Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[18-08-05]
Поверх барьеровПервая запись органа в Екатеринбурге. Джаз в "Старой крепости" и "Вокальные параллели" Рустама Хамдамова. Литературная премия имени Бунина. Последний самурай и современная проекция Обломова. В гостях у студии - Борис ПокровскийВедущая: Марина Тимашева Марина Тимашева: В рамках фестиваля "Кинотавр" состоялась мировая премьера фильма Рустама Хамдамова "Вокальные параллели". Я не предлагаю всем немедленно искать возможностей просмотра, но тем, для кого имя Хамдамова - не пустой звук, рекомендую немедленно поисками фильма озаботиться. Замечательный художник, чудесная личность и режиссер-живописец, Хамдамов родился в Ташкенте, учился во ВГИКе в мастерской Григория Чухрая и снял всего три фильма, один из которых "Анна Кармазофф", благодаря какой-то дикой цепочке случайностей увидеть до сих пор не удалось. Говоря о Хамдамове-художнике, Валерий Турчин сравнивает его с неоимпрессионистами. Он считает: "Пуантиль, что изобрели неоимпрессионисты, написав картины точками, здесь изменила свою суть, став россыпью магических кристалликов". Эти слова в полной мере относятся к новой картине Рустама Хамдамова. Нам предложен фильм-концерт, состоящий из арий из опер Пуччини, Верди, Глинки, сочинений Шумана и Брамса. Озадачивают уже титры, в которых все исполнители расписаны по голосам: сопрано, контр-тенор, колоратура и весьма ехидно для времени фонограмм сообщается: "Все исполнители поют своими голосами". Красивая женщина - ведущая концерта - Рената Литвинова бежит по какому-то подземелью, засыпанному щебнем, рискуя сломать длинные ноги на еще более длинных каблуках. Невероятно смешно и узнаваемо: ну, в какой еще стране женщины ходят на шпильках по оптовому рынку или стоят на них в очередях в аэропортах. Это русское ноу-хау приводит героиню в огромный разрушенный ангар, где и проходит спевка вокалистов. Из дыр в крыше бьет свет. Тоже роскошный образ России. Вот так будет все время: что-то невероятно красивое (чего стоит музыка, чего стоят желтые лимоны на черной крышке рояля и женщины в мехах на пуантах в позе вечных танцовщиц Дега, и ползающая по снегу в изумрудном платье женщина, и виноградная лоза у ее лица) обживает уголки бесприютного и неприспособленного для красоты мира. Или пышнотелые, закутанные в платки немолодые дамы, голоса которых существуют вроде бы отдельно от их телесной оболочки. "Вечность только тогда красива, когда хрупка" - говорил когда-то Рустам Хамдамов. В фильме уже Рената Литвинова произносит: "Мы знаем теперь, что все цивилизации смертны. Цивилизации хрупки, как жизнь". И дальше: "Опера - искусство императоров, царей и больших коммунистов, насквозь условное и прекрасное". Стало быть, Рустам Хамдамов отпевает эпоху великого оперного искусства. Но делает это так иронично, так нежно. Из его фильма следует, что искусство не сочетается с реальностью, что картинка в опере противоречит звуку, что возраст, пол и внешние данные исполнителя могут не иметь никакого отношения к ролям, а условия жизни артистов к их сценическим созданиям (сидя в юрте, греясь у костра, они поют "Тоску" или "Чио-чио-сан"). И главное, мысль-рефрен: "Красоту сложно воспроизвести, но голос невозможно. И его нельзя купить". Хорошо, что хоть что-то купить нельзя! Тут надо заметить, что фильма Рустама Хамдамова мы бы так и не увидели, кабы не его друзья Денис Евстигнеев и Ираклий Квирикадзе. С Ираклием Квирикадзе мы и разговариваем о "Вокальных параллелях". Ираклий, я вчера посмотрела картину "Вокальные параллели", которую все очень долго ждали. Говорили, что чуть ли не 7-8 лет работал над ней Рустам Хамдамов. Понимаете ли вы, почему это было так долго, и когда вы вошли в эту картину? Ираклий Квирикадзе: Тут правда и неправда друг с другом смешаны за счет того, что он не работал 7-8 лет над картиной. 7-8 лет назад он поехал в Казахстан, снял большой материал, потом денег не хватило завершить этот фильм и, в итоге, все эти годы эта картина лежала, условно говоря, в пыльном ящике. И он жил своей жизнью, а пленка пылилась и набирала пыль. Совсем недавно, буквально полгода назад, все началось с того, что Рустам, так как он мой друг школьный, потому что мы учились вместе во ВГИКе, и вот на тему монтажа и реставрации старой его картины и "Анны Карамазофф", к которой у него некий комплекс, потому что эта история общеизвестна - французы буквально из рук вырвали незаконченный фильм, где-то сами смонтировали, вынесли на Каннский фестиваль. Там был грандиозный провал. А потом этот фильм существует какими-то ошметками. Это такая чисто рустамовская тема - вечно незаконченного кино. Выдающегося, великого, красочного, божественного, но незаконченного. Такая же судьба была и в этой попытке снять когда-то, лет 9 тому назад, песнопения казахских женщин, эти оперные арии. Но совсем недавно Денис Евстигнеев и я, мы сперва хотели вернуть, выкупить у французов права на "Анну Карамазофф", а потом заново смонтировать уже авторскую редакцию, чтобы рустамовский комплекс был снят, потому что он мечтает об этом. Мы ничего не смогли сделать, увязли в адвокатских сложностях получить права и, по инерции нашего тройственного союза, переключились на казахский фильм, как мы его про себя называем. Появились какие-то деньги, сделались очень небольшие досъемки, буквально неделю Рустам ездил на те места, где 9 лет тому назад он снимал. И весь этот материал выложили на монтажный стол. Это все было очень красиво, но никто из нас не понимал, как из этого сделать кино. Нам казалось, что можно сделать набор концертных номеров. Но, увлекшись сидением за монтажным столом и поникнув в эту красоту, вдруг, каким-то образом, появился странный, зыбкий сюжет, тема. За что мы и ухватились. Этот фильм уникален тем, что в него вошло все, что было снято. Фильм короткий - час пять минут. Если бы хоть какие-то кадры, которые хотелось выкинуть, мы бы выкинули, он превратился бы в короткометражку. Я сейчас вспоминаю, как мы жили абсолютным неверием в то, что мы делаем. Просто мы превратились в детей, которые раскладывали кубики. Поэтому воля, свобода передвижения визуального была абсолютно безграничная. Никто из нас не верил в то, что это должно было быть серьезное кино, поэтому хулиганили в свое удовольствие. Например, опять-таки, оттого, что ничего нельзя было вырезать, там были съемочные неполадки. Потому что, например, поет певица, на переднем плане рояль, на рояле ходит кошка. Кошка вышла из кадра и Рустам, видимо, стоя за кадром, эту кошку закидывает в кадр с тем, чтобы потом вырезать. Как положено в нормальном кино. Мы это не вырезали. И кошка, кинутая в кадр, остается. Хлопушка была - хлопушка остается. Казалось бы, это от бедности, а все это приобрело свою определенную эстетику. Там случайно посреди кадра корова повернулась задом к камере и стала испускать из себя коровьи лепешки. Это мы не вырезаем, а, наоборот, на этом акцентируем внимание. Рената Литвинова ошибается по несколько раз с тем, чтобы какой-то из правильных ее текстов, чисто по-актерски, оставить в кадре, остальные вырезать. Мы делаем это все. Она выходит из-за занавеса, объявляет определенный номер, ошибается, сплевывает, ругается, заходит опять за занавес, выходит вторично. Это мы превратили в некую эстетику. Я был монтажером этого фильма. Рустам - выдающийся человек, художник и замечательный режиссер, абсолютно доверился моим предложениям делать такие хулиганские монтажные вещи. Там суворовцы, которые от неловкости, путаясь в тексте, заглядывают в лицо режиссеру и говорят, что они ошиблись, режиссер за кадром их успокаивает, это тоже не вырезается. Это хулиганство создало свою определенную эстетику. И вчера в первый раз я поверил, что, в итоге, получилось более чем неплохое кино. Марина Тимашева: Более чем неплохое. Самое главное, что когда зрителем сидишь и смотришь фильм, то, естественно, не приходит в голову то, о чем вы говорите, думаешь, что так и было задумано. И я всем говорю, что в этой картине такое странное чувство юмора. Оно прелестное, очень изящное, оно дает воздух, какую-то жизнь и свободу. Но, при этом, оно не похоже ни на какое чувство юмора - ни на английское, ни на французское, ни на грузинское. Что же это такое? А оказывается... Ираклий Квирикадзе: Например, там одна из классических арий, и в ней идут врезки балетных номеров. Это абсолютно отдельно снято для рекламы меховых изделий - клипный материал рекламного агентства мехов, который никакого отношения к этому фильму, казалось бы, не имел. Мы взяли и внесли его сюда. И получилось невероятной красоты магическое зрелище юрты и меховых изделий высочайшего класса. Балерины, которые выполняют замечательные пластические этюды. Марина Тимашева: А для вас, какая тема основная? Мне казалось, что там есть несколько существенных тем. Мне, например, была очень важна эта повторяющаяся рефрена, потому что голос нельзя купить. Ираклий Квирикадзе: Конечно, это, то, что какая-то эпоха умерла, некая ностальгия по тому величию, которое было искусством. Марина Тимашева: Последний вопрос. Там где эти балерины, как выяснилось, для рекламы, это конечно очень ясная, почти дословная картина-цитата - это картина Дега в очень многих сценах и эпизодах. А еще какие у вас возникают ассоциации именно с изобразительным искусством, потому что Хамдамов - это, конечно, совершенный живописец. Ираклий Квирикадзе: Во-первых, сам Хамдамов с его виноградом и увлечением виноградными гроздьями. Это наив такой в духе Анри Руссо, в духе Пиросмани. Конечно, это, не сговариваясь, мы определили некоей доминантой. Марина Тимашева: А еще мне пришла в голову очень странная мыль, что в этом фильме есть что-то, внутренней тональностью, каким-то настроением похожее на некоторые фильмы Федерико Феллини. Когда как будто бы ты видишь в кадре нечто некрасивое, и потом это, будто бы некрасивое, оборачивается чем-то совершенным. Из дисгармонии, из хаоса, вдруг складывается картина невероятно красивого мира. Ираклий Квирикадзе: Идея феллиниевская меня всю жизнь не то, что преследует, а я под ней живу. Не то, что я себя по нему меряю или равняю, но не феллиниевское мне не интересно. Это не мое. Мое - все, к чему можно прикоснуть Феллини, Маркеса, Чосича, всех латиноамериканцев. Все, что называется магическим реализмом. Марина Тимашева: В Новокузнецке завершился 20-й юбилейный фестиваль "Джаз у старой крепости". Рассказывает Сергей Самойленко. Сергей Самойленко: Фестиваль, создателем и бессменным руководителем которого является Анатолий Берестов, можно назвать ровесником перестройки. Он начался в 1985 году как вечера фортепьянного джаза. Сам Анатолий Берестов - пианист. Через пару лет на фестиваль стали приезжать музыканты, коллективы со всей Сибири - из Москвы, республик тогда еще Советского Союза, из-за границы, наконец. На сегодняшний день это самый старый российский джазовый фестиваль и один из самых известных. За годы его существования в Новокузнецке выступили практически все сколь либо заметные российские джазмены и немало западных звезд. В открывшемся в марте этого года музее джаз-клуба "Геликон" можно увидеть фотографии участников разных лет, среди которых такие мастера как Игорь Бутман и Владимир Чекасин, Аркадий Шелкопер, Гари Берт и Игорь Бриль и многие другие мастера. О своем фестивале говорит Анатолий Берестов. Анатолий Берестов: Я такой гордый коллекционер. Я устроил целых 20 фестивалей, просто сотни портретов потрясающих музыкантов. Я горжусь тем, что это происходит в моем городе, что мне это удалось сделать. Город абсолютно не музыкальный, тяжелый. В принципе, это нонсенс, что тут существует джаз-клуб. Это стало меккой на сегодняшний день. И российские музыканты считают за честь выступить здесь, в Новокузнецке. Сергей Самойленко: Контрабасист Виктор Двоскин на фестивале не в первый раз. Который, не помнит уже ни он сам, ни Анатолий Берестов. На этот раз Виктор Двоскин выступал в Новокузнецке с российской вокалисткой Анной Бутурлиной и американским гитаристом Полом Пейтером. Виктор Двоскин: Любой музыкант будет ловить любую возможность приехать. Зал, практически, полон. То есть их кто-то к этому приучил. Сергей Самойленко: Кроме трио Виктора Двоскина в трехдневной программе фестиваля значились выступления американского трубача Рекса Ричардсона, трио в составе российского басиста Аркадия Аврутского, израильского гитариста Ятама Зильберштейна и американского барабанщика Кима Клейфилда и ансамбля Джеймса Оунса - американского трубача, знаменитого работой в оркестре Каунта Бейси, вместе с молодыми итальянскими музыкантами приехавшего в Сибирь по совету своего друга Бенни Голсона. К сожалению, небольшой зал клуба "Геликон" почти на всех концертах был полон чуть больше, чем не половину. Даже в последний день собралось не более полутора сотен слушателей, хотя играл, без преувеличения, легендарный музыкант, один из тех исполнителей, которых называют титанами джаза - барабанщик Билли Каббем, за время своей карьеры выступавший с Майлсом Дэвисом и Джоном Маклафлином, Оскаром Питерсоном и Стеном Гетсом, с Джорджем Дюком и Ричардом Банна. Анатолия Берестова не смущает то, что звезды мирового уровня выступают в полупустом зале. Анатолий Берестов: Настоящая музыка всегда имеет ограниченный круг людей. Я всегда так говорю: "Ребята, миром управляет меньшинство, которое является гурманом во всем. И, как правило, настоящее искусство понимает самая изысканная публика. Изысканная публика - это всегда меньшинство". Можешь себе представить концерт джаза на стадионе или концерт музыки Бетховена на открытом воздухе перед миллионом людей? Эта музыка требует особой созерцательности, какого-то определенного осмысления. Эта музыка требует какого-то моментального одиночества для того, чтобы ее воспринимать. Наоборот, это не меня должно смущать, когда на концерте хорошей музыки мало народу. Это власть должна смущаться. Нужно бить тревогу по поводу того, что с культурой что-то не в порядке. Сергей Самойленко: Смущается ли власть - неизвестно. Хотя с культурой в Новокузнецке, действительно, не все в порядке. Анатолию Берестову удается находить деньги на фестиваль. Но каждый раз, - говорит он, - нет уверенности, что следующий фестиваль состоится. Анатолий Берестов: Все это проводится только благодаря благотворительности богатых людей и концернов. "Юрас-холдинг" в этом году выступил генеральным спонсором. Сергей Самойленко: Та избранная публика, ради которой проводится этот фестиваль, была счастлива. Многие ради того, чтобы услышать Билли Каббема, приехали из соседних городов Кемерова и Томска. Билли Каббем в Новокузнецке, кстати, выступал во второй раз. В первый раз, 4 года назад после концерта он не мог улететь из Сибири во время, из-за чего сорвался график его выступлений мастер-класса в Европе. Тем не менее, он вновь прилетел в Новокузнецк, чтобы отыграть почти трехчасовой концерт со своей новой группой "Culture Mix". Билли Каббам: Я совсем не против того, чтобы приехать сюда еще один раз зимой. Я очень уважаю этот регион и понимаю, насколько жизнь здесь не простая и отличается от западной. Я очень доволен сегодняшним концертом и тем, как реагировала публика, и тем, как играл наш ансамбль. Сергей Самойленко: Барабаны с автографом Билли Каббема, разумеется, займут свое место в музее "Геликона" рядом с саксофоном Игоря Бутмана. А пластинка с записью концерта пополнит дискографию фестиваля. Записи всех предыдущих фестивалей изданы. Марина Тимашева: Свердловская филармония впервые за 30 лет выпустила компакт-диск с записью органной музыки. Передаю слово Светлане Толмачевой. Светлана Толмачева: Все те 30 лет, что в Екатеринбурге существует орган, его можно было услышать только живьем. Попыток сделать звукозапись до сих пор не предпринималось. Органист свердловской филармонии Тарас Багинец объясняет этот факт, прежде всего неблагоприятными акустическими условиями, которые мешали записи. Тарас Багинец: Орган, где бы он ни был установлен, очень нуждается в хорошей акустике. В простонародье это называется эхо. Чем длиннее, чем продолжительнее эхо, тем орган звучит мягче, певучее и просто интереснее. В отличие от церкви, где есть огромные объемы, в концертном зале, все-таки, и своды пониже и, самое главное, зрительских мест достаточно много. А любые кресла, люди, которые приходят на концерт, это то, что поглощает звук. В концертных залах орган звучит глуше. Светлана Толмачева: С недавних пор филармония устраивает несколько концертов в год, когда кресла в зале снимаются, а вместо них останавливаются столики, как в летних кафе. Оркестр играет популярную классическую и эстрадную музыку, а слушатели могут даже вальсировать. Одна из таких программ завершала и нынешний концертный сезон. Именно этот момент был выбран для работы над диском. Чтобы записать звук как можно чище, Тарас Багинец и его ассистенты приходили в филармонию по ночам. Тарас Багинец: Днем режима тишины тут быть не может - кто-то ходит, где-то что-то забивает. Поэтому ночью. Светлана Толмачева: Для первого диска Багинец выбрал несколько произведений немецких композиторов конца 17-начала 18 века - Баха, Брунса, Бема и Букстехуде. Тарас Багинец: Была одна техническая особенность, которая определила выбор. Наш орган лучше всего передает музыку Иоганна Себастьяна Баха, немецкую романтику и французов романтиков. Но с романтической музыкой есть определенная проблема. Потому что любая романтическая музыка - это очень частая смена звуковой окраски. На нашем органе, когда переключаешь регистр, звучит немножко шумновато. Поэтому сейчас одна из задач, которая стоит перед филармонией, это провести небольшую реконструкцию с тем, чтобы сделать эти переключения максимально тихими, чтобы можно было записывать на аудио-носители музыку с максимальным числом переключений. Светлана Толмачева: Это усовершенствование не идет ни в какое сравнение с капитальным ремонтом 1998 года. Тогда специалисты немецкой фирмы "Зауэр", которая и устанавливала инструмент в свердловской филармонии, полностью сняли все 3 тысячи 840 труб. Очистили их от пыли, устранили те, что деформировались, и заново собрали всю 22-х тонную конструкцию. Если бы не общегородская акция под девизом: "Спасем орган", вряд ли филармония смогла бы оплатить столь трудоемкую и дорогостоящую операцию. После ремонта слушателей на концертах органной музыки значительно прибавилось. Диск оформлен дизайнерами Санкт-Петербурга и отпечатан в Екатеринбурге тиражом в 1 тысячу экземпляров. Его цена сопоставима со стоимостью годового абонемента на концерт в свердловскую филармонию. Тарасу Багинцу хочется верить, что пластинку быстро раскупят и у него появится возможность записать другую концертную программу. Допечатывать тираж в случае коммерческого успеха филармония не будет. Тарас Багинец: Мне кажется, лучше идти по другому пути: выпускать небольшие серии, но записывать новые и новые диски. Задача филармонии не диски продавать, а собирать залы. Диск - он ведь только поддерживает интерес нашей публики к органной музыке. Светлана Толмачева: Ближайший концерт органной музыки в свердловской филармонии состоится теперь уже в новом сезоне , 9-го октября. До осени живое звучание короля инструментов его поклонникам будет заменять только что записанный диск. Марина Тимашева: Как правило, книги по гуманитарным наукам, о которых мы говорим, распространяются по схеме Жванецкого: министерство само производит, само же и потребляет. По месту работы для коллег автора. Сегодня Илья Смирнов посетил обычный книжный магазин в спальном районе Москвы - и вышел с книгой по японской истории, выпущенной в этом году издательством ЭКСМО. Илья Смирнов: Ассортимент общедоступных книжных прилавков - тема отдельного исследования по социологии. Например, принято считать: людям навязывают культ денег, эгоизм и прочие т.н. "американские ценности". Конечно, такая пропаганда имеет место, обычно под вывесками "экономики", "социологии", но в последнее время от неё не отстаёт тиражами черносотенный агитпроп: "конспирология" и прочая "сакральная география". Целые полки забиты коричневым мусором. Или вот парадокс: у интересующегося войнами ХХ века есть выбор между литературой и макулатурой, зато древняя и средневековая история, то, что именовалось "История Востока", - изведены практически под корень. А секрет книги Марка Равина "Последний самурай" довольно прост. Бумажное эхо одноименного голливудского боевика 2003 г. Посему переведена она с английского быстренько (что заметно при чтении) и напечатана 10-тысячным тиражом. Безотносительно к качеству боевика с вездесущим Томом Крузом, сама книга заслуживает прочтения. Эпоха - т.н. "Мэйдзи Исин" или "Реставрации Мэйдзи", на самом деле не реставрация, а революция сверху, феномен, занимавший Натана Яковлевича Эйдельмана в русских его вариантах, от Петра до Горбачёва, а японский заключался в том, что в 1867 - 68 гг. феодалы во главе с официальным пра-пра-правнуком Солнца совершили капиталистическую революцию, в результате чего действительно построили единственный на тот момент конкурентоспособный капитализм не-европейского происхождения. А "последний самурай" Сайго Такамори - как раз ближайший соратник и военачальник императора Муцухито (Мэйдзи), но потом их пути разошлись, и самурай поднял восстание против императора, допустившего такие антипатриотичные нововведения, как ликвидация сословных привилегий. Цитирую: "Защита самурайских традиций была основной причиной восстания Сайго". К счастью для Японии, это Сацумское восстание было разгромлено, Сайго покончил с собой, но после смерти не только не выпал из официальной историографии, наоборот! - его простили и он, цитирую, "быстро превратился в образец традиционных японских добродетелей, прославленный в школьных учебниках". Можно рассматривать это как проявление монаршего благородства, или гибкости в политике, которой не грех поучиться у японцев. А можно - как одно из проявлений незавершённого, противоречивого характера революции Мэйдзи, объединившей взаимоисключающие идеалы и интересы, что и привело спустя два поколения к диктатуре шовинистической военщины, к Нанкинской резне, Халхин-Голу, Перл-Харбору и Хиросиме. С чем боролись, на то и напоролись, и самурай оказался не последний. Правда, автору книги интереснее не социально-экономическое, а личное-повседневное, то, что теоретически призвано историю оживить, а практически приводит к таким курьёзам - цитирую: "Был ли Сайго гомосексуалистом? Этот вопрос тоже можно назвать интересным... В письмах Сайго нет никаких упоминаний любовников мужского пола, и ни в одном из воспоминаний современников" тоже "ничего не говорится..." И т.д., по анекдоту: "Моё дело сказать!" Можно перенести метод оживляжа в биографии любых других деятелей политики, науки, культуры. Был ли академик такой-то зоофилом? Ни в его трудах, ни в воспоминаниях современников об этом ни слова, но вопрос интересный! К счастью, такими вопросами книга не исчерпывается. Есть и другие. Сейчас под рассуждения об "отдельности России как цивилизации" невредно ознакомиться в книге "Последний самурай" с "учением Мито", в котором мы найдём и японскую "духовность" против европейской материальности, и культ великого вождя, и зоологический национализм, и прочую "сакральную географию" - всё знакомое до запятой, только мэйд ин Джапан. Симпатизируя своему герою, автор книги, как честный историограф, не скрывает особенностей его мировоззрения, сформированного вышеупомянутым учением. Находясь в ссылке на отдалённом острове Амамиосима, наш герой презрительно именовал соседей "волосатыми китайцами" и даже собственную жену - "волосатой китаянкой", а как только получил разрешение вернуться из ссылки, бросил эту несчастную женщину, чтоб не стесняться её в столицах. Никакого парадокса тут нет, самоотверженное равнодушие к собственной жизни и спесивое презрение к чужой - две стороны самурайской медали, описанной в литературе. Я наугад беру с полки биографию другого геройского самурая, Тоётоми Хидэёси, работа Ахмеда Ахмедовича Искендерова, выпущенная "Наукой" в 84 г. Конечно, старая книга не в пример серьёзнее. Новая тоже полезна как источник сведений по малоизвестному у нас периоду японской истории. Только польза её - для кого? Видимо, для того, кто уже обладает определённой исторической подготовкой. Если её нет, жизнеописание "последнего самурая" может принести даже вред, способствуя романтизации того, чего не стоило бы романтизировать. Опять получается литература для специалистов. Марина Тимашева: Учреждена еще одна литературная премия. На сей раз имени Ивана Андреевича Бунина. О новой премии и ее экспертных принципах Марина Кулакова беседовала с членом-корреспондентом РАН Юрием Воротниковым. Марина Кулакова: Литературных премий в России много. Если кто не знает - около 300. Такой разнообразный литературно-премиальный ландшафт возник не так давно - в последние 10 лет. Причем, ряд объявленных премий уже прекратил свое существование. А некоторые сократили или совсем утратили денежный эквивалент. Есть премии, которые его, этого самого денежного эквивалента, благоразумно, в силу нестабильности рыночных и спонсорских отношений не имели вовсе. Известных, пользующихся уважением, престижных премий немного. Может, с десяток и наберется. И то с трудом. Насущная проблема - растерянность не только рядовых читателей, но и профессиональных критиков и литературных деятелей перед бурными процессами, произошедшими в последние годы в литературе и языке. Отсутствие серьезных экспертных оценок. И, тем не менее, осмысление и компетентная оценка современной литературы необходимы. О новой премии имени Ивана Алексеевича Бунина, учрежденной совсем недавно, и, в частности, об экспертных принципах и об их особенностях, рассказывает один из инициаторов и попечителей бунинской премии, член корреспондент Российской Академии Наук, председатель совета Российского Гуманитарного научного фонда Юрий Леонидович Воротников. Юрий Воротников: Я надеюсь, что нам удастся и компетентную экспертизу провести, и все провести на должном уровне. Надежды эти небезосновательны, потому что учредителями премии являются, с одной стороны, "Общество любителей российской словесности", председателем которого я являюсь, кроме основной моей работы, "Национальный союз негосударственных вузов", "Национальный институт бизнеса". Почему Российская Академия наук за это берется вы тоже, очевидно, знаете. Потому что Иван Алексеевич в 1909 году был избран почетным академиком Императорской Академии наук по разряду изящной словесности. И премию Пушкинскую он получал академическую самую старую, до сих пор существующую, за сборник своих стихов "Листопад" в 1901 году. Так что, думаю, что высокий уровень и компетентность экспертов обеспечены. Более того, могу сказать как председатель гуманитарного фонда, что мы и наших экспертов, которые работают в системе фонда, приглашаем участвовать в этой экспертизе. А у нас экспертиза высочайшего уровня и специалисты высочайшего уровня. Жюри возглавит академик, секретарь отделения историко-филологических наук Анатолий Пантелеевич Деревянко, тоже очень компетентный человек. Поэтому, как мне кажется, в этом отношении наша премия исключительная. Потому что в проведении экспертизы принимает участие Российская Академия наук. Ни в одной другой премии Российская Академия наук участия не принимает. Марина Кулакова: Надо сказать, что на сегодняшний день, это одна из самых крупных премий - 20 000 евро. 5 финалистов конкурса получат по 1 000. Вручаться премия будет 22 октября в день рождения Ивана Алексеевича Бунина. Это один из новых проектов, поддержанных Российским Гуманитарным научным фондом. Совсем недавно был момент, когда гуманитарные научные знания в России были, фактически, парализованы. Ибо нервная и кровеносная система гуманитарной культуры - это, конечно же, система научного книгоиздания. Книга - по-прежнему главный носитель и накопитель гуманитарной культуры. Кризис финансирования в этой области был очень ощутим. Поэтому в 1994 году и создан Российский Гуманитарный научный фонд основателем которого стал выдающийся ученый Никита Ильич Толстой. Юрий Леонидович Воротников - нынешний председатель совета фонда - рассказал. Юрий Воротников: Если для математика достаточно опубликовать одну статью и прославиться на всю жизнь, сделать в 23 года свое гениальное открытие и потом можно ничего не публиковать больше, для гуманитария все-таки, результат его работы это книги. Именно поэтому наш фонд очень активно поддерживает научное книгоиздание. Без преувеличения скажу, что в свое время он просто спас российское научное книгоиздание в области гуманитарных наук. Если мы вспомним советские времена, тогда жаловались, что не все разрешали печатать. Потом, в 91-м году все начали разрешать печатать, зато на эти публикации невозможно было найти денег. Я помню, еще в начале 90-х годов я был ученым секретарем Института Русского языка и помню, что все труды института лежали, и ничего не публиковалось. Просто не было денег. Огромное количество прекрасных работ не могло быть опубликовано. И как раз тогда создание фонда имело огромное значение. За 10 лет мы поддержали 3 500 книг. Такие программы научного книгоиздания, как в нашем фонде, в России больше не существуют. Мы поддерживаем целый спектр издательств, специализирующихся на гуманитарной литературе, которые без нашей помощи просто не выжили бы в рыночных условиях. Поэтому я и называю программу поддержки книгоиздания первой среди наших программ. А вообще у нас их много. Вообще, за 10 лет мы поддержали около 19 000 научных проектов. Конечно, бюджет наш, по сравнению с западными фондами, не очень велик, но, тем не менее, в этом году он составляет 560 миллионов рублей, а это уже вполне приличная сумма. И наш средний грант в этом году составляет 200 000 рублей. Наш фонд поддерживает все проекты исключительно на конкурсной основе, у нас в отличие от многих зарубежных фондов нет системы программ. Единственный критерий на получение нашего гранта - это высокое качество заявки. И в этом смысле наш фонд очень интересная структура. С одной стороны, это как шприц с глюкозой, дополнительное питание, которое мы науке даем, а с другой стороны, это градусник, который показывает состояние науки. Даже по тем заявкам, которые к нам поступают, уже можно себе составить отчетливую картину не только состояния, но и перспектив развития гуманитарных наук. А поддерживаем мы все гуманитарные науки, начиная с таких классических, как история и филология, до таких нетрадиционных как космическая медицина, социальные проблемы медицины. И экономику, конечно, поддерживаем, и психологию, и философию. Весь спектр. Марина Кулакова: Фонд отметил свое 10-летие и продолжает работу. Может быть, хотелось бы верить, что пройдет не так уж много времени, и хотя и бодрые, но все же медицинские ассоциации с градусником и иными лечебными атрибутами, рожденные эпохой паралича, исчезнут, уступив место ощущению поддержки гуманитарных исследований и инициатив. Поддержки естественной, как природная среда, незаметной, как кислород. Марина Тимашева: О том, как Обломов стал героем видео-арта, расскажет Сергей Гогин. Сергей Гогин: Задуматься о себе, о своем назначении в мире, о том, как мы живем, для многих давно стало роскошью. Некогда думать, работать надо, зарабатывать, чтобы жить, кормить семью. В русской литературе есть персонажи, знакомство с которыми выбивает из наезженной колеи и заставляет задать себе тот самый трудноразрешимый вопрос о назначении человека. Один из таких классических персонажей - Илья Обломов. Его создатель, писатель Иван Гончаров, родился в Симбирске, ныне Ульяновск. Ежегодно 18 июня здесь отмечают день рождения Гончарова, которого считают основоположником особого жанра русской литературы - романа воспитания. В этом году на гончаровские дни приезжал молодой французский художник Мартен ле Шевалье. Он занимается видео-артом и графическим дизайном. В Ульяновске он представил свою работу 2001 года "Обломов". Это некий синтез видеофильма и интерактивной видеоигры. Представьте себе, на экране компьютера комната с современным интерьером, на тахте лежит молодой человек - Обломов. Если установить на него маркер и кликнуть мышью, то Обломов встанет и произведет некое действие - закурит, подойдет к окну, нальет себе вина, сядет за компьютер, возьмет телефонную трубку. По окончании эпизода Обломов, совершив действие, замирает, пока зритель снова не нажмет кнопку мыши или кнопку на стене, потому что работа экспонируется в выставочном пространстве. Чем привлек молодого француза Обломов, что он хотел сказать своей работой? Мартен ле Шевалье: Я хотел найти смысл работы, деятельности человека и найти в ней место для лени, для отдыха и пришел неожиданно к Обломову. И Обломов меня подтолкнул к тому, что каждый раз человеку нужно сказать: "Встань и сделай что-нибудь". Эта методика наша свое отражение в моем фильме. Речь идет о значении слова работа, как качестве, как ценности в обществе. Это обязанность, долг перед обществом. Во Франции резко снизили время работы. Это сделали левые. Теперь к власти пришли правые, и они хотят придать новый ритм работе, сделать ее более эффективной, более производительной. Как можно больше вытащить из человека, чтобы за короткий срок он сделал как можно больше телодвижений. Сергей Гогин: Ле Шевалье говорит, что для него Обломов не патологический лентяй, а человек, который закрылся в свою скорлупу, чтобы не навредить другим людям. Каждый зритель, который нажимает кнопку и заставляет Обломова двигаться, выступает в роли Штольца. Друга, который выводит Обломова из себя, доводит до сумасшествия. Видеоигра "Обломов" рассчитана, говоря словами Маяковского, на юношу, обдумывающего житье. На молодого современника, осмысляющего свои поступки. Директор областного музея Ивана Гончарова Антонина Лобкарева так интерпретирует поведение видеообломова. Антонина Лобкарева: Мартен говорил, что когда ему студенты задавали вопрос: "Вот я хочу, чтобы он выпил вина", он говорил: "Нет, он выпьет, когда захочет". Мы можем его заставить совершить какое-то действие. Но не то, которое мы ему запрограммировали. Нажали на мышку - он встал. Но он может и сесть. Мы нажали на мышку - он задумался. Над человеком нельзя совершить насилия. Он все равно будет делать то, что считает нужным, и делать так, как он считает нужным, в том ритме, в каком он считает нужным. Нельзя заставить героя этого сюжета делать быстрее, нельзя заставить его бегать, суетиться, мельтешить. Он этого делать не будет. Это Мартен уловил и в гончаровском Обломове. Обломов не отказывался от действия как такового, а он не хотел суеты. У него были мечты. Он занимался образованием детей Агафьи Матвеевны осиротевших. Но ради чинов, ради карьеры, ради какого-то мельтешения он не хотел в этом принимать участие. Вот, чем интересен "Обломов". Не просто тем, что он был ленив, А тем, что он позволял себе быть свободным. И позволял себе не совершать насилия над своей душой в угоду сегодняшнего дня. Сергей Гогин: Илья Обломов как символ толерантности, не насилия и даже свободолюбия - такое толкование классического образа становится все более популярным. Марина Тимашева: Гостем программы в этом и следующем выпусках будет главный режиссер Камерного оперного театра, народный артист СССР, профессор, один из крупнейших оперных режиссеров мира Борис Покровский. И сегодня Ольга Беклемищева разговаривает с ним о воспитании зрителей. Ольга Беклемищева: Оперные спектакли - это не футбол, и количество зрителей, которые их могут посмотреть, в общем-то ограничено. Как преодолеть это противоречие между тем, что у театра есть такая всечеловеческая миссия, и тем, что по обстоятельствам жизни даже самый удачный спектакль посмотрит, может быть, полпроцента от человечества? Борис Покровский: Если ты человек, то ты обязан не только галоши носить, когда идет дождь, но ты обязан, если идет опера, ее понимать, посвящать себя познанию. Предположим, 10 человек пошло и познало. И, слава Богу, что 10 человек пошло и познало. Ольга Беклемищева: Но те люди, которые посмотрели спектакль, у них в душе что-то по этому поводу тронулось. Но их так мало по сравнению со всем человечеством. Борис Покровский: Если один пришел, и он счастлив, что он пришел, и счастлив, что он познал, он это счастье передаст другому каким-то образом неизвестным. Опера - это не газета, это не то, что надо выучить, понять и рассказать. Человек приходит, все это увидев, но это не значит, что он всем это может раздать. Он может это оставить при себе на веки вечные. Мне было пять лет, дома у меня играли пластинки - Шаляпин, Собинов. Я слушал, слушал и пошел в Большой Театр сам. Пятилетним мальчишкой проткнулся туда. Ольга Беклемищева: Как это у вас получилось? Борис Покровский: Я знал особый ход на пятый ярус. Теперь этого пятого яруса нет. И когда я туда приходил 5-ти, 7-ми, 10-летним мальчишкой, гардеробщики говорили: "Вставай здесь, держись крепко, чтобы не упасть вниз. А что ты вчера не приходил?". То есть я был забавой для них. Но эта забава была для меня университетом. Я влюбился в это искусство. Я их всех знал. Для меня Нежданова была божеством. А потом я был у Неждановой дома, она меня кормила. Получила паек во время войны. Я уже ставил оперы в Большом Театре. Ольга Беклемищева: Стали великим режиссером, потому что мальчишкой слушали великую Нежданову. Борис Покровский: Видите, какой скачок. От одного к другому. Если есть зараза, если я вас заразил, зараза пойдет, может быть, мало заболеют, не 500, а 50 человек, но они будут счастливыми и будут познавать искусство оперы. Хотя бы один. Как старый человек я понимаю, мне можно сказать - конечно, в ваше время, какие были певцы. А вот то, что Пирогов Александр Степанович пел, как бы говорил в "Русалке", это осталось у меня навеки, и я это передавал своим ученикам, а ученики передавали кому-то другому. Не я же один слушал Пирогова. Я рассказывал про Пирогова, тогда мы его звали Сашка Пирогов. Он очень всем нравился. Он был тогда очень молодой, энергичный артист. И заражались. Среди 10-ти человек только я один пошел в опере служить. Остальные пошли по другим путям. Не обязательно все должны болеть одной и той же болезнью. Но хотя бы 5 человек заболело бы. А среди человек появляется и Пушкин и Чайковский. Они же не пачками рождались. Но эти единицы нужно уважать и боготворить. Это искусство надо боготворить. И создателей, музыкальных драматургов, композиторов надо боготворить. Ольга Беклемищева: Так, как боготворили вас артисты Большого театра. Борис Покровский: Я для них старался. А как же не стараться? Вы знаете, один знаменитый певец пришел ко мне на репетицию. Я, мальчишкой был его поклонником. Его боготворил. Я волновался перед этой репетицией, чтобы не занимать его долго. Сказал: "Спасибо". Репетиция закончилась. Потом его спросили: "А как вам наш новый режиссер?". Он сказал: "Да какой режиссер. Я только что пиджак снял, хотел попотеть, поработать с ним. А он уже перерыв объявил". Это мне была наука. И с тех пор у меня уж сидели артисты ночами и репетировали. Поэтому будет в оперном театре пять человек или пятьсот, это не играет роли. Хотя бы в стране было пять приличных людей. Ольга Беклемищева: Настоящих людей так не много, Борис Покровский: Всех научили быть не обманешь - не продашь. А вот в опере Ромео полюбил Джульетту. Однажды пришел ко мне на спектакль какой-то очень важный чин из ЦК партии, наверное. Он сказал: "Ну, молодец, хороший спектакль. Но (погрозил мне пальцем) так в жизни не бывает!". Я говорю: "А это не жизнь, а опера. Это не действительность. В опере не должно быть как в жизни. Нельзя так любить, а хочется! Нельзя быть таким добрым. Нельзя, но хочется". Вот это духовное существование человека. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
