Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[10-11-05]
Поверх барьеровМемориальная выставка Александра Белослудцева. Гость студии - управляющий балетной труппой Большого театра Геннадий Янин. Книга "Первая революции в России. Взгляд через столетие". Даниил Цветков на Тбилисском конкурсе пианистов. Михаил Барышников выбрал свою судьбу и стихи Анны Лизы АлевыВедущая: Марина Тимашева Марина Тимашева:
В московском Музее архитектуры открыта мемориальная выставка Александра Белослудцева. Она подготовлена друзьями художника, сделана Аркадием Ипполитовым и Андреем Логвиным и называется чудно и поэтично: "Птица. Рыба. Александр". Александр Белослудцев родился в 1961 году. Был художником в издательствах "Детская литература" и "Художественная литература", главным художником издательства Московского Полиграфического института и ИМА-ПРЕСС, арт-директором журналов "Мир Петербурга" и "GQ" и дизайнером первой версии русского "Vogue". В октябре 2004 года Александр Белослудцев умер. И теперь его друзья сделали небольшую экспозицию его работ.
"Красно-черный - мой цвет, но он выбран, увы, не мной" - так пел Константин Кинчев, и этот текст не имеет прямого отношения к выставке, если не считать представленных в зале музея архитектуры образцов каллиграфии - черно-красных иероглифов и живописных абстрактных полотен, выдержанных в той же цветовой гамме. Черно-красный был выбран самим Александром Белослудцевым, и теперь, когда его уже нет, эти цвета ассоциируются со смертью. Александр Белослудцев был известен многим из тех, кому ничего не скажут его имя и фамилия. Например, тем, кто, в отличие от меня, разбирается в глянцевых журналах. Говорит главный редактор журнала "GQ" Николай Усков. Николай Усков: Для меня в этой выставке главное, что я, и надеюсь, все, кто ее увидит, поймут лабораторию раннего русского глянца, из чего, из каких мотивов рождался стиль Саши Белослудцева, стиль журнала "GQ". Я представляю себе, что это совершенно другой путь, по которому мы пошли, отличающийся от полиграфического Версаче, от непонятного количества дешевых картинок. Я не жалею об этом. Человек, который так потрясающе снимал Рим, Ораниенбаум, русскую усадьбу, великолепно рисовал, видел совершенно потрясающую, незримую для многих, красоту букв. Конечно, у этого человека не могло быть другого журнала. Марина Тимашева:
Анна Чудецкая:
Это назвалось "промграфика". Было даже такое объединение прикладной графики. Художник-промграфик, художники-книжники и художники-плакатисты. Была даже отдельная секция плакатов в Союзе Художников. Эти три секции в европейской традиции объединены уже очень давно термином "графический дизайн". Все это связано со словом, с сообщением. Все это имеет свои общие законы.
Марина Тимашева: Аня, а вот если бы Вам показывали какую-то книгу или эти фотографии, или вот эти листы каллиграфические, то Вы узнали бы сразу, кому они принадлежат? Анна Чудецкая:
Эти работы несут тяготение к классике. К классике не в ее засушенном ортодоксальном виде, а к какому-то духу классического искусства, красоты, гармонии. Это все смешно звучит, но это поиски большого стиля. Он обожал оперу, он был прекрасный спутник для посещения выставок классического искусства. Ни с кем лучше нельзя было поехать под Москву в какую-то усадьбу, поговорить о том, какое ощущение от этого парка, от этого вида. И то, что он занимался каллиграфией, казалось бы, очень прикладными, мелким, тем не менее, это все время была вот такая референция с действительно классическими образцами. Евгений Александрович Ганушкин, такого же плана человек, который смог в книжном искусстве создать большой серьезный стиль. А вот Белослудцев оказался нашим современником, человеком модным, чрезвычайно отзывчивым к современным тенденциям, в хорошем смысле этого слова. И, в то же время, эта традиция, эта не современность очень чувствуется в его работах.
Марина Тимашева: Еще Александр Белослудцев делал фотографии - черно-белые, в Риме и в российских усадьбах. Глядя на них, можно решить, что Кусково отличается от Рима только обилием зелени, а Петергоф - пустыми, ничем не застроенными, пространствами. Дизайнер модных журналов, фотохудожник, живописец, каллиграф, график, Александр Белослудцев был разным. Говорит о нем заместитель главного редактора журнала "Elle" Сергей Николаевич. Сергей Николаевич:
Мы жили в одном доме, но это выяснилось много позже, когда мы работали вместе в "Коммерсанте". Это был очень элегантный человек. Таких людей, все-таки, очень мало. Одно из воспоминаний о нем -я иду по мосту, который соединяет Кутузовский проспект и Калининский. Вдруг навстречу мне едет на роликах какой-то атлет в майке, в черных трусах, куда-то несется. При ближайшем рассмотрении это оказывается Саша. Я говорю: "Куда ты едешь?". "Я еду к маме поливать цветы". Когда я его себе представляю, я представляю его себе на роликах, несущегося, всего-навсего, поливать цветы. Очень нежный, очень тонкий, очень ранимый человек. Одним из первых попытался вписаться в эту, достаточно жесткую систему гламура. Один из создателей первого русского "Vogue". А до того он работал в "Коммерсанте" и делал очень элегантный журнал "Автопилот". Я не знаю, насколько его радовало то, чем он занимается, насколько это ему приносило удовольствие. Но это была какая-то очень важная для него ипостась связи с миром. Очень легко было остаться каллиграфом. Он изумительные писал шрифты. Впервые я о нем узнал, как о шрифтовике. Он писал очень красиво и тонко свои шрифты. И очень легко было бы их так и писать всю свою жизнь. Как выясняется, очень недолгую. Но вот он стал заниматься и делать журналы. При этом, он прекрасно понимал те образцы, к которым надо тянуться и которые остаются для нас, в общем, недостижимыми. Поэтому, каким-то образом, он это компенсировал, например, своими поездками по ближайшему Подмосковью, где он, как летописец, фиксировал уходящую натуру, эти умирающие, погибающие настоящие русские усадьбы. Эти фотографии остались. Много сейчас осталось, как выясняется. Это часть души и часть прошлого. Ты к нему возвращаешься и понимаешь, что пока ты живешь, ты о нем помнишь, об этом человеке, об этом красивом человеке, который так рано нас покинул.
Марина Тимашва: Александр Белослудцев писал: "У меня есть проект. Отснять парки подмосковных усадеб, неважно, в каком состоянии они сохранились, это может быть и старая буковая аллея, как, например, по дороге с Николиной горы в сторону Звенигорода. Призываю быть внимательнее к таким вещам, как аллея старинных лип вдоль современной дороги. Наверное, это одна из самых бесценных вещей, которая есть у нас. У нас не так легко растут деревья". Сегодня гость московской студии - заслуженный артист России, первый солист и заведующий труппой Большого театра Геннадий Янин. Изумительный танцор, обаятельный и умный собеседник, суровый начальник. Разговор с ним я начну с недавнего события - переаттестации, которую прошли все служащие Большого театра. Что мне самой решительно не понятно: что есть переаттестация для танцора и, вообще, для артиста? Геннадий Янин: В принципе, искусство балета это достаточно живой процесс. Человеку свойственно меняться, взрослеть. Для того, чтобы быть уверенным и руководству, и педагогам, и актеру, что он соответствует занимаемому положению, по законам, которые нам достались еще от Советского Союза, мы обязаны проводить регулярно аттестацию и переаттестацию. Это соответствие актера занимаемому положению. Каждый коллектив - например, Большого театра - выбирает, на свое усмотрение, удобную для себя форму проведения аттестации. В оркестре члены комиссии присутствовали на спектакле и, как профессионалы, оценивали игру оркестра во время спектакля. В хоре, по-моему, каждый артист хора был обязан исполнить определенный кусок. Мы выбрали для себя систему, которая всех устроила. Это просмотр артистов балета на классе. Поскольку члены комиссии у нас являются, в основном, членами коллектива, которые прекрасно всех знают, сказать, что аттестация носит формальный характер, нехорошо, но, в принципе, все актеры труппы настолько на виду, что, как правило, приходя на аттестацию, многие знают, с кем что произошло. Хотя было несколько неожиданностей. Например, человек, который достаточно слабо выглядит на сцене, в классе проявил себя достойно, что явилось основанием сказать, чтобы он обратил внимание на какие-то свои ошибки и промахи и усилил работу над тем или иным упражнением, а вовсе не для того, чтобы его не аттестовать. Марина Тимашева: Вы - артист труппы Большого театра. Вы - солист труппы. Все эти люди, которые проходят переаттестацию, являются Вашими подчиненными, поскольку Вы заведующий труппой, они - Ваши партнеры сценические, Ваши приятели или знакомые. И вот наступает такой момент, когда Гена Янин становится Геннадием Петровичем Яниным. Как вы сами это себе представляете, когда вы не сторонний, не внешний человек, которому очень легко, а когда вы, строго говоря, должны решать судьбу людей очень близко вам знакомых? Геннадий Янин: Как я рад, что мне, наконец, задали этот вопрос, потому что ничего тяжелее в моем положении на этой работе нет. Можно приходить на эту должность управляющего балетной труппой извне, как было с моим другом и одноклассником Владимиром Малаховым, который является сейчас директором Берлинской оперы. Он пришел в этот театр, не зная никого, и он, на свой свежий взгляд, сам решал, с кем ему продолжать работать, а с кем не продолжать. Я провел более десятка лет в этой труппе. У меня много друзей, много приятелей, у меня почти со всеми были прекрасные отношения и, естественно, я не могу проецировать их на свою работу управляющего балетной труппой. Иначе она не имеет смысла, если я буду делать все только для того, чтобы сохранить отношения. Конечно, у меня и есть и было очень много сложных моментов, естественно, мне пришлось многим пожертвовать. Но я для себя решил, что поскольку я подписался под этим, никто меня сюда не тянул, то я должен принимать условия, которые подразумеваются в этой должности. Сохранять при всех сложностях и нелицеприятных сценах, которые бывают, человеческое лицо всегда необходимо. Неизвестно, кто сколько будет работать на том или ином месте, а человеческие отношения остаются навсегда. Но даже Матильда Кшесинская с князем Волконским, который был уволен из-за нее, помирилась, в конце, в эмиграции. Так что, вся наша жизнь впереди. Как бы ни сложилось на данный момент. Марина Тимашева: Я очень много читаю прессу. Люди анализируют ситуацию, сложившуюся с финансированием проекта реконструкции Большого театра. Они говорят, что все это затягивается, что, в результате, беда будет не со зданием, а с тем, что разойдутся артисты, что они не выдержат. Есть ли какие-нибудь признаки того, о чем пишут наши журналисты? Геннадий Янин: Конечно, нет. Тут я могу сказать обоснованно, как управляющий балетной труппы Большого театра. В таких финансовых условиях, в каких работают артисты Большого театра, я не могу сказать, что какой-то государственный театр работает еще в данный момент в России. Гонорары солистов сопоставимы с гонорарами звезд мирового уровня. Конечно, нам сейчас не просто. Мы привыкли к другим масштабам. Сейчас нам приходится немножко ужиматься. Но это процесс живой и все к этому относятся, как у неизбежности. Никто не хочет расстаться с таким именем, как Большой театр. У нас сохранились все спектакли, которые были в репертуаре. Сейчас они адаптируются к новой сцене. Конечно, придется какое-то время подождать, пока мы привыкнем танцевать такие масштабные балеты, к которым мы привыкли, как "Спартак", "Баядерка", "Раймонда", на новой сцене. Но все это уже было, уже состоялись прецеденты и вовсе не безуспешные, о чем свидетельствует многочисленная положительная критика. Марина Тимашева: Вы очень много танцуете партии шутов. Вот это начальственное положение, оно не затрудняет Ваше появление на сцене в таких характерных, легкомысленных ролях? Геннадий Янин: Я вообще никогда не проводил параллелей. У меня две жизни. Во-первых, как актеру, мне пришлось отказаться от карьеры, практически в расцвете, в 35 лет. Я бы в очень хорошей форме, но я для себя сделал выбор. На данный момент мне интереснее и важнее заниматься административной деятельностью. Сейчас я сохранил за собой несколько партий, которые позволяют мне выходить на сцену на том уровне физической подготовки, на котором я сейчас нахожусь. Конечно, я не могу работать так, как раньше. Потому что балет это бесконечные каждодневные репетиции. Я сейчас этого себе позволить не могу, поэтому от многого я отказался, но оставил за собой партии, которые считаю своими коронными. Это, например, Модест Алексеевич в "Анюте", вдова Симона и Ален в "Тщетной предосторожности", фея Карабос в "Спящей красавице", гармонист, который мне принес "Золотую маску" в "Светлом ручье", и роль в "Болте". Марина Тимашева: Прошу прощения, это вопрос может быть довольно личный, Вы можете на него не отвечать. Сколько я знаю артистов, они ни за что не соглашаются уходить со сцены добровольно. Это, может быть, та редкая порода людей, которые никогда не говорят о том, что им надоела работа, что они от нее устали, которые говорят только о том, что им не хватает ролей, что они не доиграли, недовоплотились. Почему вы сделали такой странный выбор? Вы же, действительно, один из лучших танцоров. Геннадий Янин: Это тяжелейший вопрос, и когда подходит время к пенсии, сейчас я это могу сказать по другую сторону этой проблемы, мало кто вспоминает о том, что изначально, приходя в театр, мы все знаем, что нам отпущено 20 лет. Это что касается балетных актеров. И отпущены они, к сожалению, не случайно. Потому что физиология человеческого тела мужского, в меньшей степени, женского, как раз наглядно показывает, что 40 лет это уже не 25. Марина Тимашева: Вы лучше меня знаете примеры, когда люди танцевали и много позже и производили, тем не менее... Геннадий Янин: Их можно пересчитать на пальцах одной руки. Потому они и производили, что их мало. А знаете, сколько параллельно с ними их одноклассников уходили в 38? Не помню, кто когда-то сказал, что в выигрыше остается тот, кто первым рвет этот роман театра и актера. Сейчас я уже могу сказать точно, что если актер делает шаг сам, как бы тяжело это ни было, потому что все равно это придется сделать, то это проходит более безболезненно. Конечно, в моем положении сейчас мне есть чем заполнить это отсутствие, эту пустоту, которая возникает у каждого актера. Это тяжелейший момент. Это равносильно прекращению жизни. Особенно, у артистов балета. С 10-ти лет это люди, лишенные детства, юности, нормальной семейной жизни. И в 38 лет все это заканчивается. Даже если ты не занимал звездное положение, то, все равно, очень жалко. Многие думают, небезосновательно, а правильно ли они поступили в жизни. Марина Тимашева: Гена, скажите, а где проходит водораздел между вашими полномочиями и полномочиями главного балетмейстера Алексея Ратманского? Геннадий Янин: Я беру на себя всякие административные вопросы, Алексей берет на себя художественные. Но при этом мы, конечно, оба стараемся помочь друг другу. Я - в его вопросах, он - в моих. Со своей стороны, я могу сказать ему, что в этом году у нас есть необходимость взять побольше мужчин для кордебалета, или что вот эта девочка, как бы она хороша ни была, но обеспечить ее работой я не могу - у нас в репертуаре нет для танцовщицы такого размера танца. Марина Тимашева: Разговор с Геннадием Яниным мы завершим в следующем выпуске Российского часа Поверх барьеров. Илья Смирнов появился с большой толстой книгой: "Первая революция в России, взгляд через столетие", издательство "Памятники исторической мысли" - видимо, на исторических весах бога Осириса она должна перевесить телевизор. Илья Смирнов: Коллективная работа, подготовленная сотрудниками академического Института Российской истории под редакцией Авенира Павловича Корелина и Станислава Васильевича Тютюкина, действительно, представляет современную научную альтернативу тому потоку клерикально-монархической пропагандистской белиберды, который льётся с экранов. Вы скажете, что о событиях 1-ой (а также 2-ой и особенно 3-ей) русской революции историками ХХ века уже написаны библиотеки. Сказать что-то новое так же трудно, как режиссёру по-новому интерпретировать "Три сестры". Но авторам книги, к счастью, удалось рассказать знакомую историю интересно и по-новому. Например, для советской науки было характерно объединение всех недостаточно революционных сил во что-то безлично нехорошее, "милюковы и пуришкевичи". В книге "Первая революция" воссоздаётся реальное разнообразие российской политики, интересной именно разнообразием. Споры между сановниками тоже могли быть принципиальными, а не только из-за места у кормушки. Заявление С.Ю. Витте: "В России теперь происходит то же, что случилось на Западе... Она переходит к капитализму. Это мировой непреложный закон". Ответ В.К. Плеве: "Россия имеет свою отдельную историю и специальный строй..." Собственно, о том же спорили социал-демократы с народниками. И до сих пор спорят учёные с апологетами "цивилизационного подхода". Ещё один сюжет, считавшийся раньше не совсем политкорректным: национальный сепаратизм. В книге как раз замечательно показано, что в 1905 г. трещины наметились именно там, где весной - летом 1917-го прошли глубокие разломы, так что к октябрю никакого единого российского государства уже не существовало, его придётся строить заново. И в этом смысле, безусловно, справедлива оценка событий 905 г. как "репетиции" 17-го. Реакция царского правительства - ставка на "свой", великорусский православный шовинизм, на возбуждение в тёмных слоях народа ненависти к инородцам, хотя любому вменяемому человеку понятно, насколько эта ориентация разрушительна для многонационального государства. Например, изданный летом 1903 года указ об изъятии имущества армянской церкви создал правительству накануне революции буквально из ничего, без всякой необходимости (ну, может, кому из "своих" свечной заводик приглянулся) дополнительную армию врагов. И в народном шествии 9 января генерал-губернатор Трепов и митрополит Антоний быстро распознали тайные происки... Нет, не тех, про кого вы сразу подумали, а, для разнообразия, японской разведки. Именно с такими разъяснениями митрополит выступал в церквах. Понятно, какую реакцию они вызывали у людей, не совсем обделённых интеллектом и совестью, тем более, если они собственными глазами видели, что произошло. Вот исторический опыт, который не мешало бы усвоить политикам, чтобы не наступать на те же грабли по 10 раз. В книге нет никакой апологетики большевизма, так же беспристрастно и, в общем, даже доброжелательно освещается деятельность П.А. Столыпина. При этом показано, как ряд важнейших его реформ бойкотировались правящим классом с подачи самого царя. Трагический финал последнего выдающегося политика царской России - уже за рамками исследования, но понятно, насколько он был закономерен. А, в общем, книга получилась по-хорошему консервативная. В предисловии как отрицательный пример - от противного - фигурирует новый вузовский учебник "История России". "Чем правомонархическая ангажированность лучше коммунистической?" Действительно, ничем. А в основе той истории революции, которую предлагают читателю сами авторы книги - экономика и социальные отношения, объективно вырастающие из экономики, и в этом смысле их труд продолжает лучшие традиции отечественной науки. Может быть, не так занимательно читать про распределение земельной собственности и стоимость рабочей силы, но это и есть нормальный научный подход. Производители белиберды называют его "позитивистским". Есть у них в лексиконе такое уничижительное обозначение настоящей науки - это, мол, "позитивизм". То есть, говоря по-человечески, позитивное, реальное, проверяемое знание о прошлом, которое идёт от источника и приводится исследователем в систему. Противоположность этому - как раз белиберда, "взгляд и нечто", мелькание произвольных "психологических" характеристик, навешиваемых как на отдельных личностей, так и на целые классы или нации: кто нравится, будет "достойный человек", не нравится - "политический демагог", крестьянин то "богоносец", то дикарь, нуждающийся в опеке помещика, и вообще у России "отдельная история". Из шулерской колоды легко подбираются пасьянсы каких угодно заговоров. Большевистских, масонских, японской разведки. Слава богу, что среди историков ещё есть честные "позитивисты", которые осмеливаются этому деградансу противостоять. К сожалению, шансы уравновесить телевизор у них невелики. Тираж книги, которую я сегодня рекламирую: восемьсот экземпляров. Марина Тимашева: В столице Грузии завершился 3-ий тбилисский международный конкурс пианистов. Конкурс проводится раз в четыре года, нынешний состоялся под эгидой Всемирной Федерации международных конкурсов, членом которой он стал в 2002 году. Победу в соревновании одержал молодой московский пианист Даниил Цветков. Рассказывает Юрий Вачнадзе. Юрий Вачнадзе: 21 век вполне можно назвать соревновательным. Тендеры, экзамены, конкурсы захлестнули все сферы жизни. Если для каких-то отраслей это выглядит нововведением, в музыке - наоборот, конкурсы давно уже стали неким тщательно задрапированным анахронизмом. Под объективность зачастую маскируется предвзятость, под глубокомыслие - трезвый расчет. Еще в начале прошлого века Жюль Ренуар сказал замечательную фразу: "Талант входит в жизнь с кощунством на устах". Так вот, именно на это кощунство часто наложено табу в музыкальных конкурсах. Хрестоматийный пример - известная история с прекрасным Иво Погореличем, пианистом, случившаяся в Варшаве. Многие гениальные исполнители никогда не играли на конкурсах. Рахманинов, Горовиц, Рихтер. К сожалению, для получения музыкантом пропуска на большую концертную сцену ничего лучшего человечество пока не придумало. Единственное утешение, что есть еще конкурсы, где справедливость, все-таки, присутствует. Судя по тому, как проходило соревнование, да и по результатам, завершившийся третий тбилисский международный конкурс пианистов можно считать успешным. Жюри, под председательством основателя конкурса, ректора Тбилисской консерватории профессора Мананы Дойджашвили состояло из 13-ти членов. В него входили Мария Типо (Италия), Дмитрий Алексеев (Россия-Великобритания), Киоко Эдо (Япония), Агустин Аньевас (США) и другие известные музыканты. 26 молодых пианистов из разных стран боролись за победу. В заключительный, четвертый тур, вышли 6 исполнителей. Гран при и денежной премии в 15 000 тысяч долларов удостоился 21-летний студент московской консерватории Даниил Цветков. Первая премия досталась Тамаре Берая (Грузия), вторая - Хатии Буниатишвили (Грузия), третья - Ди Цутиау (Китай), четвертая - Денису Жданову (Украина). Я беседую с председателем жюри конкурса, ректором тбилисской консерватории профессором Мананой Дойджашвили. Манана Дойджашвили: Состав участников конкурса подбирался традиционным образом - по аудиокассетам. Состав участников был очень высокого ранга. Что касается жюри, то жюри всегда у нас подбирается под знаком высокого профессионализма и высокой порядочности - чисто человеческих качеств. Я бы сказала, музыкальной совести. Потому что многие конкурсы имеют, к большому сожалению, не очень хороший имидж в отношении объективности. У нас даже в правилах записано, что педагог не имеет право выставлять своего ученика на конкурсе. Юрий Вачнадзе: Педагог, который сидит в жюри? Манана Дойджашвили: Да. Какой бы объективный не был человек. Все равно это влияет. Я благодарна каждому музыканту, который приехал поработать в нашем жюри. Потому что это были, действительно, очень известные музыканты, концертирующие, активные музыканты сегодняшнего дня, большие педагоги. В основном, это были только музыканты. У нас не было менеджеров, дирижеров, импресарио. Я, все-таки, думаю, что судить должны только профессионалы. Хотя у менеджеров и импресарио есть чудесный нюх на то, кто будет в дальнейшем хорошо продаваться, грубо выражаясь. Однако мне кажется, что в первую очередь специфика должна быть максимально учтена на конкурсе и, поэтому, я думаю, что именно пианисты должны судить молодое поколение. Юрий Вачнадзе: А теперь о результатах конкурса. Ваши характеристики победителей? Манана Дойджашвили: Я хочу поздравить всех победителей. Это шесть финалистов. У нас на прошлом конкурсе не было Гран-при. На этом конкурсе у нас замечательный парень 21 года Даниил Цветков с большим будущим молодой человек, который получил у нас Гран-при. Человек, который проявился на всех турах очень ровно и, можно сказать, что на большом крещендо он провел весь конкурс. В отношении грузинской школы я могу с гордостью сказать, что трое финалистов этого конкурса, один лучше другого, очень одаренные девочки с большим будущим. На прошлом конкурсе не было ни одного финалиста из Грузии. На этом - первая, вторая и пятая премии у наших девочек. Я не могу не сказать еще о китайце, который получил третью премию и которой является учеником Саши Курсанта. Я считаю, что это тоже победа грузинской школы. Хочу отметить 16-летнего Жданова с Украины, который получил четвертую премию. Я считаю, что он тоже имеет большое будущее. Практически, финалисты были 16-17-18-21 года. И только китаец был 26-летнгий. Юрий Вачнадзе: Конкурс прошел в Тбилиси. Напряженнейшие российско-грузинские взаимоотношения. На этом фоне Гран- при получает россиянин. Мне это напоминает немножко ту эпоху холодной войны, когда в самый разгар ее Ван Клиберн получил первую премию на конкурсе Чайковского. Но тогда это стоило огромного скандала и огромных неприятностей, чтобы дать идеологическому противнику перевес в таком соревновании. В Грузии этого не случилось. Манана Дойджашвили: Мне даже неудобно говорить об этом. Потому что тбилисский конкурс не знает национальностей. Тбилисский конкурс знает талант. Какие бы отношения ни были напряженные, мы, музыканты, одной крови, одной нации, и всегда так будет. Здесь даже смешно и неудобно об этом говорить. Юрий Вачнадзе: В финальном, четвертом туре победитель конкурса Даниил Цветков с большим успехом сыграл Первый концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром. После окончания конкурса, в своем интервью, обладатель Гран- при Данил Цветков был немногословен. Даниил Цветков: Очень приятно. Я, честно говоря, не ожидал, что все так хорошо сложится. Очень благодарен конкурсу за такой теплый прием публики. С первого тура было очень приятно и легко играть. Большое спасибо. Юрий Вачнадзе: Конкурс закончился и, буквально на следующий день, началась подготовка к следующему, четвертому тбилисскому международному конкурсу пианистов. Тем более, что через 4 года именно в Тбилиси пройдет съезд всемирной федерации музыкальных конкурсов. Марина Тимашева:
Татьяна Ткачук: Снимать балет - значит, уметь запечатлевать мгновения в движении. Это дело, требующее не только сверхпрофессионализма и дара предвидения (танцовщик же не будет стоять на месте и ждать, пока фотограф настроит объектив), но и понимания, что такое балет вообще, изнутри. Нина Аловерт, начавшая снимать из зала на стыке 50-х и 60-х годов, обладает обоими этими качествами. "Для меня съемка - это когда я попадаю в сферу чужого творчества, - сказала Нина однажды. - Если не попадаю, ничего не происходит..." В случае с Барышниковым Аловерт "попала" раз и навсегда - больше, чем она, Михаила не снимал никто. Почему же Нина приняла решение переиздать в России книгу, вышедшую 20 лет назад в Америке, дополнив ее главой о том, как сложилась судьба Михаила за границей? Нина Аловерт: Мне позвонил один очень известный московский поэт, и говорит: "Как ты думаешь, Барышников понимал, что он не будет танцевать, как другие западные звезды?". Я говорю: "Да это западные звезды никогда не будут танцевать, как Михаил Барышников". И тут я поняла, что забвение зашло слишком далеко. Нет книг о Мише в России. А я-то считаю, что это самый великий танцовщик из тех, кого я видела в своей жизни. А я не видела только Нижинского. И я поняла, что это безобразие, так быть дальше не должно, надо написать, и если не я, то кто же это сделает? Потому что так сложилось, что я видела Мишу с выпускного спектакля хореографического училища. Как я схватилась за аппарат, так я его не выпускала много лет. Было с первой минуты понятно, что это будущий великий танцовщик. Это был уже готовый артист. В нем был запал какой-то невероятной творческой энергии. Даже дело было не в том, как он прыгал, как он безукоризненно вертелся, потому что у него безукоризненная от природы координация. Просто в нем было нечто необыкновенное. И вот я начала его снимать, снимала до последнего его спектакля в России. А потом, когда я сама приехала в Америку, я старалась снять то, что не снимают другие фотографы. Я дважды поехала за ним в Париж на "Пиковую даму" Ролана Пети, на съемку "Кармен" с Зизи Жанмер. Татьяна Ткачук: Барышников эмигрировал в 74-ом, Аловерт уехала из России в 77-ом и вывезла весь архив, справедливо полагая, что просто обязана его спасти. Редактор книги Екатерина Белова вспоминает о тех временах: Екатерина Белова: Барышников было слишком запрещенное имя. После его отъезда были смыты все пленки, уничтожены, было запрещено упоминание его в прессе. И первая наша балетная энциклопедия 81-го года вышла мало того, что без имени Барышникова, но там была сделана чудовищная подтасовка фактов, когда было написано, что на премьере балета "Сотворение мира" партию Адама впервые исполнил Вадим Гуляев. На самом деле, это был второй состав. Первым был Барышников. Татьяна Ткачук: Этот спектакль, поставленный в Кировском театре балетмейстерами Касаткиной и Василевым, - не похожий ни на одну прежнюю театральную постановку, бывший в те годы глотком свежего воздуха, - был началом славы Барышникова. Вспоминает Наталья Касаткина: Наталья Касаткина: Самое было дня нас замечательное, ценное, когда заканчивались репетиции, уже после 11-ти вечера и он говорил: "Ну что, репетиция кончилась?". И начинал баловаться. Вот это гениальное баловство Барышникова - сейчас это уже история балета. Володя Василев умеет придумывать всякие воздушные трюки. И он ему показывал. А Миша из этого делал такое, что в голову не могло прийти. Что-то осталось в "Сотворении мира", а что-то сейчас пытаются повторить танцовщики со всего света, можно сказать. Татьяна Ткачук: По свидетельству балетмейстера Андрея Кузнецова, учившегося с Барышниковым, Михаил "Сотворением мира" просто "клал зал на лопатки": Андрей Кузнецов: Михаил, конечно, человек из ряда вон выходящий, гениальный и танцовщик, и человек. С ним всегда было, с одной стороны, непросто, а с другой, оторваться от этого было тоже невозможно. Потому что общение с ним было определенным наркотиком. Такая фигура не рождается раз в сто лет. Она рождается один раз. Татьяна Ткачук: Кузнецов же вспоминает и тот тяжелый момент, когда друзья узнали о том, что Барышников запросил политического убежища. Эта глава в книге Аловерт читается как детектив, на одном дыхании - зал на 15 минут дольше не отпускал Михаила со сцены аплодисментами, и весь план побега попросту мог сорваться. Но в Москве тогда об этом ничего не знали... Андрей Кузнецов: Я узнал об этом, лежа на солярии дачи Семена Соломоновича Каплана в Комарово. Мы лежали и загорали, а у нас стоял рядом приемничек, который был настроен, как вы догадываетесь, не на московские новости. И я услышал через некий треск, что Михаил Барышников попросил политического убежища. И Наташка ко мне кинулась: "Андрей, что с тобой? Ты стал такой белый, как бумага". Это и на самом деле было так. Это было как будто у тебя вынули что-то. Татьяна Ткачук: Книга о Барышникове отдельно будет дорога тем, кто уезжал, и тем, кто провожал... Написать об этом ТАК мог только человек, переживший трагедию эмиграции сам: Нина Аловерт: Мне трудно это объяснить сейчас тем, кто живет здесь, что мы уезжали, как на смерть. Почему так оплакивали Мишу? В нем было столько света идущего изнутри, и вообще он был такой прелестный! Все его друзья радовались за него, что он там, что он такой знаменитый, что он, наконец, получил, что он хочет. Но мы все страшно переживали, что он остался, потому что мы его потеряли. И вот также я потеряла всех своих близких друзей. Так страшно прощаться! То ли я умерла, а они остались, то ли они умерли, а я осталась. И никакой связи. А все близкие, все дорогие. Татьяна Ткачук: За возможность увидеть сегодня уникальные фотографии артиста Нине Аловерт благодарны не только сверстники Барышникова. Андриса Лиепу познакомила с Барышниковым Нина Аловерт. Андрис Лиепа: У Нины есть такой удивительный роман с камерой. У нее такой же роман возникает с танцовщиком, которого она снимает. Я думаю, что и Миша снят так, потому что она действительно его любила, любила искренне, и вся эта искренняя любовь отражается в фотографии. Татьяна Ткачук: Предисловие к книге Нины Аловерт написал Сергей Юрский. Писал, не зная, как издание будет называться, но свой текст назвал "нас-троение" - имея в виду три части: Барышникова, Нину Аловерт и Ленинград... Юрский не пишет о любви, хотя это слово чаще всего произносилось во время представления книги, - в том числе и редактором издания Екатериной Беловой: Екатерина Белова: На протяжении всех этапов работы над этой книгой, завораживал своей потрясающей энергетикой любви, которой просто пронизаны все страницы. Любви к Михаилу Барышникову, любви к Ленинграду, к атмосфере Ленинграда, этих театральных кругов, этих посиделок на кухне конца 60-х - начала 70-х годов, к миру театра, к миру балета, к сложности судьбы Михаила Барышникова. Те отступления Нины Николаевны, которыми она пронизывают всю книгу, действительно не могут оставить никого равнодушным, как людей связанных с балетным искусством, так и просто читателей, может, даже от балета далеких. Татьяна Ткачук: От лица людей, далеких от балета, на вечере выступил поэт, драматург, режиссер и приятель Михаила Барышникова Вадим Жук: Вадим Жук: Вспоминаю, Нина, твой дом на прелестной нашей Петроградской стороне. Иногда приходилось там видеть парня с затуманенным взором, и так меня он привлекал, особенно эти ноги. Я-то ногами ничего, кроме как ходить, не умел. У меня головушка была занята. И, не будучи человеком близким к балету, я, конечно, не понимал значение этого своего сверстника. Ну, был еще один талант среди ленинградских актеров, кажется, большой танцор. Но так как я толком в балете не понимал, я не понимал, что это величина. У Миши очень хорошие глазки, конечно. Я вспоминаю: одновременно и ирония, и любовь светилась в этих глазах, когда он смотрел на меня. Потому что я умел делать то, что он не умел. Он не умел так шутить. А я умел. Это приятно. Татьяна Ткачук: Итак, эта книга - о жизни и любви, балете и эмиграции - наконец появилась в России. Понадобился всего 31 год после того, как Барышников отсюда уехал... Марина Тимашева: В Петербурге прошел вечер итальянской поэтессы Анны Лизы Алевы, чьи стихи в переводе поэта Дениса Датешидзе недавно опубликованы в журнале "Звезда". Анна Лиза Алева хорошо знала Иосифа Бродского, поэтому свое творчество она решила показать именно в Петербурге. На ее вечере побывала Татьяна Вольтская. Татьяна Вольтская: О поэте трудно говорить по определению. О поэте, которого мы вынуждены читать в переводе, - тем более. Многие, и я, признаться, в их числе, считают, что поэтического перевода как такового не существует вовсе. Бывает только, если можно так выразиться, параллельное творчество, когда поэт-переводчик заново творит стихотворение на заданную тему. И если в процессе удается вдохновиться, то можно говорить о полноценном переводе. Если же нет, то в лучшем случае, о добросовестном подстрочнике. В данном случае, и автору и переводчику, кажется, повезло. По крайней мере, так считает редактор журнала "Звезда" Андрей Арьев. Андрей Арьев: Стихи Анны Лизы, по-моему, очень похожи на нее саму. Они и просты и изящны. Так же, как очень приятно и неожиданно появилась у нас в редакции Анна Лиза, так же неожиданно появились когда-то у нас в редакции и стихи, и неожиданно их перевел хороший поэт Денис Датешидзе. Сумма этих неожиданностей и есть поэзия. Татьяна Вольтская: Но пора обратиться к самой Анне Лизе. Тем более, что она по профессии славист и хорошо говорит по-русски. Анна Лиза Алева: Я занимаюсь русской литературой, я училась в Риме с очень драгоценным профессором Анжело Мария Рипеллино. Он был и поэт, и профессор. И еще после стажировки в Ленинграде, уже 23 года назад, я стала переводить. Я перевела классиков. Перевела целиком прозу Пушкина, "Анну Каренину", потом собирала антологию русских современных прозаиков. Сейчас я занимаюсь преимущественно русской современной поэзией. Татьяна Вольтская: Какой-то интерес к русской поэзии есть в Италии, все-таки? Анна Лиза Алева: Конечно, частично есть. То есть не масса народа читает русскую поэзию в моем переводе, но некоторые читают с огромным интересом и даже со страстью. То есть, поэты жадно хотят русскую поэзию, потому что считают, что это вершина международной поэзии. Татьяна Вольтская: А теперь перед Вами Ваши собственные стихи в русском переводе. Не странно видеть их написанными кириллицей? Анна Лиза Алева: Да, это мне странно и мне ужасно приятно. Потому что они в первый раз были переведены для журнала "Звезда". Сейчас я увидела эту редакцию и замечательный зал, где я собираюсь их читать. Татьяна Вольтская: Анна Лиза Алева. Из новых стихов. Анна Лиза Алева: Погоди, мне надо еще что-то тебе сказать, Татьяна Вольтская: Конечно, эти стихи достойны внимания и сами по себе, но если даже они кого-то не трогают, все равно, они, по-моему, должны быть интересны каждому, уже одним тем, что их адресат - Иосиф Бродский. Анна Лиза Алева: Это стихи преимущественно из новой книги "Инстинкт и призраки". Она вышла два года назад в Италии. Они не посвящены письменно, но идеально вашему русскому поэту Иосифу Бродскому, которого я встретила в Риме уже больше 20-ти лет тому назад. Отчасти посвящены ему, когда он был в живых, и отчасти посвящены ему после его смерти. Татьяна Вольтская: Он приезжал в Италию, вы встречались. Анна Лиза Алева: Я встретилась с ним в 81-м году и потом мы встречались примерно 2-3 раза в год, либо в Италии, либо в Голландии, либо в Нью-Йорке, в Венеции, в разных городах. Эти встречи были очень интенсивные, очень короткие и потом были муки отсутствия, муки разделения. Татьяна Вольтская: В таких случаях, память обычно сохраняет много драгоценных подробностей. Анна Лиза Алева: Я помню много его слов, потому что он мало еще говорил и не любил много слов. То есть ничего лишнего у него не было. Помню, когда однажды в Лондоне укусила его оса и он героически остался без реакции. Это меня поразило. Это реакция не реакции на страдание. Татьяна Вольтская: Да, и поэтов как ни странно, кусают осы, и даже такие события превращаются в стихи. Анна Лиза Алева: Твой русский язык, взятый из народных сказок, Татьяна Вольтская: Анна Лиза, я была несколько лет назад у вас дома и прекрасно помню нашу беседу в кабинете и помню, что вы показывали мне золото перо, которое когда-то подарил вам Бродский. Вы до сих пор им пишете? Анна Лиза Алева: Прекрасно, что вы помните об этом. Да, действительно, у Иосифа были всегда перья. Не особенно дорогие, вот эти, зеленые. И однажды он хотел мне подарить то же самое перо. И, конечно, это был символически очень важный подарок. Конечно, я сохраню это перо на всю жизнь. Татьяна Вольтская: Что ж, перо, подаренное Иосифом Бродским, какие бы строчки ни были им написаны, само по себе драгоценный дар, который, думаю, действительно сохранится в семье Анны Лизы Алевы надолго. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
Однако читатели серьезных книг и любители больших художественных альбомов знают другого Александра Белослудцева. Того, что оформлял 6-томное собрание сочинений Анны Ахматовой, альбом-каталог "Сокровища Тауэра в Кремле" или киноэнциклопедию "Новейшая история отечественного кино". О том, что это такое, графический дизайн, я спрашиваю искусствоведа, сотрудника ГМИИ имени Пушкина Анну Чудецкую.
Впервые в России вышла книга о выдающемся танцовщике и артисте Михаиле Барышникове. Автор выпущенного издательством "АСТ-пресс" фотоальбома "Я выбрал свою судьбу..." - известный балетный критик и фотограф Нина Аловерт - специально прилетела из США в Москву, чтобы представить почитателям таланта Барышникова это уникальное издание. Рассказывает Татьяна Ткачук.
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
