Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[16-11-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомПервая мировая и террор. Биография Грэма Грина. Песня недели. Кинообозрение с Андреем Загданским. Фонд Мак-Артуров: Премия гениев. Три лучших записи месяцаВедущий Александр Генис
Александр Генис: В 11 часов 11 числа 11 месяца 1918-го года завершилась Первая мировая война. С тех пор Америка, как это случилось и на прошлой неделе, отмечает этот дату Днем ветеранов. Конечно, самих ветеранов войны, начавшейся 90 лет назад, уже почти не осталось, но жива память о ключевом для всей западной истории событии, сформировавшем мир, в котором мы до сих пор живем. Это день, когда следует вспомнить о том трагическом провале, что завершил 19-й век с его культом разумной воли и начал 20-е столетие, век катастрофического произвола. Первая война лишила мир невинности. Это было второе изгнание из рая. Западная цивилизация внезапно, неожиданно для себя, обнаружила свою хрупкость и уязвимость. И произошло это тогда, когда Запад находился в зените могущества и самодовольства. Стефан Цвейг писал: Диктор: Когда я пытаюсь найти надлежащее определение той эпохи, что предшествовала Первой мировой войне, мне кажется, что точнее всего было бы сказать так: золотой век надежности: Александр Генис: Трагедия прекрасного Х1Х века, который Черчилль считал самым удавшимся истории, в том, что мир не справился с грозной силой, которой он же больше всего и восторгался - с прогрессом, с технической мощью. Оружие массового уничтожения - танки и пулеметы, аэропланы и отравляющие газы - лишено избирательности. Оно отбирало у человека достоинство личности, превращая его в жертву обстоятельств. Эта новая и мучительная ситуация заразила мир отчаянием и страхом. Из этого тупика у западной цивилизации было два выхода - тоталитарный и демократический. Оба были прямым следствием Первой мировой войны, открывшей дорогу массовому обществу. Тоталитарная власть верила в единство, обеспеченное силой и демагогией. Но победила демократия, оставшаяся верной идее общественного договора, скрепленного свободой и терпимостью. Однако для того Америка и внесла в свой календарь День ветеранов, чтобы не забыть урока Войны, которая так горько отрезвила гордую собой западную цивилизацию. Каким видится опыт Первой мировой войны сегодня, когда мы опять ведем войну - войну с террором, втягивающую в себя весь мир? Об этом мы беседуем с философом "Американского часа" Борисом Парамоновым. Борис Михайлович, на Западе - и в Америке, в частности - Первую мировую войну называли Великой, а Вторую - "хорошей, достойной", "Good war". Почему? Борис Парамонов: Ну, так ее называли до 39-го года, причем исключительно на Западе. В России (в СССР) называли эту войну "империалистической", а до большевиков - Второй Отечественной. Так что большевики и тут чужое присвоили, не признаваясь, когда вторую мировую войну на ее советско-германском фронте называли "Великой Отечественной". Заодно уж: в школе Покровского ту, старую, наполеоновскую называли "отечественной" всегда и только в кавычках. На Западе же Первая мировая война была названа великой, потому что она и в самом деле была самой крупной после наполеоновских. Называли ее также "последней". Выражение "война войне", "мы вели эту войну, чтобы покончить с войнами" - всё это из западного пропагандистского материала, отнюдь не советская придумка. Еще кстати: военная форма, появившаяся в последние месяцы гражданской войны - этакая стилизация под древнерусских богатырей, а заодно под допетровских стрельцов (галуны на шинелях) - всё это тоже было придумано еще до большевиков, только не успели с массовым пошивом. Ну и уж коли об этом заговорили: знаменитый плакат "Ты записался добровольцем?" - копия английского плаката 1914 года, на котором был изображен генерал Китченер. (Война велась в Англии чуть ли не до 16-го года на добровольной основе.) Почему вторую войну в Америке называют 'good', "доброй" - ясно: это была война с фашизмом, явно имеющая моральную ценность. Александр Генис: В чем разница между уроками, которые вынесли из Первой мировой войны Старый и Новый Свет? Борис Парамонов: Из Первой войны Запад, увы, не вынес никаких уроков. Версальский мир справедливо считается самой крупной дипломатической катастрофой в мировой истории. Уже Бисмарк знал: пораженного противника нельзя добивать, надо его примирить с собой, ввести в союзнический круг. Так и сделал Запад после 45-го года в отношении Германии и Японии. А в Версале была ужасающая ошибка. Это Клемансо на ней настоял, - американский президент Вудро Вилсон был против такой послевоенной политики в отношении Германии. Вы знаете, что из страны был вывезен весь ее золотой запас? Племенных коров вывезли во Францию. При этом Германия, в сущности, не была разбита, не было катастрофического военного поражения, как в 45-м. Реваншистские настроения были неизбежны в Германии. Еще одна ошибка послевоенного устройства тогдашней Европы: Черчилль считал, что в Германии нужно было сохранить монархию. Не Вильгельма, конечно, но монархию как институт. Я читал в мемуарах Голо Манна (сына Томаса Манна), что такая мысль была очень распространена в просвещенных кругах Германии. Кстати, и светлая личность была: князь Макс Баденский. Монархическая Германия - при сильной демократической конституции, конечно, - выпустила бы националистические и реваншистские пары из униженной страны. В той ситуации монархия могла бы быть тем, что называется "скрепляющий символ": работала бы на стабилизацию. Александр Генис: Сейчас в моде так называемая альтернативная история. Что бы было, если бы этой войны удалось избежать? Борис Парамонов: Это было невозможно. Хотя бы уже потому, что у человечества к тому времени не было опыта современных технизированных войн. Не знали, к чему может привести война в эпоху технической цивилизации - война машин. А если уж действительно фантазировать на эту тему, то результат можно было бы предвидеть вот какой. Россия стала бы могучей, влиятельной, свободной, преуспевающей страной. По расчетам Столыпина, к 1929 году Россия должна была бы выйти на первое место в мире. Александр Генис: Сегодня кажется немыслимой война между, скажем, Англией и Германией. Почему? Борис Парамонов: Ответ прост: невозможна война между демократическими странами. Политическая культура в развитых демократических странах слишком велика, чтобы для решения государственных конфликтов прибегать к таким архаическим средствам, как война. Говорят, что демократия ведет к падению культуры; интеллектуальной - может быть; но ни в коем случае не политической. Выборное правительство не может начать войну с другим выборным правительством. Если какое-нибудь повышение налогов не провести без парламента, как можно провести через него войну - если это не война с заведомым агрессором или угрожающим человечеству режимом? А демократические страны не агрессивны, не угрожают кому-либо. Я не знаю, как это еще объяснить. Это настолько элементарно, настолько привычно. Тут именно индукция нужна, а не дедукция: аргументы от опыта, от наблюдения над исторической эмпирикой. Ну не было такого в исторической эмпирике - войны демократий. Нельзя же считать кайзеровскую Германию демократической страной. Хотя там был и парламент, и всяческие свободы, и даже выходил журнал "Симплициссимус" с антикайзеровскими карикатурами Теодора Гейне. Но решения принимались кайзером, к тому же крайне неуравновешенным человеком. Германия тогдашняя - страна с демократическими фрагментами, но не полностью демократическая. Да что говорить о кайзере, когда Томас Манн оправдывал войну с Антантой? А уж он ли не был культурным человеком! Но он же потом, после всех опытов, и писал, что политика - необходимый элемент духовно-культурного, и как раз этого элемента в Германии опасно не хватало. В современной Германии Томаса Манна нет и, полагаю, не будет, но зато в ней нет и не будет Гитлера. Вот, если угодно, демократический баланс, вот динамика демократии: меняем Томаса Манна на вечный мир. Я недавно смотрел документальный фильм про американскую художественную богему в Сан-Франциско; там один тонкач сказал: вы думаете, Шекспир проповедовал демократические ценности? Вспомним Шпенглера: культура и цивилизация. Демократия - цивилизационный феномен, а не культурный. Демократия рационалистична, даже попросту арифметична: подсчет голосов. А культура стихийна: читайте хотя бы Блока, у которого стихия и культура были синонимами. И не говорите мне про Древнюю Грецию, половина населения которой была рабами. В строго политологическом смысле слова Афины не демократия, но аристократия. Вот почему, кстати, американская внешнеполитическая установка - к расширению демократии в мире - в долгосрочной перспективе - правильная установка. Александр Генис: В определенном, (хотя бы, географическом смысле) Война с террором - тоже мировая. Может ли ХХ1 век чему-нибудь научить опыт Первой мировой войны? Борис Парамонов: Ничему не может. Разве что терпению. Война с террором - это война, как говорится, неклассическая. Такого опыта у человечества еще не было. И, повторяю, если обратиться к опыту Первой мировой войны, то опять же окажется правильной установка на расширение демократии в мире. Александр Генис: Грэма Грина справедливо считают одной из самых обидных ошибок Нобелевской премии. В отличии от других промашек комитета, вроде Джойса, премия не досталась Грину из-за огромной популярности его романов. Однако именно этой непреходящей любовью объясняется интерес к эпической биографии Грина, которую, наконец, завершил работающий в Америке британский ученый Норман Шерри. Он вложил в этот труд всю свою жизнь. Работа стала причиной двух разводов и чуть не убила автора, когда он тяжело заболел, собирая материалы в тех опасных странах, где Грин писал свои книги. И вот, наконец, все три тома этой исключительно и по объему, и по дотошности монографии стали доступны читателям. О ней рассказывает обозреватель "Американского часа" Марина Ефимова. (НОРМАН ШЕРРИ. "Жизнь Грэма Грина") Марина Ефимова: Грэм Грин, родившийся в 1904 г., писал во времена, когда писатели были влиятельны, невидимы и загадочны, как оракулы. Один из рецензентов последнего, третьего, тома его монументальной биографии (в ней больше 2000 страниц), Пол Тэру, пишет: Диктор: Писатели были отшельниками, романтиками, пренебрегали благополучием и легко шли на риск. Их репутация в обществе была бы плохой, если бы не была такой соблазнительно неординарной. Простые смертные с писателями не встречались и не разговаривали, зато много разговаривали о них. Нынешнему поколению не понять магию, исходившую от имен Хемингуэя, Фитцджералда, Карсон Мак Каллерс, Фланнери О'Коннор... Все они уже мертвы, а старики Сол Беллоу и Уильям Стайрон (знавшие этого рода славу) дожили до эпохи снятия чар, когда издатели в сговоре с книжными магазинами вытащили писателей на всеобщее обозрение презентаций и сделали их частью механизма книготорговли. Грина судьба пощадила. Марина Ефимова: Поэтому поговорим о нём. Грин был, может быть, загадочнее всех писателей его поколения: он всю жизнь ходил "по опасному краю", он жил везде и нигде, про него никто не мог сказать: "Я хорошо его знал". Он написал две книги мемуаров - обе уклончивые, обе с умолчаниями. Иногда он вел два дневника одновременно, в которых излагал две версии одного и того же дня. Одна - трезвое описание работы, важных встреч и событий... другая - детальный рассказ о забавах с очередной проституткой (у Грина был список из 47-ми любимых проституток в разных странах). По отзывам всех друзей, более или менее близко знавших писателя, Грин был сексуальным маньяком. В биографии приводятся слова его друга Отто Премингера: Диктор: Грэм всем кажется таким корректным, таким сдержанным, таким британцем, но на самом деле он одержим сексом, он помешан на женщинах. Секс постоянно у него на уме. Марина Ефимова: Ну и что? - скажете вы, - эта страсть не мешала ему писать замечательные книги. "Не мешала, - соглашается биограф Норман Шерри, - но определяла и формировала все его писания. Он мгновенно и страстно влюблялся, и также быстро и нестерпимо начинал скучать. Поэтому он не был способен на верность ни одной женщине". Сексуальный аппетит одновременно и возбуждал Грина, и погружал его в бездну уныния. С точки зрения католицизма, который он исповедовал, писатель был грешником, и он то каялся: Диктор: "Я слишком многих предал, мне не хватит жизни, чтобы раскаяться": Марина Ефимова: ...то оправдывался: Диктор: "В сущности, грешник - сердце христианства". Марина Ефимова: "Эта головоломка, - пишет Пол Теру, - делала его одновременно и страдальцем, и моралистом". А Джордж Орвелл говорил о нем: Диктор: Грин разделяет идею Бодлера, будто есть нечто изысканное в том, чтобы быть проклятым. Марина Ефимова: Сладострастие не мешало Грину быть романтиком: когда в молодости он влюбился в свою будущую жену Вивьен Дэйрелл-Браунинг, он написал ей 2000 писем, прежде чем убедил ее выйти за него замуж. После этого он сразу начал посещать проституток, заводить возлюбленных, а с рождением детей брак и вовсе развалился, хотя Грин до конца жизни не развелся с женой и всегда финансово поддерживал ее и детей. Не в состоянии запереть себя в клетке брака, Грин начал путешествовать - по разным странам и по разным женщинам. Его путешествие на Кубу подарило нам роман "Наш человек в Гаване", вояж на Гаити - "Комедиантов", поездка в Конго - "Ценой потерь", странствие по Южной Америке - "Почетного консула", "Человеческий фактор" и "Мое путешествие с тетушкой"... Остановками его другого, любовного путешествия были (среди многих других) плотская страсть к Дороти Гловер, долгая романтическая связь с роковой светской красавицей Кэтрин Уолстон, роман со шведской актрисой Анитой Бьорк и почти брак с женой английского дипломата в Камеруне Ивонной Клоетта... Но, как считает критик журнала "Тайм" Пико Айер, нелепо искать разгадку магии писателя Грина (как это делает его биограф Норман Шерри) в том, что во время своих странствий он набирал экзотический, удивительный материал, определивший успех его прозы. Айер пишет: Диктор: "Бродяжничество было для Грина одновременно и бегством, и самобичеванием... добровольное наказание одиночеством и страстная надежда на новую любовь... постоянный стыд за ту боль, которую он принес стольким людям и постоянные взрывы страсти, заглушавшей эту боль... И именно эта интенсивность чувств (боли и страсти) делала каждый эпизод его прозы ярким и каждую встречу значительной (начиная с пыльного старика в Мексике, на чьих руках "запеклись подсохшие экскременты" - персонаж, ставший центральным в романе "Власть и слава")... Марина Ефимова: В книгах Грина дело не в материале, а в том, что он ДЕЛАЛ со своим материалом. Искать его магию в тех странах, где он путешествовал, значит "осматривать шляпу волшебника уже после того, как оттуда вылетел голубь". Александр Генис: Если в Америке труд Нормана Шерри встречен восторженными отзывами критиков, то в Англии он произвел скандал. Дело в том, что Грин сам назначил Шерри своим биографом, потребовав от него клятвы писать только правду. "Иначе, - сказал умирающий Грин, - я буду являться к вам после смерти". Шерри честно исполнил свою задачу, что вызвало шок у родственников. Прежде всего, у сына и наследника романиста - Фрэнсиса Грина, которого покоробило подробно документированное описание бесконечных сексуальных эскапад. Я, кстати сказать, немного знаком с Фрэнсисом, который, судя по всему, во многом похож на своего прославленного отца. Скрытный и молчаливый (он делает куда больше, чем говорит), Фрэнсис, который неплохо говорит по-русски, любит Россию - и рискованные авантюры. Однажды мы встретились с ним в разгар снежной зимы в Москве, куда он прилетел на своем крохотном одноместном самолете. Оттуда Фрэнсис собирался лететь дальше - в Туву. Как ни странно, мне ни разу не приходилось слышать от него воспоминаний об отце, от которого он унаследовал страсть к опасным приключениям и ту чисто британскую сдержанность, что оскорбила чрезмерная искренность трехтомной биографии Нормана Шерри. Однако парадокс в том, что как раз эти детали привлекают к вполне академическому труду внимание широкой аудитории по обе стороны океана, попутно возвращая к творчеству Грэма Грина новое поколение читателей. Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: В этот вторник были вручены награды премии "Шорт лист", созданной ветеранами музыкальной индустрии в 2001 году. Самое интересное в ней - принцип отбора. Запись не может попасть в список номинаций, если альбом был продан тиражом более чем 500,000 экземпляров. При этом почти все из 16 членов жюри (кроме кинорежиссера Джима Джармуша) - сами коммерчески успешные музыканты. Награждая артистов за дерзость и новаторство, "Шорт лист" за три года успел стать арбитром хорошего вкуса для молодых (и не очень) музыкантов. Из десяти финалистов этого года лично мне больше всего понравилась дебютантка Нели Мак-Кай с её ошеломляюще свежим стилем, сочетающим кабаре, джаз, рэги и рэп с остроумием и самоиронией. Вот одна из её песен об очередном неудавшемся нью-йоркском романе. Мудрая не по годам 19-летняя Нели Мак-Кай: "Давид". Александр Генис: Американскому документальному кино везет на европейских фестивалях. Сперва это была золотая пальмовая ветвь Майклу Муру в Каннах. А теперь - главная награда престижного Лондонского фестиваля, которую получил камерный, по сути, чуть ли не любительский фильм "Проклятие", сумевший обойти триста картин-конкурентов из 60 стран. О ленте лауреата рассказывает кинообозреватель "Американского часа" и режиссер документального кино Андрей Загданский. (Tarnation by Jonathan Caouette) Андрей Загданский: Проклятие - так можно перевести название нового документального фильма Tarnation , который только что был показан на Нью-йоркском фестивале и сразу же после премьеры вышел в прокат в знаменитом кинотеатре Film Forum. В жанре автобиографических документальных фильмов написана если не новая глава, то новая страница. "Проклятие" - фильм, у которого появится наверняка множество подражателей по совершенно очевидным причинам - личная трагедия стала сюжетом успешного документального фильма. Эта драма рассказана автором фильма от третьего лица и охватывает период от рождения матери главного героя и автора фильма Джонатана Рене до сегодняшнего дня. Рене родилась в маленьком техасском городке. Яркая и красивая девочка с детства позировала для рекламных фотографий, но в одиннадцать лет случилось несчастье. Она упала с крыши и сломала обе ноги. Хотя переломы зажили, Рене не начала ходить из-за частичного паралича. Родители Рене, убежденные врачами, что паралич носит характер психической болезни, начали лечить девочку электрошоком. Так началась история проклятия Рене и ее сына Джонатана. Электрошок травмировал ее мозг. История ее жизни - это история странных побегов, бесконечных психиатрических клиник, и многих несчастий. Сын Рене Джонатан, кажется, обречен следовать по пути своей матери. С одиннадцати лет Джонатан начинает снимать на видео себя, своих друзей и близких. Эти личные видеопленки за отснятые двадцать с лишним лет и составляют основу фильма. Джонатан снимает свою часто невменяемую мать, свою бабушку и своего деда, и снимает сам себя, свои странные инсценированные исповеди на камеру. В том же раннем возрасте возникает интерес к культовым фильмам. Любопытно, что один из них "Жидкое Небо" русского режиссера, живущего в Америке, Славы Цукермана. Стилистическое влияние "Жидкого неба" чувствуется и в "Проклятии". Поляризованное, повышенно контрастное изображение плюс обилие музыки и песен создают ощущение близкое к МТВ. Фильм не вербален - делая исповедальной картину, Джонатан даже не читает закадровый текст. Вся информация присутствует в фильме либо в интервью и диалогах, либо в надписях, в титрах. "Проклятие" - не только исповедь, но и попытка терапии. Когда Джонатан сам попадает в психиатрическую клинику, его диагноз звучит так: "потеря личности". Джонатан не знает, кто он. Постоянные видеосъемки можно расценить как стремления зафиксировать свою личность, понять, кто ты, рассмотреть окружающую тебя действительность с помощью зеркальной электронной реальности видеокамеры. Как знать, может быть, если не эта видеокамера, Джонатан безвозвратно потерял бы себя? Александр Генис: Андрей, Вы не первый раз уже рассказываете нам о документальных драмах с патологическим сюжетом. У меня создается впечатление, что на наших глазах складывается новый жанр исповедального кино с его невымышленной трагедией. Андрей Загданский: Звучит почти как упрек - фильмы с патологическим содержанием. Но вся литература прошедшего столетия отмечена печатью патологического содержания. Мы хотим жить нормальной жизнью, но норма в искусстве вряд ли кого-то заинтересует, кроме, пожалуй, Владимира Сорокина, патологический роман которого так и называется "Норма". Для американского часа я стараюсь отбирать наиболее интересные фильмы. "Проклятие" - фильм не только интересный сам по себе, но и фильм действительно открывающий новую волну, новую тенденцию. Как я уже сказал, Джонатан начал снимать свой фильм, когда ему было всего лишь одиннадцать лет. То есть тогда, когда видеокамеры в Америке стали впервые доступны широкому потребителю. Остается только догадываться, какое количество исповедальных фильмов нас ждет в ближайшем будущем... Александр Генис: Догадаться, Андрей, не сложно уже потому, что сегодня в американской школе ученикам разрешают приносить вместо обычного сочинения, вроде "Как я провел каникулы", домашний фильм на эту тему. Дело в том, что мы вступили в эпоху видеократии, когда для молодежи более естественно выражать свои мысли и переживания не словами, а видеообразами. Может быть, одним из следствий этого тектонического сдвига в нашей культуре станет расцвет интимного документального кино, делающего зрителя свидетелем интимной исповеди. Осень - пора урожая, в том числе - и урожая всевозможных премий, начиная с Нобелевских. Пожалуй, самая необычная из них та, что носит прозвище "Награда гениям". Ее вручает американский Фонда Мак-Артура. В этом году каждый из 23 награжденных получит пятьсот тысяч долларов, по сто тысяч в течение пяти лет. Среди них есть парикмахер, организовавший библиотеку в своем салоне, археолог-иллюстратор, преподаватель риторики в средней школе, уже награжденный - премией Пулицера - писатель, фермерша, джазовый пианист, терапевт, а в свободное время - кинорежиссер. Вроде никакой логики в выборе стипендиатов нет. Но именно ее отсутствие и является философией Фонда. Объяснить более подробно, кому и почему дают эту премию, согласился директор "Программы Гениев" Фонда Мак-Артура Дэниэл Соколоу, с которым беседует корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова. Ирина Савинова: Г-н Соколоу, расскажите подробно о программе, Вы - ее директор и лучше кого бы то ни было знаете ответы на наши вопросы. Дэниэл Соколоу: Программа возникла в 1981 году. Мы считаем, что награждать нужно не "гениев", а "выдающихся творцов", потому что в эту категорию можно отнести гораздо больше людей. Тех, кто делает то, что им нравится, и делает это очень хорошо. Им не обязательно иметь какой-то уникальный интеллект. Но средствам массовой информации больше по душе термин "гений", и мы сдались. Так вот, Фонд Мак-Артура подумал, что существует большое количество замечательных людей, всю жизнь с успехом занимающихся каким-то любимым делом. Когда мы их находим, мы им звоним и говорим вот что: "Мы считаем, что вы - по-настоящему интересный творческий человек, вот приличная сумма денег, берите ее и делайте с ней, что хотите. Не думайте, как оправдать ваши расходы, нам не нужны ваши отчеты, нам нужно, чтобы вы продолжали заниматься своим делом". В таком виде программа существует почти 24 года. Ее философия не изменилась, она была такой же, когда ее получил поэт Иосиф Бродский. На сегодня премию получили почти 700 человек. Каждый год мы приглашаем группу людей, составленную из ведущих представителей разнообразных отраслей индустрии, бизнеса, культуры, и просим их назвать кандидатов на премию. Они называют имена людей, по их мнению, обладающих выдающимися творческими способностями. При этом имена выдвигающих мы не разглашаем, чтобы не создавалось впечатления, что они лоббируют интересы своего бизнеса или организации - за выдвижение своего кандидата ни они, ни сфера их деятельности не получают никаких выгод или привилегий. И еще мы рассылаем письма многим известным людям с таким же предложением: выдвинуть на соискание премии какого-нибудь очень интересного человека. Потом назначенный нами совет - около десяти членов - изучает списки, к тому времени включающие несколько тысяч имен кандидатов, и выбирает из них 20-25, тех, кто кажутся им самыми интересными. Мы сообщаем этим людям о награждении по телефону и обязательно добавляем, что уверены, что они знают лучше нас, как потратить деньги. Мы им просто говорим: "Делайте с деньгами, что хотите, но продолжайте творить". Ирина Савинова: Какими из стипендиатов вы гордитесь больше всего? Дэниэл Соколоу: Это очень трудный вопрос. Мы гордимся всеми шестистами восемьюдесятью двумя. Они все очень разные. Попадаются широко известные, но зачастую они известны только тем, кто их выдвигает. Они могут заниматься чем-нибудь таким, о чем никто и не слышал и не знает, что это даже такое. Иногда они получают Нобелевскую премию после того, как получили нашу. Например, астрофизик Джозеф Тейлор или Даглас Ошеров, физик. Мы награждали писателей, Сюзан Зонтаг, например. Джули Теймор, написавшую сценарий фильма "Король львов", мы наградили создателя веб-сети Тима Бернерс-Ли. Мы награждали поэтов, драматургов. Они все выдающиеся творческие личности. Так что мне очень трудно выделить какого-то одного, кем мы особенно гордимся. Ирина Савинова: А кроме Иосифа Бродского, были среди награжденных выходцы из России? Дэниэл Соколоу: Это для меня тоже трудный вопрос: я никогда не смотрел на премию с такой точки зрения. Я уверен, что среди шестисот имен есть русские. У меня самого фамилия Соколоу. Ирина Савинова: Ища русские имена в списках стипендиатов премии за все годы, я нашла в них только имя Валерия Чалидзе, борца за права человека, писателя, издателя, получившего "Премию гениев" в 1985 году. Г-н Соколоу, есть ли у премии аналоги, чем она отличается от Нобелевской, например? Дэниэл Соколоу: Нобелевский комитет награждает за работу, которая уже сделана. Мы же вкладываем средства в потенциальные возможности награжденного, в его будущие проекты. Конечно, к моменту его выдвижения кандидат должен уже сделать что-то важное, что и служит поводом для его награждения. Но в основном мы ожидаем их будущих достижений, потому мы и даем им эти пять лет, даем им время для осуществления их проектов. Ирина Савинова: Как растет и развивается "Программа гениев"? Дэниэл Соколоу: У нас задача каждый год найти новых людей, знающих кого-то достойного быть награжденным премией. Мы считаем, что границ для творчества нет, интересные люди живут повсюду, и без наших советников нам этих людей не найти. Например, в этом году мы наградили фермершу. Она доказала, что даже во времена корпоративного сельскохозяйственного производства, может успешно существовать семейная ферма. Так что, видите: мы проникаем в самые разнообразные области деятельности человека, а в каждой - мы верим в это, - непременно есть творческие люди. Ирина Савинова: Получается, что вы вкладываете средства в будущие проекты, тогда не в ваших интересах давать стипендию пожилым людям, так ведь? Дэниэл Соколоу: Не совсем так. Конечно, чем моложе стипендиат, тем больше у него времени оправдать награду и сделать еще что-то полезное и интересное. Но мы верим, что творческие способности есть у людей всех возрастов. Мы награждали и 83-летнего человека и 18-летнего. У нас нет ограничений возрастом. Ирина Савинова: Вы не ограничиваете награжденных и в том, как они могут распорядиться полученной премией. Но, может, следовало бы поставить условием, что деньги должны быть вложены в проекты, которые принесут пользу их непосредственному окружению, обществу в целом? Дэниэл Соколоу: Как можно определить, что принесёт пользу? Например, кто-то может снять на наши деньги студию, приобрести оборудование, нанять помощников, значит, платить многим людям, тратя на это наши деньги. Иногда награжденные поступают так, что нам их трудно понять, но мы не хотим ограничивать их свободу. Мы изучали этот вопрос очень тщательно и пришли к заключению, что они знают лучше нас, как распорядиться деньгами с пользой для своего дела, и пока что никто из награжденных не злоупотребил предоставленной им привилегией. Ирина Савинова: Премию дают только американцам? Дэниэл Соколоу: "Премию гениев", а она только малая часть деятельности Фонда Мак-Артура, дают или американцам, где бы они ни жили, или иностранцам с видом на жительство в Америке. Ее не дают гражданам других стран, не американцам. Другими словами, человек из России может получить премию, если у него есть право жить в Америке. Дело в том, что в своей работе мы полагаемся на созданную нами обширную сеть номинаторов, выдвигающих кандидатов. Это - обязательное условие: кандидатов нужно выбирать из самых разнообразных слоев жизни, желательно - каждый раз новых. Получается, что нам нужно будет создать такие же сети в других странах. Практически выполнить это невозможно. Поэтому мы ограничили себя гражданами Америки и натурализованными иностранцами. Александр Генис: Один их награжденных "Премией гениев" в это году - афро-американский писатель Эдуард Джонс. Он не станет покупать дом - ему не нужно даже квартиру побольше, он не станет покупать машину - он ездит в супермаркет за салатом на автобусе, он не станет устраивать вечеринки - он не любит отрывать время от работы. Лучшим развлечением он считает взятый напрокат китайский фильм "Поднимите красный фонарь". Пишет он исторические романы, а героев выдумывает: "Если бы я чаще общался с людьми, мои романы были бы кошмарами". Фермерша, о которой шла речь ранее, хочет опубликовать поваренную книгу. Так выглядят типичные лауреаты "Премии Гениев"... Наш сегодняшний выпуск завершит "Музыкальное приношение Соломона Волкова". В этой рубрике музыкальный критик "Американского часа" делится со слушателями тремя лучшими записями месяца. Итак, Соломон, из чего состоит Ваше "Музыкальное приношение" сегодня? Что Вы принесли нам? Соломон Волков: Сегодня все пластинки, которые я принес, выпущены одной нью-йоркской фирмой грамзаписи, которая отмечает в эти дни юбилей, условно говоря, своего руководителя, своего начальника, который одновременно является моим добрым знакомым, его зовут Роберт Хорвец. Фирма это не типичная, с одной стороны, а с другой стороны, история ее успеха была такова, что недавно вышел специальный номер "Нью-Йорк Таймс мэгэзин", посвященный передовым, если угодно, культурным институциям Нью-Йорка. И вот среди нескольких разных институций и людей, которых этот журнал выделил, была и эта фирма, и ее руководитель Боб Хоровец. И потому она была выделена, что на фоне катастрофического состояния дел вообще в грамзаписи, особенно в классической грамзаписи, где фирмы закрываются, терпят колоссальные убытки, сворачивают свою деятельность и судорожно ищут путей выхода из этой кризисной ситуации, эта небольшая фирма процветает. Причем, процветает не ценой компромиссов и уступок дешевому вкусу, а наоборот, за счет того, что Боб Хоровец интуитивным образов выбирает произведения, музыку и исполнителей из очень широкого, кстати, музыкального спектра (в его каталоге есть и авангард, и сочинения, относящиеся к новой простоте, к течению, которое теперь называется новая сложность, и американский фолк, и американский рок, и американские барды, и европейские). Напомню о каких-то записях, которые и нашим слушателям известны. Именно Боб Хоровец выпустил знаменитый теперь диск "Buena Vista Social Club". В одной из наших передач я продемонстрировал нашим слушателям образцы авангардной, современной музыки. А Боб, при том, что он выпускает и чрезвычайно сложную авангардную музыку, все-таки, отбирает он музыку оригинальным образом. Он садится в машину, у него гора демонстрационных дисков, он иногда ездит вокруг Нью-Йорка по 6 и более часов, слушая в машине музыку. Александр Генис: Я прекрасно его понимаю. Нигде так хорошо не слушается музыка, как в машине. Машина - это как концертный зал на колесах. Ничто тебя не отвлекает. Соломон Волков: Он тоже говорит, что он в машине концентрируется. И вот из этой груды он выбирает те, которые совпадают с его вкусом, и он надеется, что это понравится и аудитории. Его личный вкус склоняется к тому, что мы называем, условно говоря, новой простотой, я хотел сегодня показать разные аспекты. Когда мы говорим "новая простота", это не нечто единообразное, это композиторы, очень не похожие друг на друга. Там различные оттенки, различные градации этой простоты. И сегодня я хотел показать три самых разных аспекта. Первое - это то, что мы называем американа. Это американская женщина, очень красивая, блондинка, которая очень эффектно выглядит на эстраде и которая исполняет и сама себе аккомпанирует на фортепьяно и напевает незамысловатые песенки собственного производства. Все вместе производит чрезвычайно симпатичное впечатление. Это одна из многих современных американских музыканток, которая понравилась Бобу, и он выпустил такой диск, который пользовался определенным успехом. Итак, Робин Холком играет и поет песенку своего собственного сочинения "Окно". В кругу исполнителей, диски которых выпускает Боб Хоровец, наличествует также и наш соотечественник Гидон Кремер, который также показывает широкий спектр музыки. Он часто играет сложную музыку (Альфреда Шнитке). Но в данном случае он показывает сочинение Георга Пелетсиса - современного латышского композитора, который работает в постмодернистском жанре, балансируя на грани очень тонкого китча. Его сочинение очень любопытное, для камерного оркестра, под названием "Все в прошлом. Вспоминая Оскара Строка". А Оскар Строк: Александр Генис: Это знаменитый автор танго, наш рижанин. Соломон Волков: Мы ведь совершенно определенно встречали его на улице в Риге, потому что он умер в 75 году. Мне страшно жалко, что я тогда не смог с ним познакомиться. Этот опус Пелетсиса очень тонко пародирует Строка, и воздает ему какой-то омаж. И, наконец, последняя пластинка, тоже личный выбор Боба Хоровеца и его самый большой успех в области серьезной современной музыки. Это Симфония номер три, которая также называется Симфонией Печальных песен Генриха Гурецкого, которая в 1976 году, когда она впервые прозвучала, вызывала скорее негативную реакцию со стороны коллег Гурецкого. Я до сих пор помню, когда я еще учился в Ленинградской консерватории и некоторые ленинградские композиторы ездили на Варшавскую осень, они, приезжая оттуда, поносили Гурецкого последними словами. Он был в их глазах предателем. Он порвал в тот момент с авангардом, чтоб было очень трудно, и стал писать очень простую и националистическую музыку. Это воспринималось как нечто реакционное. Такое же отношение было к этой симфонии. И вдруг она, спустя много лет, именно в той записи, в том исполнении, которое выбрал Боб Хоровец, стала всемирным бестселлером и продалась в количестве миллиона экземпляров. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
