Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[18-01-05]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомДжеймс Гарднер: Вселенная - создание сверхразума. Фильм недели: "Долгая помолвка". Книга о Гитлере и Сталине. Музыкальное приношение Соломона ВолковаВедущий Александр Генис
Александр Генис: Как известно, масштаб катастрофы в Южной Азии не сразу был осознан, в том числе - и Америкой. Но когда это произошло, у страны появились новые приоритеты. Сперва Буш выделили 10 миллионов, потом 35, затем - уже треть миллиарда. Катаклизм библейского размаха вызвал столь же могучую волну сострадания. Соединенные Штаты сегодня покрывают 40 процентов всех расходов на гуманитарную помощь. Трагедия дала Америке возможность показать свое милосердие, свою отзывчивость всему миру, и, прежде всего, его самой недоверчивой - исламской - части. Однако наиболее примечательной частью всех этих событий стала не государственная, а частная реакция. Все благотворительные фонды переполнены деньгами. Вот один пример. Фонд помощи детям ежемесячно получал по Интернету пожертвований на сумму в 30 тысяч долларов. Сейчас этой частной организации досталось сразу 10 миллионов. В индонезийском банковском отделении Фонда не хватает рупий, чтобы обменять лавину долларjd, идущих из Америки. И все же все эти цифры слишком грандиозны, чтобы дать живое представление о происходящем в стране. Ну, кто из нас видел миллион? Другое дело, те небольшие, понятные купюры, которыми сегодня делятся с пострадавшими рядовые, далеко не богатые американцы. Чтобы познакомиться с ними, мы послали специального корреспондента "Американского часа" туда, где собирают средства для жертв цунами. Для этого Рае Вайль оказалось достаточным лишь выйти из дому: Рая Вайль: Каждый второй американец, с которым я беседовала в эти дни, внес свой вклад в фонд помощи жертвам цунами. Моя соседка по дому, старая ирландка, с которой дотоле мы только здоровались, уже на следующий день после трагедии спросила меня, куда она может отвезти продукты, одеяла и вещи, которые она собрала. Но, в основном, люди сейчас выписывают чеки в благотворительные организации, указанные в газетах, либо на Интернете. Ну, а те, у кого Интернета нет, приносят живые, наличные деньги в местные центры по сбору пожертвований. Благо, таких центров сейчас по всей Америке достаточно. В каждом городе, в каждом районе есть. В городке Джерси-Сити, где я живу, в церкви св. Иоанна, к обычным ежедневному богослужению прибавилась молитва по погибшим... Отец О'Брайан: Мы собрали больше двух тысяч долларов в первый же день после трагедии. Такая беда, столько детей погибло. Каждый хочет хоть чем-то помочь. Филиппинцы, корейцы, ирландцы, американцы, конечно, все, кто в церковь нашу ходят, все откликнулись. И хоть приход наш небогатый, мы каждый день отправляем деньги в христианский благотворительный фонд. Сегодня, вот, 2530 долларов собрали. Рая Вайль: Сумма небольшая, но таких церквей, как эта в одном только нашем Джерси-Сити не меньше 50-ти, а по всей стране десятки тысяч. И это уже серьезная помощь. Хозяйка итальянской пекарни 60-летняя Мэри-Джо: Мэри-Джо: Во всем, что касается помощи, Америка первая страна в мире. У нас хорошее правительство, но, главное, люди, простые американцы. Мы счастливы, если можем помочь. И не важно, кому, в чем проблема. Если мы нужны, мы здесь, мы рядом. Вся моя семья, друзья, все, кого я знаю, внесли свою лепту в фонд помощи жертвам цунами. И не только деньгами. Сколько американцев работает там сейчас безвозмездно. Я лично знаю трех человек, которые собираются на будущей неделе в Индию и в Тайланд добровольцами, чтобы восстанавливать разрушенное хозяйство. И нет, это вовсе не богатые люди. Богатые есть в нашей местной индийской общине. Но что-то они не торопятся открывать свои кошельки. Рая Вайль: Индийская община в Джерси-Сити, действительно, одна из самых больших и процветающих. Что ни день, открываются новые бизнесы, строятся новые дома. Здесь тоже есть свой центр помощи жертвам цунами, в небольшом буддийском храме, расположенном между овощными лавками. Зашла, как полагается, сняла обувь, беседую с местным жрецом и профессором санскрита Барот Кубар Барто. Барот Кубар Барто: Америка много помогает, что уж тут говорить. 80 процентов пожертвований идут из Америки. В наш храм тоже приходят. И американцы, и наши, из Индии. Приносят, кто сколько может. У многих на восточном побережье погибли близкие. Вчера мужчина приходил, который трех родственников потерял. Он сразу наличными тысячу отсчитал. А всего мы собрали на сегодняшний день 25 тысяч долларов. Рая Вайль: Сам профессор, он родом с Западного побережья Индии, которое цунами не затронуло, собирается на днях временно оставить свою должность жреца в храме. Индия это моя страна, - сказал он, и если какая-то ее часть пострадала от стихийного бедствия, мое место сейчас там. Крис Уэйл отправил по Интернету 50 долларов в фонд "Врачи без границ". Пустяк, - улыбается он, - и упоминать не стоит. То, что люди хотят помочь, это нормально. Крис Уэйл: А вот, что для меня явилось сюрпризом, так это туристы, которые едут сейчас отдыхать в Таиланд. Понятно, они билеты еще до цунами купили, и не хотелось отказывать себе в отпуске. Но как же там сейчас развлекаться, когда вся страна в трауре? Правильно сказал один таиландский официант: Как они могут нормально отдыхать здесь, когда знают, в какой мы сейчас пребываем печали... Или вот еще, в сегодняшней газете "Дейли Ньюз" прочитал о том, как один господин из России, прилетев на днях отдыхать в Таиланд, устроил там скандал в гостинице, потому что его встретили без шампанского, которое было обещано в рекламной брошюре. Рая Вайль: Брайан Смит, приехавший с семьей в супермаркет за продуктами, считает, что пострадавшие страны обойдутся и без их личных пожертвований. Брайан Смит: Наше правительство ведь выделило 350 миллионов. Откуда эти деньги? Притом, что дыра в национальном бюджете уже триллионы составляет. Это наши будущие пенсии, наши бенефиты, вот, что это за деньги. На одну только войну в Ираке ежедневно около двух миллионов уходит. По сравнению с этим 350 миллионов, да еще, когда речь идет о стихийном бедствии, - это копейки. Ладно, дали и хорошо. И, кажется, больше всех дали. Но могли бы организовать помощь быстрее. Рая Вайль: У Мэри-Джо, когда мы заговорили об этом, в глазах сразу появились слезы. Мэри-Джо: Я когда новости о последствиях цунами слушаю, у меня сердце ноет, а уж смотреть на все это... разбитые семьи, осиротевшие дети... нет, я просто не выдержу... Хорошо, что многие американцы сейчас усыновляют этих детишек. Нет, что бы ни говорили о нас в мире, американцы сострадательны, и если нужна помощь, они готовы открыть свои дома и сердца нуждающимся. Александр Генис: На этот раз мы переименовали нашу обычную рубрику "Песня недели" в "Концерт недели", о котором расскажет нам Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Двухчасовой телемарафон назывался "Концерт Надежды". В прямом эфире на всех телеканалах медиа-концерна ЭнБиСи не прерываемые рекламой звезды кино, телевидения и музыки призывали пожертвовать в фонд Красного Креста для жертв цунами. Самые знаменитые американские киноактёры - от Клинта Иствуда до Брэда Пита - заполнили студии в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Лондоне. Некоторые рассказывали истории чудом уцелевших и потерявших родных и близких людей. Остальные сидели на телефонах и принимали пожертвования. А после каждой истории о цунами пели песни короли современной музыки. Рожер Ватерс из "Пинк Флойд" исполнил свою песню "Жаль, что тебя нет рядом" "Whish you where here", вместе с не менее легендарным Эриком Клэптоном. Нора Джоунс показала, что она замечательно играет не только на пианино, но и на гитаре. Вот ее песня "Тут мы все вместе" ("We're All In This Together"). Но, по-моему, самым удачным и подходящим теме "Концерта Надежды" стало выступление группы "Марун-5" с их песней "Её ещё будут любить" (She Will Be Loved). Эту вещь музыканты исполнили как раз после того, как была рассказана истории о потерявшем всю семью рыбаке, который усыновил дочку соседа, тоже потерявшую всех в цунами. Александр Генис: В американских университетах есть такой популярный курс для гуманитариев. Он называется "Физика для поэтов". Я и сам его слушал. Смысл тут в том, чтобы ввести научную картину мира в нормальное, хоть и поэтическое сознание. Время от времени этим занимается и "Американский час" с помощью своего поэта Владимира Гандельсмана. Поводом для сегодняшнего разговора послужила недавняя статья в одном из американских журналов "Загадки космоса". Тема ее новая - и вечная: наука и религия, Бог и физика... Владимир Гандельсман: Конкретным поводом для нового раунда подобных дискуссий стала книга, роман, в которой автор, некто Джеймс Гарднер, адвокат, не ученый, утверждает, что наша вселенная - создание сверхразума. Нет для физиков и астрономов ничего страшнее этих любителей, одержимых идеями о происхождении вселенной, опровергателей Эйнштейна, создателей новых теорий гравитации и т. д. Их отличает маниакальная уверенность в своей правоте при минимуме научных знаний и доказательств и безумное рвение. Между тем, случай Гарднера особый, поскольку вызвал одобрение крупных ученых, в частности главного астронома при Ее Величестве королеве Великобритании - есть такая должность! - Мартина Риса и всемирно известного англичанина Стивена Хокинга. После чего Гарднер стал желанным гостем в планетариях, и на серьезных конференциях, где рассказывает о своих идеях. Его биокосмическая теория, пусть весьма умозрительная, но попытка ответить на вопрос, который интересует и самых высоколобых ученых: почему вселенная оказалась столь замечательно пригодной для жизни? Если бы хоть один компонент - сила тяготения, электромагнетизм, соотношение атомов и молекул и пр. - был чуть иной при возникновении Вселенной, в момент Большого Взрыва, та жизнь, которую мы знаем, не могла бы возникнуть. Таких компонентов всего шесть, как определил тот же Мартин Рис. Соображение о том, что Вселенная словно бы подстраивалась под возникновение жизни и человека, носит название антропного принципа. Ученые по разному относятся к этому делу. Одни говорят, что если удастся открыть закон, который бы объяснил, почему компонентов шесть, откуда взялись эти требования, то вопрос был бы решен. Другие ученые говорят просто: если бы не было так, как есть, мы бы это и не обсуждали, - и точка. Вопрос закрыт. Как в известном изречении: нет человека - нет проблемы. Александр Генис: Насколько я понимаю, этот самый антропный принцип гораздо больше волнует не науку, а религию, не ученых, а теологов, не так ли? Владимир Гандельсман: Вот именно! Теологи видят в антропном принципе доказательство Бога-творца, создавшего мир для нас. Интересно, что и теологический подход: идея Высшего Разума, и эволюционная теория Дарвина занимают сейчас равное место в программе большинства американских университетов. Конечно, серьезные ученые не считают антропный принцип свидетельством правоты религиозных мыслителей. В частности, Хокинг. Но и не опровергают их свидетельств. Мне кажется, что вообще нет никакого спора и противоречия. Наука на то и наука, что опирается на опытные данные, на расчеты, и может, в сравнении с откровениями религиозных мистиков, иметь дело только с частностями. Частностей же бесконечное множество. Это значит, что едва ученый решает какую-то проблему, перед ним возникает новая. Александр Генис: Я понимаю, о чем Вы говорите. Эйнштейн говорил, что не верит в то, что Бог играет с нами в кости. Хокинг заявляет, опровергая Эйнштейна, что Бог не только играет с нами в кости, но и забрасывает их так далеко, что мы не видим, куда. Нильс Бор утверждал, что ничто так не близко к его научным размышлениям, как учения Будды или Лао Цзы. Владимир Гандельсман: Вот и антропная теория слишком головокружительна, чтобы не прибегнуть к поэтическим или философским текстам. Научное и гуманитарное оказывается отнюдь не в противоречии. Тонкость этой теории не в том, что Вселенная как бы подстроена под нас, мыслящих, но - под нас, способных размышлять о нашей способности размышлять. И в частности, об этой самой Вселенной. Если говорить в театральной терминологии, то мы и действующие лица, причем главные действующие лица, и - зрители. Но вот вам Мандельштам: "Я и садовник, я же и цветок". Это о том же самом. А вот китайский даосский трактат, 2 век до н. э.: Диктор: "На разум опирается и кончик осенней паутинки, и целостность всего огромного космоса". Владимир Гандельсман: Я веду речь о единстве научного и гуманитарного знаний, о их взаимовлиянии, о способах их наблюдения за миром и человеком. Академик Вячеслав Всеволодович Иванов, занимающийся среди прочего антропологией, рассказывает об одной из последних встреч с Борисом Пастернаком: Диктор: Пастернак считал, что его искусство, и проза, и поэзия, на протяжении всей его жизни, выполняло ту же задачу, которую ставила перед собой наука в это же время. А именно: мы не видим, не воспринимаем мир таким, каков он есть. Мир от нас закрыт. Но он закрыт занавесом, который колеблется. И то, что мы делаем, и в науке, и в искусстве, это описание колебания этого занавеса. Владимир Гандельсман: И далее Иванов напоминает, что это идея идет от Платона, от образа людей в пещере, которые не видят происходящего за ее пределами, - перед ними мелькают лишь некоторые тени, которые могут дать лишь приблизительное представление о том, что происходит вне пещеры. Скорее всего, современный человек недалеко ушел от тех пещерных людей Платона. Пусть так. Но представить себе, что все решено, как того хотели бы ученые, особенно те, которым не по душе вероятностная антропная теория, на мой взгляд, куда безысходней, чем предполагать, что Вселенная устроена для человека-наблюдателя за Вселенной, и что - почти невероятно, но головокружительно красиво! - существование самой Вселенной и ее Верховного Устроителя невозможно без человека, ими созданного. Александр Генис: Чтобы мы тут с Вами ни говорили, Володя, сегодня есть много людей, которым Бог нужней, чем физикам. Каждый глобальный катаклизм, подобный рождественскому цунами в Индийском океане, бросает вызов не только геологии, но и теологии. Где был Бог, когда гибли невинные? После того, как в 18-м веке страшное землетрясение разрушило Лиссабон, Вольтер высмеял нашу оптимистическую веру в доброго Бога, написав "Кандида". Когда затонул "Титаник", Блок записал в свой дневник: "Есть еще океан!", отдав тем самым должное грозной природе, вставшей на пути дерзкого прогресса. Но как уверяет нас старейший колумнист "Нью-Йорк Таймс" Уильям Сэфайер, волна, унесшая 150 тысяч жизней, из которых треть составляли еще не успевшие согрешить дети, прежде всего заставляет нас вспомнить библейского Иова. Сэфайер, написавший о нем книгу, говорит, что самая пламенная вера не мешает задавать Богу те же - "проклятые" - вопросы, которые обращал Иов к Яхве. Аверинцев в проникновенном комментарии к этой библейской книге пишет, что Бог, иронически спрашивая Иова, "Где был ты, когда Я полагал основания земли?", принуждает (цитирую) "Иова взглянуть на мощь первобытного хаоса так, как смотрит Он, Бог, сам". Но, - заканчивает свой анализ толкователь, - ни на один из своих вопросов Иов так и не получил ответа. "Долгая помолвка" - картина французского режиссера Жан-Пьера Жене (Jean-Pierre Jeanet) по роману знаменитого и в России автора детективных романов Себастьяна Жапризо. В главной роли - Одри Тату которую все помнят по предыдущему фильму Жене "Амели". Жан-Пьер Жене сделал несколько культовых фильмов. Его первая картина "Деликатесы" поразила зрителей мрачным сюрреалистическим видением. "Город потерянных детей" завоевал любовь у знатоков и ценителей кино, но только сказочная "Амели" принесла большой коммерческий успех и сумела покорить всех, кроме "Оскара". У меня с этим фильмом особые отношения. Жене незаметно подменил банальный сюжет острыми деталями, остранившими повествовательную манеру фильма. Режиссер напрочь изгнал из своей картины психологию, заменив ее эксцентрикой. Люди - это их странности. В парадоксальной логике "Амели" портрет - всегда шарж. Сгущенная в карикатуру странность высвобождает энергию, разряжающуюся смехом. Смешное взрывает обыденность и обнажает чудо. Персонажи появляются на экране только тогда, когда они способны учинить очередную нелепость. Каскад аттракционов (такую поэтику с огромным успехом использовали Довлатов и молодой Валерий Попов) позволяет нам проникнуть в глубь жизни. Человек - это праздник, - говорил зрителям фильм "Амели", и нам хотелось ему верить, что бы ни кричали газетные заголовки. Собственно, поэтому благодарные зрители и ждали с таким нетерпением новую работу Жене, о которой рассказывает кино-обозреватель "Американского часа" Андрей Загданский. Андрей Загданский: Каждая картина Жене отличается ярким и очень индивидуальным изобразительным решением. Во всяком случае, для меня нарочито "неживые" - анилиновые - краски фильма "Амели" запомнились куда сильнее, чем подробности истории, рассказанной в фильме. Действие нового фильма Жене происходит во время Первой мировой войны. Так уж сложилось, что картин об этой войне несопоставимо меньше, чем фильмов о Второй мировой. Возможно, та - Первая - война, оказалась, вытесненной из коллективной памяти европейцев и американцев, а кино в значительной степени и является коллективной памятью, Второй мировой войной. Масштаб, и драма и человеческие потери первой войны, казались в двадцатые годы чудовищными, но так уж устроено наше сознание, что из двух катастроф мы выбираем большую. Жан-Пьер Жене возвращает нашу коллективную память к событиям Первой мировой - скрупулезно и безупречно тщательно восстанавливая на экране быт траншей окопной войны конца семнадцатого года. Одинокая и хромая деревенская сирота Матильда любит одинокого деревенского сироту Маника. Сироты собираются пожениться, но тут начинается война. Маник призван в армию и оказывается в траншеях на франко-немецком фронте в районе Соммы. Не выдерживая разлуки с возлюбленной, Маник поднимает ночью руку с зажженной сигаретой над линией траншеи и добивается своей цели - немецкий снайпер отстреливает ему два пальца на правой руке. Подобное ранение должно сделать его негодным к службе, если только военное начальство не посчитает рану умышленным увечьем, членовредительством, то есть попыткой дезертирства. Манику не везет, как не везет еще четверым солдатам с аналогичным ранением. Военный трибунал приговаривает их к расстрелу. Однако командир подразделения решает вместо казни отправить всех пятерых на ничейную территорию, полосу грязной, дождливой земли между французскими и немецкими траншеями. Пусть дезертиров расстреляют немцы. На этом след Маника исчезает - пропал без вести. Матильда отказывается поверить в смерть возлюбленного и начитает свой собственный поиск, и свое собственное расследование, нанимая частного сыщика. Как уже было сказано, сценарий написан по роману знаменитого автора детективов Себастьяна Жапризо, который использовал для сюжета подлинную историю. Жене - вслед за Жапризо - соединяет в фильме два жанра: детектив и романтическую драму. И в этом союзе проигрывает. Детективная фабула - Что же случилось с этими пятью обреченными солдатами, - куда интереснее любовного сюжета. Самая насыщенная часть этого длинного фильма - восстановление индивидуальных историй пятерых солдат, приговоренных к расстрелу за дезертирство. Драмы людей которые пытались спастись любой ценой - бежать от войны, от неизбежной смерти, от этих залитых водой траншей. Каждая отдельная история - безупречно достоверна и очень печальна. Но вместе они оставляет на экране впечатление сумбура, более того, обилие персонажей, одетых в одинаковую военную форму затрудняет элементарную идентификацию. Зритель неизбежно теряется в самом простом: кто есть кто? Я смотрел фильм с большим интересом, несмотря на то, что любовная линия оказалась на мой вкус холодной и не волнующей. Уверен, что почти монохромные траншеи Соммы, залитые грязной водой, запомнятся больше, чем финальная встреча главных героев. Александр Генис: Книга крупного историка Ричарда Оври, о которой рассказывает в очередном выпуске нашего "Книжного обозрения" Марина Ефимова, называется предельно просто: "Диктаторы. Гитлеровская Германия и сталинская Россия". Но нет ничего простого в этой всегда актуальной теме. Дело в том, что история исследований диктаторских режимов Гитлера и Сталина в Америке сама по себе заслуживает изучения. Марина Ефимова: После Второй мировой войны ведущие историки, во главе с Ханной Арендт, часто сравнивали нацистский режим с советским, называя оба эти режима "тоталитарными". Это отношение, по причинам, достойным отдельного анализа, вызывало страшное сопротивление следующего поколения историков - так называемых "ревизионистов". "Нацизм, - говорили они, - был абсолютным и бесспорным злом, а советский режим принес своей стране всеобщую грамотность, урбанизацию, гигиену и международный статус". Число жертв, на костях которых этот режим строился, историками-ревизионистами или замалчивалось, или приуменьшалось и оправдывалось. Развал Советского Союза закончил период этих "стерильных" дебатов. В 1992 г. вышла двойная биография, написанная Аланом Буллоком. Она называлась "Гитлер и Сталин. Параллельные жизни". Следующий шаг сделал Ричард Оври, известный эксперт по истории Второй мировой войны и нацизма. Вот что пишет о его книге "Диктаторы" рецензент Стивен Майнер: Диктор: "Диктаторы" - самое исчерпывающее, документированное и убедительное сопоставление двух современных тираний. Книга Оври - не сравнение биографий Гитлера и Сталина, а сравнение созданных ими систем. Автор рассматривает все сходства и все контрасты ключевых элементов обоих режимов, их различия и их бесспорное психологическое родство. Единственный недостаток книги - она требует от читателя относительно глубокого знания обоих режимов. Марина Ефимова: Оба режима возникли из хаоса Первой мировой войны, из хаоса, с которым не могли справиться парламентские демократии - и в Веймарской Германии, и в России. Оба вождя, Сталин и Гитлер, провозглашали свое диктаторство "демократией высшего порядка". Разница лишь в том, что Сталин освобождал НАРОД от эксплуататорского меньшинства. Гитлер освобождал НАЦИЮ от унижений военного поражения и от эксплуатации международного еврейства. Оври пишет: Диктор: "Обе идеологии базировались на утопии. Советский коммунизм - на утопии социальной, нацизм - биологической. Оба диктатора знали своего главного врага - западные либеральные идеалы с их требованием суверенности индивидуума, цивилизованности общественных установлений и терпимости к инакомыслию. В 1940-м году Риббентроп назвал этого врага в обращении к Сталину: "Россию и Германию, - писал он, - одинаково воодушевила идея создания Нового Порядка, противостоящего застойным плутократическим демократиям". Марина Ефимова: Вездесущие враги мерещились обоим диктаторам, и Оври убедительно показывает, что и сталинские политические чистки, и гитлеровские этнические чистки свидетельствовали о страхе и слабости тиранов, а не об их силе. "Именно слабость, - пишет Оври, - превратила обе страны в империи концлагерей". Особое внимание автор "Диктаторов" уделяет экономической стороне обеих систем. Рецензент Стивен Майнер пишет: Диктор: "В прежних исследованиях вечно противопоставлялась тевтонская организованность славянской расхлябанности. Но в период 1941- 45-го годов, как демонстрирует в своей книге Ричард Оври, советская военная промышленность была эффективней немецкой. И это при том, что в период немецкой оккупации Сталин утратил контроль над 40 процентами своего населения, а в распоряжении Гитлера была не только Германия, но и почти вся Европа". Марина Ефимова: Один момент сомнителен в рассуждениях Оври. Автор "Диктаторов" считает, что гитлеровский режим поддерживало (или, по крайней мере, принимало) большинство немецкого населения Германии. Недаром Гитлер проводил свои этнические чистки открыто и демонстративно. Эту всенародную поддержку автор книги экстраполирует и на советский режим. Рецензент книги Майнер, однако, видит советскую ситуацию не такой однозначной: Диктор: "Не говоря о массовом сопротивлении коллективизации 30-х годов, среди населения Советского Союза всегда были миллионы скрытых оппозиционеров. Недаром Сталин свои чистки проводил всегда тайно и аресты - всегда ночью. В начале немецкой оккупации многие жители Советского Союза смотрели на немцев как на освободителей. Оври сам приводит красноречивые данные о концлагерях: немецких (Бухенвальде, в частности), где в 1944 году было только 11 процентов этнических немцев, и о советских лагерях, где в 1939 году 77 процентов узников были этническими русскими и украинцами". Марина Ефимова: Мне лично кажется, что мы вообще не можем с уверенностью говорить об искренней поддержке большинством ни того, ни другого режима, поскольку лояльность часто держалась не на убеждении, а на страхе. Глядя из настоящего: какой из двух режимов, нацистский или советский наводит больший ужас на потомков? Оври пишет: Диктор: "Оба режима разрушили древние общества своих стран, миллионы людей уничтожили, миллионы лишили семьи и родины, оба подорвали устои веры и отравили две богатейших европейских культуры". Марина Ефимова: Но один аспект истории диктаторских режимов Сталина и Гитлера Оври оставил без объяснения - их влияние на общественное мнение мира. Почему после Гитлера у нацистской идеи осталась лишь горстка приверженцев, а у коммунистической идеи и после Сталина приверженцев - легион. Почему серп и молот не вызывает у современного человека такого же отвращения и ужаса, как свастика? Александр Генис: Следующая, привычная нашим постоянным слушателям, рубрика - "Музыкальное приношение Соломона Волкова". Что Вы, Соломон, принесли нам на этот раз? Что составит Ваше январское "музыкальное приношение"? Соломон Волков: Я принес три Б. Существуют знаменитые три Б в истории музыки - Бах, Бетховен и Брамс. Иногда, к ним присоединяют четвертое знаменитое Б - Брукнер. Но я принес не традиционные буквы Б. Это Генрих Игнец Франц фон Бибер, австрийский композитор и скрипач из Богемии 17-го века, итальянец Винченцо Беллини, знаменитый оперный композитор, и наш современник, джазовый нью-йоркский музыкант Дон Байрон. Александр Генис: Начнем мы, как я понимаю, со старинной музыки. Скажите, барочная музыка часто исчерпывается несколькими великими именами - Бах, Гендель, Вивальди. Насколько глубоки ее еще не изведанные нам запасы? Соломон Волков: Я думаю, они очень солидны. Как раз на примере Бибера я это в очередной раз понял. Когда я учился в консерватории, нам говорили о Бибере, о том, что был такой знаменитый скрипач, какой он был виртуоз, какая у него была замечательная музыка, но боюсь, что не только мы, студенты, но и даже наш педагог, ни одной ноты фон Бибера не слышали. Потому что записей не было, эта музыка не издавалась и не игралась. А именно за последние месяцы вышло несколько дисков с музыкой фон Бибера и критики просто в восторге. Действительно, я послушал несколько дисков и могу сказать, что один другого лучше. Это композитор с огромной фантазией, видно, что это был потрясающий скрипач. Его соната для скрипки (это старинная, барочная скрипка), в сопровождении органа и клавесина написана с невероятной фантазией, блеском и, одновременно, звучит как то загадочно, какая-то есть тайна в музыке Бибера. Александр Генис: Что еще принесли вы нам сегодня? Соломон Волков: Один из моих любимых композиторов - это Беллини. Он потрясающий, ни с чем не сравнимый мелодист. И у меня к нему большая симпатия, ему не было и 35 лет, когда он умер в Париже, и с тех пор его бессовестно обокрали все последующие композиторы. Верди абсолютно весь вышел из Беллини. Я просто вижу, как он учился у Беллини. У Беллини учился и Шопен, который был его огромным поклонником, и Лист, и, даже, Вагнер. И я хочу показать одну из потрясающих мелодий Беллини, из его оперы "Сомнамбула" в исполнении сопрано Анны Нетребко. Ей 33 года, и она сейчас очень знаменита и раскручена. Ее называют русской Каллас. Насчет этого я не знаю. Но сопровождающий ее оркестр под управлением Клаудио Обадо, действительно, в этой записи звучит потрясающе. Без Обадо не было бы этой записи Беллини. Александр Генис: И, наконец, третье Б нашего сегодняшнего музыкального приношения. Соломон Волков: Дон Байрон чрезвычайно интересный музыкант. Это один из немногих джазовых музыкантов, на концертах которого мне никогда не бывает скучно. Он всегда что-нибудь придумывает. Он сам по себе авангардист. Но тут я хочу показать программу, с которой он недавно выступил. Он играл совершенно не авангардную музыку. Напротив, он играл музыку, которую я даже ни в одном джазовом справочнике не нашел. Этого человека как бы вычеркнули из истории джаза. Его звали Рэймонд Скот и он сочинял музыку к американским довоенным мультфильмам. И эту музыку всегда считали китчем. Потому что это даже не типичная джазовая музыка, она полностью была выписана. Сам Байрон говорит, что это смесь, серединка между джазом и классикой и вот, в одной из таких мультяшек "Пингвин", которую он сыграл потрясающе, ты прямо представляешь себе переваливающегося пингвина, но, одновременно можно услышать эхо классики. Если прислушаться, проскальзывает начало знаменитой мелодии из "Кармен": "У любви, как у пташки, крылья". |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
