Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[18-11-05]
Возможные последствия беспорядков во Франции. Понять, чтобы не повторять; Экологическая оценка достройки Балаковской атомной электростанции. Мнения расходятся; Испанский переход. Продолжение цикла о 30-летии смены режима Франко. Экономическая перестройка; С чего начинается история?Ведущая Ирина Лагунина Ирина Лагунина:
Праздник молодого вина Beaujolais во французском городе Гренобль в четверг окончился массовыми беспорядками, в которых пострадали 30 человек. Студенты хотели устроить "революцию красного Beaujolais". Но сейчас эта вспышка насилия для страны - изолированный инцидент. В Париже и других крупных городах Франции выступления подростков из иммигрантских семей вроде бы постепенно сходят на нет. Однако пока не видно не только решения внезапно обозначившейся проблемы, но даже полного понимания ее причин и движущих сил. Анализ возможных последствий беспорядков во Франции - в материале Ефима Фиштейна:
Ефим Фиштейн: Для того чтобы обстоятельно ответить на вопрос "Что делать, чтобы этого не повторилось", необходимо осознать причины явления. И здесь недостаточно просто констатировать, что молодые люди из иммигрантских семей, в третьем поколении проживающих во Франции, переживают кризис самоидентификации. Важно понять, почему же не сработала исключительно либеральная французская модель интеграции иммигрантов, раз сегодня ее приходится радикально ужесточать. И какую модель европейцам следует взять на вооружение в ситуации, когда неэффективной оказалась и британская модель, предполагающая высокую степень автономности этнических землячеств, равно как и голландская модель, берущая за основу принцип мультикультурализма, то есть равенства и равноценности различных культур? С этими непростыми вопросами я обратился к французскому специалисту по национальным меньшинствам и эксперту Фонда Маршалла Патрику Вайлю. Он ответил: Патрик Вайль: На мой взгляд, нельзя говорить о провале какой-либо из этих моделей. Эти модели сосуществуют на равных правах и соответствуют специфическим условиям этих стран. При всех своих различиях все они основаны на уважении к правам личности и к праву этно-конфессиональных общин на собственную идентичность. Проблема, с которой мы столкнулись, заключается в высоком уровне безработицы. Невозможно успешно интегрировать иммигрантов в общество в ситуации, когда общий уровень безработицы достигает 10 процентов, а среди иммигрантов зашкаливает за 25, а то и за 30 процентов трудоспособного населения. Это прямое следствие той экономической политики, которую государства континентальной Европы проводили в последние 30 лет, - и которая действительно полностью провалилась. Неправильно было бы обвинять иммиграционную политику в ошибках, которые на самом деле совершены экономистами. От неверного экономического курса страдают, разумеется, не только иммигранты, но и все остальные слои населения, но иммигранты страдают в первую очередь - именно потому, что они в меньшей степени, чем коренные жители страны, охвачены системой социального обеспечения и системой пособий по безработице. Ефим Фиштейн: Следует ли понимать это высказывание так, что у такого серьезного явления, которое проявило себя массовым вандализмом подростков, есть только социальные причины? Патрик Вайль поясняет: Патрик Вайль: Можно, разумеется, принять ряд мер, направленных против дискриминации, их никогда не бывает достаточно, можно существенно улучшить систему образования, но все равно они останутся неэффективными, если не удастся побороть безработицу на общеевропейском уровне. Интеграционная политика не будет успешной, пока не будет выправлена экономическая политика. Ефим Фиштейн: Какая модель интеграции иммигрантов все же может считаться предпочтительной - ассимиляционная, как во Франции, или мультикультуралистская, которая имела хождение в Британии? Патрик Вайль отказывается проводить различия между ними: Патрик Вайль: Мне думается, разница между ними сильно преувеличена. Мультикультурализм изжил себя, сегодня североамериканский подход также предполагает ассимиляцию новых граждан. Дети иммигрантов обязаны посещать общеобразовательные школы наравне с местными детьми. Каждый день они начинают с пения национального гимна, как и все другие соученики. В Европе делать это не принято. Для нас в первую очередь важно, чтобы дети научились местному языку, восприняли культуру, научились уважению к другим согражданам. Необходимо бороться с любыми проявлениями нетерпимости к индивидуальным и групповым отличиям, для этого важно изучать и распознавать эти различия, чтобы предотвратить воспитание в духе ненависти к иноверцам и людям иных воззрений и обычаев. Для этого есть соответствующие институты - Франция, к примеру, позаимствовала у Великобритании такой государственный орган - Верховный комиссариат по борьбе с дискриминацией, как прямой, так и косвенной. Поэтому мне кажется необоснованным противопоставлять различные модели интеграции. В каждой из наших стран упор делается на соблюдении Конституции, на уважении одних и тех же ценностей. Модели могут отличаться, но смысл у них один и тот же - уважение к личности иммигранта. Ефим Фиштейн: Европейская комиссия на днях приняла оперативное решение - создать систему береговой охраны, чтобы предотвратить массовое проникновение африканских беженцев в Европу. Думается ли вам, что это поможет как-то ограничить прилив новых иммигрантов в страны Евросоюза? Патрик Вайль: Мера, о которой вы говорите, направлена на ограничение нелегальной иммиграции и никак не коснется прилива переселенцев, приезжающих на законных основаниях. Двери для легальной иммиграции остаются открытыми. Границы в большинстве стран континента условны. Что же касается нелегальной иммиграции, то любые меры по ее ограничению оправданы и чем они жестче, тем лучше. Только так можно проводить разумную политику в области рабочей силы, там, где рынок рабочей силы открыт для нелегалов, любая политика теряет смысл. Ефим Фиштейн: Таково мнение французского эксперта по национальным меньшинствам Патрика Вайля. Мнение, как вы сможете убедиться, отнюдь не единственное. Тезис о том, что у французских событий исключительно социальные корни, вызывал у меня сомнения, и я решил запросить точку зрения другого специалиста - руководителя Московского центра по ксенофобии и Бюро по правам человека Эмиля Паина. Можно ли сказать, что только безработица и виновата в проявлениях вандализма на парижских окраинах, спросил я Эмиля Паина: Эмиль Паин: Нет, так нельзя сказать. Причем у этого явления не две причины - социальная и какие-то этно-религиозные, расово-культурные, но три, потому что существует еще идеологическая. И не учитывая всего комплекса этих причин, невозможно найти противоядие против проблемы, которая будет нарастать. Почему так получилось, что во Франции, которая декларирует равенство всех перед законом, образовались обширные группы людей, которые, имея право на интеграцию, не интегрировались? В значительной мере потому, что когда эти люди приходят наниматься на работу, то наниматель видит их расовый облик, видит, что они не вполне чисто и четко говорят по-французски, он знает, из каких кварталов они образовались. А как возникли эти кварталы? Ведь они не создавались государством таким образом, чтобы специально люди определенного этнического происхождения, определенной веры концентрировались в них. Они создавались по ряду объективных факторов, в том числе и тому, что люди, во втором и в третьем поколении приехавшие в европейские города, все еще сохраняют свою этническую религиозную идентичность, в некоторых случаях эта этническая религиозная идентичность подчеркивается и укрепляется в ряде стран и специальными законодательствами, специальными добрыми намерениями. Но так или иначе, по тем или иным причинам гетто в Европе сохраняются. И эти гетто и составляют источник последних конфликтов. Да не только конфликтов. Многие признаки того, что гетто начинают себя проявлять, были заметны до того, как люди стали громить витрины, автомобили. Массовая ксенофобия, массовый, кстати, антисемитизм, который нарастал в Европе в последние годы и исходил не только от традиционных разносчиков его в виде крайне-правой партии в той же Франции и Германии, Чехии и других стран, но и от мигрантов, потомков мигрантов, представителей исламской общины. Ефим Фиштейн: Согласен ли Эмиль Паин с утверждением Патрика Вайля о том, что деление интеграционных моделей на ассимиляционный, мультикультуралистский и так далее неправомерно, Или, может быть, все же видит признаки провала схем и знает их причины. И правильно ли вообще говорить о провале? Эмиль Паин: Правильно, потому что это одно и то же, только в разной редакции. Я бы так сказал: провалился даже французский опыт. А то, что будет проваливаться опыт мультикультурализации - это задано в задачке. Потому что мультикультурализм в том виде, в каком он сегодня применяется, он лишь подчеркивает, дополнительно усиливает ту самую этническую религиозную самозамкнутость, которая создавалась. Во Франции просто видеть не хотели и знать не хотели о том, что существуют у них различные этнические группы. Хотя эти группы постоянно дергали за лацканы, показывали - мы есть, у нас есть свои проблемы и свои требования. А в ряде стран их не просто видели, их усиливали. Но что объединяет и тот, и другой подход - это нежелание видеть за социокультурными обстоятельствами некое новое явление, а именно идеолого-политическое. Дело в том, что люди, вышедшие на погромы сегодня в Париже, так же как и те люди, которые выходили, те или иные виды протестного поведения, в том числе и погромного поведения в 68 году, они ведь не чувствуют себя хулиганами, они чувствуют себя выразителями некоей идеи. Они понимают, что за ними стоит многотысячное сообщество, разделяющее эти идеи. Ефим Фиштейн: Это была точка зрения Эмиля Паина. По данным французской полиции случаи массового вандализма на окраинах больших городов практически сошли на нет. Но это значит только то, что наступает время аналитического осмысления этого тревожного явления. Экологическая оценка достройки Балаковской атомной электростанции. Мнения расходятся. Ирина Лагунина: 2 ноября были оглашены результаты общественной экологической экспертизы проекта достройки Балаковской атомной станции в Саратовской области. Независимая общественная комиссия пришла к выводу: проект должен быть отклонен от согласования и запрещен к реализации. Строительство является опасным и нецелесообразным. 15 ноября государственная экологическая экспертиза дала положительное заключение по проекту строительства второй очереди Балаковской АЭС. Рассказывает моя коллега Марина Катыс. Марина Катыс: Строительство 5 и 6 атомных энергоблоков на Балаковской АЭС было законсервировано в 1990 году. Прошло 15 лет и руководство ядерной отрасли в очередной раз пытается реанимировать опасный проект на средней Волге. Именно поэтому еще в июле 2004 года Балаковское отделение Всероссийского общества охраны природы зарегистрировало с соблюдением всех требований российского законодательства Общественную экспертизу этого проекта и получило в свое распоряжения все документы проекта. К экспертизе были привлечены независимые эксперты в области обеспечения безопасности жизнедеятельности промышленных объектов и промышленных рисков, а также геологии, ядерной, радиационной и экологической безопасности. Рассказывает наш саратовский корреспондент Ольга Бакуткина. Ольга Бакуткина: Две независимые общественные экологические экспертизы со взаимоисключающими выводами - наглядная демонстрация противостояния, которое длится в Балакове не один десяток лет. Точку зрения местных властей и руководства АЭС о безопасности строительстве пятого и шестого энергоблоков разделили эксперты группы Юрия Чеботаревского, ректора Саратовского политехнического университета. Вывод о недопустимости строительства - результат независимой экспертизы, инициированной руководителем балаковского отделения Всероссийского общества охраны природы Анной Виноградовой. Анна Виноградова: Я это ведомство наблюдаю 20 лет уже, и определила для себя самый главный параметр опасности - вот это устройство, структура этого ведомства. Первые лица озабочены главными проблемами, чтобы ведомство выжило и чтобы там были деньги. То есть вопросы безопасности их профессионально не беспокоят. Ольга Бакуткина: Два года назад была подписана декларация о намерениях - законсервированное строительство второй очереди АЭС решено было продолжить. Подписавший этот документ теперь уже экс-губернатор Дмитрий Аяцков на пресс-конференции сказал журналистам: "Почему вас так волнуют пятый и шестой энергоблоки? Рвануть может и второй, и третий". Теперь уже поздно говорить о том, что строительство АЭС на крупнейшей в Европе реке было недопустимо с самого начала. Прибрежный грунт на линии великого геологического разлома может повести себя непредсказуемо, а увеличение техногенной нагрузки многократно усиливает риск. Кроме того, по мнению специалистов, недостроенные корпуса пятого и шестого энергоблоков не могли не пострадать от воздействия химически активной влажной среды. Главные доводы властей в защиту увеличения мощности - средства, которые получит область для развития социальной инфраструктуры - не выдержали испытания временем. Анна Виноградова: Это федеральный объект, налоги все минуют город Балаково. Льготы все отменили. Какая сумма капитальных вложений по этой очереди пойдет в город Балаково? Об этом никто не знает, и я так подозреваю, знать не хочет. О тех миллиардах рублей, о которых говорил нам Аяцков, когда подписывал декларацию о намерениях, точно речи не идет. Точно так же, как не идет речь нигде, ни в одном документе нет обещанный нам второй мост по линии второй очереди атомной станции, водозабор питьевой выше атомной станции. Мы же пьем воду из-под атомной станции. Наш водозабор всего в шести километрах ниже по течению. Нет и разговора о средствах на отопление города Балаково от атомной станции. Ольга Бакуткина: Точку зрения Анны Виноградовой поддерживает заместитель председателя областной думы Вячеслав Мальцев. Вячеслав Мальцев: Каждый раз, когда касается вредного производства, слышу нелепые высказывания об экономической выгоде. Экологически вредный объект экономически невыгоден абсолютно. Да, во время строительства этого объекта кто-то получит работу. Сколько будет загрязнено, сколько мы потратим на то, чтобы лечить наших людей? Кроме всего прочего, ни один экологически вредный объект здесь реальных налогов не платит. Ольга Бакуткина: В 93 году на референдуме в Балакове 73% жителей города были против увеличения мощности АЭС. По мнению заместителя председателя областной думы Вячеслава Мальцева, наличие двух взаимоисключающих экспертиз - повод для иска в суд о недопустимости строительств опасного объекта на территории области. Вячеслав Мальцев: По закону об экологической безопасности есть презумпция экологической виновности. Приносят проект, мы уже подразумеваем, что это опасно. И если есть две взаимоисключающих экспертизы, то реальна будет та, которая горит, что это опасно. Ольга Бакуткина: Исполнительная власть вставать на защиту экологической безопасности жителей области не спешит. Дмитрия Аяцкова в кресле губернатора сменил бывший директор Балковской АЭС Павел Ипатов. Марина Катыс: Итак, в 1993 году жители города Балаково на городском референдуме уже сказали "Нет" достройке Балаковской АЭС. В 2004 году их опасения были подтверждены во время истории с аварией на втором энергоблоке, в результате которой из-за отсутствия системы оповещения панике подверглись несколько миллионов человек. Владимир Чупров, - руководитель энергетической программы Гринпис Россия - как независимый эксперт участвовал в общественной экологической экспертизе проекта. Владимир Чупров: Ознакомившись с проектными материалами, мы нашли массу недоработок, массу несоответствий действующему законодательству, как в части непосредственного оборудования, выполнения каких-то правил в ядерной области, так и в части социально-экономических последствий этого проекта. Если говорить более конкретно, то в первую очередь среди таких наиболее крупных просчетов проектантов следует отметить, что весь проект рассчитан на семибалльную сейсмичность, в то время как по техническому заданию, которое было поставлено Средневолжским региональным МЧС, речь идет о восьмибалльной сейсмичности, на которую должно быть просчитано оборудование. В проект уже не дозаложен элемент прочности, который требуется официальными органами. Спецификой данного проекта помимо того, что я сказал, существует и локальная проблема, связанная с геологическими характеристиками площадки, где планируется разместить пятый и шестой энергоблоки. Речь идет о том, что данная площадка неустойчива, то есть она находится вблизи тектонических разломов, но это неслучайно: любая большая водная артерия - это, как правило, тектонический разлом. Вот Волга не исключение. А любая атомная станция тяготеет к воде. В этой связи заведомо любой ядерный объект находится в риске, что он будет стоять рядом с тектоническими разломами и трещинами. Ситуация осложняется еще и тем, что почва здесь неустойчива, то есть верхний слой, о чем говорит тот факт, что до недавнего времени на крыше одного из энергоблоков просто стояла бетонная плита на рельсах, которую двигали взад и вперед с тем, чтобы сбалансировать здание, потому что оно просто накренилось. Для реактора это очень опасный момент. Марина Катыс: Много вопрос возникло у экспертов и в связи с социальной ответственностью и экономической привлекательностью данного проекта. Продолжает Владимир Чупров. Владимир Чупров: По тем данным, которые есть в проекте, проект невыгоден. Стоимость, например, строительства оказывается заниженной в три раза. По данным авторов проекта, если стоимость строительства блоков оказывается дороже на 62%, он уже становится невыгодным. Здесь мы имеем 200% превышение. Марина Катыс: Там ведь тоже не решена проблема утилизации радиоактивных отходов? И как я понимаю, они будут складироваться на берегу Волги? Владимир Чупров: Отработавшее ядерное топливо хранится тут же при станции. Сколько оно будет храниться - неизвестно, в худшем случае сотни лет, а срок станции - сорок. Все это будет храниться в данном случае на берегу Волги. Марина Катыс: Но ведь есть же еще одна проблема: если произойдет выброс радиоактивности в Волгу, то есть сброс радиоактивных вод, то города Балаково будет использовать радиоактивную воду, так как станция находится выше по течению. Владимир Чупров: Да, действительно, мы рассматривали и социальный аспект этого проекта с точки зрения безопасности, системы защиты населения, в первую очередь населения города Балаково - это более 200 тысяч жителей, который расположен ниже по течению от атомной станции, в восьми километрах. До сих пор система защиты населения не предполагает альтернативного водозабора. То есть здесь население не защищено так же, как не защищено в случае возможной эвакуации. Например, 70 тысяч жителей Балакова находятся на островной части города и вывезти их в положенный норматив МЧС не сможет, потому что эту островную часть соединяет относительно узкий мост, который не обеспечит эвакуации, 70 тысяч населения в данной ситуации оказываются просто незащищенными. Марина Катыс: Таковы результаты общественной экологической экспертизы второй очереди Балаковской атомной электростанции. Но ведь закончилась и государственная экологическая экспертиза, и материалы общественной экспертизы были представлены как приложение и дополнение к материалам, которые рассматривала государственная экологическая экспертиза. Каковы ее выводы? Владимир Чупров: К сожалению, у нас на руках пока нет текста заключения окончательного. Оценить, почему именно так, очень сложно. Тем не менее, очень жаль, что эксперты не прислушались к нашим доводам. И такое ощущение, что мы стали свидетелями очередного "одобрямс", которое сейчас выдает Ростехнадзор, который отвечает за государственные экологические экспертизы, всем, кто попросит. По статистике доля экспертиз, которые получают положительное заключение, неуклонно приближается к ста процентам. Это, наверное, самое печальное, что на сегодня в Российской Федерации отсутствует система защиты от опасных проектов. Марина Катыс: Ну и что теперь? Есть заключение общественной экологической экспертизы, где экспертами были весьма уважаемые и профессиональные люди, и оно отрицательное. Есть заключение государственной экологической экспертизы - и оно положительное. И что ждет жителей Балакова? Владимир Чупров: Сейчас проекту дан практически "зеленый свет". Что мы можем сделать с нашей стороны? Во-первых, мы попытаемся каким-то образом донести результаты нашей экспертизы до потенциальных инвесторов, до высших руководящих органов Российской Федерации, до экономических институтов, чтобы они наконец начали осознавать реальную опасность, которая возводится в виде второй очереди на берегах Волги. Что мы могли бы и обязательно предложим жителям, риск проживания в Балаково которых резко увеличивается: мы будем знакомить жителей с той нормативной базой, которая посвящена защите населения. Люди не знают, где их укрытие, они не знают, кто отвечает за эвакуацию. И в данной ситуации мы будем раздавать памятки людям, чтобы они обращались непосредственно в администрацию Балаковской станции, в администрацию города Балаково, области с тем, чтобы эти вопросы задавать, с тем, чтобы до людей доводилась информация, в какой последовательности действовать в случае наихудшего сценария. Такое обучение мы своими силами будем проводить. Марина Катыс: С 1985 года на Балаковской атомной электростанции произошло 26 аварий и внештатных ситуаций. Последняя авария случилась год назад. Население о событиях почти не информировалось. Испанский переход - экономическая перестройка после смены режима Франко Ирина Лагунина: 20 ноября - в это воскресенье - исполняется 30 лет со дня смерти генерала Франко, последнего диктатора фашистского типа в Западной Европе. С его уходом в Испании начался период преобразований, которые коснулись всех сторон жизни, включая экономику. Изменениям в испанской экономике посвящен рассказ из цикла "Испанский переход". Слово нашему корреспонденту в Мадриде Виктору Черецкому. Виктор Черецкий: Сегодня все еще можно услышать из уст тех испанцев, которым дороги времена режима Франко, что диктатор оставил после своей смерти в наследство Испании развитую и даже процветающую экономику, позволявшую поддерживать определенный уровень жизни населения, хотя и более низкий, чем в остальных странах Западной Европы. На самом деле франкистская экономика еще при жизни диктатора испытывала большие трудности, особенно после нефтяного кризиса 1973 года. И видимое благополучие поддерживалось разве что за счет туризма - отдыхающих на испанских пляжах иностранцев, а также за счет денег, которые присылали своим родным из Франции, Германии, Швейцарии и других стран три миллиона испанских иммигрантов. Почему существует миф о процветании? И как шла экономическая перестройка страны в первые годы после смены режима? Габриэла Роспиде, журналист, автор книги о "переходном периоде" в Испании: Габриэла Роспиде: Когда умер Франко, нам официально объявили, что в экономике страны все в порядке. Но правительственная цензура вскоре исчезла, и мы узнали, что наша экономика переживает глубокий кризис. Инфляция достигала 19% в год. Кредиты для предприятий были недоступны по причине их дороговизны. Многие товары были низкого качества. Предприятия разорялись одно за другим. Экономика была неповоротливой. Ею управлял так называемый Национальный институт промышленности, франкистское супер-министерство, которое в шутку называли "ведомством застоя". Чтобы уйти от его опеки, многие предприятия перешли в "теневую экономику". Она охватывала чуть ли ни половину производства в стране. Не было свободного рынка, на котором можно было бы легально конкурировать. Виктор Черецкий: Экономика Испании к середине 70-х годов выглядела белой вороной в Западной Европе, как и сам тоталитарный национал-католический режим генерала Франко. В отличие от остальных западных государств, в стране доминировал государственный сектор, предприятия-монополисты, а над частным сектором был установлен довольно жесткий контроль. Кроме того, государство искусственно поддерживало многие убыточные и отсталые отрасли, к примеру, тяжелую промышленность. И делалось это по идеологическим мотивам, чтобы не зависеть от зарубежных поставок. Диктатор ненавидел демократические страны Запада, считая, что они являются, рассадниками, как он выражался, вредного для Испании "масонского анархизма". Западные демократии отвечали диктатору той же монетой. Франко презирали как недобитого союзника Гитлера и Муссолини, как душителя свободы. Испания оставалась вне европейских структур - не была членом ни НАТО, ни "Общего рынка" - Европейского Сообщества, теперешнего Евросоюза. Разумеется, европейцы с ней торговали, размещали здесь филиалы некоторых своих предприятий, пользуясь дешевой рабочей силой, но всего этого было недостаточно для дальнейшего развития страны. Испания продолжала плестись в хвосте Европы практически по всем показателям. Ей нужны были капиталы и новейшие технологии. Необходимо было поднять хозяйство многих регионов страны, например, Андалузии и Эстремадуры, которое находилось на уровне Средневековья. Викториано Валье, историк, в 80-е годы был советником министерства экономики Испании: Викториано Валье: Испанская экономика переходного периода столкнулась с огромными проблемами. Страна здорово отставала по всем показателям. Ей требовалось срочно начать вкладывать больше денег в промышленность. Надо было на всем экономить, чтобы делать капиталовложения, сокращать государственные расходы. Но одних внутренних ресурсов было явно недостаточно. Стране грозило резкое отставание и застой. Требовалась солидная финансовая помощь извне, иначе ситуация могла стать еще более трудной. Виктор Черецкий: Первые годы после смерти диктатора Испанию преследовали экономические неурядицы. Упал экспорт ее товаров. И как на грех, в страну стали в массовом порядке возвращаться иммигранты - и политические, укрывавшиеся за границей от режима Франко, и экономические - их труд в восстановленной после войны Европе уже был не нужен. При Франко безработицы в Испании практически не было. Теперь она появилась. Вместе с доходами стал падать и жизненный уровень. Ностальгирующие по прежнему режиму граждане запротестовали: при генерале они жили лучше. Ну а противники диктатуры пустили в оборот выражение, которое переводилось примерно так: "Борясь с диктатурой, мы жили лучше, чем при победившей демократии!" И этой самой победившей демократии очень скоро пришлось заняться не только политическими реформами, но и экономикой. Первоочередной задачей стало вступление в Европейское Сообщество. В начале восьмидесятых требования к вступлению в Сообщество были весьма жесткими. И речь не шла о чисто бумажной волоките или, к примеру, о приведении местного законодательства в соответствие с законодательством стран-членов. Испанию перед приемом в ЕС обязали избавиться от убыточных предприятий и от целых отраслей, подчинить экономику законам рынка, а не тоталитарному диктату, сделать ее конкурентоспособной. Членство в "единой Европе" сулило неимоверные выгоды, и испанцам пришлось пойти на жертвы. Было практически свернуто производство черных металлов, закрыты другие предприятия тяжелой промышленности, в том числе станкостроительные. Удар пришелся и по сельскому хозяйству, особенно, по молочному животноводству. На улице оказались сотни тысяч трудящихся. Страну захлестнула волна забастовок, сопровождавшихся столкновениями с полицией. Однако находившееся тогда у власти левое правительство социалистической рабочей партии сознательно шло на жертвы. В 1986 году Испания, наконец, стала членом Европейского Сообщества. В страну потекли долгожданные субсидии. Экономика стала возрождаться. Франсиско Мартинес Алькала: Для испанцев вступление в Европейское Сообщество было столь же значимым, как и сам "переход" к демократии. Если бы не Сообщество, мы и сегодня продолжали бы жить в условиях застоя, государственной монополии в экономике, отсутствия конкуренции. Установление демократии явилось обязательным условием вступления в ЕС. Ему мы сегодня обязаны буквально всем: начиная от даты срока годности продуктов питания, которая проставляется на упаковке, до новых шоссейных и железных дорог. Все это нам дало вступление в Европейское Сообщество. Оно заставило нас развиваться, адаптироваться к современной жизни. Виктор Черецкий: Идеологических рогаток, препятствующих деловой активности испанского бизнеса, во времена диктатуры было множество. Местным предпринимателям, к примеру, запрещалось иметь дело со странами Восточной Европы и, особенно, с Советским Союзом. Правда, кое-какие связи в начале 70-х годов появились, но в Испании они не афишировались, а в загранпаспортах испанцев, в том числе чиновников и бизнесменов, фигурировала запись, запрещающая им ездить в Восточную Европу. После ликвидации подобных препятствий, а также совсем неконкурентоспособных отраслей, следовало идти дальше. Для того, чтобы шагать в ногу с Европой надо было провести приватизацию, либерализацию внутреннего рынка - покончить с монополиями. При диктатуре государство управляло не только стратегическими сферами, к примеру, нефтепереработкой, угледобычей, энергетикой, судостроением или производством оружия. В его ведомстве находились даже гостиничное хозяйство, строительство жилья, весь пассажирский транспорт, связь и так далее - госсектору принадлежало около 80% всех промышленных предприятий в стране. Кстати, многие испанские историки считают, что созданный в стране еще в 50-е годы мощный государственный сектор исторически себя оправдал - он позволил сконцентрировать в одних руках все ресурсы, восстановить страну после разрушительной гражданской войны конца 30-х годов и создать за короткие сроки целые отрасли, к примеру, туристическую, которая стала ведущей в испанской экономике. Но что годится в условиях чрезвычайных, перестало надежно служить в условиях нормальных. Экономист Хуан Антонио Миранда в конце пятидесятых годов работал в Национальном институте промышленности - "ведомстве застоя": Хуан Антонио Миранда: Во времена Франко государственный сектор был огромен, как при любом тоталитарном режиме. Разговоры о необходимости либерализации велись еще при жизни диктатора. Но в те времена правящая верхушка хотела контролировать все сама. Экономика подверглась процессу либерализации лишь с переходом к демократии. Но при Франко почти на все была государственная монополия. Виктор Черецкий: Выполнив условия Европейского сообщества, отделавшись от целых отраслей промышленности и проведя либерализацию внутреннего рынка, испанцы, тем не менее, не спешили с приватизацией, учитывая ее неизбежные негативные социальные последствия. Она началась в 80-е годы и фактически продолжается до сих пор. Предприятия приватизируются постепенно на конкурсной основе под строгим контролем. Приватизации предшествует, как правило, так называемая "структурная реформа" производства. Иными словами, государство, перед тем как продать предприятие, наводит там порядок, а попросту увольняет определенную часть, порой довольно большую, работников. Да и приватизированные предприятия не всегда сразу работают успешно. Наблюдается в некоторых случаях и коррупция чиновников, пытающихся нагреть на приватизации руки. Хуан Антонио Миранда: Я думаю, что в принципе, либерализация экономики - это положительное явление, стимул к развитию. Когда существует государственный контроль над всем подряд, это всегда кончается проблемами для экономики. Так что, добро пожаловать, либерализация! Виктор Черецкий: Пример трудной, но удачно закончившейся приватизации, показала ведущая в Испании компания телефонной связи - "Телефоника". Недавно она объявила, что приобретает английскую фирму "02", занимающую ведущие позиции в области мобильной телефонной связи в Великобритании, Ирландии и Германии. Для Испании это приобретение стало сделкой века. Еще ни одна здешняя компания никогда не делала приобретений на сумму почти в 26 миллиардов евро. Именно такова стоимость английского предприятия мобильной связи, акции которого на лондонской бирже после сообщения о сделке выросли сразу на 25%. После ее оформления, "Телефоника" надеется обслуживать 170 миллионов абонентов - в Европе и Латинской Америке. Недавно она подписала также широкую программу сотрудничества с Китаем. Сесар Альерта, президент испанской компании: Сесар Альерта: Эта операция, по нашему мнению весьма своевременна. Она проводится в интересах акционеров компании "Телефоника". Виктор Черецкий: "Телефоника" многие десятилетия являлась государственным предприятием-монополией. Подготовка к ее приватизация началась в 90-е годы с сокращения штатов и продолжалась несколько лет. Жители Мадрида до сих пор помнят палаточный лагерь протестующих уволенных телефонистов напротив министерства промышленности. Помнят испанцы и скандал, связанный с коррупцией. Одно время на посту руководителя предприятия, еще до конца не приватизированного, оказался друг детства тогдашнего премьер-министра Аснара - Хуан Вилальонга. Он прославился тем, что назначил себе и своим ближайшим соратникам неимоверно большие оклады. "Друга" отправили в отставку, а "Телефоника", поправив свои финансы, устремилась завоевывать зарубежные рынки - латиноамериканский, а теперь европейский и азиатский. В Испании она уже не является монополией - на рынке работает множество фирм, особенно в сфере мобильной связи, однако, "Телефоника" по-прежнему считается самой серьезной и надежной компанией. Итак, большинство наблюдателей сходится во мнении, что демократизация экономики Испании прошла удачно. Однако споры в отношении социальных последствий этого процесса, так называемой, либерализации рынка труда, не утихают. Конечно, либерализация позволили значительно поднять производство, выросла зарплата и, соответственно, уровень жизни трудящихся. Однако теперь большинству населения приходится трудиться по временным контрактам, часто сроком до пяти месяцев. Тони Феррер, представитель Всеобщего союза трудящихся: Тони Феррер: Трудности связаны с тем, что теперь у людей нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Хозяевам стало легко увольнять трудящихся. Виктор Черецкий: Ну а при диктатуре контракты были бессрочными и даже частные предприниматели не могли уволить работника. Менее доступно для трудящихся стало и жилье. Если при Франко его давали практически бесплатно, то теперь за квартиру надо платить немалые деньги. Впрочем, строительство жилья в Испании не только не уменьшилось, а значительно увеличилось. Приобретать его помогает весьма развитая система недорогих ипотечных кредитов. Так что теперь испанцы хоть и жалуются на "безжалостный капитализм", но все же ростом своего благосостояния довольны. С чего начинается исторический отсчет. Ирина Лагунина: Когда началась история? Ученые разных специальностей отвечают на этот вопрос по-разному. Физики начнут отсчет с большого взрыва, геологи - с образования планетарного вещества, биологи - с возникновения жизни, историки - с первых находок человеческих культур. Сегодняшнее состояние научных знаний позволяют начать осторожное обсуждение общих исторических законов природы, обобщая частные законы развития разных систем - физических, химических, биологических, социальных. Это научное направление получило название "Big history" или "Универсальная история". О первых научных гипотезах Универсальной истории рассказывает главный научный сотрудник Института Востоковедения, профессор Акоп Назаретян. С ним беседуют Александр Костинский и Александр Марков. Александр Марков: По мере накопления научных данных о развитии нашей Вселенной, все более заметным становится существование неких общих тенденций этого развития, которые прослеживаются на всех уровнях - физическом, биологическом и социальном. И самая яркая особенность этого глобального развития состоит в его прогрессивном характере, то есть оно в целом идет по пути усложнения системы от более простых и вероятных к более сложным и маловероятным. Акоп Погосович, расскажите, пожалуйста, какие основные общие тенденции, на ваш взгляд, прослеживаются в развитии человечества, и можно ли вообще говорить о каких-то сквозных закономерностях, о направленном или прогрессивном развитии? Ведь многие историки придерживаются взглядов о циклическом или даже регрессивном характере развития человеческих культур и цивилизаций. Акоп Назаретян: Можно. Анализ на больших ретроспективных дистанциях показывает, что, несмотря на циклизм, на то, что цивилизации возникают, растут, стареют, гибнут на протяжении тысячелетий, тем не менее, прослеживается преемственность. И общие тенденции изменения общества на нашей планете достаточно едины, пронизывают всю историю человечества. И больше того - это те же самые тенденции, как бы разветвленные тенденции, которые прослеживаются в истории жизни, в истории земли. И еще больше того - это тенденции, которые прослеживаются в истории космоса. Вот то, что тенденции оказываются едиными и сквозными, и послужило главным основанием для того, чтобы говорить сегодня об универсальной истории, выделить некий предмет междисциплинарный, в котором работают представители разных научных дисциплин разных стран разных специальностей. Вот сейчас 21 ноября в Дубне в Международном университете природы, общества и человека пройдет крупный международный симпозиум, который называется "Процессы самоорганизации в универсальной истории", где соберутся люди от Австралии до Голландии, включая Латинскую Америку, США, Россию, естественно, и специалисты от астрофизики до психологии, антропологии, геологии, биологи. Я может быть добавлю такую вещь, что универсальная история - это в высшей степени практическая область. Потому что масса рекомендаций, проектов, прогнозов на обозримую перспективу глобальных, они строятся либо монодисциплинарно, и получаются хохмы типа того, какая будет главная проблема 20 века - это в середине 19 где-то. И ученые сочли, что главной проблемой будет перепроизводство навоза в городах, потому что лошадей будет очень много. Когда мы смотрим междисциплинарные, берем по-настоящему большой размах исторический, мы видим все это совершенно иначе. И здесь уже обоснованно можем показывать, что призывать надо к другому, и деньги надо тратить на совсем другое и силы общества. Универсальная история помимо обогащения естественнонаучными, общенаучными представлениями, она имеет довольно мощный воспитательный потенциал. Потому что она показывает, что такие явления как мораль, нравственность, совесть и так далее, что это, с одной стороны, не суть какие-то сверху нам навязанные фигуры, и с другой стороны - это не есть чей-то произвол, что по-существу это продукт определенных фаз эволюции. Мы в журнале "Философские науки" публиковали статью одного американского крупнейшего астрофизика, который вообще пишет такую вещь, что в рамках теории космической эволюции универсальной истории мораль становится категорией теоретической физики. Александр Марков: Можно это как-то проиллюстрировать, что общего между человеческой моралью и какими-то физическими или биологическими законами? Акоп Назаретян: А мы видим, что вот все эти регуляторы культурные, типа морали, права и так далее, они выполняют роль антиэнтропийных механизмов. Александр Костинский: Энтропия - это увеличение хаоса. Акоп Назаретян: Они не дают людям, грубо говоря, просто уничтожать друг друга. Поскольку человек, как один антрополог выразился - это голубь с ястребиным клювом. Потому что, вообще говоря, с точки зрения законов биологии, человек - это совершенно несообразное существо, который давно должен был бы сам себя истребить, еще на уровне "человека умелого". Когда произошло сильное рассогласование между возможностями убийства и торможением агрессии - это логический баланс, который в животном мире существует, как правило. Александр Марков: Волк, например, никогда не загрызет в поединке другого волка насмерть. Акоп Назаретян: Никогда - это сильно сказано, но как правило - да. Ворон ворону глаз не выклюет. Голубь может страшно добивать другого голубя - это хорошо описано биологами. Так вот, когда у человека появились первые галечные отщепы заостренные, то возникла страшная ситуация - ситуация контрпродуктивная, несовместимая с существованием. Если голубю приделать клюв ястреба, то такая популяция будет нежизнеспособной, она просто быстро отсеется естественным отбором. Александр Костинский: Друг друга перебьют. Акоп Назаретян: Естественно. Перед такой ситуацией стали первые представители рода "гомо". И вот тут есть целый ряд гипотез, почему все-таки какая-то небольшая часть их выжила, очень небольшая, называется "стадо сумасшедших". Почему "стадо сумасшедших"? Некий клинический сдвиг в психике. Какое-то стадо, где у особей было патологически развито воображение, у которых появились зачатки анимистического мышления, то есть приписания мертвому свойства живого, и у них появился страх мертвецов. Началом культуры становится страх мертвецов, который, с одной стороны, становится первым искусственным ограничителем агрессии внутривидовой, а с другой стороны, первым фактором, который заставляет заботиться о больных, раненых, искалеченных и так далее. Это дают данные археологии, что уже в нижнем палеолите продолжали жить особи без руки, без ноги и так далее. Это мы уже можем фиксировать. То есть такая особь, такой индивид, которого, вероятно, с ладони должны кормить, чтобы он продолжал жить. Александр Костинский: Что невозможности или почти невозможно в животном мире. Акоп Назаретян: Это абсолютно невозможно. Александр Марков: Или беззубого старика, нашли череп в Грузии почти два миллиона лет возраст. Акоп Назаретян: Мы немножко отвлеклись. Я хочу сказать, что мораль служила тем антиэнтропийным фактором, который компенсировал, балансировал рост технологического потенциала, могущества. Потому что здесь в рамках универсальной истории удалось выявить такую закономерность - это называется закон техногуманитарного баланса, что чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные средства культурной регуляции необходимы для сохранения социума. Например, расчеты показывают, что с ростом убойной силы оружия и демографической плотности на протяжении десятилетий, так называемый коэффициент кровопролитности общества, то есть процент жертв насилия социального в единицу времени к численности населения не только не возрастал, но и снижался. Это следствие гипотезы техногуманитарного баланса. Александр Костинский: Странно звучит. Акоп Назаретян: Звучит довольно странно. Так происходит отбор социумов на протяжении всей истории на жизнеспособность, на сбалансированность. Разбалансировка влечет за собой всплеск агрессии. Сначала эйфория - это синдром предкризисного человека возникает. Эйфория ощущения всемогущества, вседозволенности. Всплеск агрессии экологической и геополитической. Потом чаще всего это заканчивается тем, что подрываются основы существования социума, и он становится жертвой своего декомпенсированного могущества. И там, где декомпенсированная агрессивность, там социумы просто выбраковывались из истории. И сейчас, конечно, перед человечеством стоит та же самая проблема. Александр Костинский: У всех ученых классических, когда вдруг возникает такая идея, что мы можем описать все, то, конечно, тут сразу возникает подозрение, что можно ли к таким сложным системам применить общие принципы? Акоп Назаретян: В современной науке, так называемой постнеклассической, главное качество ученого - это чувство юмора. Можно так завернуть, что мы все объяснили, что нам уже ни Господь Бог не нужен, ни наука не нужна, мы уже близки. Неоднократно такие люди возникали. Если все-таки мы сохраняем достаточный скептицизм и вообще подходим не как к науке, не как к истине, а как к модели, то в общем-то это может быть достаточно безобидно и продуктивно. Александр Костинский: Все это развитие шло через кризисы. Если мы говорим о социальном развитии - это действительно некая закономерность. Акоп Назаретян: Причем определенный тип кризисов. Кризис, который обусловлен собственной активностью социума или системы. В кризисе выживают системы и продолжают развиваться, когда она накопила достаточный объем ненужного разнообразия. Должно быть разнообразие, которое сейчас ненужно. Если система достаточно гибкая, чтобы не выбраковывать их сразу, не отбрасывать ненужные элементы, то... Александр Костинский: Защищает права меньшинства. Акоп Назаретян: Если хотите - так. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
![Открыть в новом окне. Беспорядки во Франции, фото AFP](javascript:show("TW.111805.jpg",384,256))
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
