Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[14-09-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром Генисом11 сентября: три годя спустя. Песня недели. "Шесть дней" - фильм Андрея Загданского. "Всесторонний воин" - солдатская играВедущий Александр Генис
Александр Генис: "11 сентября" вошло в календарь исторических дат без поясняющих прилагательных. Весь мир и без того знает, что так называется день, когда началась война с террором. Хотя с тех пор во многих странах появились свои, не менее страшные траурные даты, именно "11 сентября" стало тем символическим рубежом, который отделяет ХХI век от ХХ и новую войну от старых. Третью годовщину террористического налета Нью-Йорк встретил по уже сложившемуся обычаю - длиной чередой поминальных концертов, выставок, фестивалей, религиозных служб, шествий и митингов. В этом году, в разгар напряженной предвыборной борьбы, которую все дружно называют самой важной за последние полвека, конечно, и в эти дни трудно было обойтись без политики. Однако Нью-Йорк сделал все, чтобы воспроизвести тот дух стоической сплоченности, который помог ему встретить беду три года назад. В нашем городе ведь до сих пор еще трудно найти людей, которые бы ни рассказывали друг другу о том, что они видели 11 сентября. Я, конечно, не исключение. Тем более, что с другого берега Гудзона, на котором стоит мой дом, происходившее выглядело в наиболее убедительном ракурсе. С набережной близнецы смотрелись рекламой очередного боевика. Одна башня горела черным пламенем, вторая, будто для контраста, сверкала под осенним солнцем. Внезапно жанр сменился. Нетронутый небоскреб окутал стройный столб белого дыма. Западный ветер относил звуки в океан, и кино было немым. Вместе с облаком рассеялась и башня. Взрыв просто вычеркнул ее из прозрачного неба. В легкости этого исчезновения было что-то библейское, противоестественное. С тех пор я живу в городе, оказавшемся первой жертвой новой войны. Алчный купец и богемный художник, Нью-Йорк, лишенный, в сущности, героического прошлого, - пацифист по своей натуре. Поэтому свою первую антивоенную демонстрацию он учинил на третий день после атаки. Она состоялась в паpке Юнион-сквеp, на 14-й стpит. Все yлицы южнее были закpыты для движения. Cпасатели с собаками еще надеялись найти выживших, дыpа на месте близнецов дымилась, и люди ходили в масках - дышать было тpyдно. Если yчесть место и вpемя, то надо признать, что yчастие в пpотесте тpебовало немалого мyжества от его yчастников - ведь погибших еще не yспели опознать... С тех пор прошло три года, и жизнь вошла в колею, но не в свою, а в чужую. Война стала политикой, страх - условием существования. Ньюйоркцы привыкли ругать власти, с испугом открывать газеты и проходить через металлоискатели, ставшие самой непременной частью городского пейзажа. Постепенно приспосабливаясь к реальности ХХI века, мы подсознательно ищем ему стилевую рифму, без которой не умеем обжить свое время. Предыдущее столетие, как писали его философы - от Бердяева до Умберто Эко, - считало себя "новым средневековьем". Окончившись падением Берлинской стены, эта бурная эпоха вернулась, как тогда думали многие (и я в их числе), в викторианский ХIХ век с его головоломным геополитическим пасьянсом, хитрой дипломатической игрой, сложным балансом сил и степенным движением к "концу истории". Но на самом деле эта была лишь благодушная интермедия, затесавшаяся между двумя одинаково грозными веками. По-настоящему новое столетие началось лишь 11 сентября, когда нам открылась его сквозная тема - борьба с варварством. Суть этого переворота в том, что измученный тоталитарной гиперболой ХХ век, век Пикассо, зеленых и хиппи, любил "благородного дикаря", обещавшего освободить нас от бремени цивилизации. С этим справился террор. Даже сегодня, после трех лет экспертизы и целой библиотеки аналитических книг, мы все еще спорим, кто и за что с нами воюет. Зато каждому ясно, что главной жертвой этой войны может стать цивилизация, та хитроумная машина жизни, работу которой мы перестали замечать, пока террористы не принялись уничтожать ее детали. Взрывая и нивелируя, террор компрометирует прежнего идола - простоту, возвращая всякой сложности давно забытое благородство. Перед угрозой нового одичания, Нью-Йорк стал полировать свои манеры. Во время прошлогоднего "блэк-аута" в съеденном беспросветной тьмой городе царило дружелюбие с эстетским оттенком. "Сгорел амбар - стало видно луну", - цитировали старинную японскую хокку ньюйоркцы, спокойно укладываясь спать на тротуары. И так во всем. Омраченная потрясением жизнь образует сегодня иной, более изысканный узор. Никогда Нью-Йорк так не был чуток к дизайну, к оттенкам красоты и нюансам вкуса. Война обострила радость цивилизованных мелочей, повысила эстетическую чувствительность города, придав ей подспудный, но демонстративный характер: скорее Уайльд, чем Толстой. Чуждый амбициозному плану улучшить весь мир, Нью-Йорк стремится украсить хотя бы себя. Характерно, что в нашем городе быстрее всего сегодня растет сеть магазинов "Домашнее депо", торгующих тем, что может придать блеск и уют вашему жилью. Так, напуганный грядущим, Нью-Йорк ищет спасения в старом рецепте Вольтера: "Я знаю также, - сказал Кандид, - что надо возделывать свой сад". Конечно, дата 11 сентября нашла себе глубокое отражение и в музыке. Об этом слушателям "Американского часа" расскажет Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: В предыдущей передаче мы сыграли вам эту песню Нила Янга "Вперёд!", про одну из историй, происшедших 11-го сентября 2001 года. К 3-й годовщине, американские радиостанции переполнены песнями, посвященным этим событиям. На сегодняшний день таких композиций уже около двух десятков. Песня фолк-барда Дженис Иян "Сердце Города" была написана к первой годовщине атаки. Что примечательно, эта песня с тех пор не вошла не в один из её официальных альбомов. Дженис играет её только на концертах. И то не всегда. Вот редкая запись, на мой взгляд, лучшей из песен об этой трагедии. Написанная одной из лучших американских певиц. Александр Генис: В дни третьей годовщины 11 сентября в Нью-Йорке состоялась американская премьера неигрового фильма "Шесть дней", который поставил наш кино-обозреватель Андрей Загданский. "Завораживающей и гипнотической" назвал критик "Нью-Йорк Таймс" эту короткую, интенсивную и поэтическую ленту. Мне кажется такой фильм особенно своевременным сегодня, потому что он рассказывает не о самой трагедии, а том, что произошло в первые дни после нее. В сущности, картина посвящена искусству траура, тому, увы, теперь повсеместному ритуалу прощания, которые следует за каждым террористическим актом. Загданский показал город, приходящий в себя после жесточайшего потрясения, город, который интуитивно нащупывает метод терапии, способ вымещения страшной психологической травмы. В этом фильме много персонажей, но только один герой - сам Нью-Йорк, сумевший превозмочь растерянность, отчаяние, жажду мести, чтобы вернуться к своей нормальной (и ненормальной) жизни и тем дать достойный ответ террору, не сумевшему ни запугать ньюйоркцев, ни изменить их характер. Андрей, съемки Вашего фильма начались в первые часы катастрофы. Как сформировался замысел картины? Неужели он созрел уже тогда? Андрей Загданский: Нет. Я думаю, что не тогда. Скорее всего, я почувствовал, что могу что-то сделать, на второй день. Я вам расскажу историю, которая не вошла в фильм. На стороне улицы, где стоял дом, в котором я тогда жил, в среду вечером нельзя было парковать машины с 8-ми до 10-ти. И обычно, когда выходишь в среду, нет ни одной машины. Когда я вышел на улицу в среду 12 сентября, вся сторона улицы была заставлена машинами. Было ощущение, что люди решили, что это конец света, правила парковки больше на нас не распространяются, мы можем оставлять машины, где мы хотим. И стоял полицейский и заканчивал ряд машин - выписывал штрафы и прикалывал к каждому ветровому стеклу. И в этой фигуре, которая обычно вызывает весьма негативные реакции, было что-то потрясающе утверждающее. Конец света не наступил, извольте убирать свои машины, как положено, в среду приедет пылесос, будет чистить эту часть улицы, а штраф будьте любезны заплатите. И мне это страшно понравилось. Эта история не вошла в фильм, поскольку она довольно громоздкая и трудно объяснить все детали, но я почувствовал, что в городе все время что-то будет происходить, что 11 сентября в своих деталях раскрывается всюду - в больших и маленьких мелочах. Поэтому следующий день я провел в городе, снимая самые разные вещи. Так, постепенно, начал вырисовываться новый замысел фильма. Александр Генис: Что нового для себя Вы узнали о Нью-Йорке за ту неполную неделю, когда снимался фильм? Андрей Загданский: Я думаю, что я больше полюбил этот город, в который я влюбился давно, в 91 году. Я почувствовал большую терпимость, большую мудрость жителей и интуитивное желание не впадать в большую ненависть. Так легко было предаться этому чувству. Я почувствовал, что жители города этому сопротивляются. Александр Генис: Когда случаются трагедии такого масштаба, часто эмоциональный резонанс порождают мелкие, частные детали. Какая из них поразила Вас больше всего? Андрей Загданский: Когда 11 числа с нашего берега Нью-Джерси я снимал пожар, вернее, то, что уже осталось от двух небоскребов, проходил человек, увидел меня, постоял возле меня, закурил и сказал: "Мы на этом месте построим здание еще больше, еще выше". Я посмотрел на него, как на сумасшедшего - как в такую минуту человек может об этом думать и говорить. Но, потом я подумал, что в этом есть оптимизм американского народа в целом. Он был прав. В конечном итоге, через три года, мы знаем, что на месте Близнецов будут построены здания выше, чем были близнецы. Александр Генис: А вы знаете, что меня поразило? Этот эпизод есть и в вашем фильме. Объявление на столбах о том, чтобы люди позаботились о животных - о собаках и кошках, оставшихся без хозяев. Когда столько людей погибло, вот эта трогательная любовь к нашим братьям меньшим, которые уж точно никак не связаны со всеми нашими бедами. Это типичная нью-йоркская деталь. Андрей Загданский: Да, это очень характерно для жителей города. Александр Генис: В Вашей картине мы слышим голоса множества ньюйоркцев. Что Вы, один из них, чувствовали, когда снимали Ваших собеседников? Андрей Загданский: Первые пять дней были дни немоты. Мне казалось немыслимым вообще спросить кого-либо что-либо на улице. Было ощущение тишины, которая присуща траурному залу, а не городу. И когда я разговаривал с людьми на шестой день, то мне казалось, что все, что они говорят, это приблизительно то же, что думаю я. Тот же гнев, то же горе, то же смущение, то же раздражение, та же попытка рассуждать гуманистически перед лицом этой трагедии. Я разговаривал как с эхом и, более того, совершенно сознательно я спрашивал людей, что они думают, но я никогда не спрашивал их имена. И я не подписал ни одного имени. Мне казалось, что важно, что это не Джон или Мери, а что это жители города. Что это говорит сам город. Александр Генис: Давайте и мы послушаем, о чем говорил Нью-Йорк в те дни. Вот цитата из фильма. - Большинство дней в году мы слышим только о зле, и за прошедшую неделю было столько зла. Но было и много добра, как ты видишь сейчас. Это - большинство человечества, большинство добрых людей. Люди с сердцем, люди, умеющие сострадать. - Я только что была в церкви, и я думаю, что Бог больше, чем гнев. Больше, чем терроризм, больше всего на свете. И я иду к нему в поисках силы, поддержки и защиты. И чтобы он отомстил плохим людям, чтобы нам не пришлось этого делать. В Боге высшая справедливость и, может, не сейчас, но в конце концов справедливость восторжествует. - Мы выстоим. Не знаю можно ли это сказать о людях, ответственных за то, что произошло. Я поддерживаю своего президента. Он прав, он защищает конституцию. Я даже не голосовал за него, но я готов умереть завтра, если он скажет, что это нужно. Люди, которые погибли, - страшная потеря, и они заслуживают справедливости. Мы должны найти людей, которые это сделали, и заставить их ответить. Но мы не должны убивать невинных людей. Люди должны это помнить. Потому что если погибнут невинные люди, мы будем ничем не лучше, чем террористы. - Мы должны уничтожить их и попытаться остановить это. Я боюсь, это и есть будущее терроризма. Я думаю, мы сделаем все, чтобы не было невинных жертв. - С этого дня мы не опустим себя до уровня террористов. Неважно, что люди думают о том, что было раньше в американской истории. Вторая мировая война, Вьетнам. Теперь все будет по-другому. - Мы выстоим, мы выдержим, и мы станем лучшей страной. - Я люблю Нью-Йорк потому, что весь мир в Нью-Йорке. Здесь живут гордые и достойные люди. И сегодня замечательный пример, когда жители города собираются вместе, и они не грубые, не холодные, не противные, но сильные, очень сильные. И Нью-Йорк - прекрасный пример столицы этого мира. Прекрасные люди живут в Нью-Йорке. Александр Генис: Ваш фильм называется "Шесть дней". Почему? Андрей Загданский: Прежде всего, мы снимали его 6 дней. Как известно, Бог создал человека на 6-й день. Мне казалось, что параллель с шестью днями будет говорить о возвращении к разуму. Если не о создании человека заново, то о возвращении к разуму. Потому что человека мы считаем, все-таки, существом разумным и моральным. То, что говорят люди в городе на шестой день, есть еще одно доказательство того, что мы не утратили наши человеческие качества. Фильм заканчивается своеобразным концертом. Я смонтировал танцы под бразильскую музыку и параллельно с ней молитвы буддистов. Это получается такой своеобразный городской концерт, очень характерный для Нью-Йорка, в этом звучании есть исключительное качество, которое проявил Нью-Йорк. Вызов и нежелание поддаваться трагедии. Александр Генис: Новая война, навязанная Западу, требует от него и новой тактики, и нового оружия, и новых, по-новому обученных, солдат. Правила асимметрической, как теперь говорят, войны диктуют применения хирургически точного оружия. В отличие от прежних кровопролитных сражений - за один день в знаменитой битвой под Геттсибургом погибло 63 тысяч человек, - война с террором не может быть тотальной. И победы здесь добываются не любой ценой, а с минимальными потерями, в том числе - и в стане противника. Такой радикальный переворот в самой культуре, если так можно выразиться, войны возлагает громадную ответственность на солдата, который должен за долю секунды отличить своего от чужого, врага от мирного жителя, заложника от террориста. О том, как в подготовке новой армии Пентагон обратился к видеоиграм, рассказывает слушателям "Американского часа" Владимир Гандельсман. Владимир Гандельсман: Виртуальный Багдад под виртуальным солнцем. Между тем, на экране реальная война. Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" ведет своей репортаж из Калифорнийского Технологического института, где наблюдает за компьютерной игрой под названием "Всесторонний Воин". Играющий, в данном случае - Клив Томпсон, командует отрядом из 8 человек. Никогда не видевший Багдада, он утверждает, что понял, насколько это тяжелый труд: воевать в Ираке. Задача командира - командовать. Но, следуя его указаниям, все солдаты погибли за три минуты и повергли командира в полное отчаяние. Причина плохой игры - не ваша неопытность. Вы можете быть опытным компьютерным игроком, но данная игра - отнюдь не развлечение. Она - для настоящих солдат и обучения их настоящей стратегии войны и средствам выживания. Военное руководство Америки считает видео-игры одним из эффективнейших средств подготовки армии, - для создания этих программ привлекаются лучшие программисты и дизайнеры. Дело в том, что намного труднее обучить тактике и стратегии войны, чем практике, - то есть, как прицелиться и убить. Сейчас, когда во главу угла ставится миротворческая деятельность американских солдат в Ираке, важнее обучить тому, как избежать столкновения, а не тому, как напасть и уничтожить противника. Именно этим занимаются разработчики игры "Всесторонний воин". Диктор: Компьютерные программы батальных видеоигр впервые появились уже в начале 80-ых. Однако к началу 90-ых Пентагон потерял интерес к компьютерному обучению такого рода. Возврат произошел после 11-го сентября, причем возврат в массовом исполнении: обучающую игру, вроде "Всесторонний воин", можно приобрести всего за 50 долларов. Владимир Гандельсман: Кроме того, не только военные стали искать программистов и дизайнеров, но и дизайнеры стали предлагать свои услуги военным. Это был попросту подъем патриотизма. Например, один из дизайнеров, живущий в трех кварталах от разрушенных небоскребов, прежде, чем предложить свою новую игру кампании, с надеждой поинтересовался, будет ли она полезна военным. Если обычные игры типа "Властелин колец" ориентированы на фантазию игрока, то военные игры - напротив, рассчитаны на реалистическое мышление. Что не мешает ее популярности. Уже более 10 миллионов человек скачало игру "Американская Армия" на свои компьютеры. Сегодня это - одна из самых популярных игр в Штатах, весьма, кстати, способствующая привлечению молодых людей на армейскую службу. Диктор: В новой игре соблюдены все параметры Багдада, с точностью до небольших зданий, где могут укрываться снайперы. Вместо того, чтобы ехать в Калифорнию, где можно найти условия, сходные с иракскими, командир тренирует солдат с помощью игры. Одну и ту же боевую ситуацию солдаты повторяют столько, сколько необходимо, чтобы затем безошибочно сориентироваться в реальности. Владимир Гандельсман: Реальность воплощается в несколько кликов компьютерной мыши. Одно движение - и на экране возникает здание определенных форм и размеров. Еще движение - и здание сфокусировано. Еще одно - и кругом появляются холмы и деревья. И, наконец, вы "включаете" сумерки. Перед вами - реальное здание в реальное время суток. Перед вами - реальная улица. Возникает некий житель Багдада - "Мне надо пройти на рынок, там моя жена!" В ответ реплика солдата: "Назад! Дорога перекрыта!" Багдадец в ярости: "Вы, америкашки! Вы нам вот здесь! Убирайтесь к чертям!" И так далее, и так далее. Все это хорошо и достоверно до тех пор, пока хорошо и достоверно. Опасность в том, что если программа составлена с ошибками, то обучение сослужит плохую службу солдату в реальной обстановке. Есть и другие проблемы. Один солдат, например, заявил, что не может сесть за руль машины, предложенной компьютером, потому что у него нет прав. Надо знать американцев, чтобы понять эту законопослушную логику. Другой сказал, что игра воспроизводит действия, но не воспроизводит состояния. Одно из которых, например, скука. Прежде чем вступить в бой, солдат проводит много изнуряющих часов на жаре, в ожидании и скуке. Он испытывает жажду, и непонятно, как в условиях игры ее утолит виртуальная вода. Некоторые скептики вообще отказываются от сопоставления реальности и игры. Один из них вспоминает: Диктор: Когда я воевал в Афганистане, жара была такова, что пот мешал что-либо видеть и размывал записи, которые я делал в блокноте. Такого никакая видеоигра не передаст. Владимир Гандельсман: Корреспондент Нью-Йорк Таймс забавно рассказывает о том, как некий лейтенант прибыл в Калифорнийский технологический институт для консультации с создателями игр. Он был в шоке, увидев людей в джинсах и рубашках для игры в гольф. Привыкший к строгой военной форме на своей базе в Джорджии, офицер подумал: "Это - какой-то Голливуд, что у меня с ними общего? Они все, скорее всего, подкуренные". Но, как рассказывает сам лейтенант Каммингс, вскоре его поразил профессионализмом работников института. Задача офицера заключалась в том, чтобы помочь привести игру в соответствие с военной доктриной и реальной военной обстановкой. Тысячи деталей и тонкостей. В частности, необходимо было ввести в игру такое действие как элементарный толчок. Командир физически, рукой, толкает солдата, разворачивает его в нужном направлении, командуя: "Туда! В ту сторону!" Можно ли научиться стратегии войны с помощью игры? Отчасти. Разыгрываются предельно конкретные ситуации. Диктор: Один из солдат ранен и окружен. Кто-то принимает решение устроить дымовую завесу между ним и врагом, чтобы его спасти. Все это воспроизводит игра, и решение оказывается верным. А вот сцена атаки на здание, где засели террористы. Внезапно Каммингс останавливает картинку и показывает траектории пуль, и - тем самым - уязвимые места атакующих. Затем "устраняет" стену, чтобы открыть позиции и расположение укрывающихся в здании. Владимир Гандельсман: Конечно, игра в своих возможностях не беспредельна. Вы не станете реальным командиром, только лишь играя и тренируясь на "Всестороннем воине". Но вы, безусловно, обучитесь многим полезным приемам и научитесь избегать многих ошибок. Беда в другом: если вы не рискуете своей жизнью, то война не реальна. Игра остается игрой, и возникающая по ходу знакомства с виртуальными играми мечта о том, что все эти убийства и разрушения можно увести в воображаемый мир, остается несбыточной. Александр Генис: Наш сегодняшний выпуск завершит "Музыкальное приношение Соломона Волкова". В этой рубрике музыкальный критик "Американского часа" делится со слушателями тремя лучшими записями месяца. Итак, Соломон, из чего состоит Ваше "Музыкальное приношение" сегодня? Что Вы принесли нам? Соломон Волков: Это три очень дорогие моему сердцу записи. Каждая по-своему. И объединяет их то, что всех троих исполнителей я считаю счастьем числить среди своих друзей, и все три диска я получил непосредственно от исполнителей. Всех трех тоже кое-что объединяет. У нас сегодня, если угодно, тематическая передача. Это три человека, которые начинали как музыканты-исполнители - один был скрипачом, другой альтистом, третий пианистом, и все трое стали дирижерами. Причем двое сначала прошли через этап камерного дирижирования, а потом перешли к симфоническому дирижированию. А третий сразу стал симфоническим дирижером. Причем, каждый из них по-своему является очень значительной музыкальной фигурой и, как мне представляется, не только музыкантом-исполнителем, но и выдающимся дирижером. Александр Генис: А что заставляет солиста становится дирижером, что дирижер получает такого, что не может сделать музыкант-инструменталист? Соломон Волков: Прежде всего, репертуар. Никакой сольный репертуар, какой бы он ни был глубокий (самый глубокий сольный репертуар у фортепьяно), а в симфонии музыка выражает себя с наибольшей глубиной, мощью и когда ты стоишь перед оркестром из 100 человек, как говорил Натан Миронович Мильштейн: "Движение палочки и тромбоны ревут". Это ни с чем не сравнимое ощущение, когда ты только пошевелишь пальцем и эти огромные оркестровые глыбы движутся. Александр Генис: Никто не слышит музыку лучше, чем дирижер. Она исполняется для него. Он и есть лучший ее слушатель. Соломон Волков: Конечно, быть дирижером это ни с чем не сравнимое наслаждение. Кстати, еще один человек, которые был замечательным солистом-скрипачом, Давид Ойстрах, он ведь стал симфоническим дирижером. Он страшно волновался, когда он выступал как скрипач. Его спрашивали: "А как дирижер вы волнуетесь?" А он говорил: "Да что вы, перед дирижерскими выступлениями я как ребенок, которого готовят повести в магазин игрушек, я в нетерпении. А со скрипкой я выходил как на эшафот". Александр Генис: А хорошо ли работать музыкантам с дирижером-солистом? В чем специфика таких отношений? Соломон Волков: Да, очень хорошо. Особенно это касается скрипачей, потому что в оркестре сидит множество струнников. И если один человек скрипач, а другой альтист, они очень тонко понимают природу пения и оркестранты на это очень отзываются. Первым мы покажем запись "Дон Жуана" Рихарда Штрауса, дирижирует Александр Рабинович, замечательный пианист и композитор, который здесь выступает как дирижер с оркестром Московского радио. "Дон Жуан" - это очень трудная штука, с очень прихотливым движением музыкальным и внутренним ритмом. Мне кажется, что Рабинович прекрасных результатов от своего оркестра добивается, у него вся эта ткань переливается и живет. Вторая запись - это симфония Шостаковича номер 9, дирижирует Спиваков, исполняет Русский национальный оркестр. 9-я симфония Шостаковича - это очень интересный пример отклика на войну. Я сейчас смотрю, как идет подготовка к празднованию 60-летия победы и как-то это все очень настраивается на такой торжественный и помпезный лад. Оно и понятно. Цифра очень обязывающая. Но вот Шостакович нам показал пример того, как можно победу праздновать в таком веселом ключе. В этой музыке много юмора. Александр Генис: Композиторы (после Бетховена) не любят писать 9-е симфонии, считая, что они могут стать последними, предсмертными. У Шостаковича не было такого суеверия? Соломон Волков: Вообще, номер 9 в симфонической музыке - это роковой номер. И композиторы его страшно боятся. Каждый композитор, чтобы он не говорил, сочиняя симфонию номер 9 ощущает некий трепет. Мне кажется, что Шостакович свою проблему 9-й симфонии разрешил именно этим образом. Он принципиально, для того, чтобы не вступать в соревнование с Бетховеном и не ощущать тяжести номера 9, сочинил принципиально легкое сочинение. И Спиваков великолепно вот эту игровую природу произведения Шостаковича в данном случае передал. Показывая третью запись, мы отмечаем юбилей. Впрочем, то же самое было и с записью Шостаковича в исполнении Спивакова, которому в сентябре исполняется 60 лет. А Рудольфу Борисовичу Баршаю, под управлением которого прозвучит Симфония Малера номер 10, исполняется в этом же месяце 80 лет. Оба наши юбиляра в замечательной форме и мы, конечно же, им желаем множество больших успехов в области дирижирования. Баршай, как и Спиваков начинал в качестве солиста, он был альтистом, а затем стал основателем первого знаменитого в Советском Союзе оркестра камерной музыки, как и Спиваков, который после Баршая создал свои легендарных Виртуозов Москвы. Я только что получил от Баршая его запись симфонии Малера номер 10. Это очень интересная история, ведь Малер своей 10-й симфонии не закончил. Для него она оказалась последней. Она осталась в эскизах. Какие-то части были более закончены, какие-то менее. Но в целом симфонии номер 10 Малера не существует. И то, что мы услышим, это то, что воссоздано Баршаем по эскизам Малера. Причем, Баршай сам мне говорил, что он буквально заболел этой идеей осуществить эту 10-ю Симфонию. Он проник в малеровский мир, он просыпался среди ночи, думал об этом, кидался к письменному столу и делал заметки к оркестровке. Мне кажется, получилась необыкновенно сильная штука, которая позволяет нам понять настроение Малера перед смертью. Это очень мрачное сочинение, особенно финал, который начинается с дроби ударных. Альма Малер, жена композитора, нам рассказала в своих записках, что дробь ударных у Малера ассоциировалась с погибшим нью-йоркским пожарным. Это очень интересно, потому что нью-йоркские пожарные, как известно, стали героическими фигурами и для нас с вами после 11 сентября. И то, что и Малер в 1910 году обратился к этой теме погибших нью-йоркских пожарных, наполняет эту симфонию особым содержанием. Для Малера это прощание с миром, некий траурный марш. И в этом траурном потоке выразилось это предсмертное создание Малера. Баршай, дирижируя оркестром молодой немецкой филармонии эту малеровскую тоску, его гнев передает замечательно. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
