Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[28-12-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомСобытие года. Самый счастливый день года. Стихи года. Песня года. Фильм года. Роман года. Исполнитель годаВедущий Александр Генис Александр Генис: Неделя между Рождеством и Новым годом выпадает из американского календаря. В эти дни никто уже толком не работает. Отходя от одного праздничного экстаза и готовясь к другому, правда, более скромному, американцы неспешно подводят итог уходящего года. Тут и путевые впечатления, и семейные перемены, и рабочие достижения, и прочитанные книги, и удачные покупки. Как ни странно, этим весьма интимным отчетом принято делиться не только с родственниками и друзьями, но даже с коллегами. Мне нравится этот обычай. Делая жизнь доверчивой и прозрачной, мы придаем прошедшему году особую стилевую окраску, придающую ему неповторимый, а, значит, и незабываемый характер. Именно поэтому последний в этом году выпуск "Американского часа" будет особенным. Следуя за календарем, его авторы и гости подведут итоги 2004-го года, выбрав из бега времени то, что останется с нами, если не навсегда, то хотя бы надолго. Наш специальный новогодний выпуск откроет гость "Американского часа" - профессор Университета Эмори, лауреат нашей премии "Либерти" Михаил Эпштейн. Михаил Наумович часто выступал в наших программах. Но я всегда затрудняюсь, когда мне приходится одним словом описать характер занятий Эпштейна. Критик? Литературовед? Культуролог? Искусствовед? Теолог? Философ? Да, все это, но есть еще особый род деятельности, который не вписывается в реестр академических классификаций. Пожалуй, Эпштейну больше всего подходит то определение, которым современники наградили - "мастер поэтической мысли". Воспользовавшись тем, что Михаил Наумович посетил праздничный Нью-Йорк, я пригласил его в нашу студию, чтобы задать первый и главный вопрос этой новогодней программы. Какое событие 2004-го года Вы считаете самым важными? Михаил Эпштейн: Мне кажется главным событием минувшего года был Беслан. Это какой-то мировой рекорд во многих отношениях - нравственном, эмоциональном, политическом. Кажется, впервые в истории, именно дети были выбраны, как средство и объект политической борьбы. Нацисты гнали в газовую камеру всех, независимо от возраста. А вот басаевцы избрали для политических упражнений именно детей. Философски это возвращает нас к Ивану Карамазову, который не может простить Богу детских страданий. Я не знаю, насколько достаточно этих улик, чтобы построить обвинительное заключение против Бога, как это делал Иван Карамазов, но для жесточайшей мизантропии этих фактов вполне достаточно. Александр Генис: Михаил Наумович, вы знаете, ваши горькие слова напомнили мне хорошо известный тезис: может ли быть поэзия после Освенцима? Вот террористический кошмар, который мы наблюдаем во всем мире, который мы все переживаем, что он говорит нам, что нам делать? Михаил Эпштейн: Молчать, надеяться, молиться, помогать жертвам. Мне кажется, что Беслан, даже у тех людей, которые всегда чурались какого бы то ни было общественного действия, даже филантропического, что-то пробудилось. Я знаю очень многих людей, которые, впервые в своей жизни, что-то стали жертвовать. Потому что уж очень чудовищный был масштаб этого несчастия. Невероятные муки детей, которые пришли на праздничную линейку и оказались по ту сторону жизни. Я не имею каких-то особых советов, кроме одного. Очень многое в минувшем году делалось во имя благих целей, а оказывалось глупостью или подлостью. И эта категория благоглупости или я бы даже сказал, благоподлости, она должна постоянно сосредотачивать на себе наше внимание. Если мы вспомним основные события 2004 года - взрывы в Испании, выборы в США, референдум в Белоруссии, то, что сейчас делается на Украине - большинство участников этих действий преисполнены благих замыслов, а получается подлость или глупость. Особенно категория благоглупости кажется сомнительной - как можно сочетать благой замысел и подлое поведение? Можно ли убивать, предавать, кощунствовать с благими намерениями? Увы, можно. И диапазон примеров очень широк - от великого инквизитора Достоевского до Павлика Морозова. Разве не благоподлость во имя спасения народа уничтожать этот самый народ? Александр Генис: Такие события, как всегда, вызывают реакцию немедленную. Хочется что-то сразу сделать. Но вы философ, вы человек, который привык смотреть на мир издалека. С философской точки зрения как объяснить то, что происходит сегодня, в какую концептуальную раму можно это вставить? Как это все выглядит с позиции большого временного пространства? Михаил Эпштейн: Как-то повелось последние три столетия, что конец предыдущего века заканчивается благими надеждами и знаками несомненного прогресса, который должен в предстоящем веке стать еще более несомненным, а начало столетия приносит войны и катастрофы. Так было с 18-м веком, который много ждал от Просвещения. Начало19-го прошло в наполеоновских войнах. Так было с 19-м веком, с его прогрессизмом и либерализмом в конце, и с первой мировой войной начала 20-го века. И то же самое происходит на рубеже 20-21 веков. 20-й век это клинтоновское прекрасное время, пик изобилия, надежды на конец не только холодной войны, но и на победу бескровной демократии во всем мире. А 21 век, как известно, начался 11 сентября. Я думаю, что кто-то нас учит. Сама логика событий нас учит не обольщаться историей, не доверять благим механизмам, действующим в политике, в обществе. Вы сказали, что философ стоит в стороне. Я считаю, что это одна из задач философа. Если он может чему-либо научить самого себя, своих близких - это такому сомнению в благости истории. Надежды нужно возлагать на что-то другое, не на исторический прогресс. Казалось бы, все было достигнуто к концу 20-го века, все источники изобилия полились полным потоком, железный занавес снесен и вот началась 4-я мировая война, после третьей, холодной. Александр Генис: Как-то я услышал от Андрея Битова, что древняя примета запрещает ругать уходящий год - каким бы мрачным он ни был. Уважая суеверия как непреходящую часть народной мудрости, я бы хотел, чтобы и "Американский час" вспомнил 2004-й добрым словом. Для этого мы отправили нашего специального корреспондента Раю Вайль на нью-йоркские улицы, чтобы выяснить у прохожих, какой день прошедшего года был для них самым счастливым? Рая Вайль: В празднично убранном Нью-Йорке и толпа выглядит празднично. Такое впечатление, что у всех хорошее настроение, и это лучший день в их жизни. А в году? Много ли было таких дней, о которых можно сказать: самый лучший, самый радостный, самый счастливый? - О, это не такой простой вопрос. Я должна подумать, - улыбается 60-летняя Дороти из штата Огайо. - А ты что скажешь? - спрашивает она мужа. - Все дни хорошие, - говорит Питер Галахан. - Утром проснешься, в окно посмотришь, небо, солнце. Хорошо. Мы люди непривередливые. На плохом стараемся не концентрироваться. У нас две внучки-двойняшки, и мы много времени проводим с ними. Они доставляют нам много радостных минут. Все близкие наши, слава богу, живы, здоровы. Это был хороший год. - Он подарок ко дню рождения мне сделал замечательный, - говорит Дороти, любовно глядя на мужа. - Путешествие в Нью-Йорк на неделю, вдвоем. Без детей, без внуков, как в молодости. Сегодня уже четвертый день по Манхэттену гуляем. Для меня это и есть счастье. Рая Вайль: В Манхэттене сейчас на каждой улице звенят колокольчики "Армии спасения"... - Для меня самым счастливым днем в этом году, - говорит молодая женщина, собирающая пожертвования в фонд Армии Спасения, - был день, когда я посвятила свою жизнь Богу. - Да, да... - заторопилась она, заметив мое недоумение. - Мне 27 лет, и 21 декабря я стала добровольным членом Армии Спасения. - Самый радостный день? - переспрашивает меня строитель по имени Джон. - Когда моя дочь родила мне двух внуков сразу. Это было ровно 11 месяцев назад, близнецов родила. Рая Вайль: Приятель Джона смеется, говорит, что сын его плохо учится. - Так вот когда я узнал, что он в 11-й класс перешел, младшенький мой, вот это для меня и был самый радостный день. Рая Вайль: На Гранд Централ, самом старом нью-йоркском вокзале, сейчас играет музыкант по имени Шон, на контрабасе играет. Шон: В этом году, в августе, меня пригласили играть национальный гимн на спортивном состязании. Встречались две лучшие команды Национальной баскетбольной ассоциации Америки. Для меня это был самый счастливый день. Рая Вайль: Аннет Хилл только что исполнилось 93 года. В жизни бы не сказала, на вид ей больше 70-ти не дашь. Аннет Хилл: Самый счастливый день? В моем возрасте, каждый прожитый день счастье. Особенно, когда ничего не болит. Вот коленка меня весь год мучила, пришлось операцию делать. Теперь все нормально, не болит, даже машину могу снова водить. Вот когда боль ушла, это и был для меня самый счастливый день. Рая Вайль: У каждого свои радости. 32-летняя Дейл говорит, что испытывает ни с чем несравнимое удовольствие, наблюдая за своим котом. Это я понимаю, у самой есть кот. Но кроме этого увлекательного занятия, Дейл увлечена еще и керамикой. Здесь, на Гранд-Централ, где работает сейчас новогодний базар, она продает свои работы. Дейл: Несколько месяцев назад я получила специальную стипендию от города на три года. Теперь могу не работать и заниматься только керамикой. Для меня это был самый счастливый день. Рая Вайль: 23-летняя Джоана Брукс Джоана: Трудно сказать, столько счастливых дней у меня в этом году было. С бой-френдом своим познакомилась, люблю его до безумия, а он меня. Каждый день, проведенный с ним, для меня счастье. Наверно, я самая счастливая женщина на свете... столько счастливых дней. Рая Вайль: Наверно. Мы вместе с Джоаной постучали по дереву и три раза сплюнули через плечо, чтоб не сглазить... Стоящий рядом мужчина рассмеялся: Счастье не сглазишь, девочки, оно от восприятия жизни зависит. Что для одного счастье, другой может и не заметить. Утром проснулся живой и здоровый - счастье. Обувь на днях себе удобную купил, тоже счастье. Потому что трудно найти хорошую, удобную обувь. Со мной такое случается третий раз в жизни, а мне уже за 60. Мне приходится много ходить, и для меня чрезвычайно важно, чтобы туфли были удобные. И когда такие попадаются, разве это не счастье? Александр Генис: По правилам игры нашего новогоднего выпуска я обратился к поэту "Американского часа" Владимиру Гандельсману с тем же вопросом о главном событии года, что и к остальным участникам сегодняшней передачи. Володя, какие поэтические события уходящего 2004 года вам больше всего запомнились? Владимир Гандельсман: В этом году вышла книга замечательного питерского поэта Льва Дановского "Рельеф". Мне нравится это название, потому что стихи суть утверждение мира самим своим бытием, акустический его рельеф. Неважно, что это порой горько-ироничная гражданская лирика. Вот стихотворение "Весна в городе". То, что было сковано, расползлось, Владимир Гандельсман: Невеселое стихотворение, но какой чистый звук: На Сенной поет Вальсингам! Из другого стихотворения Льва Дановского: Мерцание звезд подобно еще стихам,Другое событие этого года связано не с выходом определенной книги или появлением какого-то отдельного стихотворения, но с поэтом из Москвы - Марией Степановой. Я впервые прочел ее стихи лишь в этом году, хотя она печаталась и издавала книги и раньше. Это невероятно талантливый поэт, я просто восхищен ее поэзией, ее книгами "О близнецах", "Счастье", "Тут-свет". Ее слово совершенно живое, творимое на глазах, она виртуозно им владеет, и кажется, что слово - физическое ее продолжение. Вот строки: Беженкой молодою Вот эти "ногти ноговые" безусловны и навсегда. И последнее событие, которое я хотел бы отметить, это возвращение к стихам Алексея Цветкова. Его представлять не надо. Он долгое время стихи не писал, но ценители поэзии его не забывали, потому что такое не забывается. Он был и остается, на мой взгляд, одним из лучших русских поэтов. Вот этим трем поэтам: Льву Дановскому, Марии Степановой и Алексею Цветкову я адресую свою читательскую благодарность, поздравления с Новым Годом и пожелания новых поэтических свершений. Александр Генис: Песню года выбирает ди-джей "Американского часа" Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: 2004 оказался самым важным музыкальным годом нашего молодого века. Увы, в этом високосном году умерли отцы основатели многих музыкальных жанров. Папа блюза Гейт Маус Мур, отчим панка Джонни Ламон, прародитель стиля сол Рей Чарльз. Но наряду с утратами, 2004-й принес немало музыкальных даров. После 10-летнего самоизгнания вернулся из буддийского монастыря лучший из бардов Леонард Коэн, чтобы в 70 лет записать замечательный альбом "Дорогая Хэзер". В те же 70 ветеран кантри Лоретта Линн выпустила лучший альбом ее карьеры. Легендарный бабблгаммер Брайн Вулсон наконец, через 37 лет, закончил свой пропавший шедевр "Улыбка". Группа "U2" выпустила достойный их славы альбом "Как разобрать атомную бомбу". Однако, для меня лучшим из на редкость длинного списка замечательных записей вышедших в этом году стал альбом Марка Нопфлера "Шангрилла". Основатель легендарной группы "Даэр Стрейтс" показал, что рок-н-ролл не только жив, но и остался некоммерческим искусством. Это особенно радует в год, когда рок-н-роллу и его главному орудию гитаре стратакастер исполнилось 50 лет. Александр Генис: Ну а теперь, продолжая наш специальный, новогодний выпуск, я обращаюсь к кино-обозревателю "Американского часа" Андрею Загданскому с вопросом: какую картину Вы назовете фильмом года. Андрей Загданский: Ваш вопрос, Саша, предполагает назвать один и только один фильм. Прежде чем сделать это, я хочу сказать несколько слов о картинах, которые по различным причинам могли бы бороться за титул Фильм Года - в зависимости от того, что считать за точку отсчета. Бесспорно, одним из претендентов на Фильм Года, - "Фаренгейт 9-11" Майкла Мура. Судите сами - впервые за многие десятилетия документальный фильм получает Пальмовую Ветвь в Каннах. Впервые документальный фильм собирает в американском прокате 100 миллионов долларов. Цифра неслыханная. Фильм хвалили все левые, ругали все правые, и нет человека в Америке, который не имел бы собственного мнения по поводу этой картины. И все-таки я не назову ее фильмом года, просто потому, что считаю "Фаргенгейт" посредственным ангажированным фильмом, в котором нет ничего нового или неожиданного. Впрочем, Саша, подождите оскаровских номинаций. Боюсь, что со мной не согласится значительное или даже подавляющее большинство членов киноакадемии. Вторым претендентом мог бы стать фильм Мела Гибсона "Страсти Христовы", не менее противоречивое творение католического сектанта. Картина вызвал бурную реакцию среди зрителей, однако критики были немногословны. По понятным причинам. Обсуждения вопросов веры куда более уместно среди священников, проповедников и религиоведов, нежели среди тех, кто обсуждает вопросы киномастерства. Картине Гибсона бесспорно принадлежит место в истории, и на этом я скромно поставлю точку. Третий фильм, о котором я подумал, "Рэй". Мы совсем недавно говорили о нем в "Американском часе". "Рей", как говорят по-английски, biopic - биографическая картина, которой предстоит долгая и счастливая жизнь. Те, кто не увидел фильм в кинотеатре, будут смотреть его на дисках, видеокассетах и многие годы по телевизору. "Рэй" - это Голливуд в лучшем смысле этого слова. Точно выписанный, прекрасно сыгранный и точно срежиссированный фильм - история одного из самых талантливых и любимых музыкантов Америки. Уверен, что название фильма не раз прозвучит во время оскаровской церемонии. Однако, "Рей" также не станет моим фильмом года. Четвертый фильм - Sideways - вместе с "Рэем" реальный претендент на главные Оскары. Я получил удовольствие от картины, от хорошо сделанного сценария, от игры талантливых актеров. Фильм нельзя назвать неожиданным - главные темы картины знакомы всем, кто читал Чехова, или смотрел фильмы Вуди Аллена. Рефлектирующий герой, человек творческой профессии, неуверенный и от этого чрезмерно уверенный в себе. Несложившаяся личная жизнь и mid-life crisis, как теперь говорят и по-русски. И все это на фоне дегустации калифорнийских вин и размышлений о скрытых ценностях настоящего вина, читай - человека. Все хорошо, и все - знакомо. И, наконец, пятый фильм, который я назову фильмом года. Это - картина корейского режиссера Ким Ки-Дука "Весна, Лето, Осень, Зима и опять Весна". Мой выбор абсолютно субъективен, чем и горжусь. Для меня картина Ким Ки-Дука в первую очередь примечательна новыми смыслами. Этот фильм удивляет новой моделью мира, новой концепцией морали. При этом буддистская притча ни в коей степени не является пропагандой буддизма - фильм не о буддизме, а о нас с вами. О том, что мы делаем ежедневно, о том, как крепко связаны неразрывное цепью причинно-следственных связей. Тревожное и очень беспокойное открытие. Немногословная, великолепно снятая картина Ким Ки-Дука принесла мне подлинное эмоциональное потрясение, что является самым объективным показателем в таком субъективном деле, как определение фильм года. Я запомнил этот фильм навсегда. Александр Генис: Рассчитывая внести свою лепту в новогодний выпуск "Американского часа", я одолжил у Марины Ефимова рубрику, чтобы рассказать о романе, который считаю достойным называться книгой года. Александр Генис: С тех пор, как Гарри Поттер стал главным героем нашего еще незрелого столетия, писатели всех стран и народов вступили в борьбу за его наследство. Мы живем в эпоху, переплавившую магический реализм в обычную сказку, упразднившую критерий правдоподобного для детей любого возраста. За что мы ее готовы простить и снова полюбить. Со мной, во всяком случае, такое произошло, когда я прочел восьмисотстраничный фолиант 50-летний дебютантки из Кембриджа Сюзанны Кларк под обманчиво скучным названием "Джонатан Стрэнч и мистер Норрел". Восторженные критики уже успели назвать ее "Гарри Поттером для взрослых", но, по-моему, это - сомнительный комплимент для автора, открывшего новый способ обращаться с чудесами. Так мог бы выглядеть роман "Мастер и Маргарита", если бы его написал Диккенс. Писать сегодня викторианскую книгу - все равно, что строить действующую модель кареты в натуральную величину. Самое странное, что у Кларк она действительно ездит, перенося читателя в бурную наполеоновскую эру, так хорошо нам знакомую по "Войне и миру". Обманчивая убедительность исторического повествования настолько обескураживает читателя, что он принимает главную - и единственную - условность романа: чудеса. Англия Сюзанны Кларк - страна великих магических традиций. Деяния средневековых волшебников, выходцев из смежного, но невидимого мира, - непреложный факт, документированная часть британской истории. Однако, вступив на путь прогресса, Англия утратила древнее магическое искусство, которое и взялся возродить тщеславный мизантроп мистер Норрел со своим добродушным учеником Джонатаном Стрэнчем. Вот, как описывает свою книгу автор: Диктор: Действие романа "Джонатан Стрэнч и мистер Норрел" разворачивается в Англии эпохи наполеоновских войн. В моей версии истории в Британии существовала магия, которая процветала в средневековый период. Но к началу 19-го века эта традиция иссякла и в стране не осталось настоящих волшебников. Тут-то и появляется Мистер Норрел. Обладатель уникальной библиотеки книг по волшебству, он умеет творить чудеса. Со временем к нему присоединяется талантливый партнер Джонатан Стрэнч. В сущности, вся книга посвящена сложным отношениям двух магов, сперва - учителя и ученика, потом - сотрудников, наконец - соперников, разделенных страшной враждой. Александр Генис: Чудеса в книге изображены с той же неторопливой дотошностью, что и все остальное. Ирония уже давно научила сказку встречаться с прозой жизни, как это бывало у Гофмана, Андерсена и Шварца. Но, кажется, впервые магия, реанимировав старомодный жанр, сошла на страницы толстого реалистического романа. Отказав сверхъестественному в специальном статусе, Кларк вплетает волшебство в ткань подлинной истории с ее реальными героями, вроде Веллингтона или Байрона. Обретя ауру достоверности, магия становится деловитой и даже скучноватой служанкой прогресса. В военное время вступившие на государственную службу волшебники помогают армии, строя и разрушая мосты, в мирные дни они укрепляют мосты и укрощают наводнения. В сущности, маги Кларк больше всего напоминают ученых. Эту аналогию поддерживает ретрофантастика. Так, вместо телевизора они используют серебряный тазик с водой, позволяющий следить за передвижением противника. Лучше всего им удается то же, что и нам, - создание иллюзий. Запугивая противника, Норрел строит миражный флот, состоящий из дождевой воды (пасмурная погода, - вскользь напоминает автор, - всегда была Англии лучшей защитой). Как ученые, маги не все могут, не все умеют и редко способны правильно предсказать последствия своих поступков. Как наука, волшебство бывает соблазнительным, опасным и скучным. Объясняя устройство своей магической вселенной Сюзанна Кларк говорит: Диктор: Главным для меня было изобразить магию так реалистично, как это только возможно. Я хотела, чтобы читатель поверил: "Если бы волшебство существовало, то оно выглядело бы точно так, как это показано в книге". Чтобы добиться такого впечатления, я должна была "заземлить" чудеса, придать магии рутинный характер. Волшебство в романе чревато такими же проблемами и разочарованиями, как и все в жизни. Александр Генис: И тут, усыпив бдительность читателя, Кларк раскрывает карты. Чудеса деловитого 19 века оказываются лишь бледной копией той могучей магии, которую творил таинственный народец допотопных времен, населяющий иную - смежную, но невидимую - Англию. Этот таинственный и зловещий (для нас) мир живой, нецивилизованной природы. Временами она просвечивает сквозь призрачный достижения нашей хрупкой городской культуры: уличные фонари оборачиваются звездами, лондонские дома - черным лесом, бальный зал - заснеженным полем. Здесь на границе человеческого с нечеловеческим и разворачивается подлинный конфликт романа. Мы приспособили для своих будничных нужд волшебную силу природы, но цивилизаторские усилия никогда не смирят ее неукротимую магию, которая и привела к рождению мира, в том числе - и нашего. Как и положено в добротном романе, автор остается над схваткой: Кларк не осуждает ни мелкую суету нашей цивилизации, ни разрушительную мощь ненашей природы. Отказываясь стать экологической притчей, книга остается сказкой - о добрых и злых чудесах, которые не меняют конченого расклада. Альтернативная, магическая история постепенно сливается с обыкновенной. Волшебство не способно переделать наш мир, оно лишь открывает нам глаза на его истинное устройство. Александр Генис: Наш специальный - новогодний - выпуск завершит "Музыкальное приношение Соломона Волкова". На этот раз я попросил Соломона назвать "Музыканта года" и обосновать свой выбор музыкальными цитатами. Итак, Соломон, кого Вы считаете лучшим музыкантом 2004 года? Соломон Волков: Я сразу назову его имя. Это - Владимир Спиваков, музыкант, широко известный и в России, и в США, руководитель ансамбля "Виртуозы Москвы" и, уже теперь, "Большого оркестра" - национального филармонического оркестра России. Спивакову исполнилось 60 лет и в связи с этим в российской прессе появилось много материалов о нем. Он со своим ансамблем не один раз и не два приезжал в США, давал концерты в Нью-Йорке - один из таких концертов состоялся недавно. Эти концерты всегда пользовались огромной популярностью у слушателей и получали высочайшую оценку со стороны прессы. Александр Генис: Соломон, в чем Спиваков видит свою главною миссию как музыкант? Соломон Волков: Главная его задача - сделать классическую музыку как можно более популярной. Сделать ее доступной как можно большему количеству народа. Это, по-моему, очень благородная миссия. При этом, интересно, что на раннем этапе своей "просветительской" деятельности Спиваков и его ансамбль - скажем, "Виртуозы Москвы" - играли произведения Вивальди, Баха, Моцарта, и прочие в таком роде, то есть широко известную, популярную, любимую музыку, то тот его ансамбль в его новой инкарнации - в последнем, скажем, составе - все больше и больше концентрируется на том, чтобы сделать также популярной музыку, которую можно причислить к музыке новой и даже авангардной. И последняя серия записей - как раз сделанная Спиваковым и его ансамблем "Виртуозы Москвы" - направлена на то, чтобы показать именно это, человеческое лицо авангарда. Примером тому может быть произведение Арнольда Шенберга - одного из столпов авангарда ХХ века - "Просветленная ночь". Не случайно Спиваков выбрал именно этот опус 1989-го года, потому что это еще пост-вагнерианская музыка и в ней Спиваков может показать, как меланхолично, благородно звучит его ансамбль, "Виртуозы Москвы". Александр Генис: Соломон, как вы казали, Спиваков последнее время играет "авангард с человеческим лицом". Что, все-таки, это значит? Соломон Волков: Он берет музыку, в которой обозначены острые, авангардные углы, и их "смягчает". Он их насыщает таким теплым звучанием. Это такой секрет. Кажется, что так может сделать любой, но это очень сложно; это требует высочайшей виртуозности и высочайшего профессионализма и мало того, что Спиваков может это сделать сам как солист, но он этого добивается - что еще удивительней - от оркестра. Они играют, например, Бартока 39-го года - это фольклор сквозь модернистскую призму - они играют энергично, активно, но, одновременно, там есть некая плотность и тяжесть, которая делает это все как бы классическим произведением. Александр Генис: Соломон, а у кого больше возможностей влиять на музыкальную жизнь - скрипача, пианиста, дирижера? Зависит ли статус звезды от его инструмента? Соломон Волков: От инструмента статус звезды не зависит, но то что человек-музыкант имеет статус звезды очень облегчает его деятельность и в других сферах музыки. Скажем, то, что Спиваков был когда-то знаменитым скрипачом естественно облегчило ему возможность работать с ансамблем - "Виртуозы Москвы" - и с оркестром и позволило - уже по сумме обстоятельств - занять очень важную позицию одного их организаторов российской музыкальной жизни. Так что, быть звездой очень, очень помогает для того, чтобы занять видную позицию в музыкальной жизни в целом, но также, в частности, помогает, когда ты хочешь сделать доступной новую и непривычную музыку. Именно этого, по-моему, Спиваков достигает в исполнении сравнительно недавнего сочинения Арве Пярта "Сумма", которую тот написал в 77-м году для хора католической молитвы "Кредо" - "Верою" - а в 91-м сделал версию для струнного оркестра. И вот, Спиваков показывает завораживающие, гипнотические свойства этого сочинения - а это, также, свойство дарования самого Спивакова. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
