до этого опускаться? Андрей Смирнов: Благодарю вас. Слушатель: И еще, я желаю вам здоровья, вашим близким - всяческих успехов. Всего доброго. Андрей Смирнов: Всего доброго, Иван Иванович, я учту ваше замечание о моей бестактности. Но, вы знаете, не надо мне задавать вопросов, которые я считаю провокационными. Потому что с первых же слов, которые я говорил, любой нормальный человек может понять, что я, в отличие от моего отца, убежденный антикоммунист, много лет, всю жизнь так прожил, что никакой советской культуры я не знаю и знать не хочу. Я жил и работал всю жизнь в российской культуре, как бы они ни называлась. Так же как для меня или для моих друзей, которые жили в нашем Ленинграде, мы это слово никогда не произносили, потому что мы знали только город Санкт-Петербург задолго до того, как ваш любимый режим приказал долго жить. Я человек тоже раздражительный, злой и могу быть бестактным. И моя ненависть к коммунизму... Я никого не агитирую. Меня позвали сюда гостем, мне задают вопрос - я отвечаю. Но отвечать то, что вам бы хотелось, я, увы, уже не смогу: я слишком стар. Егор Яковлев: Андрюш, скажи, пожалуйста, мы стали свидетелями, что каждый призыв превращается в грандиозный бизнес, ребят покупают, продают. Сейчас вот я слышал очередную передачу о том, что хватают на улице, забирают в расположение военкомата и потом выкупают за тысячу, за 2 тысячи долларов (кто побогаче, тот и больше заплатит). У вашего отца, Сергея Сергеевича, когда-то хватило сил поднять людей на борьбу за гражданские права бывших пленных. Можно ли сегодня поднять как-то народ на очищение армии, которая сегодня полностью погрязла в спекуляциях? Андрей Смирнов: Ты меня все тянешь в болото разговора об армии и спецслужбах, но я буду опять отвечать как обыватель, каковым и являюсь. Как ты можешь поднять народ на что бы то ни было, если он отдал 70 с лишним процентов голосов на последних президентских выборах единственному кандидату? О какой общественной активности можно говорить? Я не знаком с Владимиром Владимировичем. Надеюсь, что им движут добрые намерения, и от всей души желаю ему успеха. Но я вот не пошел на выборы, потому что из одного я уже выбирал. Из одного одного может выбирать только сумасшедший. Но в том, что активность народа упала, огромная и наша вина - тех, кто начинал и продолжал эту революцию, сторонников Ельцина, сторонников Горбачева, либералов и так далее. Мы не сумели донести эту идеологию, во-первых, до собственного народа. А во-вторых, к сожалению, плоды демократизации оставили в нищете столько людей, что они взваливают это на демократию - понятие, которое они, по существу, так и не получили. Вероника Боде: Сообщение на пейджер по теме разговора. "Уважаемые господа, а ведь сейчас российская армия близка к тому, чтобы получить статус вражеской, враждебной к российскому народу. Сейчас призывники начинают это доказывать в суде", - пишет наш слушатель по имени Михаил. Андрей Смирнов: Вы знаете, армия, в конце концов... Мне кажется, ты не совсем корректно ставишь вопрос, вот когда ты говоришь, что "торгуют призывниками" и так далее. Армия - такая же часть народа, нации, государства, режима, как и все остальное. Егор Яковлев: И рынка. Андрей Смирнов: Ну, если коррупция среди чиновников, если коррупция в высшей школе, почему же не быть коррупции в армии, как же армия может остаться от этого в стороне? Вероника Боде: И еще один звонок у нас есть. Здравствуйте. Слушатель: Добрый вечер. Петербург. Геннадий Трифонов. Так получилось, что волею судеб я стал единственным возможным для публикации автором журнала "Континент". И недавно я опубликовал там статью об Астафьеве "Рубцы войны". А есть у меня письмо о вашем творчестве Виктора Петровича ко мне, восхитительное письмо. Я постараюсь опубликовать его, а копию пошлю вам. А вам спасибо за жизнь, за творчество и за мужество. Дай вам бог здоровья. Андрей Смирнов: Вы знаете, я вам очень благодарен, потому что Виктор Петрович Астафьев - это один из немногих людей в русской культуре, перед которыми я преклоняюсь. Мне посчастливилось его немного знать, и расскажу вам трагическую совершенно историю. Мне жена замечательного артиста Леши Петренко, Галя Кожухова, приехав от Астафьева, сказала: "Виктор Петрович уже был болен и говорит: "Я хочу увидеть фильм про Бунина. Передай ребятам, чтобы мне привезли". Я сказал об этом учителю, и мы стали искать деньги, чтобы поехать в Красноярск..." Через неделю Виктор Петрович умер, и это осталось рубцом на сердце, и этот долг исполнить не удалось. Спасибо вам большое. Вероника Боде: Еще одному слушателю давайте предоставим слово. Прошу вас. Слушатель: Добрый день. У меня вопрос к Смирнову. Под Североморском есть такое место, называется Долина смерти, где погибли тысячи, десятки тысяч, можно сказать. Я - один из оставшихся свидетелей. И благодаря этому Мурманск выжил, в смысле - как порт, и заходили корабли союзников, оказывали помощь и танками, и пищей. Он два раза уже сказал в передаче, что он старенький и так далее. Может ли он передать эту эстафету какому-нибудь молодому режиссеру, и сняли бы фильм об этом? Потому что, я считаю, это того заслуживает. Андрей Смирнов: Спасибо. К сожалению, мне нечего ответить на ваш вопрос. И как передать эту загадочную "эстафету", мне трудно сказать. Хотя я не сомневаюсь, что это трагедия, которая заслуживает, наверное, фильма, и не одного. Егор Яковлев: Андрей, может, мы все-таки попробуем определить, в том числе, прежде всего то, что же случилось с армией. Почему она из, в общем, горячо любимой стала во многом ненавистной? Почему дедовщина правит это армией, почему сегодня уже к дедовщине все больше и больше присоединяются националистические объединения, людей начинают избивать по национальному признаку? Что случилось в стране - потеряна нравственность? Как бы ты определил это? Андрей Смирнов: Мне не кажется, что наше время более безнравственно, чем все то предыдущее, в котором мы прожили. Я не специалист по армии, я не социолог, поэтому никакого внятного ответа на твой вопрос дать не могу, кроме того, что я уже сказал: армия - это такая же законная часть общества, как и любая другая ее часть. Как про кинематограф говорят: почему там, в кинематографе, то-то и то-то?.. Что бы ни происходило в кинематографе, это всегда отражение того, что происходит в обществе. Да, как и тебя, меня волнует то, что в Думу прошло немало народу, которые спекулируют на человеконенавистнических, ксенофобских идеях, много там жулья, за которое проголосовали и которое сидит там. Меня, как и тебя, беспокоит то, что по существу ни одна из фашистских организаций до сих пор здесь, у нас, в России, не запрещена. В государстве, которое потеряло в войне с фашизмом 30 миллионов людей, и внуки этих людей позволяют себе носить нацистскую форму. Если бы мой отец или кто-нибудь из фронтовиков - им сказали бы, они перевернулись бы в гробу! Я это видеть не могу! И государство... нигде ни разу я не видел и не слышал о том, чтобы били по рукам. Егор Яковлев: Да, настоящую реакцию государства. Андрей Смирнов: Безусловно. Поэтому очень много народу, спекулирующего на этом. А сколько чиновников на местах, которые разыгрывают эту гнуснейшую карту! Поэтому, как лечить общество... Да кабы я знал, я бы сам пошел тогда в президенты. Увы, я не знаю. Вероника Боде: Я просто не могу не привести еще одно сообщение, пришедшее на пейджер: "Дорогой Андрей Сергеевич, теперь я оскорбилась - не за Макашова, а за себя. Вы моложе меня на несколько лет, а говорите: "Я слишком стар". Мы с вами еще ого-го! Ирина, которая в самом начале прислала сообщение". Вот так, Андрей Сергеевич. Андрей Смирнов: Ирина, спасибо большое. Но у нас разная скорость бега по дистанции... Егор Яковлев: Андрей, ты был среди тех людей, так же как и Лев Климов, с кем мы вместе дружили, которые сняли с полок действительно прекрасные картины, начиная от "Комиссара" и кончая многими другими. А сейчас есть что снимать с полок? Андрей Смирнов: Нет. Мне неизвестен ни один случай, когда по цензурным соображениям какая-нибудь картина была задержана. Во-первых, кино-то никто не видит, оно больше не представляет опасности, потому что российской картине пробиться в российский прокат большей чем на неделю практически невозможно. Но эта ситуация постепенно меняется, уже 400 что ли кинотеатров временных, а социологи говорят, что, когда будет 800, то уже можно будет деньги вернуть, вложенные в картину. Все разговоры о цензуре в кинематографе сегодня - это абсолютное незнание дела. Неправда, сегодня государство, надо сказать, в кинематографе ведет себя очень прилично, прежде всего, конечно, благодаря деятельности Швыдкого и его команды. За эти годы в несколько раз увеличивалось финансирование кинематографа. И сегодня уже для молодого талантливого режиссера тяжело, конечно, достать деньги на картину, но это хоть стало возможным. А то ведь целое поколение просто не имело доступа к камере! Егор Яковлев: И последний, очень важный для меня вопрос. Я знаю, что у Андрея свое отношение к религии, достаточно серьезное отношение. Скажи два слова об этом. Андрей Смирнов: Сегодня Троица, великий праздник. Что ты хочешь, чтобы я об этом говорил? Это дело интимное, по радио об этом я разговаривать не хочу. Я не секретарь обкома, чтобы стоять со свечкой к патриарху. Егор Яковлев: Спасибо. Вероника Боде: Я на прощание хочу привести два сообщения с пейджера. "Ваш долг перед гражданами России и историей - написать книгу о вашем отце. Мы вашего отца помним. Ольга Петровна, Санкт-Петербург". И еще одно: "Уважаемый Андрей Сергеевич, огромное спасибо вам за всегдашнюю вашу честность и мужество, за правдивость. Когда слушаешь вас, еще есть надежда. Счастья и благополучия вам и вашей семье. Александр Северов". Андрей Смирнов: Спасибо. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
