Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-07-05]
Чехов в жизниАвтор и ведущий Иван Толстой Иван Толстой: Наша программа сегодня приурочена ко дню памяти Чехова. Антон Павлович Чехов скончался 2 июля по старому стилю (15-го по новому) 1904 года и посвящена новой чеховской биографии, выпущенной издательством "Независимая газета". Эта книга передо мной. Внушительный том в 864 страницы. Автор - англичанин, профессор Дональд Рейфилд, который сейчас на прямой телефонной связи с нашей студией. Профессор Рейфилд, в какой степени вы были чеховедом до этой книги? Дональд Рейфилд: В том смысле, что западный чеховед очень хорошо знал творчество Чехова и знал его жизнь только по советским биографиям. Никто не стал чеховедом, пока не открылись архивы. И я понял, как мало мы знали о нем. Кроме очень узкого круга архивистов. Иван Толстой: Чем не устраивали вас уже существовавшие книги о Чехове? Вы говорите, что никто не был чеховедом, пока не открылись архивы. В конце концов, писателя ведь изучают и по его напечатанным текстам, а у Чехова, слава Богу, 30-ти томное собрание сочинений, академическое, со всеми письмами, туда включенными. Дональд Рейфилд: В свое время они меня очень хорошо устраивали. Типична заметка товарища Сталина на полях своих книг: "Почему автор умалчивает?". Вот именно в этих умалчиваниях очень много смысла, не только чеховской жизни, но и творчества. Он прожил очень трудную жизнь, постоянно жил с проблемами своих братьев, своей семьи, своих знакомых, своих любовниц. Покоя он просто не знал. Если читаешь биографии прежних исследователей, это не ясно. Я думаю, что это имеет отношение к творчеству. Творчество было для него трудным делом. Иван Толстой: Я с большим энтузиазмом читал вашу книгу и очень хотел бы узнать у вас о некоторых фактических пропорциях. Какая часть, какое количество новых фактов ввели вы в чеховскую биографию? Дональд Рейфилд: У него была довольно сложная любовная жизнь, о которой было очень мало известно. Потом это постоянные заботы о семье, переписка с братьями и с таганрогскими родственниками. Этого раньше в его биографиях не было. Иван Толстой: Да, это сплошной ужас, описание этих отношений внутри семьи, этот полубезумный, авторитарный отец, братья, которые все время с винта сбиваются и во всем этом кошмаре ужасного быта, безденежья и расстроенных отношений, Чехов, как корабль, идущий своим определенным свыше путем, - это поразительные и душераздирающие страницы. Дональд Рейфилд: Это огромный том, потому что там очень много подробностей. Но мне показалось, что общую картину нельзя создавать без огромной массы подробностей. Даже если бы Чехов не был великим писателем, стоило бы написать его биографию только потому, что у нас все документы, все письма, его наблюдали его друзья, подруги, родственники. Так что это просто документация хорошего русского интеллигента конца 19-го века. И такой документации, по-моему, не существует ни для одного другого писателя. Хотя другие вели дневники, а Чехов нет. Иван Толстой: Вскоре после того как этот том вышел из печати, писатель Виктор Ерофеев, знакомый нашим слушателям, в частности, по выступлениям по Радио Свобода, опубликовал в газете "Московские новости" отзыв на чеховскую биографию под названием "Чехов и ничтожество". Статья критическая, хотя, как вы сейчас услышите из ответов Виктора Ерофеева, он ее не числит по рангу критики отрицательной, а скорее как эссе на биографическую тему. Первый вопрос, который я задал Ерофееву, был такой: в вашем отклике вы говорите: "Мы ждем от автора описания чуда. А нам шлют донесения с эпистолярного фронта". То есть, вы недоволен, что автор давит читателя числом новых фактов, а надо бы искать тайну гения? Виктор Ерофеев: Надо понять, где начинается писатель. Можно подробно описать его одежду, его отношения с женщинами, его отношения с семьей, с мамой, с папой, братьями и, с другой стороны, не увидеть этого писателя просто потому, что мы все обычные люди, и поэтому если мы попадаем в житейские ситуации, то мы реагируем по-житейски. Чудо писателя заключается в том, что в нем есть какая-то удивительная божественная энергия, которая излучается его текстом. И понять, каким образом она излучается, откуда она идет, это и есть, как мне кажется, раскрытие темы. А что касается новых документов, новых писем, то, действительно, автор книги замечательным образом это все собрал, представил. Я читал книгу с большим интересом. У меня нет никакого недовольства. Наоборот, я прочитал и сказал, что это замечательная книга. Но я сказал себе, что в этой книге чего-то не хватает. Пересказ рассказов, пересказ пьес - это еще не форма анализа. Автор, может быть, и не стремился к этому анализу, ему важна биография. Но тогда биография - кого? Тогда у нас единственное, что получателя, что Чехов - это гений. А теперь давайте поговорим о том, как он существует в быту и на общественно-политическом поле. Мне показалось, что биографический метод очень хромает. И не только в книге Дональда Рейфилда, но это вообще слабость, которая была замечена многими литературными критиками, литературоведами ХХ века. И они попытались от этого уйти. Еще Пруст писал о том, что невозможно писателя понять по биографии. Но здесь была представлена совсем другая программа, она выполнена, она выполнена с блеском. Но, с другой стороны, мы просто приняли на веру, то Чехов - это замечательный писатель. Иван Толстой: Я цитирую Ерофеева. "Нам высыпали на голову весь сор чеховской жизни. Усиливает ли это его писательское воздействие или ослабляет? Что мы на самом деле видим - Бога в деталях или черта в подробностях?". Вы намекаете на то, что мы видим черта в подробностях и потому сочинение Рейфилда плохое. А если бы мы видели Бога в деталях? Тогда вы хвалили бы биографа? И вообще, могут ли факты быть плохими сами по себе? Виктор Ерофеев: Я не считаю, что книга Рейфилда нуждается в такой острой критике. Я наоборот, еще раз хочу сказать о том, что я прочитал ее с большим интересом. Просто возник чисто методологический вопрос: как понять писателя, если нам дают сведения, прежде всего, из его жизни? Причем, сведения, которые для российской аудитории звучат скандально. Потому что эти сведения касаются сексуальной жизни, подробностей интимной жизни вообще, которые русский читатель пытается не замечать за гениями. Считается что гений - он полуплоть, если вспомнить Мандельштама. Я бы, наверное, был не самим собой, если бы не сказал, что человек создан из интимных деталей, и это прекрасно. Что же касается, усиливает или не усиливает влияние Чехов на нас после обнаружения новых данных, то там написано без всякого критического отношения к автору, что это должен решить каждый читатель самостоятельно. И у нас сейчас на дворе 21 век, где откровения и откровенность существуют в тандеме. Это тоже из той статьи. Я вообще эту статью не считаю критической, я считаю ее просто некоторым размышлением на методологическую тему. Поэтому я бы не сказал, что у нас рисуется черт в подробностях, но просто действительно Бог - он в деталях, и эти детали должны у хорошего писателя связываться с его реальной сущностью. А реальная сущность - это текст. А подробности - это, видимо, не детали текстовые, а тот самый сор. Что же касается сора, то опять-таки, сор взят в кавычках - это кусочек цитаты из Ахматовой: "Когда бы вы знали, из какого сора" возникает художественное произведение... В те времена этот сор должен был оставаться в кругу самих писателей. Его не выносили из этой писательской избы. Теперь его выносят. Я с иронией отношусь к тому, что когда-то было заседание Политбюро, посвященное тому, нужно или не нужно печатать полностью письма Чехова. Конечно, все нужно делать полностью. Но повторяю, что здесь речь идет о биографии, и раз биография, то надо понимать, чья это биография. Иван Толстой: Профессор Рейфилд, вам брошена перчатка. Виктор Ерофеев, я суммирую им сказанное, говорит, что вы написали биографию человека, как будто бы обычного и погрязли в деталях. Ваш оппонент хотел бы видеть в этом все-таки, биографию писателя и, следовательно, с помощью этих деталей объяснение его творчества, его гения. Дональд Рейфилд: Я не буду оправдываться. Я во многом согласен с текстом Ерофеева. Я даже с удовольствием читал его статью. Но я скажу одно, что чудо творчества, в конце концов, непостижимо. Я раньше написал две книги только о творчестве Чехова. Эти книги не переведены на русский язык. Но биография для меня - это просто отдельная наука. Это не книга о чуде творчества, а обо всем, что вмещает творчество. И как писатель преодолевает. Это, может быть, английский жанр, писать отдельно биографию от критического анализа творчества. Я припомню Мандельштама: биография писателя - это список книг, которые он прочитал. Для некоторых писателей это правда. Но, мне кажется, чтобы понять Чехова, нужно изучать и биографию, и творчество. По-моему, существует два типа биографа. Один - это хорек, который ныряет в нору, чтобы достать оттуда кролика. Второй - это портной, который шьет из шкуры кролика хорошую шубу. Может, мы еще ждем портного, который сошьет хорошую шубу из биографии Чехова, и, может быть, это другим понравится. Иван Толстой: Вы упомянули такое словосочетание - английская биография. Могли бы вы просветить нас по этой части? Какова британская традиция, кто титаны британской биографии, каковы самые главные образцы? Дональд Рейфилд: Самый большой титан - это Майкл Холланд, который писал биографии Уайлда, Шоу и других, особенно, писателей 20-х годов. Традиция английской биографии, ее преимущество и недостаток - это немножко разоблачение, вся подноготная. В Англии есть довольно много критиков, который возражают против этого нового жанра. Я бы сказал, что русские пишут беспощадно автобиографии, но когда пишут биографии, то иногда это похоже на жития святых. А в Англии, может быть, наоборот. Иван Толстой: А кто из ваших предшественников, писавших о Чехове, ближе всех подошел к пониманию Чехова? Дональд Рейфилд: По-моему, самым лучшим биографом Чехова был человек, который ни слова не знал по-русски, он был сам писателем чеховского духа. Это Притчетт, который уже, к сожалению, забыт. Он умер 10 лет назад. Он написал маленькую, но очень проницательную книгу о Чехове. Не зная русского языка, он как-то угадал. Тогда переводы были не такие уж хорошие, как сегодня, но это меня очень впечатляет. Иван Толстой: А как вы построили свою работу? С чего вы начали? Какой был первых толчок к написанию этой биографии? Но ведь когда вы приступали к этой работе, вы еще не догадывались, как много неизвестных фактов вас ждет? Дональд Рейфилд: Да. Первый толчком было открытие архивов в 1989-м году, когда Отдел рукописей в Леннике и РГАЛИ открыли двери для иностранцев и мало ограничивали. Не всегда с удовольствием все показывали, но, в конце концов, можно было добиваться того, что хотелось. И тогда я, как мальчик в кондитерской, просто не знал, что с этим делать. И только потом понял, что уже пора написать биографию на основе архивных материалов. И, конечно, была одна статья Чудакова в 1991 году о тех местах переписки Чехова, которые были на самом высоком уровне, Брежневым, исключены из собрания сочинений. И я понял, что раз они так бережно относятся к своему писателю, есть смысл копаться дальше. Иван Толстой: Кажется, вы ездили в провинцию, по чеховским местам? Дональд Рейфилд: 90 % материала из Москвы, из РГАЛИ и Отдела рукописей Ленинской библиотеки. Я был в Уфе, Таганроге. Не был на Сахалине, побоялся холода и мошкары. Но все-таки в провинции, что-то есть. Иван Толстой: Вы даете довольно длинный список людей, благодарите тех, кто вам помогал, а были ли какие-то случаи препятствия вашему проникновению в архивы? Дональд Рейфилд: Нет. Но некоторые архивисты до сих пор смотрят на свои архивы или как на собственный клад, или как на государственную тайну. Архивисты раньше, конечно, были под властью КГБ. Но если хорошо договариваться, в конце концов, я бы не сказал, что были препятствия. Или директор архива в плохом настроении, или какой-то сотрудник сидит на материале годами. Но, в конце концов, почти всегда удавалось. Александр (Петербург): Добрый день. Как раз передо мной лежит статья Чудакова "Неприличные слова и облик классика". Великолепная статья. Чехов для меня действительно, загадка, в том смысле, что человек не моей кости. Пушкина, Толстого, Достоевского понимаю, а Чехова не понимаю. Хотя биография его очень полезна, поскольку Чехов для меня остается загадкой при всей избитости. А вопрос вот какой: понял ли профессор для себя то, что называется гремучим коктейлем из буддистского начала и протестантского? Чехов издателю Максу продал за 70 000 свои издания и был счастлив, что может есть красную икру, и с другой стороны - вот это буддистское начало. Понятна ли профессору вот эта доминанта несопоставимых вещей в творчестве Чехова? Дональд Рейфилд: Конечно, у Чехова есть удивительный конфликт русских начал с другими. Не знаю, назвал ли бы я это гремучей смесью, но, может быть, именно в этом тайна, почему он так нравится западной аудитории, несмотря на барьер переводов. Насчет протестантского начала я не знаю. Я думаю, он такой же плохой протестант, как плохой православный. И в буддизме я тоже сомневаюсь. Хотя он знал, что он скоро умрет, и отнесся к этому с пониманием типичным для буддиста. Александр прав в том, что у него есть очень странный конфликт и нерусское начало. Иван Толстой: А разве его прямое поведение в детстве, его отличие от своих братьев, всего, что он испытал в детстве и отрочестве, разве все это уже не заложило или разве это не было проявлением чего-то заложенного в нем от природы еще до всякого медицинского факультета? Дональд Рейфилд: Это самая лучшая почва для писательства. Когда мы посмотрим на детство Диккенса, на детство Ибсена, на детство Сталина, у всех этих великих людей отец - слабенький, пьяненький, и они живут в провинциальном аду. Это одно детство. Но есть и что-то другое. Потому что после такого детства не все становятся великими писателями. Мне кажется, что тут очень много разных начал, и некоторые для нас останутся тайнами. Виктор Николаевич (Петербург): Кого из современных писателей профессор считает более приближенным к Чехову? Дональд Рейфилд: Я не знаю ни одного современных писателей, кого бы я назвал приемником Чехова. Есть много драматургов, которые не существовали бы без влияния Чехова. Есть чеховское начало в любом писателей, который получил медицинское образование. Даже у Булгакова, который не был любителем Чехова. Среди англичан только у драматургов замечаешь его влияние. У Артура Миллера. На западе Достоевский оказал гораздо большее влияние. Чехова любят, но не умеют ему ни подражать, ни учиться у него. Евгений (Москва): Я совершенно не приемлю резкость уважаемого мной Виктора Ерофеева по отношению к английскому исследователю. И к тому же, английская традиция в отношениях не приемлет такой резкости. Я хочу сказать, что не обязательно мистер Рейфилд, написав о Чехове, должен нам говорить, какой Чехов гениальный. Мы должны сами разобраться. И бытовые подробности, письма, черновики нам в этом помогают. Когда мы увидим эти подробности, мы сами разберемся, в чем причина. Дональд Рейфилд: Большое спасибо за поддержку. Но я не считаю статью Ерофеева нападением. В Англии нападали гораздо хуже. Я недавно прочитал "Хорошего Сталина" Ерофеева, и это мне очень помогло понять творчество Ерофеева. Иван Толстой: Так что же, профессор Рейфилд, столь тщательно скрывала советская цензура от читателей? Какого типа вопросы, какой круг чеховских интересов она хотела скрыть от нашего внимания? Дональд Рейфилд: Для советского государства любая классика был соцреализмом в зародыше. И они скрывали от читателя донжуанство Чехова, циничные выпады, его любовь к Западу - он любил хорошие унитазы, электричество, английский империализм. Иван Толстой: Расскажите, пожалуйста, какой был Чехов в любви? Дональд Рейфилд: В зоологии одно время была тайна, почему гепарды не спариваются в неволе. Вдруг в Риме 50 лет назад открылась тайна: гепард спаривается с другим гепардом, только если он ее совершенно не знает. И у Чехова, как он сам признавался, был вкус только к неизвестным дамам. А раз они познакомились, он начинал терять интерес. Его донжуанство -это не донжуанство Казановы, это не огромный аппетит, это просто то, что ему нужна была анонимность в отношениях. Иван Толстой: А как же его брак с Ольгой Книппер-Чеховой? Дональд Рейфилд: Он очень не хотел жениться. Это строила она и Художественный театр. Она поставила его в такое положение, что выхода не было. И к тому же он был очень болен и предвидел, что ему нужна жена независимая, которая может сама зарабатывать, очень хорошо организованная. В своих письмах к женщинам Чехов никогда не ревнует, никогда не тоскует, кроме как в письмах к Книппер. Можно сказать, что Книппер - это коллективная помесь всех остальных женщин. Она довольно хладнокровная, властолюбивая женщина, и она знала, чего хотела, и добилась своего. Иван Толстой: Ольга Леонардовна, как известно, произвела цензуру чеховских писем к ней. Они выпущены в очень искаженном виде. Благодаря вашим усилиям, что удается восстановить? Что, собственно, скрывала Ольга Леонардовна? Дональд Рейфилд: Она скрывала свою собственную мстительность. Вычеркнуты все места, где она недружелюбно отзывается о прежних знакомых Чехова. И к тому же она скрывала тайну своей беременности. Очень много даже пропало из архивов совсем недавно, в 50-е годы. Купюры она сделала, чтобы показать себя образцовой женой и актрисой. Леонид Владимирович (Москва): Мне хотелось бы обратить внимание на серьезное замечание Ерофеева. Давайте говорить о том, что человек по сути своей это образ и подобие божье. И это качество, это достоинство свойственно гению. И именно гениями определяется лицо человечества. Так вот, социальное существование гения - это некий вид знаний, который ума не прибавляет. Это я Гераклита цитирую. Поэтому очень серьезное замечание Ерофеева о том, что человек существует, определив себя в духе, это не только физическое существование, это метафизическое существование. И была бы великая благодарность человеку, исследовавшему жизнь Чехова с позиции понимания того творчества, того достоинства, того человеческого утверждения, которое, в конце концов, преобладает над социальными коллизиями, утомительными для любого человека. И тем более велик гений, который преодолел все это, оказался на уровне своего предназначения. Поэтому Виктор Ерофеев сказал очень важную вещь, что для нас важен человек, утвердивший в человеке его достоинство. А те трудности, которые позволяют любому сказать: "Он такой же, как и я", вот это плохо. Иван Толстой: Леонид Владимирович, а вы прочитали биографию, которую написал Дональд Рейфилд? Леонид Владимирович: Я очень уважительно отношусь к тем фразам, которые вы произнесли. Они для меня текстовые. Иван Толстой: Я нисколько не пытался заменить профессора Рейфилда. Я просто хотел бы сказать, что корректно было бы вести разговор, если биография прочитана. Дональд Рейфилд: Я хотел бы иметь такую веру, как у вашего слушателя, что гений - это вообще какая-то квинтэссенция человека. Я боюсь, что нет такой связи. И если человек - это образ и подобие Бога, у меня тоже такой веры нет. Я думаю, что личные качества и нравственные качества и гений очень часто существуют отдельно, сами по себе. Иван Толстой: А какой факт чеховской жизни, чеховской биографии поражает вас больше всего? Дональд Рейфилд: Меня, как англичанина, поразил совершенно мелкий факт. То, что он бросил своего любимого мангуста в московском зоопарке, хотя он знал, что московский зоопарк тогда был кладбищем для животных. И второе, когда он поехал в Крым, он бросил своих любимых такс. Что-то в этом было беспощадное. Это единственное, что меня шокировало. Все остальное я понял. Наталья (Москва): Книгу я еще не читала, она у меня лежит на очереди. Но я не согласна с рецензией Ерофеева. Чеховым я немного занималась и в студенчестве и диплом писала. У меня было очень вопросов. Потому что летопись оставляла очень много пустых мест, переписка с Книппер оставляла очень много пустых мест, и интуитивно фигура Книппер не вызывала уважения, даже по тем источникам, которые были тогда опубликованы. Почему мы знаем, чем болел Мопассан, и как-то у нас это не вызывает чувства принижения Мопассана? Почему мы не можем знать и выстраивать нормальную биографию наших писателей? Пушкину, наверное, повезло в этом смысле больше всех. Когда я читала Ерофеева, то я постоянно вспоминала пушкинский фрагмент, это письмо Пушкина Вяземскому по поводу дневников Байрона. Потому что Чехов такой, какой он есть. Он, тем не менее, замечательный, уникальный писатель, потому что он из мелочей жизни смог это возвести на более высокую ступень. Иван Толстой: Я хотел бы добавить к вашему замечанию, Наталья, что и пушкинская биография до поры до времени (скажем, до времен перестройки) была известна тоже не в своем целом. Существовал целый ряд старых книг о Пушкине, которые в результате не включались, не интегрировались в его большую биографию, его жизнь. Это такие исследования, как "Архив опеки" над семьею Пушкина. Эта книга была напечатана перед самой войной, и включает всевозможные документы, связанные с пушкинскими долгами, с тем, как он закладывал и перезакладывал всевозможное семейное имущество, и т. д. Была и книга под названием "Рукою Пушкина", которая, будучи напечатана до войны, потом полвека не переиздавалась. Там были приведены врачебные рецепты, которые, с точки зрения ханжей, бросали тень на "наше всё". Так что и с Пушкиным не все было ладно. Ну, а что касается сказанного в биографии Дональда Рейфилда, то здесь пушкинские слова очень вспоминаются, и они многое объясняют в восприятии читателей России. Пушкин, помните, говорил: мало кто, как я, презирает мое отечество, но я не люблю, когда мне об этом говорит иностранец. Профессор Рейфилд, как вы вообще преодолевали эту проблему, что вы русским объясняете, кто такой русский писатель? Дональд Рейфилд: Ну, это не моя проблема, это проблема русского читателя: терпеть от иностранцев. Но в том, что говорила Наталья, есть очень важный пункт, что у нас есть другие нормы для Мопассана, мы прощаем Мопассану и его биографам все, потому что он француз, и на француза суда нет. И даже насчет Пушкина. О Пушкине было очень много известно, широко известно, даже если не было опубликовано до революции, и на Пушкинские времена, на времена Александра I, есть тоже другая нравственность. Что касается русского интеллигента в преддверии революции, то как-то создавались другие требования, и надо было создать другой имидж. И поэтому можно говорить свободно о Мопассане и довольно трудно, не всегда приемлемо, говорить о Чехове. А насчет иностранцев и русских - это всегда больное место для всех, и я очень хорошо знаю статьи Хомякова о мнении иностранцев о русских, и мнение русских об иностранцах. Мы уже несколько столетий боремся с этой проблемой, что русские свободно критикуют русских, но не позволят чужому человеку вмешаться в это. Это я понимаю. Английский читатель уже давно помирился с тем, что французы будут писать плохо о них, и это будет совершенно спокойно переводиться на английский. Иван Толстой: А что вы думаете о чеховских штудиях Владимира Набокова? Дональд Рейфилд: Набоков смотрит на Чехова немножко свысока. Не с такой высоты, как, скажем, Ахматова и Мандельштам, или Гиппиус, но это снобизм. "Это провинциальный врач, и он просто не подтянется на звание народного писателя". Так что, я очень люблю Набокова, иногда как критика, но не всегда, но в отношении Чехова, по-моему, его можно не читать. Павел (Москва): Я хочу вам, Иван, выразить огромную благодарность за ваши передачи. Они всегда чрезвычайно интересны. Просто я бросаю, слушаю, и Дональда Рейфилда, конечно, я знаю, в том числе и по передачами Би-би-си, поэтому для меня это очень интересная беседа. Он интереснейший собеседник, и я вскользь скажу о том... Дональд Рейфилд не иностранец. Чудны вообще эти границы, я гляжу на них с удивлением, и не могу к ним привыкнуть, к этим границам, которые называются государственными. Это вообще очень странно. Слушатель, который звонил с такой претензией на то, что он на Бога похож. Я думаю, что раз Бог такой, то он скорее черт. Чехов ведь как раз об этом писал всю жизнь, и Пушкин укладывается в это. Пушкин тоже отражается в чеховском зеркале, понимаете? Иван Толстой: У нас осталось совсем немного времени, и я думаю, что было бы корректно выслушать последний ответ Виктора Ерофеева Я спросил, чье исследование Чехова, на его взгляд, лучшее. Виктор Ерофеев: Это не трудно порекомендовать. Есть замечательные книги Александра Чудакова о Чехове, и о его поэтике. Там действительно говорится о том, что Чехов - мастер ненужной детали. Казалось, что повествование обойдется без этих и этих деталей, а он как раз их добавляет. Так возникает Бог именно в детали. Но я не говорю, что это лучше или хуже. Это просто другой подход, там анализ текста, а здесь анализ биографии. Когда читаешь чудаковские книги, веришь в то, что Чехов гений, а когда читаешь книгу Рейфилда, то веришь в то, что он несчастный, обманутый мужчина, который в конце жизни был, действительно, в чудовищном положении, и в семейном, да и в общественном, потому что что-то уже уходило, уходило время, и интерес к нему падал. Так что, в смысле того, что его жалко, тут безусловно жалко, и я там восклицаю "Бедный Чехов!". Я еще раз скажу, что я поздравляю нашего английского коллегу с замечательной книгой, а что касается критики, то пусть он это воспримет как сигнал к собственным суждениям. Иван Толстой: Профессор Рейфилд, я считаю необходимым спросить у вас, что вы еще написали, какие еще книги, даже если не на русском языке, можно почитать? Дональд Рейфилд: Давным-давно я написал "Эволюцию творчества Чехова". Я согласен с Ерофеевым, что книга Чудакова - замечательная книга, лучшая критика Чехова, когда-либо написанная. Я напомню только, что потом Чудаков писал только биографические вещи, "Чехов в Таганроге" и т. д. Я скажу тоже, что быть гением и обманутым мужчиной - это легко сочетаемые вещи, к сожалению. А насчет моих других книг, я сейчас занимаюсь Грузинско-Английским словарем, уже пятый год. Я надеюсь, что скоро закончу. Я написал историю Грузинской литературы, о Мандельштаме, о Пржевальском, и еще кое-что. Иван Толстой: Книга о Сталине принадлежит вашему перу? Дональд Рейфилд: "Сталин и его палачи", она переводится на многие языки, и на русский, в том числе. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
