Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[15-12-04]
Поверх барьеров - Европейский выпускФеномена французской левой прессы вчера и сегодня. Возвращение Антонио Сальери. Портрет русского европейца - Горький. Границы человеческого как философско-этическая проблемаРедактор и ведущий Иван Толстой Серж Жюли: "На заре семидесятых в искусстве и через насилие - общество начинает принимать новые формы. Оно вдохновлено поэзией рок-музыкантов, оно захвачено освобождением сексуальности, феминизмом и страстями. Политический пейзаж также меняется: Жак-Шабон Дельмас, премьер министр, подготавливает реформы общества. Франсуа Миттеран на конгрессе в Эпине объявляет социалистам о грядущих переменах. Жорж Марше становится в генеральным секретарем компартии Франции. Жан-Мари Ле Пен создает "Национальный фронт". Появляются "новые философы", новые историки (ревизионисты), новая мода, новая кухня и весьма скоро - новые бедные. Еще не начали говорить о новой экономике, хотя первый чип-сет уже появился. Всё меняется, и даже англичане включились в строительство новой Европы. Ричард Никсон проводит финансовую революцию, не привязывая больше доллар к курсу золота. В Вашингтоне людское море: хиппи и ветераны войны, протестуют против кошмара Вьетнама. После бомбардировки Ханоя наконец-то начинаются мирные переговоры. На востоке первые авиарейсы связывают, наконец, ФРГ и Советскую Россию. КГБ ослабляет давление на диссидентов. Александру Солженицыну удается спасти от уничтожения рукопись "Архипелага Гулага". В Мюнхене во время Олимпийских игры палестинцы берут в заложники израильских спортсменов, обрекая их на смерть. Дым всех утопий развеивается. Всех, кроме одной, гедонизма, индивидуального наслаждения. Именно в этот момент Бернардо Бертолучи начинает снимать на мосту Пасси "Последнее Танго в Париже". Эпопея сексуальной революции находится в высшей точке зенита. Бертолучи собирается показать и ее темную сторону..." - Ведь ты хотел сначала взять вместо Марлона Брандо - Жана-Луи Третиньяна? И Доминик Санда? Дмитрий Савицкий: Серж Жюли, его великолепно сделанное для 3 канала ТВ интервью с кинорежиссером Бернардо Бертолуччи, посвященное кулисам съемок "Последнего Танго в Париже". Серж Жюли более известен, как влиятельный журналист, главный редактор и совладелец левой (квази-официальной временами) газеты "Либерасьон"... Я наблюдал за его метаморфозами с 78 года. Он был крупным худым парнем с сальными длинными волосами, зачесанными назад, в мятых просторных брюках, в свитере и старой кожаной куртке. Небрит, чинарик "Галуаз", прилипший к губе. Первую статью я ему сдал - в кафешке рядом с редакцией. Он играл на флиппере, как играет парижская шпана: врезал по нему кулаком, коленом, ногами... Тренькали звонки, мелькали цифры, вспыхивали гирлянды цветных огней. Перевод статьи Серж пробежал по диагонали, сказал: - Зайди к Мари-Клэр, я знаю у тебя с пшеничкой туго, она тебе выдаст наличными. С января 79 по март я печатал по развороту в неделю. Стало выходит приложение - "Сэндвич". Я подружился с главным редактором приложения Жаном-Люком Хенингом и переключился на "Сэндвич"... С Сержем же мы встречались часто, иногда у меня. Друзья, чтобы помочь, присылали мне через дипкорпус, икру и сигары. Почти вся редколлегия собиралась у меня на Серизе, Серж, как и остальные, угощался а la louche, загребал ложкой из двухкилограммовой банки, распихивал по карманам монтекристо ... Через два года в июне во время банкета на втором этаже "Прокопа" он был стрижен и брит, в костюме-тройке и при галстуке и меня уже не узнавал. Он пришел к власти. Миттеран отвалил ему грузовик денег, и его газета, а Серж был вместе с Сартром, основателем, совладельцем и директором, строила новое здание рядом с площадью Республики. На прошлой неделе было объявлено, что оплот левых, "Либерасьон", собирается продать изрядную долю акций человеку, которого вряд ли можно заподозрить в гошизме, - Эдуарду де Ротшильду. Еще один главный. На этот раз этажом выше, чем Серж Жюли, - главный редактор газеты "Монд", входящий в тройку директоров образцовой газеты, на которую ссылаются и которую называют "Собором Свободной Речи", газеты, которая только что отпраздновала свой 60-летний юбилей... Эдви Пленэль - человек могучих связей и бурной энергии, державший "Монд" железной хваткой, как и Серж Жюли, как и Кристин Окрант, нынче перебирается в мир телевиденья. Трудно поверить, но он только что ушел из "Монда", скромно заявив, что "возвращается к простой радости журнализма и сочинительства". Связи Пленэля помогли ему в редком для Франции деле - журналистских расследованиях. "Монд", как и почти все остальные газеты Франции, относится к прессе "мнений, анализа". Пленэль, однако, опубликовал сенсационное сообщение о том, что Миттеран болен раком предстательной железы и что Лионель Жоспен - тайный троцкист. Насколько я понимаю, Эдви Пленэль и сам был троцкистом и хорошо знаком с системой ячеек и схваток под ковром... В прошлом году Пленэль уволил журналистов ветеранов газеты, выпустивших книгу "Тайная сторона Монда". В книге говорилось о коррупции, о странных связях Пленэля с главой профсоюза полицейских, о подарках дирекции, о проталкивании своих политиков на медиа-сцену. Четыре месяца назад "Монд" отказался от судебного иска, предъявленного авторам книги в обмен на их отказ - её переиздать. Добавим, что книга уже прошла как бестселлер. Во Франции, и это не секрет, существует лишь одна настоящая газета, занимающаяся журналистскими расследованиями. Чтобы хоть как-то прикрыться от ударов сильных мира сего, отнюдь не любящих эти самые расследования, она маскируется под сатирический листок. Или, скорее, родившись, как сатирический листок, газета эта доросла до методов журналистских расследований. Она называется "Утка в цепях" или "Цепная утка". Оба перевода приблизительны, так как по-французски Canard enchaine - это в, общем-то, пресса в кандалах... Canard enchaine празднует свое 90-летие. Как издание сатирическое, оно видит во внешнем мире лишь двух-трех родственников: Лоран Мартан: Трудно найти вне Франции что-нибудь действительно похожее на "Утку в цепях". Журнал "Панч" в Англии и "Крокодил" в бывшем СССР... Но сходство все же слабое. "Панч" в отличии от "Утки" печатает рекламу, и это скорее журнал юмористический. А у "Крокодила" было ровно столько свободы, сколько ее отвешивало начальство. На страницах журнала дозволялось эдак мягко шутить, но про власть, естественно, нельзя было произнести и слова... Дмитрий Савицкий: Историк журнализма и автор вышедшей три года назад во "Фламмарионе" 700-страничной книги, посвященной Canard enchaine - Лоран Мартан. Которому, добавим, невдомек, что "Крокодил" менял свой мягкий юмор на жёсткую и топорную сатиру во всем, что касалось гнилого капитализма... Canard enchaine по-настоящему приступил к журналистским расследованиям в эпоху Алжирской войны. Что вскоре привело не к цензуре, а к установке микрофонов для прослушивания в редакции. По чистой случайности они были обнаружены, газета подала в суд, который продлился шесть лет и ни к чему не привел. К этому времени "Утка в цепях" уже начала публиковать фотокопии скандальных документов, как, к примеру, при расследовании "бриллиантов Бокассы", переданных Жискар д'Эстену. Позже, когда вся пресса сидела тихо, "Утка в цепях" дала сведенья о существовании внебрачной дочери Миттерана. Заканчивая этот обзор, хочу сказать, что журналисты Canard enchaine не собираются мигрировать в виртуальное пространство boite a betise - дебилоскопа. Им хватает работы и со старым материалом - бумагой и типографской краской. О том, почему во Франции не развит жанр журналистских расследований - в другой раз. Пока лишь скажу, что слово гласность пришло во французский язык из русского и переведено, как "прозрачность". В последние годы пресса мечтает (или делает вид) о большей прозрачности. Что касается телеэкрана, то он прозрачен лишь если в нем проделать дырку. Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня - Максим Горький. Его портрет в исполнении Бориса Парамонова. Борис Парамонов: В русской истории, причем, новейшей, есть один до сих пор толком не решенный вопрос, ответ на который ищут не в объективных историко-культурных данных, а в зависимости от идейных предпочтений того или иного пишущего. Это вопрос о характере большевицкого режима, самого большевицкого периода русской истории. Чем был большевизм: реакционным ниспадением в допетровские темные глубины русской истории, только прикрытым фразеологией чуждой идеологической моды, - или действительно смелой попыткой модернизации России? Высказываются по этому поводу диаметрально противоположные мнения, но есть и некая равнодействующая, выработанная, в основном, людьми (подчас даже историками) лево-либеральных взглядов. Согласно этой компромиссной, что ли, точки зрения, первый, ленинский, период советской истории был многообещающим экспериментом. А потом явился Сталин и все испортил: вернул надежду народов - молодой Советский Союз - на мрачные пути реакционного азиатского прошлого. Эта трактовка кажется глубокой и широкоохватной, учитывающей реальные исторические сложности. На самом деле она удивительно поверхностна и свидетельствует не только о непонимании России, но и незнании основополагающих фактов ее недавнего - большевицкого - прошлого. Нужно, прежде всего, заглянуть в первые советские годы и даже глубже, в предшествующие революции идейные поиски русских революционных экстремистов, чтобы получить необходимые для суждения и анализа данные. Там мы столкнемся с интересным идейным движением, которое американский историк Роберт Уильямс назвал "другим большевизмом". Другой большевизм - значит не ленинский; Ленин поначалу отнюдь не был на потребной высоте марксистской теории, организованный им большевизм был не идейным, а тактическим вариантом социал-демократии, в теории Ленин склонялся как раз к меньшевицкому прочтению Маркса, с подчеркиванием экономического детерминизма. Согласно этом взгляду, пролетарскую революцию нельзя подгонять, пока не готовы для нее объективно-экономические условия. И с самого начала против этого взгляда, который позднее сам же Ленин стал называть "хвостистским", выступала группа марксистов - социал-демократов, выделявших в марксизме его активистскую ипостась. Главным аргументом был один из Тезисов о Фейербахе, философы объясняли мир, а нужно переделать его. Выдвигался так называемый субъективный фактор, упор на активизм организованных революционеров. Вот этих марксистов упомянутый Р.Уильямс называет "другими большевиками". В их числе следует упомянуть таких людей, как Богданов, Луначарский, Базаров, Красин - и Максим Горький, человек с ранних лет имевший интерес не только к художественному творчеству, но и к некоторым если не теоретическим, то, скажем так, мировоззренческим вопросам. Всем этим людям было свойственно желание видеть в марксизме не столько социально-экономическую теорию, сколько боевой революционный манифест, не догму, а руководство к действию, как это стали называть позднее. Для активизации марксизма использовались новые научные и философские разработки (против чего и выступил Ленин в своем "Материализме и эмпириокритицизме" - книге философски отсталой, старомодной). "Другие большевики" делали из марксизма что-то вроде прагматистской теории истины: истина не открывается в исследовании фактов, а построяется из соображений человеческого действия, с главной мыслью о построяемой, а не открываемой истине, - истина инструментальна. Сюда же привлекали и Ницше, чем особенно увлекались Луначарский - и Горький. Знаковыми словами были ницшевские: Человек! Твое дело не искать, а создавать смысл! - что звучало почти что синонимом соответствующего Марксова тезиса о Фейербахе. Чтобы покончить с Лениным, скажем, что он изменил свои взгляды на марксизм и усвоил активистское его прочтение позже, в Швейцарии, на эмигрантском досуге во время мировой войны, когда внимательно вчитался уже не в Маркса, а в классиков немецкой философии, с которыми генетически связан Маркс. Пресловутые ленинские Философские тетради не имеют никакого самостоятельного философского достоинства, но они важны как след ленинской мировоззрительной трансформации. Ленин понял, что революцию не ждут, а делают - и принял в 17 году теорию перманентной революции Троцкого-Парвуса, вслух в этом, естественно, не признаваясь; в общем, стал активным, "другим" большевиком". И на этом покончим с Лениным - поговорим о Сталине и Горьком. В интересующем нас контексте русского европеизма значимо то, что Горький был если не природный европеец, то очень убежденный западник - можно сказать, самый убежденный и самый грубый русский западник. В 1915 году Горький напечатал нашумевшую статью "Две души", воспринятую как его западнический и, сейчас бы сказали, русофобский манифест. Писал, в частности, так: Диктор: Восток, как известно, является областью преобладания начал эмоциональных, чувственных над началами интеллекта, разума; он предпочитает исследованию умозрение, научной истине - метафизический догмат. Европеец - вождь и хозяин своей мысли, человек Востока - раб и слуга своей фантазии. Демократия должна научиться понимать, что дано ей в плоть и кровь от Азии с ее слабой волей, пассивным анархизмом, пессимизмом, стремлением опьяняться, мечтать - и что в ней от Европы, насквозь активной, неутомимой в работе, верующей только в силу разума, исследования, науки. Борис Парамонов: Вот из этого горьковского убеждения нужно исходить для понимания его неожиданного поворота после февральской революции - да и в начале октябрьской, большевицкой, расхождение его с большевиками, с Лениным - и подчас острая их критика. В большевицкой революции Горький увидел разнуздание анархических, азиатских, как любил он говорить, стихий. Позднее он писал об этом: Диктор: Я был уверен, что 'народ' сметет большевиков со всей иной социалистической интеллигенцией, а главное - вместе с организованными рабочими. Тогда единственная сила, способная спасти страну от анархии и европеизировать Россию, погибла бы. Благодаря нечеловеческой энергии Владимира Ленина и его товарищей этого не случилось. Борис Парамонов: Здесь два важнейших пункта для понимания горьковского мировоззрения: социалистическую революции он хотел видеть как орудие европеизации страны, скорейшего выведения ее из азиатской трясины. И второе, характерное упоминание товарищей Ленина: товарищ, собственно, один: Сталин. Вот объяснение горьковского парадокса: критиковал Ленина и преклонился перед Сталиным. Но парадокса никакого и нет, если все время помнить вот об этом горьковском европеизме - и увязывании его с активистской революционной политикой. И вот уж кому-кому, но уж никак не Горькому могла бы прийти в голову мысль о Сталине как порушителе ленинского дела: наоборот, более активное, более, так сказать, принципиальное следование по единственно верному пути активного марксизма. Горький в особенный восторг пришел от одного деяния Сталина, которое он считал наиболее перспективным и которое сейчас (да и не только сейчас) понимается как едва ли не наибольшее его злодеяние: массовая коллективизация крестьянства - этого, по Горькому, бастиона азиатчины в России. Если спроецировать Горького не только на историю русской революции, но на более широкий культурный контекст, то и тут мы получим довольно интересные результаты. Мировоззрение Горького - точная копия, калька того умонастроения, которое немецкие философы из так называемой Франкфуртской школы Адорно и Хоркхаймер назвали Диалектикой Просвещения. В их трактовке, пафос Европейского Просвещения - это борьба с природой и порожденный этой установкой технологический разум как наиболее эффективный инструмент этой борьбы с природой, тотального ее покорения. Ужасы тоталитаризма 20 века порождены перенесением этой технологической доминации с природы на сферу общественных отношений. И точно так же Горький отметил и описал этот факт - но, в отличие от помянутых философов, дал ему диаметрально противоположную - восторженную - оценку. У Адорно и Хоркхаймера логика технологической доминации породила Освенцим; Горький, можно сказать, этот Освенцим призывает на головы русских азиатов как средство скорейшей их европеизации. Идеология - это технология, говорит Горький, дословно цитируя тезис Франкфуртской школы. А вот еще одно выразительное его высказывание того же плана: Диктор: Культура есть организованное разумом насилие над зоологическими инстинктами людей. Все, что именуется культурой, возникло из инстинкта самозащиты и создано трудом человека в процессе его борьбы против мачехи-природы; культура - это результат стремления человека создать силами своей воли, своего разума - 'вторую природу'. (...) Высшая для человека форма самопознания является именно как познание природы посредством эксперимента в лаборатории, в клинике и борьба за власть над силами природы посредством социального эксперимента. Борис Парамонов: То, что такие социальные эксперименты и суть построение Освенцима (по-советски называвшегося ГУЛагом), Горький знал - и приветствовал: недаром же он воспел Соловецкий концлагерь, а потом Беломорканал. Таков был его европеизм, заставляющий вспомнить одно словечко Остапа Бендера: Европа А. Горьковская земля обетованная была Европой Б - и далее вниз по алфавиту. Иван Толстой: С открытием на прошлой неделе миланского театра "Ла Скала", в культурную жизнь Европы энергично вернулся несправедливо замолчанный Антонио Сальери. Из Италии - Михаил Талалай. Михаил Талалай: В эти дни имя Сальери вновь звучит по всей Италии и по всей Европе, как некогда, в конце Осьмнадцатого века, когда он был в зените своей славы и служил главным придворным музыкантом, капельмейстером при Императорском венском дворе. Звучит имя Сальери в смысле положительном, потому что славы отрицательной, злодейской, у него хватало и прежде. Итальянцы всерьез решили реабилитировать Сальери, и сломать тот заговор молчания, действительно, нелепый, согласно которому музыканты всех стран категорически отказывались исполнять его музыку, дабы не оскорбить память Моцарта. Теперь все серьезные исследователи сходятся на том, что Сальери просто оклеветали, и он не травил своего соперника. Да, он ему завидовал, интриговал против молодого таланта, но не более того. Дабы окончательно развеять этот устойчивый миф, итальянцы сделали красивый жест. Знаменитый театр "Ла Скала" после почти трехлетнего ремонта (артисты в то время выступали на других площадках) открыл свои стены оперой Сальери "Europa Riconosciuta" (Вновь признанная Европа). Премьера была дана несколько дней назад, и теперь весь декабрь опера Сальери будет звучат вновь и вновь в Милане. Блестящий дирижер Риккардо Мути, сценография - ведущего драматического режиссера Италии Луки Ронкони. Полный аншлаг, капризная обычно театральная пресса в восторге. Тем меломанам, кто не может по разным причинам приехать в Милан, расстраиваться не следует. Все билеты на декабрьские спектакли уже проданы. Замысел итальянцев удался. Самая широкая международная публика интересуется биографией Сальери, действительно незаурядной. Посудите сами: среди его учеников - Шуберт, Бетховен, Лист, среди друзей - Глюк и Бомарше. На стихи Бомарше он писал оперы, всего их было 40, а кроме того - сочинял оратории, хоры, кантаты и один Реквием (конечно, не такой сильный, как у Моцарта). Габсбурги, император Иосиф Второй и весь венский двор были от него в восторге. Собственно и миланская Ла Скала была открыта в 1778 году именно оперой Сальери, той самой, что открылась после нынешнего ремонта. В общем, во всех отношениях замечательный музыкант. Если бы не легенда об отравлении Моцарта. Я постоянно говорю о счастливом характере отношений между Италией и России, по крайней мере, в области культуры. Лишь в одном месте на меня повеяло почти русофобским холодком. Это - городок Леньяго, недалеко от Вероны. В Леньяго в 1750 году родился Антонио Сальери. В 2000-м году к 250-летию музыканта его земляки провели первую в истории человечества конференцию, посвященную Сальери. Как и положено, во время торжеств все улицы Леньяго были украшены портретами юбиляра и транспорантами, из которых запомнился один: "Сальери знаменит благодаря преступлению, которого не совершал". Так вот, представляясь в Леньяго русским журналистом, мне приходилось слышать стереотипную фразу "Ваш Пушкин оклеветал нашего Сальери". Я возражал, что не он один воспользовался легендой, даже совсем недавно Милош Форман поставил своего "Амадеуса" в том же ключе, с нехорошим Сальери. Да и вообще у Пушкина это художественный прием, противопоставление двух типологий творчества, поэтические размышления о гениальности и о греховности. Но, возможно, произносил я все это нетвердо, ибо внутри звучал убежденный голос нашей школьной учительницы по литературе. По окончании дискуссии в классе насчет Сальери-отравителя она решительно подвела итог: "Пушкин ошибиться не мог". Думаю, однако, что в эти декабрьские дни жители Леньяго наконец-то получили сатисфакцию. Триумф Сальери в Ла Скала был, кроме реабилитации, и триумфом отличной музыки. Есть, конечно, в музыкальном мире консерваторы, которые недовольны современным успехом Сальери и упорно называют его Антимоцартом, по аналогии с Антихристом. Может, именно для них хитроумные руководители миланского театра объявили, что следующий оперный сезон в 2005 году Ла Скала откроет спектаклем Моцарта "Так поступают все женщины". Иван Толстой: Что отличает человека от животного? Попытки ответить на этот вопрос уже много лет предпринимает в своих практически неизвестных в России книгах австралийский философ, профессор био-этики Пристонского университета Петер Зингер. На днях он выступил в Германии, в Гейдельбергском немецко-американском институте, где 15 лет назад его доклад был отменен из-за многочисленных протестов. Юрий Векслер: Причина нежелательности Зингера в Германии - в приписанной ему позиции, полемически оспаривающей право на жизнь инвалидов от рождения и душевнобольных. Именно объединения инвалидов и подняли волну общественного протеста против выступлений Зингера. В ранних работах философа можно было прочитать, что человека отличает самосознание и представление о будущем. И что не обладающие этими особенностями могут быть приравнены к животным. А раз так, то по отношению к ним допустимо применение эвтаназии - лёгкой смерти. В Германии годы нацизма именно этот термин и прикрывал массовое уничтожение душевнобольных, инвалидов и других "нежелательных элементов". Отсюда и особая щепетильность современных немцев в этических вопросах. Фрагмент из книги Зингера "Практическая этика". "И по сей день принято считать, что мы не имеем права заменить поврежденный зародыш на здоровый или больного новорожденного на здорового потому, что это-де внушает живущим инвалидам мысль, что их жизнь имеет меньшую ценность, чем жизнь здоровых людей. Тот, кто врет, что в среднем такие жизни равны, отрекается от реальности. Есть смысл обратить внимание на действия, которые мы считаем сами собой разумеющимися, и вспомнить, например, случай с препаратом Контерган. Он был рекомендован беременным женщинам и стал причиной рождения детей без рук или без ног. Когда причина была установлена, препарат был отозван из продажи, и фирма была обязана выплачивать компенсации. Если бы мы были действительно убеждены, что жизнь инвалида надо воспринимать как нормальное явление, то мы не переживали бы происшедшее, как трагедию. Компенсации не были бы потребованы, и суды их не присудили бы. Дети считались бы просто несколько иными". На конференции в Гейдельберге "Человеческое достоинство и наука" Зингер выступил с докладом: "Что есть в человеке особенного?". Выступление ученого, так сказать, живьем, стало в какой-то мере его реабилитацией в глазах общественного мнения Германии. Говорит организатор конференции, директор немецко-американского института в Гейдельберге господин Якоб Келхофер. Якоб Келхофер: Многие годы в Германии действовал бойкот Зингера, и после 15 лет бойкота я считаю, пришло время непосредственного спора и контакта германских оппонентов Зингера с ним лично. Зингер признан во всем мире как серьезный ученый, его книги изучают студенты во всем мире. И мы посчитали, что лучше дискутировать с самим Зингером, чем о нем. В целом, конференция прошла, как было задумано. Мы, наконец, выслушали Зингера и восприняли его всерьез в двух аспектах. Первое - это то, что он исходит из позиции защитника прав животных. Юрий Векслер: Фрагмент из статьи Петера Зингера "Прерывание беременности, или Между добром и злом": "Люди, протестующие против абортов, далекие от того, чтобы защищать любую жизнь, и регулярно потребляющие мясо кур, свиней и телят демонстрируют лишь приоритетный интерес к жизни существ, относящихся к собственному виду. Тогда как при любом честном сравнении этически оцениваемых особенностей, таких, как рациональность, самосознание, сознание, анатомия, способность ощущать удовольствие и боль, телята, свиньи и высмеиваемые за отсутствие интеллекта куры имеют явное преимущество перед зародышем в любой стадии беременности. И если мы возьмем зародыш, развивавшийся менее 3 месяцев, то даже рыба или креветка продемонстрирует в сравнении больше признаков сознания. Я предлагаю поэтому не придавать зародышу ценности больше, чем жизни других отличных от человека существ, находящихся на той же ступени развития сознания. Так как зародыш не является личностью, то он не может обладать таким же правом на жизнь, как личность. Чрезвычайно маловероятно, что зародыши, развивавшиеся меньше, чем 18 недель вообще в состоянии что-либо ощутить, так как их нервная система к этому моменту еще не развита... Считается, что нормальные взрослые люди обладают духовными способностями, и вследствие этого они, при некоторых условиях, страдают больше, чем звери. Если мы пользуемся такой аргументацией для оправдания экспериментов над животными, то должны спросить себя, готовы ли мы разрешить медицинские опыты над новорожденными и душевнобольными? Если мы делаем разницу между зверями и такими людьми, то это возможно только потому, что мы абсолютно вне моральных принципов отдаем предпочтение принадлежащим к нашему виду". Юрий Векслер: Проблема проведения границы между человеком и животным была задолго до Зингера поставлена в литературе. Более 50 лет назад французский писатель Веркор (это псевдоним Жана Брюллера) написал роман "Люди или животные?" - об открытии племени обезьянок, биологически близких к людям. Для решения научной задачи, сформулированной в заглавии романа, герой романа писатель и антрополог Дуглас Темплмор проводит искусственное оплодотворение одной из таких обезьянок своей спермой. Затем он намеренно отравляет стрихнином новорожденного детеныша и вынуждает общество решать в судебном порядке, совершил ли он преступление. Вернемся к Петеру Зингеру и послушаем, что Якоб Келлхофер считает второй особенностью Зингера, важной для адекватного его восприятия. Якоб Келлхофер: Зингер исследует в своих книгах конкретные случаи, с которыми сталкиваются самые разные люди в отделениях интенсивной терапии, например, и с этой реальностью мы должны находиться в диалоге, независимо от того, есть Зингер или нет. И проблема в том, что многие ситуации нами до сих пор этически не решены. Существует много противоречий, много пробелов в нашей аргументации. Проблемы существуют, и люди часто остаются один на один с подобными проблемами без поддержки. Родственники тяжело больного должны решать, хотят ли они подключения аппаратуры для поддержания его жизни, потом они должны решать, хотят ли они отключить аппаратуру. С этической точки зрения, когда надо принимать решение о начале или конце человеческой жизни, все это сложные комплексы действий. Находящаяся на подходе генная техника увеличивает подобные возможности и увеличивает число проблем. Юрий Векслер: Итак, Зингер анализирует конкретные случаи, полемически заостряя возможные выводы из них. Часть недоразумений в понимании и интерпретации мыслей Зингера и в результате в демонизации его, должна быть отнесена, по мнению Келлхофера, к неточным переводам и вечному греху полемистов - вырыванию фраз из контекста. Есть и еще одна причина того, что Зингер бывает неправильно понят. Якоб Келлхофер: Любовь Зингера к интервью не является особо счастливой. При необходимости устно изложить результаты комплексных исследований, формулирующий поневоле упрощает содержание и опускает его на низкий уровень. При этом возникают серьезные погрешности и нарушения логики. Там, где толстые книги пытаются медленно и последовательно аргументировать, там интервью чрезмерно обостряет формулировки, воспринимаемые многими как оскорбление. По-своему были правы возмущенные и обидевшиеся инвалиды. Юрий Векслер: И все же каковы итоги приезда Петера Зингера в Германию и его Гейдельбергского доклада? Якоб Келлхофер: К концу конференции многие, образно говоря, почесывали в затылке по поводу тех, кто бойкотировал Зингера, многие задумались о поставленных Зингером вопросах, и я верю, скажу честно, что теперь наконец есть шанс, посвятить себя не обсуждению Зингера, а поискам решений поставленных им проблем. Юрий Векслер: Взгляды Зингера особенно интересны как в свете современных споров о легитимности экспериментов над эмбрионами и вопросов подключения и отключения поддерживающих жизнь аппаратов, так и в свете вечных споров о греховности абортов. Зингеру, конечно, не под силу опрокинуть веками складывавшуюся религиозную иудео-христианскую этику, он на это и не претендует, но его работы формулируют вопросы, долгое время находившиеся в зоне умолчания. В конкретной ситуации полного забавных поворотов французского романа "Люди или животные", в финале суд после дебатов, дошедших до парламента, признает придуманное автором племя человекообразных обезьян людьми, признает, что герой совершил преступление, но оправдывает его, так как в момент убийства герой не знал, что он убивает человека. Надо полагать, что оправдал бы героя и Петер Зингер. Автор же романа, в момент его написания член французской компартии, помещает в финале такой вот комментарий: "В свое время Маркс и Энгельс доказали, - прочитал Дуг в "Уэлшуоркер", - что человека от животного отличает его способность преобразовывать природу. Наши уважаемые парламентарии, которых трудно назвать коммунистами, потратили немало сил, чтобы в конце концов прийти, правда другим путем, к тому же самому выводу. Отдадим должное их доброй воле, но укажем по-дружески, что, приняв подобное определение, они открывают путь опасным заблуждениям". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
