Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[09-05-04]
Почему до сих пор нет правдивой книги о войне?Автор и ведущий Иван Толстой Иван Толстой: Наша тема сегодня - книги о войне: какой правды нам в них не хватает? В московской студии - гости: писатель Лазарь Лазарев и историк Олег Будницкий. Прежде всего, позвольте поздравить всех - и ветеранов, и всех остальных с Днем Победы, по-моему, лучшим праздником на свете. Вот уж ни у кого, я думаю, нет сомнения в чистоте этого праздника, в безусловности правоты победителей, в святости памяти погибших отцов, братьев и сыновей. Именно правота победителей и делает недостойным всякое стремление ущемить права людей на полноту знания о своем собственном прошлом, об обстоятельствах победы, о том, что мешало победе, о том, какой ценой она досталась. Мы все - дети, внуки и правнуки - имеем право знать свою историю, и хотим ее знать, чтобы понять самих себя. Когда еще говорить о войне и мире, как не в День Победы? Вот в последнем номере "Московских новостей" писатель Эмиль Кардин ставит вопросы Верховному главнокомандующему: о числе жертв, о виновнике неоправданных потерь, о воздаянии должного хотя бы наиболее пострадавшим, о достойных пенсиях. Насколько разговор о войне не теоретический, говорят последние новости. После парада на стадионе в Грозном убит Ахмад Кадыров. Понятно, что это другая война и другие обстоятельства, но история все та же. Не разобравшись в давней войне, мы уже погружены в пучину этой, с ее собственными секретами, ложью и умолчанием. Война живет рядом с миром и внутри мира. Мы, однако, постараемся говорить о литературе. Отразила ли она правду войны? Вернее, так: всю ли правду войны она отразила? Лазарь Ильич Лазарев? Лазарь Лазарев: Это сложный вопрос. Всю правду не может отразить никакая литература. А вообще, наша литература о войне очень много сделала. Я бы сказал, что она была в постоянном конфликте с официальной историографией. В одном из выступлений Твардовский сказал, что даже большие события истории не становятся фактом исторической памяти и общественной памяти народа до тех пор, пока они не освящены литературой. И привел два примера. Первый - это "Война и Мир" Толстого, ибо 1812 год не значил бы столько для нашей истории и для нашего общественного сознания, если бы не эта книга. А второй пример, который он привел, он был человеком очень строгих и требовательных эстетических категорий, это была современная литература о войне. Он сказал, что мы, народ, войну знаем, главным образом, благодаря нашей литературе. И на самом деле, это так. Если сравнить нашу военную литературу с литературой Франции, Англии и Америки, то явное ее превосходство. Сильная литература еще в Германии, потому что она пережила национальную трагедию и не могла ее не отразить. А наша литература следовала толстовским традициям. Но это неправильно, когда говорят о том, что наша литература не создала своей эпопеи, своего эпического масштаба романа, как "Война и мир". На самом деле, она рассказала о войне очень много правды. И не случайно это была литература, которая следовала толстовской традиции, но не "Войны и мира", а "Севастопольских рассказов". Слушатель: Меня зовут Георгий Рамазашвили, я архивный исследователь и хотел бы вас спросить о центральном архиве Министерства обороны, о котором я недавно в "Совершенно секретно" опубликовал статью. С чем, на ваш взгляд, связаны многочисленные дискриминационные ограничения на работу с документами времен Великой Отечественной войны, в первую очередь, с несекретными, почему до сих пор Министерство обороны, через свое подразделение, каковым является архив Министерства обороны, препятствует изучению событий времен Великой отечественной войны? Лазарь Лазарев: Потому что боится правды. И этот процесс шел с самого начала - укрытие и извращение правды. К сожалению, он продолжается и сейчас. И ситуация ухудшилась. Мне кажется, что Подольский архив давно уже должен быть открыт для всех ученых, которые занимаются историей войны, а не просто историей армии. Иван Толстой: Напомню, что у нас в гостях историк Олег Витальевич Будницкий. Вы ведь много лет работаете с архивами и не только в России, но и за границей. Не могли бы вы ответить на вопрос нашего слушателя Георгия Рамазашвили о том, почему закрыты военные, то есть столь давние архивы в России? И как, кстати, обстоит дело с подобными по давности архивами в других странах? Олег Будницкий: Я думаю, что Лазарь Ильич, не будучи историком, вполне квалифицировано ответил на этот вопрос. Там есть, возможно, какие-то частности, но, в основном, это правильное заключение. Что касается архивов на Западе, то ведь там достаточно жесткие законы - 30 лет, и все материалы открываются. Иногда раньше, иногда позже, если есть специальные правительственные акты. Но, в основном, все документы становятся доступными исследователям по прошествии оговоренного законом срока давности. Но, говоря об истории войны, я бы хотел немного подняться над конкретикой, почему те или иные документы не доступны исследователям до сих пор, хотя огромное количество документов стало доступно. Мне кажется, что здесь есть два момента. Первое - это то, что прошедшая война, это, в какой-то степени, личное дело каждого из ныне живущих граждан России. В том смысле, что все через семейную память с этим событием связаны. И как это всегда бывает, люди не только хотят знать правду, но очень часто они хотят знать улучшенную, приукрашенную правду. Если мы заплатили за это такую цену, значит, мы хотим немножко облагородить и приукрасить прошлое. Это естественное свойство человеческой натуры. Второй момент - это то, что я бы отнес к политике. С моей точки зрения, и с точки зрения многих историков, писавших на эту тему, в основном, зарубежных, а не российских, победа в войне послужила в известной степени легитимизации существующего режима. Как написал американский историк Эмер Вайнер из Стэнфордского университета, "Миф войны сменил миф революции". Победа в войне стала оправданием режима. Ведь очень часто можно услышать: да, были ужасы, была коллективизация, миллионы жертв, жесточайший режим, но, зато, мы выиграли войну. И не случайно количество жертв, понесенных в этой войне скрывалось, преуменьшалось и лишь постепенно стали открываться поистине чудовищные цифры. Ведь последнюю и наиболее реальную обнародовали только в эпоху перестройки - 27 миллионов погибших. Это ведь просто целая страна, скажем, Канада. Вот моя интерпретация тех ограничений, которые до сих пор накладываются гласно или не гласно, как на доступ к документам, так и на некоторые интерпретации. Иван Толстой: Олег Витальевич, вот выговорите о стремлении к перекрашиванию истории, как к естественному стремлению победителей. Но разве не столь же естественно стремление к истине, пусть к расчесыванию каких-то ран, но разве выяснить жестокую и горькую правду прошлого не столь же естественно для человека, и если это естественно, а я верю, что это так, то почему побеждает все-таки та тенденция о которой вы сказали? Олег Будницкий: Это стремление к истине, к горькой и жестокой правде, оно свойственно меньшинству. Это свойство человеческой натуры, и с этим не возможно поспорить. Но если говорить об истории войны, то в нашей стране на подлинную историю войны всегда было наложено табу. В советское время - безусловно. Вспомним знаменитую историю с книгой Александра Некрича "22 июня 1941 года", когда профессиональный историк, на основании открытых, опубликованных материалов просто проанализировал, почему 22 июня оказалось внезапностью. Книга вышла в издательстве "Наука" и тут же была подвергнута остракизму. Автор подвергался преследованиям, был исключен из партии. Лазарь Лазарев: Даже те, кто поддерживал книгу, подверглись карам. Олег Будницкий: Совершенно верно. Вот это книга, написанная на основании открытых источников. Это был анализ вполне в рамках советской историографии. Слушатель: Здравствуйте, дорогие советские люди, здравствуйте прогрессивное человечество планеты! Я - Осипенко Александр Ефимович, инвалид первой группы. В 41 году я был самым юным борцом партизанского отряда, действовавшего под командой Героя Советского Союза Кошелева в междуречье Судости и Десны. Ведущий спрашивал, кто виноват, что погибло так много народу во время войны? Виноват тот, кто говорил: пусть русские и немцы убивают как можно больше друг друга, а мы вступим в войну тогда, когда будет возможность делить пирог победы. Нас не подпускают к Подольскому архиву? Кто нужен, тот там работает. А вот сегодня выступал по радио Наум Исаакович Коржавин, который сказал, что он на фронте не был, а был в Ташкенте, и оттуда, из Ташкента, видел, что на Сиделовских высотах очень много погибло народу. Я прошу Наума Исааковича Коржавина писать о том, насколько Ташкент - город хлебный, а о Сиделовских высотах напишет тот, кто знает запах пороха. Иван Толстой: Чего вам не хватает в освещении войны в книгах и кино? Вопрос петербургскому критику Андрею Арьеву. Андрей Арьев: Литература о войне так обширна, что, собственно, почти бессмысленно о ней говорить. Она довольно однотипна. При этом, есть два замечательных произведения. Роман Георгия Владимова "Генерал и его армия" и книги Астафьева, который писал о войне замечательно. Можно сказать, что он писал об армии, а Георгий Владимов о генерале. Но, все-таки, остается один важнейший вопрос - что нас вело к победе? Может быть, чувство святой мести, когда уже не осталось ни одной семьи, в которой кого-нибудь не убили, в которой кто-нибудь не пострадал. Грубо говоря - что привело в победе: любовь к родине или к Сталину? Вот это важная вещь до сих пор не исследована. Из всего того, что написано, я до сих пор не могу понять истоки нашей победы. Слушатель: Татьяна, Москва. Я хотела спросить, зачем Сталину надо было расстреливать участников Сталинградской битвы - Гордого, Худякова, Кириллова, Головощекина? Зачем он арестовал Новикова, руководившего военно-воздушными силами и 70 генералов из окружения Жукова? Лазарь Лазарев: Вы правильно ставите вопрос, потому что я хочу напомнить, память, по-видимому, у наших людей коротка - в 47 году Сталиным День победы, как государственный праздник, был отменен. Недавно было полностью опубликовано его выступление при обсуждении доклада Жданова, который громил Ахматову и Зощенко. Там все есть. Неожиданное место, которое мы все ожидали. Там есть кусок, посвященный фронтовикам, кусок злой и объясняющий, почему генералы, которых вы назвали, преследовались, почему Жуков был снят и отправлен сначала в Одессу и затем на Урал, почему Рокоссовский был отправлен в Польшу. Я уже не говорю о простых солдатах и офицерах. Вспомните, это же было указание: из Москвы и Ленинграда выбросили всех колясочников, то есть инвалидов без ног, которые передвигались на платформе с шариками. В 47 году одновременно были ликвидированы те небольшие деньги, которые нам платили за военные ордена. Не денег было жалко Сталину, Сталин боролся с тем духом свободы и самостоятельности, который возник у людей на фронте. Иван Толстой: Чего вам не хватает в освещении войны в книгах и кино? Вопрос петербургскому писателю Даниилу Гранину. Даниил Гранин: Лично меня в нашей литературе, кино и других жанрах искусства и драматургии не устраивают три вещи. Первое - наша литература переполнена ненавистью к противнику, к немцам, с которыми мы воевали. Мы почти никогда не позволяли себе увидеть в немецких солдатах человека. Единственная вещь, которая появилась, и то она была встречена довольно критически, это "Сашка" Кондратьева. Между тем, если мы вспомним "Войну и мир" Толстого, то там никакой ненависти к французам, которые тоже были оккупантами и пришли в Россию завоевывать ее, нет. Толстой понимал, что перед нами были солдаты, по-своему тоже несчастные, погибающие, раненые, и прочие жертвы войны. То, что было для нас естественным в первые годы войны, то после войны, в послевоенной литературе, очень хорошей военной литературе, это было мало оправдано. И второе - это то, что мы очень некритически оценивали наших полководцев. Мы оценивали их с точки зрения каких-то военных операций, как им удалось взять тот или иной город, выполнить ловко тот или иной маневр, и совершенно не оценивали, какой ценой это все достигалось, какими огромными потерями, как не ценили солдат те или иные наши генералы и маршалы, которые слишком часто заботились только о благодарности главнокомандующего, зарабатывали себе ордена и звания с помощью солдатского мяса. И еще одна сторона войны, которая выпала как-то из поля зрения наших писателей, и я имею в виду и самого себя тоже, это когда мы перешли границу, вошли в Прибалтику и далее вошли в Восточную Пруссию, мы увидели другую жизнь, о которой мы не догадывались. Мы понятия не имели, живя за железным занавесом, как жили люди по ту сторону границы. Нам не позволяли писать о поражениях, но нам не позволяли писать, и мы сами себе не позволяли писать о нашем победном приходе в Европу. Мы пришли в Европу и увидели там, как хорошо жили люди, по сравнению с Россией. Как хорошо жила деревня, что за жизнь была в городах, где не было никаких коммунальных квартир, не было той нищеты и грязи. Вот это три претензии к самому себе, который писал тоже о войне и к нашей большой военной литературе, повторяю, очень хорошей военной литературе. Иван Толстой: Любопытно все-таки, что если прозе нужен охват и масштаб для убеждения читателя, то поэзия (при всей своей, как сказано Пушкиным) глуповатости, добивается чуть ли не большего эффекта столь малыми средствами. Добивается мгновенно и навсегда. Потому что человек, прочитавший симоновское "Жди меня" или "Враги сожгли родную хату" Михаила Исаковского, - это уже не тот человек, что прежде. Всё это, безусловно, относится и к лирике Булата Окуджавы. Как раз сегодня, 9 мая 2004 года, исполняется 80 лет со дня рождения Булата Шалвовича Окуджавы. Как подают историю войны в Германии? Александр Манхайм: Как ни странно, именно сейчас в Германии проявляется повышенный интерес к событиям тех лет. Большим успехом пользуются биографии политических и военных деятелей той эпохи. Предпочтение в этой тематике отдается исследованиям западных историков, в том числе, немецких. А вот российские или советские авторы на немецком книжном рынке почти не представлены. Нынешнее немецкое поколение все чаще задается вопросом: а чем занимался в годы войны мой отец или дед, какова была его роль в этой войне, и как оценивает он то, что произошло, как повел бы я себя на его месте. Определенный интерес уделяется также романам, посвященным этому трагическому периоду нашей истории. Причем, довольно часто во главу угла ставится именно конфликт поколений, конфликт между родителями и детьми. Делаются попытки осознать, почему поколение тех лет в своем большинстве не бунтовало и послушно выполняло волю бесноватого фюрера и его окружения. За последние годы многие книжные издательства в связи с проявившимся интересом, начали публиковать воспоминания очевидцев о судьбах и страданиях немецкого населения, изгнанного в связи с окончанием второй мировой войны из восточной Пруссии, Силезии и Судецкой области. Тема, за которую раньше могли огульно обвинить в реваншистских настроениях. Мне довелось ознакомиться с программой средних школ в Германии, и я был удивлен, насколько глубоко многосторонне и подробно здесь изучается история второй мировой войны. Изредка цитируются советские источники, однако, как правило, с противопоставлением какой-то другой точки зрения. Особое внимание уделяется истории Холокоста и движения сопротивления Гитлеровскому режиму, как, например, студенческому движению Белая роза или заговору офицеров Вермахта, под кодовым названием Валькирия в июне 1944 года. Как раз на днях вышла в свет и пользуется большим успехом книга молодых немецких историков "Ариезация Мюнхена", города, печально известного, как колыбель нацизма. В той книге рассказывается, кем были инициированы, и как начались преследования евреев и инакомыслящих, как при национал-социализме конфисковывалось их имущество, как было положено начало Холокосту, как создавался мощный, и широко разветвленный нацистский аппарат. Сразу в нескольких немецких издательствах готовится к выходу ряд книг приуроченных к 60-й годовщине покушения на Гитлера группой уже упомянутых мной офицеров. В связи с этим в июне этого года по всей Германии состоятся чтения литературных произведений и дискуссии, посвященные этому событию. Слушатель: Как уважаемые историки относятся к пакту Гитлера-Сталина и, вообще, к творчеству Виктора Суворова, который, как дважды два доказывает, что Гитлер вынужденно напал на нас в 41 году, что Сталин собирался 6 июля 41 года обрушится. Опять же, сейчас хорошая книга Виктора Суворова "Тень победы" о маршале Жукове, как он воевал и как он относился к солдатам. Иван Толстой: Олег Витальевич Будницкий, ваше отношение к военной концепции Суворова? Олег Будницкий: Отрицательное. Лазарь Лазарев: И мое тоже. Олег Будницкий: Это тенденциозный, односторонний подбор фактов, бумаг. Это тот случай, когда человек подбирает бумаги, которые его устраивают, игнорируя те документы, которые его не устраивают. О чем бы я хотел сказать, реагируя на слова Андрея Арьева и Даниила Гранина. Я заметил такую вещь. Почти все оценивают эту войну, как войну между СССР и Германией. Но это далеко не так. Это мировая война. И в вопросе уважаемого ветерана, который цитировал, не называя, слова Гарри Трумэна, вырванные из контекста, впечатление такое, что наши союзники в войне чуть ли не потирали руки, видя гибель наших людей. Это абсолютно неверная точка зрения. Надо еще раз подчеркнуть, что войну выиграли мы - антигитлеровская коалиция. Советский Союз, тоталитарное государство, который вынужден был, что очень сильно переживал Сталин, пойти на союз с западными демократиями. Без помощи этих демократий мы бы войну не выиграли. Тут очень любят играть цифрами и цитировать цифры из книги Вознесенского, тогдашнего председателя Госплана о том, что поставки западных союзников составляли 4 процента в общем объеме произведенного СССР. Этот тот случай, когда говорят, что есть маленькая ложь, большая ложь и статистика. Если мы посмотрим по реальной помощи союзникам нашей стране, то вот некоторые цифры в переводе на современные деньги по курсу 2000 года - это 107 миллиардов 100 миллионов долларов. На столько было поставлено военной продукции. В том числе 22 500 самолетов, 12700 танков, 8000 зенитных и 5 000 противотанковых орудий, 132 000 пулеметов, 307 000 грузовиков, 1000 джипов. Чтобы представить себе масштабы и удельный вес этой помощи, все потери в бронетанковой технике и в авиации в период московской битвы были перекрыты за счет поставок из-за рубежа. Автотранспорт, важнейший элемент военных действий - 66 % автотранспорта, действовавшего на войне, были американскими автомобилями. Слушатель: Скажите, пожалуйста, я с удовольствие м слушал сейчас, сколько было поставок и хочу по этому поводу сказать, что необходимо ту фразу, что мы победили в Великой Отечественной войне, все-таки заменить, что мы победители Второй мировой войны. Второе: почему у нас День победы считается 9 мая? День победы у нас был 8 мая, а вот как переправили на 9 мая, историки, наверное, знают и могут вычислить. День победы - 8 мая. 9 мая - праздник победы. Лазарь Лазарев: Это неправильно. Дело в том, что безоговорочная капитуляция по среднеевропейскому времени была подписана 8 мая. А в Москве уже было 9 число, потому что 2 часа разницы. Не надо устраивать на этом выдуманные истории. Что касается помощи союзников, хочу добавить один штрих. В свое время, после смерти Симонова, осталась большая, в 5 листов, запись его беседы с Жуковым. И военно-исторический журнал выпросил, чтобы это напечатать. Мы ахнули, когда получили этот журнал, потому что они у Жукова вынули два места. Одно место касалось помощи союзников. Так что эта фальсификация имеет давнюю традицию. Кроме этого, я хочу напомнить о позиции Советского Союза, когда началась Вторая мировая война. Мы же сохраняли благожелательный нейтралитет по отношению к фашистской Германии, а не по отношению к демократическим странам, которые вступили в войну с Германией. Поэтому это давняя мифология. Кстати говоря, прочитайте у Суворова речь Гитлера, с которой началась война. Он объясняет своему населению. И тогда была выдвинута эта концепция что, якобы, Советский Союз вот-вот нападет. Ни каких оснований ни у Суворова, ни у кого для этого нет. Это чистая фальсификация, возникшая и, к сожалению, имевшая у нас популярность потому, что мы до этого нещадно врали. Иван Толстой: Чего вам не хватает в освещение войны в книгах и кино? Ответ кинорежиссера Владимира Хотиненко. Владимир Хотиненко: Если бы вы не задали такой вопрос, я бы так и думал, что мне всего хватает. Поскольку задали вопрос, я попробую подумать на этот счет. Потому что столько про войну, сколько в нашей стране снималось, наверное, мало, где снималось. Понятно, что это была идеология. Потом, в перестройку, точка зрения поменялась. Стали снимать про штрафбаты. Война изнаночная. Когда я посмотрел Спилберга "Спасти рядового Райана", то понял, что такая ниша в новом времени как раз не заполнена. Это же тоже идеология. И если рационально к этой картине отнестись, то происходит глупость - укладывают уйму замечательных людей, чтобы спасти единственного ребенка в семье. Гуманистично, но выглядит чудовищно. Но как раз в новом времени, если говорить о том, чего не хватает, я не говорю даже об объективных картинах, потому что история никогда не будет объективна в чьем-то пересказе, но есть еще незаполненная ниша нового взгляда - не штрафбатного, а какого-то очень индивидуального, очень персонифицированного. Потому что у нас про тыл, про ждущих матерей, про возлюбленных было. Но не было такой острой, крайней, полемической точки зрения. Слушатель: У меня вопрос Даниилу Гранину. Я к нему с уважением отношусь, но то, что сказал, что мы должны пересмотреть свое отношение к Германии... У меня на войне погиб дед, погиб дядька, отец вернулся инвалидом. Какое у меня должно быть к ним отношение, если они шли, как волки? И вопрос, почему все-таки Америка свой второй фронт так долго не открывала, а открыла только в 44-м? Так значит, действительно, она ждала, пока мы не выдохнемся, чтобы потом наложить лапу, как она сейчас делает в Ираке? Иван Толстой: Даниил Александрович Гранин уже не на связи с нами, а вопрос я переадресую Олегу Витальевичу Будницкому. Почему Америка так поздно открыла второй фронт? Олег Будницкий: Во-первых, не Америка, а Америка и Великобритания. Они открыли второй фронт тогда, когда, по их соображениям, это могло бы принести успех. До этого они не видели технических возможностей это сделать и реально воевать в Европе. Разумеется, они думали о жизни своих солдат гораздо больше, чем наши военачальники. Это одна сторона проблемы. С нашей точки зрения глядя, мы хотели бы, чтобы это произошло раньше и невзирая на жертвы, которые были бы в десятки раз больше со стороны американцев и англичан. Их правители больше думали о жизни своих граждан. Я не могу их за это осудить, хотя как гражданину России мне бы хотелось, чтобы было несколько иначе. Слушатель: Вот возник вопрос, за кого умирали люди - за родину, за Сталина? Вот у меня покойный отец был круглая сирота, у него отец погиб на фронте, а мать утонула в Днепре при бомбежке. У меня осталось семейное предание. Мать в возрасте с 12 по 15 лет пережила три года блокады. И я могу сказать, что не за родину и точно не за Сталина. За какую-то сущность они держались. Но там о родине даже слова не было. Ни о чем не было слова. Когда у тебя голод уже три месяца и когда ты отовариваешь карточки, приходишь, у тебя умер отец, и вдруг пропадают эти карточки и тебя в наказание не берут хоронить этого отца, а потом умирает старшая сестра, и у нее в валенках находят эти карточки, которые ей были абсолютно не нужны. Какая тут родина? Какой Сталин? Люди выдержали, они сохранили душу. Иван Толстой: Чего вам не хватает в освящении войны в книгах и кино? Мнение московского критика Натальи Ивановой. Наталья Иванова: Первое, к сожалению, и тут я вступлю в противоречие с очень многими, из войны, из памяти о войне делают сегодня оправдание советского режима, и торжествует, к сожалению, достаточно облегченный миф о победе во главе с полководцем Сталиным. Я думаю, что отсюда и возрастание рейтинга этого нашего, так называемого, полководца. Вот ритуал, который все время навязывается зрителю средствами массовой информации, прежде всего, телевидением, он вдалбливает в голову зрителя эту парадигму. Второе. В литературе и кино о войне мне не хватает зрителя и читателя. Потому что такая литература есть, и она написана последним солдатом Великой Отечественной войны. Это роман Астафьева "Прокляты и убиты". На самом деле, этот роман не прочитан, несмотря на его издания и переиздания. На него нет реакции. Может быть, это связано с тем, что вообще количество читателей серьезной прозы сокращается. Чего мне еще не хватает? Мне не хватает продолжения толстовской традиции с ее глубиной, метафизикой, объемностью, с ее гениально найденной формулой - война и мир. Эта формула пока не сработала, несмотря на то, что честных, серьезных произведений о войне у нас хватает. Но такой тенденции пока я не вижу. Что мне дает надежду на то, что это произойдет? То, что временная дистанция между Великой Отечественной войной и нами равна примерно той же дистанции, которая отделала Толстого с его "Севастопольскими рассказами" от войны с Наполеоном. Мне кажется, что новое поколение режиссеров и писателей (среди писателей я был назвала афгано-чеченское направление), для них эта дистанция важна, и я жду от них, что они смогут написать новую прозу о войне, от таких писателей, как Олег Ермаков, автор замечательных афганских рассказов, от Владимира Березина с его романом "Свидетель", может быть, об Евгения Даниленко, который живет в Омске, автора повести о Грозном, о чеченской войне. Иван Толстой: Мнение моего коллеги, писателя Петра Вайля. Петр Вайль: Все дело в священном, трепетном отношении к войне и к памяти о войне. Как сказано в одном стихотворении: "хорошего - только война". Понятно, что война - всегда трагедия и горе. Но в сложной и кровавой российской истории ХХ века великая война с нацизмом стала оазисом чистоты и ясности. Немного у страны достижений - столь всенародных, столь лелеемых, столь несомненных. Несмотря на поток документальной правды, пролившийся за последние годы - о сталинско-гитлеровском сговоре, о баснословном хаосе начала войны, о бессмысленных жертвах - по-прежнему несомненных. Неколебимость войны в общественном сознании оборачивается двойственностью. С одной стороны, необходима в обозримом прошлом, в еще живой памяти - некая мерка нравственности, мужества, правоты. С другой стороны, незыблемость войны превращает ее в памятник, в монолит, в нечто, не поддающееся анализу, беспристрастному трезвому взгляду. Можно сетовать, как Никита Михалков, на то, что американцы своими кассовыми блокбастерами о войне смещают историческую картину, но на это нужно отвечать, как говорится, симметрично. Однако в России подлинная история войны до сих пор не написана, не сочинен о ней большой правдивый роман, не снят настоящий честный фильм. Разве что по эпизодам. Из-за этой самой трепетности ориентиры сбиты и масштабы нарушены: памятник и есть памятник. Да что говорить, если в последний год ХХ века три четверти опрошенных российских первоклассников сказали, что Великая Отечественная война велась против чеченцев. Иван Толстой: Лазарь Ильич Лазарев, какую книгу о войне лучшей считаете вы? Лазарь Лазарев: Лучшая книга и единственная книга, которую мы можем помянуть, как мы поминали "Войну и мир", это книга Василия Гроссмана "Жизнь и судьба". Это единственная книга, в которой была предложена своя самостоятельная концепция нашей истории и войны. Иван Толстой: Олег Витальевич Будницкий, ваша любимая книга о войне? Олег Будницкий: Я буду говорить об исторических трудах, я хочу сказать, что такой книги еще не написано в нашей стране. Те многотомники, которые издавались, 6-томники или 12-томники при Брежневе, это никуда не годится. И вряд ли новый многотомник будет настоящей правдой о войне. Каким-то суррогатом для нас, для людей моего и старшего поколения был перевод книги "Россия в войне 41-45 годов" Александра Верта, английского журналиста. Иван Толстой: Опрос на улицах Москвы: Какую книгу о войне вы считаете лучшей? Прохожих опрашивал Михаил Саленков. - Я так редко их читаю. Но читала "Войну и мир" когда-то. Еще я читала "Вечный зов", там тоже есть война. "Журбины" - мне больше всех понравились. Написано доступно, легко читается. - Даже трудно вспомнить, когда в последний раз читал о войне. Ну, "Похождения бравого солдата Швейка", пожалуй. Потому что в трагической ситуации найден какой-то юмор. - "Записки военных корреспондентов", Симонов, "Василий Теркин" - по-моему, это самые народные вещи. Не секрет, что была политика и определенные рамки, и много было такой литературы. Но я говорю именно о той, которая, несмотря на все препоны и завуалированность, говорила и отражала суть существующих событий. - Гроссман прекрасно описал жизнь, как она есть. И Бондарев тоже. У него все фильмы очень хорошие. Он пишет правду. А Гроссман бедный, сколько он пробивал свою книжку. И Казакевич тоже, сколько он мучился. Все критиковали - не так, как есть, а как партия велит. - Жукова "Воспоминания". Я очень верила, что наши русские смогли победить потому, что он вел всех за собой. - Симонов великолепно пишет, и Полевой очень хороший. "Повесть о настоящем человеке" - это прекрасная книга, дающая надежду на то, что человек может быть гораздо более сильным, чем он сам себе кажется, когда он попадет в экстремальную ситуацию. - Я кое-что читала, но уже не помню названия. Быкова я много читала. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
