Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[12-05-05]
Поверх барьеровКак разом на шести сценах решил умереть Тарелкин и как встречались с Чеховым в Липецке; Современный танец в России, в Псков вернулись иконы 14 и 16 веков, в Петербурге открылась экспозиция "Сила слабых: Женщины в Великой Отечественной войне", а в Москве вышел роман Михаила Фридмана "Книга Иосифа"Ведущая: Марина Тимашева Прогнило что-то в датском королевстве, а, вернее сказать, что-то протухло, раз шесть российских театров одновременно заявили к постановке пьесу Сухово-Кобылина "Смерть Тарелкина". Я говорю "протухло", поскольку пьеса начинается планом Тарелкина: выдать себя за умершего соседа, а в гроб положить куклу, нафаршированную тухлой рыбой. Автор требовал, чтобы вонь распространялась по зрительному залу. Пьеса, опубликованная в 1869 году, была запрещена аж до 1900 года, да и тогда-то разрешена с грифом: "К представлению дозволено, но с тем, чтобы кукла с тухлой рыбой не находилась на сцене". Впрочем, в пьесе Сухово-Кобылина воняет все: сама система, звери-начальники, иуды-чиновники, приятели-предатели, и так далее - по тексту. (Сцена из спектакля) Афера хитроумного Тарелкина разоблачена властью, к следствию привлечены свидетели, все как один доносят, что Тарелкин - оборотень, поскольку "оборачивался в стену" и поскольку, пока не донесут, пить им не дают, да еще избивают. Пьесу в российском театре прежде ставили нечасто. Я лично видела ее только единожды в Театре "На Спартаковской", в отличной режиссуре Светланы Враговой, тогда она называлась "Расплюевские веселые дни". В том спектакле к финалу измученная до полусмерти гадина Тарелкин вдруг начинала походить на человека. Из палача он один (все прочие проходят обратный путь) превращался в жертву. А жертву всегда жаль. Не такова ли и аберрация исторического зрения, все прощающая страдальцам, даже недавним преступникам и мерзавцам. Тема эта возникает и в спектакле, уже показанном Театром имени Ермоловой. Поставил его актер и режиссер Алексей Левинский. Рассказывает Павел Подкладов. Павел Подкладов: Режиссер и актер Алексей Левинский всегда шел в стороне от, так сказать, магистральной линии отечественного театра. В 70-е и 80-е он с командой единомышленников ставил Брехта, Лорку, Ионеско и Беккета. Его спектакль "В ожидании Годо" критики позже назвали лучшим российским Беккетом 20-го века. Но творчество Левинского отличал от остального театрального мира не только выбор драматургии. Театр, который он создал, всегда был отдельным, не похожий на тот, что был принят у нас в качестве образца. Наверное, главная причина в том, что еще в юности Алексея навсегда околдовало имя Всеволода Мейерхольда, и с тех пор все, что Левинский делал и как актер, и как режиссер, он поверял этим именем. На этот раз его выбор пал на пьесу, которую два раза ставил его кумир - "Смерть Тарелкина" Сухово-Кобылина. Тема спектакля, поставленного Левинским в Театре имени Ермоловой, на первый взгляд вовсе не претендует на актуальность и злободневность. Режиссер как всегда скрывает главное под маской, вовлекая зрителя в некую занятную игру, порой забавную, порой довольно жуткую. На малой сцене Театра имени Ермоловой выстроено нечто площадного балагана, в котором лохматый Петрушка изображает Тарелкина, а совсем нестрашные Бармалеи и Карабасы-Барабасы других персонажей пьесы. В этой театральной мистификации все как бы понарошку. В ней запросто уживаются генеральский мундир американский армии и чекистские кожаные куртки с галифе, советский пионерский задор и фольклор городских блатняков. Зритель готов откликнуться, принять предлагаемую ему игру, но балаган как-то исподволь, невзначай становится странно похожим на наши, так сказать, суровые будни. И наблюдая дурацкое следствие, затеянное рьяными крючкотворами для выведения на чистую воду упырей, "вуйдалаков" и прочей нечисти, зрителю в конце концов становится отчего-то не по себе, и он понимает, что на месте Тарелкина или наивного помещика Чванкина под лампой следователя запросто может оказаться он сам, обвиненный, например, в "вуйдалачестве" или в отсутствии постоянной прописки. В этом Петрушкином балагане все как в нашей веселой жизни. Пройдоха Тарелкин всегда договорится с таким же прощелыгой генералом Варравиным, рука руку, как известно, моет. А купец Попугайчиков купит всех вместе взятых на корню, и они все вместе посмеются над такой диковинной настойкой, как нравственное чувство. А вот несчастная вдова или наивный дворник Пахомов непременно окажутся под жерновами этой безумной мельницы. Российский простой народец, представленный в спектакле бродячим разношерстным квартетом, тем временем пьет водочку и поет под гармошку немудрящие блатные песенки. Когда-то Левинский сказал автору этого репортажа, что он как режиссер хотел бы в жизни поставить всего несколько пьес классиков мировой драматургии. С этого начался наш разговор после премьеры "Смерти Тарелкина". Сухово-Кобылин и, в частности, "Смерть Тарелкина" входил в круг этих пьес? Алексей Левинский: Да, конечно. Прежде всего потому, что эта пьеса, которую дважды ставил Мейерхольд. Многие пьесы из тех, которые Мейерхольд ставил, меня очень интересуют, и мне интересно таким образом через пьесу понять художественный мир Мейерхольда. И это редкий случай, он мало что ставил два раза. Я думаю, что это неслучайно. Ну и потом это действительно можно считать первой русской абсурдистской пьесой. Поэтому, конечно, я давно о ней думал. Павел Подкладов: В нашем театре было несколько фактов, когда режиссеры - один мэтр, другой молодой, один повторял, а другой цитировал Мейерхольда. У вас не было желания процитировать его на сцене? Алексей Левинский: Нет, не было. Я раньше думал, что может быть было интересно сделать такой спектакль про спектакль, про то, как был поставлен "Тарелкин" у Мейерхольда. Но это совсем другая задача, и это вряд ли задача для малой сцены. Сейчас такой задачи не было, я не хотел никаких ни цитат, ни что-то повторять из того, что я читал о спектакле Мейерхольда. Павел Подкладов: Может быть, я ошибаюсь, но мне казалось, что вы в своем прежнем творчестве мало обращались к каким-то социально-политическим аспектам нашей жизни, вас больше интересовал человек, его внутренняя жизнь. В данном случае что-то изменилось в вас, в вашем подходе? Алексей Левинский: Просто мне кажется, что это очень сильно в пьесе самой есть. Такой момент социальный в плане рассмотрения общества, которое все целиком держится на рабстве, на несвободе, желаемом рабстве. И с этой точки зрения это такая проблема, которая до сих пор остается нерешенной. Чего мы, собственно, хотим свободы или рабства - это так и остается вопросом. Но сама постановка вопроса о многом говорит. Это есть в самой пьесе. Как говорят, каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает. Вот эта пьеса абсолютно про это тоже. Непонятно, что страшнее - власть или сам народ. У Сухово-Кобылина это есть. Павел Подкладов: А как вы думаете, эта пьеса, этот спектакль могли бы родиться не на российской почве, то есть насколько универсальна в мировом масштабе эта пьеса, эта тема? Алексей Левинский: Я думаю, что все-таки она не совсем понятна для иностранцев, для европейцев. То есть она может их привлечь просто формой своей, остротой чисто жанровой. Мне вообще кажется, она сохраняет как пьеса свою авангардность по сей день, она очень необычная по форме и как бы вне всяких законов драматургии написана, и в то же время опирается на какие-то достаточно глубокие традиции и балагана, и кукольного театра. То есть она действительно новаторская пьеса сама по себе. Но все-таки понять ее изнутри, мне кажется, можно, только имея какой-то опыт русской жизни, русской культуры. Павел Подкладов: Как вы считаете, то, что этой пьесой заинтересовались только в Москве три режиссера, кроме вас - это симптом достаточно тревожный для общества нашего? Алексей Левинский: Да нет, я не думаю, что тревожный. Мне кажется, наоборот, когда какая-то проблема выносится наружу, то это положительный момент. Чем больше об этом говорят, чем больше это выносится на публику, тем больше шансов, что какие-то найдутся пути преодоления. Внутренние, внешние - это уже другой вопрос. Может театр больше заботится о путях внутренних, в личностном плане, как тебе лично преодолеть свою собственную беспомощность или бесправие. И в этом может помочь театр. А может быть, действительно, на каком-то уровне, общество захочет что-то сделать, конкретные шаги, может быть, под влиянием театра. Павел Подкладов: Все же верите в какую-то целительную силу искусства? Алексей Левинский: Конечно. Я думаю, что театр в этом смысле все равно очень большая сила. И поэтому важно, чтобы он не становился чисто развлекательным и не превращался в сферу обслуживания, а ставил бы перед собой более трудные, более сложные задачи. Павел Подкладов: Режиссер Алексей Левинский раньше никогда впрямую не касался острых социальных проблем, искал главное в глубинах человеческих душ. Но в "Смерти Тарелкина" он, может быть, сам того от себя не ожидая, обнажил болевые точки нашего не очень здорового общества. И мы, хохоча над идиотами-следователями или прохвостом Тарелкиным, вдруг ощущаем неприятный холодок где-то под ложечкой и комок в горле. Марина Тимашева: В отличие от внешне неброского спектакля Алексея Левинского, постановка той же "Смерти Тарелкина" в театре "Эт Сетера" очень эффектна. Действие происходит одновременно в двух пространствах. Первое напоминает картонную коробку в размер сцены с распахнутыми створками. Она разлинована в черно-белую полосочку, как и костюм Тарелкина. Вот такая веселенькая стена, в которую не то, что оборачивается, с ней просто сливается Тарелкин. Второе пространство эта коробка образует, преображенная светом в экран. На нем разыгрывается представление театра теней: тени запихивают в поистине бездонные утробы все, что можно и нельзя съесть - включая кухонную утварь и предметы мебели, на нем возникают изображения всадников Апокалипсиса, предвестников судного дня. Увы, театр теней кажется много изобретательнее театра людей. Тут впору вспомнить слова Алексея Левинского о том, что европейцев скорее может увлечь форма, а содержание пьесы им непонятно. Причем здесь европейцы - спросите вы. Я отвечу: притом, что поставил спектакль молодой режиссер из Литвы Оскарас Коршуновас. Я видела много его спектаклей, но самыми талантливыми из них считаю ранние постановки, основанные на сочинениях Даниила Хармса. Коршуновас решил, что Сухово-Кобылина можно ставить, как абсурдистскую пьесу, то есть как Хармса. И просчитался, потому что "Смерть Тарелкина" вовсе не абсурдна. Она, я бы сказала, натуралистична. Предельная концентрация кошмарной реальности и создает иллюзию абсурда. Между тем, что русскому человек может показаться нереальным? Что всякого человека могут сунуть в тюрьму без суда и следствия, там пытать и выбивать показания, признать оборотнем (хоть в погонах, хоть без) и вурдалаком, иначе говоря, кровопийцей? Позвольте, тогда всю нашу жизнь следует признать абсурдом. Варравин и Тарелкин, Расплюев и купец Попугайчиков, прачки, дворники и кухарки в пьесе Сухово-Кобылина - реальные и хорошо узнаваемые типы. Ужас произведения тем и ужасен, что растет из обыденности. Но понять российскую обыденность литовскому режиссеру не удается. Из созданного им самим капкана спектакль, по обыкновению, вытаскивают очень хороший актер Владимир Скворцов (исполнитель роли Тарелкина) и великий артист Александр Калягин (он играет Варравина). Российским актерам давно уже не привыкать к роли бурлаков, которые волокут на себе, перегруженные постановочными фокусами и трюками спектакли-баржи. Кстати, замысел Калягина, руководителя театра "Эт Сетера", пригласившего на постановку Оскараса Коршуноваса, я понимаю и считаю весьма своевременным. Причем, не из-за текстов, годных на все времена. Например, таких. "На доброе дело вы всегда возьмете деньги - у другого, в чужом кармане". Марина Тимашева: Или вот еще современный текст: "Ой, зададим. Купцу Попугайчикову по первоначалу, уж больно у меня на него руки чешутся. Живет, в ус не дует. Ему приказывать изволили, а он смеется: "Врешь, прошло ваше время". Глупец Попугайчиков, не прошло наше время". Марина Тимашева: Хороши слова. Но, кажется, для спектакля "Эт Сетера" важнее другое. То, что два центральных персонажа олицетворяют собой две идеи и две силы. Варравин, строго говоря, - государственник и консерватор, а Тарелкин - либерал. Фрагмент спектакля Марина Тимашева: Самое актуальное в пьесе и состоит, на сей день, в том, что либеральная идея зашла в тупик, в том, что борющиеся силы стали похожи друг на друга, как близнецы-братья, а в России так ничего из описанного Сухово-Кобылиным и не изменилось. Это понимает Александр Калягин, но не он - режиссер спектакля. Пока Москва общается с Сухово-Кобылиным, Липецк по старинке встречается с Чеховым. В очередной, 21 раз объединили драматургов, театральных критиков, историков и режиссеров России Липецкие театральные встречи. Слово - Андрею Юдину. Андрей Юдин: В Липецке состоялись очередные 21 театральные встречи. По традиции на научно-практической конференции обсуждались Чеховские мотивы в творчестве современных драматургов. На сцене Липецкого академического театра имени Льва Толстого прошли постановки по мотивам произведений Чехова и нескольких современных авторов. Например, мелодрама "Лист ожиданий" это творческий тандем Липецкого академического театра и Одесского драматурга Александра Мардань. (Фрагмент спектакля) О влиянии Чехова на творчество современного драматурга и о своей постановке на сцене Липецкого академического театра рассказывает автор мелодрамы Александр Мардань: Александр Мардань: Автор "пишет про себя", режиссер ставит про себя, актер играет про себя, зритель смотрит про себя. Я не во всем согласен с режиссером. Я думаю, что это абсолютно нормально, потому, что режиссура это такая же творческая профессия, как и драматургия. Что-то, я принимаю, что - то, я не понимаю, но я считаю это абсолютно нормально. Замечательно, что поставили эту пьесу, замечательно, что зритель на нее ходит". Андрей Юдин: Своими впечатлениями от мелодрамы "Лист ожиданий" со мной поделились зрители: - Жизненно, история любви, трогательно. - Эта жизнь гораздо интереснее, ну содержание пьесы, ее современная обработка. - Игра актеров просто замечательная. - Хороший спектакль, архи современный. - Актуально, современно, хорошо артисты играли. Андрей Юдин: О Липецком театре и о Липецком зрителе рассказывает театральный критик, чеховед, историк и постоянный участник Липецких театральных встреч Алевтина Кузичева: Алевтина Кузичева: Липецкий театр на протяжении этих 20 лет, что мы сюда приезжаем, на Липецкие чтения и Владимира Михайловича Пахомова конкретно, конечно, отличает очень серьезное отношение. Они одновременно не боятся, и вместе с тем есть предел их интерпретаций. Для меня феномен, вчерашнего спектакля, я говорю о зрителях, в том, что этим людям оказывается даже в этой пьесе нужно то, чем жив и живет Чехов. Андрей Юдин: Московский режиссер Алексей Говоруха - постоянный участник театральных встреч. Сейчас он главный режиссер Тамбовского театра. С Липецким академическим театром драмы и с его режиссером Владимиром Пахомовым у него давние творческие связи. Алексей Говоруха охотно поделился со мной своими впечатлениями о значении Липецких театральных встреч: Алексей Говоруха: Здесь происходит научная конференция. Здесь происходит развитие мысли, что такое Чехов в наше время. Когда сейчас, вдруг появляются высказывания и лозунги о том, что Чехов устарел?!!! Допустим, для меня, эти заявления абсурдны! Всякое явление, особенно в искусстве оно не возникает из ничего. Он актуален не потому, что если денег нет, так действительно и не уедешь из этой дыры. Проблема в том, что не только деньги! Зачем жить!? Вот главный вопрос, который поднимает Чехов. Не - "почем жить", а зачем жить. Андрей Юдин: Об отношении к Чехову говорит Литературный критик Лев Аннинский: Лев Аннинский: Присутствие Чехова в современной реальности, оно постоянно пробуется. И каждая такая встреча есть не что иное, как проба его присутствия. Вот эта проба произошла. Тема так формулировалась - "Чеховские мотивы в современной драматургии". Ну, мотив - понятие очень емкое, очень "филологичное", очень современное. А Чехов вообще присутствует в современной реальности. Он как Грибоедов, как Пушкин, он присутствует как аура такая. Отношение к нему вырабатывается из общей ситуации, и она достаточно драматична сейчас. 20 век поставил боевитость, решительность, напор, классовую ненависть. Поэтому шолоховская наука ненависти, булгаковская "бесовщина", горьковское "уничтожение брата" - куда ближе к двадцатому веку, чем весь взятый вместе Чехов. Но Чехов концентрирует все то, чего двадцатый век лишен. И я думаю, по закону компенсации это и есть причина такого болезненного внимания к Чехову. Что он такое имел, что к нему ничего не липло?! Откуда у него такое ощущение, что он сквозь пенсне смотрит, посмеивается, а мы тут мучаемся, а мы тут не знаем, чего нам делать! А он конкретно знает, но молчит. Андрей Юдин: Режиссер Липецкого академического Театра драмы имени Льва Толстого Владимир Пахомов подводит итоги Липецких театральных встреч: Владимир Пахомов: Почему возникла идея этих встреч, потому, что те, кто хотел сбросить Чехова в 20 веке "с корабля истории", они, конечно, "попали в лужу". И вот сегодня один драматург написал пьесу по чеховским мотивам - это Мардань, одессит с Украины. Второй драматург, современный классик Семен Злотников написал пьесу "Иван и Сара". Александр Щербаков написал пьесу, в которой также использованы чеховские мотивы. Пьеса, посвященная шестидесятилетию Великой победы, нашего народа в Великой Отечественной войне. МХАТ, гениальный спектакль Немировича-Данченко по чеховской пьесе "Три сестры", и люди на войне, на фронте, погибая, мечтали вернуться в Москву после войны, когда вернется МХАТ. Андрей Юдин: Липецкие театральные встречи завершились постановкой "Пропавшие без вести". Это героическая драма по пьесе Александра Щербакова. (Сцена из спектакля) Марина Тимашева: Во Пскове произошло событие мирового культурного значения - в областной музей-заповедник вернулись уникальные экспонаты: иконы 14 и 16 веков, а также плащаница, датированная 1596 годом. Рассказывает Анна Липина. Анна Липина: Все началось в 1978 году, когда во время реставрационных работ в одном из древних псковских храмов - Иоанно-Предтеченском соборе XII века - в нише, внутри собора, был обнаружен клад из 70 предметов, в том числе 17 икон. От живописного слоя большинства икон уцелели лишь отдельные фрагменты. Они и отправились в центр Грабаря на реставрацию. И вот сейчас некоторые иконы вернулись в Псков. Это замечательные образцы псковской иконописи "Богоматерь на Престоле" и Богоматерь "Умиление" с изображением 8-ми праздников на полях из Никольской церкви, а также фрагмент византийской иконы 2-й половины 14 века "Спас вседержитель". Каждый из вернувшихся памятников - это уникальное явление не только отечественной, но и мировой культуры, утверждает научный сотрудник псковского музея-заповедника Ольга Васильева. Ольга Васильева: Псков обладает самой большой, самой полной коллекцией псковских икон 16 века. Но те иконы, которые к нам вернулись после реставрации - они не просто дополняют наше собрание, но они открывают новую страницу для изучения и понимания псковской иконы 16 века и вообще всего иконописного псковского наследия. Анна Липина: Кроме того, в Псков вернулась плащаница, на которой сохранилась вкладная надпись о том, что "в 1596 году сей образ приложи Андрей Николаевич Щелканов со своей женой в дом Николы" конец цитаты, то есть мы имеем не только уникальный памятник религиозного искусства, но и точно знаем, чей это был дар и когда все случилось. Ольга Васильева: Таких экземпляров лицевого шитья 16 века может быть в пределах десятка известно. Во-первых, потому что это очень высокого профессионального качества памятник, а во-вторых, он имеет надпись о том, что эта плащаница была даром, сделанным в 1596 году псковского дьяка Щелканова в церковь Николы. Подобное историческое сопровождение, подобная историческая информация встречается крайне редко, и поэтому она очень ценна. Анна Липина: Понятно, что реставрация вряд ли была возможна без специальных программ финансирования. К счастью, они существуют и сегодня, позволяя возвращать музеям их экспонаты. Говорит заместитель директора псковского музея Светлана Хащенко. Светлана Хащенко: Так как сейчас бюджетные организации в целом и культура тоже находятся в очень тяжелом экономическом положении, тем не менее, есть источники. И, прежде всего, это целевые программы, которые финансируются из разных мест. Это и зарубежные фонды финансируют. И наши организации, вот очень популярен сейчас фонд Потанина, который многие проекты финансирует. И, наверное, наиболее такой востребованный - программа "Наследие", которая реализуется Минкультуры. И вот по этой программе мы получали деньги неоднократно, и, прежде всего, на очень дорогостоящие реставрационные проекты" Анна Липина: В этом году, согласно ежегодной программе "Культура России", Псковской области на сохранение памятников архитектуры выделено 10 миллионов рублей. Марина Тимашева: Следующая тема - "Книга Иосифа" Михаила Фридмана, выпущенная в этом году издательством "Крук - престиж". Это не исследование, а роман, но такой роман, в котором герой наделён способностью воскрешать прошлое. Древние времена императора Тиберия или драматические события века ХХ-го. Подробнее об этой книге и её герое, которому не страшны всепожирающие лангольеры, - историк Илья Смирнов. Илья Смирнов: Книга открывается сценой библейского масштаба: когда вокруг героя сходится весь его род, "единой толпой - белые, чёрные, коричневые, жёлтые, - и в этом нерушимом целом мирно сочетались, переплетаясь, несовместимые, казалось бы, различия и никаким невзгодам неподвластная схожесть" - потомков того, о ком сказано в Евангелии от Марка: "Пришёл Иосиф из Аримафеи, знаменитый член совета, который и сам ожидал Царствия Божия, осмелился войти к Пилату и просил тела Иисусова". Множество говоривших на разных языках, разных вероисповеданий и национальностей: с обывательской точки зрения, может, это странно, но с точки зрения науки естественно. "Двое из правнуков русские, - объясняет герой предкам, - Но зовутся они Ефремовы. - Ефремовы? - встрепенулся Бен Зейв:" В типичной русской фамилии слышится знакомое ему имя. Симпозиум поколений - художественный образ того, к чему пришла и наука: нет сепаратной личности; штампованное словосочетание "Человек и общество" ложно в своей основе. Процитирую Михаила Фридмана: "в это мгновение он до глубины постиг, что душа его - слагаемая отзвуков, доносящихся из далей минувшего". Этот образ запечатлён и в иллюстрациях Лидии Шульгиной. Не будучи филологом, я не уполномочен судить о художественной стороне, а как читателю мне удобнее, когда сюжетные линии романа строго разведены по главам, а не переплетаются в сознании героя-повествователя. Боюсь, что, пытаясь как можно точнее воспроизвести внутренний мир, серьёзная литература ХХ века погналась за миражом, и по пути утеряла естественное назначение писателя - рассказывать истории. Оттого-то многие и переключились на палп-фикшн. Но это субъективное восприятие, я на нём не настаиваю, а с некоторой претензией на объективность хотел бы выделить в "Книге Иосифа" сюжетную линию, судя по всему, автобиографическую, в ней главный герой - мальчик, растёт в буржуазной Румынии 30-х годов, постепенно превращающейся - на его и на наших глазах - в фашистскую. Образы школьников, учителей, торговцев, крестьян складываются в образ времени. И в исторический источник. "Сегодня по решению легиона изымается и предаётся огню вся вонючая жидокоммунистическая литература. А в следующий раз гореть будет лавка. Я ясно выражаюсь?" Он протянул длинную ухватистую руку и сорвал с защепок "СССР сегодня", Цвейга, Людвига, Экзюпери:" Румынский фашизм начал формироваться задолго до прихода Гитлера к власти на самобытной идейной основе, религиозно-националистической, как у Черной сотни - и первый союз румынских фашистов назывался "Легион архангела Михаила". Потом - костры из книг, кровавые ритуалы, винегрет из христианства и Дракулы в головах. Нет, не Германия, а коричневый интернационал бросил в 30-е гг. вызов человечеству. Михаил Владимирович Фридман показывает нам именно инфекцию, поражающую нормальных доселе людей: старика крестьянина, симпатичную девушку, одноклассников, которые решили утопить героя в отместку за присоединение Бесарабии к СССР. "- Вот и последний номер программы! - возликовал Крыса, - Выходит, мы давние приятели! И наступил подошвой на мои пальцы. Я взвыл, отнял одну руку, но тут же вцепился другой. Патриций наступил на вторую руку: Боль была ужасна:, но куда страшнее была боль физического постижения этой: дьявольской ненависти. Я же назвал их по именам! Я напомнил им о днях, когда мы делились бутербродами, решениями задач, порою даже деньгами. А они:" Важно, что автор ни на мгновение не принимает логики заболевших: в страшные минуты на помощь приходят как раз румыны, честные люди той самой "титульной" национальности, которую легионеры взялись "спасать". Перенося нас в горбачёвский СССР, писатель узнаваемо изображает общество "Память", ныне полузабытое. Кто-то скажет: публицистические натяжки, можно ли сравнить фигляров с настоящими штурмовиками? Но болезнь всегда начинается с маргинальных выходок, которые солидные политики не принимают всерьёз. Слава Богу, в Москве 15 лет назад приняли всерьёз - и не позволили "Памяти" вырасти ни во что большее. И большая беда, что сегодня иммунитет теряется, что пуришкевичи вхожи в культурные учреждения, и никто потом не моет хлоркой дверные ручки. Кстати, о культуре, ещё один пункт, по которому я должен выразить историческую солидарность. Герой, уже будучи пожилым учёным, удостоился отповеди своего бывшего аспиранта (жаль, не названного по фамилии) - за что? За неуважение к Мирче Элиаде. Откуда взялся сей новый мэтр гуманитарной, прости господи, учёности? Оттуда же. Румыния, 30-е годы. Фридман вспоминает об "антрепренерах", в том числе и Элиаде, обеспечивавших доходчивыми аргументами тех, кто командовал в дни войны расстрельными отрядами:" Кто не верит - может открыть вполне доброжелательную биографию на сайте "НГ-религии" от 20 апреля, она так и называется "Революция духа. Христианский фашизм Мирчи Элиаде". Хорошее словосочетание, правда? И если такие персонажи даны студентам в Вольтеры - значит, антреприза продолжается. Марина Тимашева: С балетным обозревателем газеты "Коммерсант" Татьяной Кузнецовой мы продолжаем обсуждать положение дел в российском театре танца. Но на этот раз мы разговариваем не о классическом балете, а о современном танце, модерн-данс, как его принято называть. Как водится, все самое интересное, что было сделано за год в этой области, входит в программу "Золотой Маски". Были все старые добрые знакомые: "Провинциальные танцы", "Эксцентрик-балет" и Институт танца из Екатеринбурга, "Игуан" и "Каннон-данс" из Петербурга, "Театр современного танца" из Челябинска и московская группа г-жи Фиксель. Смело можно добавить к списку два спектакля, которые проходили по другой номинации: "Топ 9" - компания брейкеров из Петербурга и театр пластической драмы "Человек" из Омска. Но на этот раз и программа, и решение жюри не слишком порадовали специалистов. Я посмотрела только один спектакль, который назывался "Знает ли жизнь английская королева" довольно известного челябинского театра под руководством Ольги Поны. И я расстроилась. У меня есть какое-то странное внутреннее ощущение, что тот прорыв, который театры современного танца совершили, когда возникли и обещали очень много, он как будто уперся в какую-то стену. Причем, как мне кажется, уперся он в европейскую стену, практически не заимствовал ничего из того, что есть в американском модерне. Татьяна Кузнецова: Я совершенно согласна, что после взлета очень обнадеживающего наступил некий спад. Но это не из-за того, что современный танец ориентировался на Европу, а просто во всех странах, где этот взлет продолжился, например, во Франции, где с начала 60-х не существовало никакого современного танца или в Китае, современный танец получал развитие, вставал на ноги, когда существовала государственная программа его поддержки. Когда педагоги из стран, где это искусство развито, надолго оседали в стране, проводили там несколько сезонов. И у авторов этой страны эта лексика, мировоззрение, тип театра делался как бы своим, уже на основании этого они искали национальные особенности. У нас преподавание современного танца идет спонтанными урывками. Мастер-классы здесь, там, энтузиасты-современники переезжают туда, сюда. Это не складывается в последовательную методическую и мировоззренческую систему. И то, что они успели набрать, они продуцируют, получается прокручивание на месте во многом. Меня в этом конкурсе огорчило совсем другое - полная неготовность членов жюри оценивать это явление, отсутствие критериев. Потому что до сих пор члены жюри полагают, что, где двигаются побольше и поактивнее - это и предпочтительнее. И в этом смысле победитель "Золотой маски" "Тряпичный угол" из Екатеринбурга - это была пощечина всему современному танцу. Труппы, которые были представлены и спектакли, они действительно были слабы в этом году. Но никто из них не обиделся только потому, что было удостоен "Маски" слабейший. Но выделить в этой группе, всегда бы выделила Татьяну Баганову. Каждый год Татьяна Баганова не получает "Золотую маску". Два раза она удостаивалась ее как хореограф. Но именно как хореограф она не так уж сильна. Ее спектакли важны в совокупности с декорациями, со светом, с атмосферой, с режиссурой очень прихотливой, очень изысканной, очень неуловимой. И на этот раз она привезла спектакль "Lazy Suzan", который показывался в конце 2003 года. И тогда он показался неудачным. И на "Маску" она привезла совершенно другой спектакль. Первый раз вижу, чтобы хореограф был настолько самокритичен и так точно видел уязвимость своей работы. Она его переработала очень серьезно. И в результате получился очень сильный состоятельный спектакль. Мне больше нравятся другие ее работы, например, "Полеты во сне и наяву" или "Кленовый сад". Но представить, что Баганова соревновалась бы сама с собой - это было бы глупо. Ее спектакль просто горой возвышался над всей остальной продукцией. И жюри каким-то образом этого не заметило - для меня это просто непостижимо. Марина Тимашева: В номинации "Новация" было два спектакля, которые, несмотря на то, что не были проведены по разряду современного танца, тем не менее, связаны с ним. Один из них назывался "Песни дождя" из Омска, театра "Человек" и второй спектакль группы "Топ 9" из Петербурга, это брейк-данс, сделанный как номера. Какое ваше впечатление об этих двух работах? Татьяна Кузнецова: "Топ-9" вообще по недоразумению угодил в "Новацию". Конечно, брейк-данс и хип-хоп - это полноценный танец, и во всем мире это направление развивается. Это не маргинальный танец, а та уличная культура, которая стала сценической. Марина Тимашева: Иначе народный танец можно номинировать как новацию. Татьяна Кузнецова: Ребята были чрезвычайно подкованы, они демонстрировали спортивную сторону этого направления. Партерный брейк - это прежде всего, меньше пластические вещи хип-хоповские, все эти "роботоходы" и так далее. Конечно, телесно они не очень развиты, но вот трюково-акробатически ничуть не слабее своих коллег западных, а может быть и посильнее. Потому что эти закладки безумные, "вертолеты" на полу и вращения на голове - все это было на высоком уровне. Конечно, не хватало режиссера, который бы их умение выстроил в какой-то связанный спектакль, а не в череду номерочков вполне обаятельных, как самодеятельные, но недостаточных для того, чтобы называться спектаклем. "Песни дождя" - это такое, на мой взгляд, этнографическое шоу, где главная прелесть в пении Людмилы Глуховой, которая получила "Золотую маску" от членов жюри. Потому что все остальное - это вполне себе такой кабаретный вариант, достаточно гламурный. Такие эротические и дуэты, и целые связки, какой-то очень артистичный стриптиз на этнографической почве, когда огромные сари по восемь метров разматываются и мужчина оказывается почти голым, но не совсем. Все это соблюдает меру и вкус. Но это такое развлечение, скорее, чем искусство новаторское. Я не говорю, что "Новация" обязательно должна быть серьезная. Но она должна иметь что-то, чего не было раньше. Марина Тимашева: Мне-то как раз "Песни дождя" понравились. Этот спектакль поставлен на поэтические тексты Далай-ламы6-го. Играют молодые артисты, очень профессионально обученные цирковому делу. Они пластичны и ироничны. В мире такие зрелища, оформленные как драматический спектакль, называются "новым цирком". В России таковых практически нет, а потому мне кажется, что это как раз новация. Кто из нас прав - я или Татьяна Кузнецова - решит время и следующие спектакли Омского театра. А теперь переместимся в выставочный зал. В Петербурге в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи открылась экспозиция "Сила слабых: Женщины в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг.". В этом межмузейном выставочном проекте участвуют также Военно-медицинский музей, Центральный военно-морской музей, Мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда, Музей военного и ведомственного костюма, частные коллекционеры и общественные организации ветеранов войны. На выставке побывала Татьяна Вольтская. Татьяна Вольтская: Некоторое время назад сотрудники Артиллерийского музея побывали в лондонском Королевском военном музее и там увидели выставку, посвященную женщинам всего мира, участницам войн. Так родилась идея сделать женскую выставку в самом мужском музее Петербурга. Оружия в нем столько, что можно вооружить шесть дивизий, а вот с обмундированием, предметами быта хуже. Поэтому выставке "Сила слабых" понадобилось целое музейное братство. Амазонская рота, созданная при Екатерине, знаменитая Василиса Кожина, партизанка, воевавшая в 1812 году с французами, Надежда Дурова, женский "батальон смерти", воевавший в Первую мировую, а потом до последнего защищавший Временное правительство - все это предисловие к главной теме - женскому лицу Великой Отечественной. Первый раздел "Женщины на фронте". Говорит куратор выставки Сергей Ефимов. Сергей Ефимов: Первая витрина, здесь изображена женщина-связист и форма лейтенанта войск ПВО. Такой специфический шлем металлический с широкими полями. Зенитчицы была очень опасная профессия. В то время как вражеская авиация делала налет, все укрывались, а зенитки должны были стрелять. И такие поля защищали от попадания осколков, шрапнели. Уникальный комплект - снайперская форма одежды. Впервые демонстрируется такой комплект от ботинок до верхней части одежды. Такая паранджа специфическая на лицо опускалась, то есть снайпер находился в засаде, и даже блеск глаз не должен был его выдать. Представьте себе: хрупкая женщина должна была лежать часами в болоте, в грязи с этой тяжелой снайперской винтовкой, отслеживать врага. Татьяна Вольтская: Фотография знаменитого снайпера ленинградского фронта Нины Петровой. Она пошла на фронт в 48 лет, прошла всю войну, полный кавалер Ордена славы. В 45-м году дошла до Штетина, где встретила сына-фронтовика. Через несколько дней Нина Петрова погибла, совсем чуть-чуть не дойдя до Берлина. А вот форма одежды летчиц. Сергей Ефимов: Самолеты не отапливались, поэтому летная форма теплая. Теплый комбинезон меховой, унты, шлем с маской, которая закрывала лицо и очки. Сзади мы даже закрепили парашют. У нас много специалистов в музее разного профиля, но нам пришлось приглашать в музей консультантов, потому что никто толком не знает, как крепился парашют. Вот так выглядели летчицы, допустим, 46-го гвардейского полка, "ночные ведьмы" знаменитые. Татьяна Вольтская: В отдельной витрине нижнее белье женского состава Красной армии. Сергей Ефимов: Мы пошли на рискованный шаг, очень боялись мнения ветеранов, как они это воспримут, может быть, в штыки. Нет, оказалось, очень адекватно. Люди благодарили, потому что мы показали повседневную жизнь на фронте. Это не то белье, которое носилось - это эталонные образцы, которые хранились на складах. Армия была мужская прежде всего, и женского белья специально никто не изготавливал, никто не мог представить, что будет такая война. И очень часто делали из подручных средств. Например, бюстгальтеры делали из портянок. Татьяна Вольтская: Зрителя в режиме нон-стоп сопровождает документальный фильм. Слов нет, одна музыка. На войне было все, включая любовь, фронтовые браки, письма, стихи. Вот лежат пожелтевшие треугольники, семейные фотографии, найденные в гимнастерках погибших бойцов. Сергей Ефимов: Записная книжка одной из телеграфисток очень интересная, потому что на предыдущей странице конспект по марксизму-ленинизму, а здесь же на другой странице размышления о любви. Вот записанная книжка Маши Берсеневой, тоже телеграфистки, радистки, погибла при форсировании Нарвы. Девушке было всего 20 с небольшим лет. Там стихи о любви записаны, какие-то песни о любви. То есть даже в фронтовых условиях женщина оставалась женщиной, хотелось быть любимой. Татьяна Вольтская: Конечно, чаще всего женщины на фронте были медиками. Реконструирована фронтовая перевязочная, может она чище и аккуратнее настоящей, но стол, носилки, инструменты, бестеневые лампы - все это подлинное. Понятно, что такая выставка невозможна без блокадного Ленинграда. Вот уголок квартиры - так она могла выглядеть в начале блокады. Еще раскрыта швейная машинка, но фотоаппарат уже убран подальше, фотографировать в городе нельзя. Еще весело смотрят детские игрушки, тщательно заправлена кровать. Но на полу уже стоит буржуйка. Лежат надорванные ноты Брамса, томик Лермонтова - их сожгут, отопления больше нет. Тут же санки с бидонами идти на Неву за водой. Сергей Ефимов: Как выглядела женщина боец МПВО - местной противоздушной обороны? Мороз, поднимались на крышу, одевали на себя все самое теплое. Теплое мужское пальто, повязанное шарфом, валенки, каска МПВО, сумка противогазная, блокадный значок-светлячок издалека виден в темноте. Татьяна Вольтская: Блокадная квартира сделана так, чтобы дети, приходя сюда, могли представить, кто мог здесь жить. Говорит 9-летняя Лера. Лера: Думаю, дети, женщина с ребенком. Татьяна Вольтская: Кристина, 10 лет. Кристина: Больше всего интересно, как кормили, и они были очень худые. Татьяна Вольтская: У мальчиков, конечно, другое зрение. Владик, 9 лет. Владик: Мне понравились танки, разные пушки, снаряжение, ракеты. Татьяна Вольтская: Саша, 10 лет. Саша: Меня удивило то, что женщины лежали и поджидали фашистов три-четыре дня на земле. Удивил кусочек хлеба, который выдавали. Татьяна Вольтская: Кусочек хлеба на весах с крохотными гирьками - "125 граммов жизни", потряс многих. Фотография ребенка, крутящего ручку сирены. Так и слышишь вой сигнала воздушной тревоги. Книга "Использование в пищу ботвы и заготовка впрок". Надпись: "Мамочка, корми нас получше". Другая тема экспозиции "Жизнь в тылу". Работа, быт, даже театр. Масса предметов - от концертных афиш до самодельных акушерских инструментов. Вообще-то женщины во время войны делали все. Сергей Ефимов: Инженер-полковник Соколова единственная в мире женщина-водолаз, которая спускалась под воду в тяжелом водолазном снаряжении. 24 килограмма ботинки водолазные, шлем. Она занималась разминированием, ремонтом мостов, работала на "дороге жизни". Очень много сделала для блокадного города. Татьяна Вольтская: А на чью-то долю выпала оккупация. Сергей Ефимов: Федосия Алексеева, ее муж власовец. Немцы дают ей удостоверение, что она является женой военнослужащего Российской освободительной армии. Немцы отступают, она отступает вместе с ними. Ее захватывают партизаны, протокол допроса и обвинительное заключение: содержать под стражей до дальнейшего определения. Судьбу мы ее не знаем. Но это - трагедия войны, когда женщина может быть ни в чем невиновна, вместе с детьми арестована только за то, что она жена власовца. Татьяна Вольтская: Последний раздел "Нацистские концлагеря". Платье и косынка узницы лагеря Равенсбрюк, на груди красный треугольник острием вниз, знак красноармейца. Два кирпича из Бухенвальда, фотография умирающей от голода девушки. Петербургская писательница Мария Рольникайте тоже пережила лагерь. Мать, сестра, и братик погибли, а ее освободили Красная армия. Мария Рольникайте: У меня была единственная мысль, что сейчас меня не убьют, и текли слезы. Хотя с тех пор, как разлучили с мамой, в лагере я не плакала. Мы даже точно не знаем, куда их, кто говорит в Треблинку, кто говорит в Освенцим, куда их увезли. Но эти эшелоны, которые шли в лагеря на уничтожение. Мы шли на работу молодые, нас везли. А тех, кого везли на уничтожение, там был такой гриф "возвращение нежелательно". Татьяна Вольтская: Выставка "Сила слабых" заканчивается у экрана с хроникой. Все кадры черно-белые, кроме последних: руки победителей швыряют на землю немецкие знамена, вспыхивает алый цвет. Кровь, кровь, кровь... Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
