Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
18.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[20-07-03]
Лицом к лицуАлексей ГерманВиктор Резунков: Говорит Радио Свобода. "Лицом к лицу. Лидер отвечает журналистам". Кинорежиссер Алексей Герман. Алексей Герман: Когда мне Путин вручал премию Путина, то я сказал, что я снимаю картину, называется "Трудно быть богом", между прочим, думаю, что вы будете очень заинтересованный зритель у этой картины"... В зале возникла страшная тишина. Виктор Резунков: Что волнует мастера, что вызывает тревогу? Марина Коренева: В одном из своих интервью как-то вы сказали, что Россию захлестывает национализм. Вы по-прежнему так думаете? Алексей Герман: Абсолютно. Правоохранительные органы этим просто заражены. Виктор Резунков: Российский кинематограф глазами мэтра. Елена Герусова: Вы довольны своими учениками? Что вообще думаете о молодом кино? Алексей Герман: Я о молодом кино думаю лучше, чем о пожилом кино. Виктор Резунков: Кинорежиссеру Алексею Герману исполняется 65. Слушайте юбилейный выпуск нашей воскресной программы "Лицом к лицу. Лидер отвечает журналистам". Ведет передачу Виктор Резунков. Вопросы задают петербургский корреспондент агентства "Франс-Пресс" Марина Коренева и редактор отдела культуры газеты "Коммерсант - Санкт-Петербург" Елена Герусова. Здравствуйте, Алексей Юрьевич! Алексей Герман: Здравствуйте, здравствуйте. Виктор Резунков: Наша передача юбилейная, 20 июля Алексею Юрьевичу исполнилось 65 лет. Мы поздравляем вас с днем рождения и желаем вам творческих успехов, закончить все начатые проекты, ну, в особенности это касается фильма "Трудно быть богом". И у меня к вам сразу вопрос, для начала. Вот люди в зрелом возрасте, в принципе, подразделяются как бы на два типа. Один тип - это люди, которые остались в душе 16-летними, 18-летними, они испытывают постоянно состояние такой молодости. А другой тип - это люди, которые ощущают за собой такое давление лет и испытывают такое ощущение, как будто они прожили тысячу лет, несколько жизней. К какому типу вы относите себя? Алексей Герман: Ну, для меня первая категория - это такие красящиеся дегенераты, такие с подкрасками. Тысячу лет тоже будет перебор. Знаете, вот 65 лет... Я совсем недавно установил такую тарелку для телевизора, и по этой тарелке я увидел какую-то передачу про львов, и оказывается, что у старых львов, когда они совсем старые, не нужны, их из прайда выгоняют, и у них от огорчения или от отсутствия притока крови (я думаю, от огорчения) отваливаются хвосты, те самые замечательные хвосты с кисточками, которые рисовали в детстве. И они вот так и ходят позади прайда, значит, все их гоняют, обижают и хвостов-то нет. И все поглядывают, а хвоста нет. 65 лет - это возраст, когда начинаешь поглядывать, хвост есть или нет. Вот пока я каждый раз смотрю и он у меня есть. Я даже могу им хлестать грозно, ну, не очень грозно уже, с поскрипыванием, но, тем не менее, хлестать могу, мух отгонять там, напугать какого-нибудь студента. Виктор Резунков: Спасибо. Алексей Юрьевич Герман родился 20 июля 1938 года в Ленинграде, окончил режиссерский факультет Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии по специальности "театральный режиссер", а также режиссерские курсы при киностудии "Ленфильм". После окончания института работал ассистентом Товстоногова в Академическом Большом Театре, затем работал в Смоленске. С 1964 года - кинорежиссер-постановщик киностудии "Ленфильм", режиссер фильмов "Седьмой спутник", "Двадцать дней без войны", "Проверка на дорогах", "Мой друг Иван Лапшин", "Хрусталев, машину!". Исполнил роли в телефильме "Рафферти" и кинофильме "Сергей Иванович уходит на пенсию", а также некоторых других кинофильмах. Лауреат Государственной премии СССР, Государственной премии РСФСР в области киноискусства, премии имени братьев Васильевых, Заслуженный деятель искусств РСФСР. В 1999 году был удостоен премии "Ника" за лучшую режиссерскую работу, лауреат множества российский и зарубежных премий. Женат, имеет сына. Алексей Юрьевич, вы согласны с такой вот краткой биографией? Есть какие-то дополнения? Алексей Герман: Ну, видите в чем дело, мы же здесь не отдел кадров. Можно и согласиться, хотя у вас переврано все, что можно, кроме того, что я родился в 1938 году. Ну, например, я никогда не кончал никаких кинокурсов, что очень благотворно, как мне кажется, отразилось на моих занятиях кино. Потому что кино, как мне кажется, начинается с того, что человек не знает. А когда мой молодой какой-нибудь студент или кто-то на вопрос: "Ну, как дела?", - он говорит: "Все в порядке, материал идет, даже срамно(?) сказать", - это понятно, что он завалился. В профессию входит ужас перед съемкой, как мне кажется, и кто-то, не то Алов, не то Наумов, когда первый раз (как рассказывает, во всяком случае, молва), закричал "Мотор!", то упал в обморок. Вот. Неуверенность, желание схватить любого человека и спросить, хорошо или плохо. Даже если ты волевой человек, то ты не схватишь. Я безвольный человек, поэтому я хватаю всех, включая киномеханика, а ваш сотрудник, допустим, Петр Вайль специально по моему вызову приехал смотреть материал, я так струсил, что я уехал в Репино, пока они смотрели. Ну, не только он был, но, так сказать, вот основная фигура была. Это первый момент. Ну, а дальше там, конечно, смешно, там "заслуженный" я или "народный"? Ну, это абсолютно не имеет никакого значения. Потому что обе аббревиатуры довольно глупые. Но я - "народный", у меня еще масса премий, которых вы не перечисли. Мне вручил Путин премию себя самого. Виктор Резунков: Имени Путина? Алексей Герман: Да. Ну, допустим, мне просто интересно - у меня есть премия президента Путина, врученная Путиным. Премий там у меня много. И артист я народный. Но это все, оказывается, не играет никакого значения. Потому что если даже получать пенсию, то ты сначала должен нигде не работать, то есть, у тебя должен не только хвост отвалиться, но и все остальное, а вот тогда вступают в силу все эти льготы. А если ты где-нибудь работаешь, даже в метро подметаешь, то тогда никакие эти льготы на тебя не распространяются, будь ты хоть Герой Советского Союза. Про Героя Советского Союза, правда, не знаю, - не был, может, у них какие-то там другие. Но на Героев труда точно. Вот. У Товстоногова я тоже был режиссером. И Товстоногова я очень люблю, и любил, и это человек, который для меня многое сделал. В смоленском театре я никогда не работал, поставил там спектакль детский, который назывался "Мал, да удал". И я помню, что я афишу привез и повесил над своей кроватью. Ко мне зашел папа мой и сказал: "Леша, а тебе не кажется, что эта афиша над спящим молодым человеком выглядит двусмысленно?" И я ее снял. Виктор Резунков: Спасибо. Итак, слово петербургскому корреспонденту агентства "Франс-Пресс" Марине Кореневой. Марина Коренева: Алексей Юрьевич, на заседании Госсовета Владимир Путин высказался против введения квот на импортную кинопродукцию. Сказал следующее, - "надо выдавать продукт, который был бы приемлемым по цене и качеству". Что вы об этом думаете? Алексей Герман: Это же не он сказал. Это значит, он с кем-то там посоветовался, там со Швыдким, допустим, а Швыдкой его так научил, и научил зря. Потому что вот был фестиваль, и мы все (в Сочи) и мы все смотрели и думали, что вот, наконец-то началось, молодой человек получил главный приз, все. А сейчас стали приезжать оттуда люди и ругаются, говорят: "Плохой был фестиваль, картина эта, так сказать, кустарная, такая московская тусовка организуется. Мне симпатичен Рудинштейн, я очень люблю Олега Янковского, но пока что... Сдвиги в кино есть, безусловно, но очень незначительные, и конкурировать с рассчитанным американским кино, с системой кинозвезд очень трудно. С ними могут конкурировать только "Менты". Чак Норрис и наши "Менты" - ну, примерно одно и то же. Ну, не умеют так крутиться на одной ноге, как Чак Норрис. Поэтому я думаю, что в данном случае президент ошибся, но он не может же ни в чем не ошибаться, понимаете? Тут, что называется, и Сталин ошибался, и Ленин ошибался, и Хрущев ошибался - все ошибались. Вот и он тут ошибся. Потому что мы не выдержим никакой конкуренции, все это ему лепят горбатого, или как-то так неудобно говорить про президента, там, лапшу на уши, ну, как-то так, все-таки президент, я его уважаю. В общем, ему, что называется, неправильно говорят. А какие-то сдвиги есть. И министерство у нас не худое. Оно как-то старается. Но, тем не менее, как мне кажется, рецептом должно быть: как можно меньше поддержка людей нашего поколения, потому что мы плюс-минус сделаем что-то, и как можно большая - поколения молодежи. Вы знаете, в каком возрасте умер Эйзенштейн? В 42 года. Значит, когда он начал? Это начинали мальчики. И наше кино сейчас должны начать мальчики. Вот они это дело и спасут. А мы уже не спасем, даже при том, что, перечисляя копеечные награды, вы не сказали, что я, например, попал по французской там критике вокруг журнала "Кью де Синема" в 50 лучших фильмов за 50 лет, так что у меня какие-то существуют, так сказать, вроде бы возможности сказать: "А вот мне давайте". Мне кажется, что я найду, понимаете? Ну, допустим, Сокурову если припечет, надо дать, Норштейну надо обязательно дать. Так давать всем, особенно если в союз выбрали, и особенно если, допустим, к Михалкову вхожи, не надо. И Михалкову не надо - он наберет. Что это я тут сижу за одним столом с Бородиным, а он говорит Гранину: "А вот какой я Кремль-то построил". Я говорю: "Вы очень плохой Кремль построили". Потому что я был у Чубайса, он меня вызвал, я думал, что он меня хочет куда-то назначить, а он меня вызвал драть за то, что я по телевидению сказал, что "мы строили Америку, а построили нечаянно Африку". И когда я понял, что мне драть, я обиделся, он понял, что надо как-то снять конфликт, и мы пересели за такой столик, где лежали такие скрюченные бутерброды, и он говорит: "Вот видите, как кабинет, это турки построили". Я говорю: "У-у, молодцы какие турки!" А там же такая медная решетка дикой красоты. Я ее потянул - и вдруг эта решетка рухнула нам на столик, на этот сыр, на это кофе холодное, - и мы все в кофе отлетели, и из этой дыры огромной стал сыпаться бетон, балки, черепа - я не знаю, что, - и сыпалось, наверное, минуты три. Я говорю: "Вот как вы построили". Он обиделся и сказал, что это неправда. Но у Чубайса он не может спрашивать, потому что Чубайс - вор. На что Гранин железно сказал: "Чубайс - не вор". Возникла пауза. Бородин сказал: "А вот ко мне в кабинет вошел Михалков, бухнулся на колени и попросил денег на картину, и я ему дал". Я говорю: "А из каких?" Ну, он говорит: "А из каких у меня были". Я говорю: "То есть, вы из кремлевских денег дали на картину, потому что бухнулся на колени и потому что поет "Мохнатый шмель на еловый пень" (я не помню слов). Это же нехорошо, это же, знаете, вы, вот что", - и вот ушел, больше не стал с нами сидеть. Пошел к людям, которые понимают, что попросишь - дашь. А в принципе, я поступил неправильно, потому что мне надо было тут же попросить тоже - может быть, тоже чего-нибудь бы дал. Виктор Резунков: Вопрос редактора отдела культуры газеты "Коммерсант в Петербурге" Елены Герусовой. Елена Герусова: Алексей Юрьевич, мне хочется спросить, если бы вам предложили выработать какую-то программу по культурной политике государства, и нужна ли вообще культурная политика государства? Как вы думаете? Алексей Герман: Нужна. Очень нужна. Допустим, в той же самой Франции существует культурная политика государства. И я не знаю, ее там тоже, так сказать, местные французы ругают, но все-таки у них придумана. Повторять неохота, так сказать, стричь с американских фильмов какие-то деньги, отдавать на французский кинематограф... Но это... другой менталитет страны. Елена Герусова: Вот, да... Алексей Герман: Там стоят очереди на фильм о тибетских монахах, на который здесь ни один нормальный человек не пойдет этого смотреть в России. Вот как живут тибетские монахи. Им интересно. Елена Герусова: Да, а вы не думаете, что, например, вот в наших условиях выработка четкой какой-то культурной программы государства она обратится в политическую программу? Не опасно ли это? Или время изменилось настолько, что... Алексей Герман: Нет, время изменилось не настолько. Время вообще возвращается вспять, к сожалению, я должен сказать. На моих глазах, как мне кажется, происходил такой вялый государственный такой... даже не переворот, а перевертон, когда так попытались тихо и незаметно к нам ввести обратно Сталина Иосифа Виссарионовича. Это было довольно интересно наблюдать, как все программы телевидения... Я тут должен сказать, что мы с Кармалитой (Светлана Кармалита - сценарист, прим. Ред.) написали очень жесткую статью по этому поводу (я не знаю, читали вы ее или нет) в "Известия", и "Известия" молодцы, они ее напечатали. Мы обращались к Аллилуевой, которая сказала: "Ну, вот мама застрелилась. Может, так оно и нужно". И мы начали статью, что "Да, ваша мама застрелилась. Ей так захотелось. Это трагедия, это жалко очень, но давайте поговорим о тех 45 миллионах, которые не хотели стреляться, а которых расстреливали, клали на края канализационного люка, палили в затылок..." Довольно неприятная вещь, наверное, когда тебя расстреливают, и когда ты это знаешь и стоишь в очереди на расстрел. Елена Герусова: Но вообще за прошедшие 20 лет мы знаем, что время может меняться очень быстро и кардинально. Вы как думаете... Алексей Герман: Поэтому искусство вообще мощный помощник партии, и любой партии. Киноискусство. Поскольку мы живем в мире кафкианском, то ведь понять ничего нельзя. У нас идут по телевидению коммунистические картины. Люди, которые смотрят "Кубанские казаки", они же не воспринимают, что это... что, так сказать, шарж, что это преувеличение, что это мечта. Они смотрят, как жил колхоз при Сталине. Вот как оно, дело происходит. И таких людей десятки миллионов. Так что, зря Марк Захаров говорит, да, что "это прекрасно", что "это мечта". Тогда не надо было сжигать партийные билеты. Вообще, наша интеллигенция как-то так... ну, может, он его и не сжег. Может, он бутафорский взял и сжег. Я не знаю. Хотя я ничего не могу сказать: мне очень нравится, вообще, Захаров и его театр, и все такое прочее. Но просто надо быть поосторожнее, когда в телевизор вылезаешь, и тебя миллионы смотрят. У нас все... Вот я не знаю ни одного постановления пока, которое бы привело к тому, что стало лучше. Кроме доклада Хрущева на ХХ съезде партии. Все остальные постановления делали все то же самое, только хуже. Это у нас просто так вот устроена страна. Вот вроде и постановление хорошее, и все, а как-то так подробно почитаешь и выяснишь, что тебе от этого постановления стало хуже. У нас две неприятности в стране - это у нас большой урожай и жуткий неурожай. И это две абсолютно одинаковые неприятности. Вот поверьте. Вот как так устроено, но это так устроено. Причем, ну, хотя бы взяли бы и министра выгнали бы за это, ну? Как же так? Взял, продал, а теперь будем покупать. А колхозники ничего не получили. Да нет, ну как так? Зато хороший человек, свой, наверное. Добрый. Виктор Резунков: Алексей Юрьевич, у меня к вам такой вопрос. На недавнем Госсовете обсуждался вопрос о приватизации памятников культуры и истории. Как вы относитесь к самой этой идее? Можно ли вообще приватизировать такие памятники? Алексей Герман: Да вы понимаете, у нас все идеи-то хорошие, а воплощение их - с этого все и начинается. Конечно, если у государства нет денег... А каким образом так получилось, что у государства нет денег, а у какого-нибудь Ходорковского их куры не клюют? Я не понимаю до сих пор. Вот я, допустим, вел передачу на канале "Культура" (хороший канал), но пришло строгое замечание, чтобы я не задавал вопросы, откуда у Потанина деньги. А я ничего против Потанина не имею. Он стипендии какие-то раздает, кому-то помогает, но задавать этот вопрос нельзя. Так что я знаю, откуда деньги у Ротшильда, я знал, откуда деньги у Кеннеди, а откуда деньги у Потанина, я не знаю, вот. И здесь то же самое. Ведь весь вопрос в том: берется какой-то дворец, и его покупает человек по фамилии Лившиц или по фамилии Иванов. Это кому что предпочтительнее, да? И дальше что он из этого делает? Знаете ли вы, например, что в начале 1920-х годов красное дерево закрашивалось паровозным лаком? Потому что отпечатки обнаженных тел, допустим, в постели, в спинке кровати, было неприлично. Знаете ли вы, например, что в Москве в Союзе писателей была "Черная гостиная"? И такая же "Черная гостиная" была в сгоревшем Доме писателей в Ленинграде. Это было очень красивое черное дерево, и туда специально водили смотреть. "Черная гостиница". Но когда стали это ремонтировать, то выяснилось, что это красное дерево, закрашенное паровозным лаком... Так что тут дело такое. И я должен сказать, что меня пригласили в Союз писателей, который превращен в ресторан нынче, очень высокопоставленные люди такие. Не олигархи, но очень высокопоставленные люди. И вы можете себе представить, что нас провели через партком в комнатку, где решались судьбы писателей? Где, например, мой приемный тесть, человек, который усыновил мою жену, Александр Михайлович Борщеговский, бывший ведущий космополит, где там его исключали, где стояла "вертушка" Фадеева... Нас провели в эту самую штуку, и официант с отставленным задом лгал нам по поводу французских вин. В этом бывшем самом центре парткома, откуда Фадеев разговаривал со Сталиным, мы ели какую-то еду и пили какое-то французское вино. Согласитесь, неслабо, да? Что касается до того, состою я там при президенте в этом самом или не состою. Мое спасение состоит в том, что я никогда об этом не думал. Например, о том, что я был секретарем Союза кинематографистов СССР, я узнал года через три. Мне просто об этом забыли сказать. О том, что я был членом совета попечителей канала "Культура", я узнал года через полтора. О том, что я был членом там оскаровского комитета российского, ну, достаточно анекдотическая должность, я узнал, когда на меня обиделся Мамин - почему его картину не послали, а михалковскую там или какую-то послали. Я говорю: "А я тут при чем?" Оказывается, я член. Поэтому я без них проживу, они без меня проживут. И самое лучшее дело это туда, так сказать... ну, позвали, это наш президент, мы его выбирали. Мы встаем, когда он входит. (Когда входил Ельцин, мы не вставали; то есть я-то вставал лично, а публика не вставала, сидела, закинув ногу на ногу.) И поэтому ну что же, я занимаюсь своей профессией, он - своей профессией. Чего же там? Я знаю, что я ему написал 3 письма и один раз обратился устно. И, так сказать, он все мои предложения не принял во внимание. Но, с другой стороны, 144 миллиона в стране людей, у всех свои предложения, так что... что ж тут делать? Я на него не в обиде. Виктор Резунков: Слово петербуржскому корреспонденту агентства "Франс-Пресс" Марине Кореневой. Марина Коренева: Алексей Юрьевич, в одном из своих интервью как-то вы сказали, что Россию захлестывает национализм. Вы по-прежнему так думаете? Алексей Герман: Абсолютно. Потому что показывают по телевидению негра, который лежит (ну, скажем, черного, чтобы не обидеть, да?), который лежит в больнице. Из реанимации вытащенный, весь истыканный ножами, весь, значит, в каком-то ужасе, и он... И его спрашивают: "Что с вами случилось?" Он говорит: "Ко мне подошли молодые люди и потребовали, чтобы я уехал в Африку, к себе обратно. Я сказал, что я студент, я учусь. "Значит, не уедешь в Африку?" - они мне сказали. Я сказал: "Да, я вот когда доучусь, тогда уеду в Африку". Тогда они меня стали тыкать ножами. И вот всего истыкали меня ножами. Но меня врачи спасли." Это во всех странах происходит. И во Франции такие вещи происходят, и в Голландии я был... Там какого-то там суринцамца зарезали, и все. Тут интересно другое. В эту же секунду, как черт из бутылки появляется прокурор местный, который говорит: "Только не подумайте, что это национализм или фашизм. Это детские шалости. Это просто мелкое хулиганство". Ничего себе! Лежит почти зарезанный негр. То же самое происходит с азербайджанцами, кавказцами, евреями в меньшей степени, поскольку евреи как-то у нас разбогатели и обзавелись охраной. Но, тем не менее, народ это помнит и когда-нибудь поднимет дубину. Мы, как мне кажется, можем спокойно докатиться до фашизма, потому что правоохранительные органы этим просто заражены. Я тут видел, как вытряхнули какого-то хачика целиком, значит, все деньги отобрали, все... Вернулись, у него был еще бочонок пива такой. И бочонок пива отобрали. Но отпустили зато. Что-то там у него с документами было не в порядке. Поэтому правоохранительные органы этим весьма заражены, а государству как-то так легко на них свернуть-то, кто виноват-то, правильно? Это вот иноземцы, вот они Россию не любят, а это самое... А, так сказать, такое славянофильское большинство, сейчас это стало очень модно, оно никого(?) ничего не делает. Вот, допустим, Комитет солдатских матерей, что ребят просто на 2 года в тюрьму запихивают вместо защиты Родины священной. Ничем они не заинтересованы. Они на этом деле стригут купоны, потому что я знаю артиста, который зарабатывает тем, что когда новые русские... банкет подходит к концу, они нажираются, и, значит, один еще ничего, а другой мордой в тарелку. Его вызывают, и он должен спеть "Я люблю тебя Россия" несколько раз. Кто-то ему подтягивает, слов никто не знает... Но это, так сказать, не то, что интеллигенция... Ну, любишь Россию - отдай ей деньги, чем-то помоги стране. Не. Это, что называется, такой оселок, понимаешь? "Да, -человек говорит. - Я антисемит. Ничего." (нрзб) "Но как свежо ваше кино" (это Балабанову). А он написал: "Да, я не люблю евреев, и я не люблю кавказцев. Че, кавказцы приезжают наших учить убивать друг друга". Нас надо учить убивать друг друга! Поубивали я не знаю сколько народу и кавказцев тоже. И миллион жизней положили, чтобы этих кавказцев к нам присоединить. Никто ничего. А это, так сказать, вроде надо руку не подавать. Нет, пожалуйста. А при фашизме все понятно. Это как государство Израиль, в котором никого фашизма нет, но, так сказать, есть какая-то такая спайка национальная. Бросишь сигарету - тебе скажут: "У нас сигареты, Алексей, не бросают". Тут как-то все делается понятно. Понятно для чего, понятно, какая идея. Понятно кого ловить, понятно над кем ты хозяин. Все понятно. И поэтому, я считаю, что это очень реальная угроза. Антисемитизм расползается по интеллигенции. Я, так сказать, как полукровка, слышу: кто там? Кто там? Историческая вина евреев перед русским народом и так далее. Ну, так сказать, настоящая интеллигенция этим никогда не славилась в России, но это все опасно. Виктор Резунков: Слово редактору отдела культуры газеты "Коммерсант - Санкт-Петербург" Елене Герусовой. Елена Герусова: Алексей Юрьевич, закончился "Кинотавр". В конкурсе была картина вашего ученика, и она даже отмечена несколькими призами жюри. Я хочу спросить, а вы довольны своими учениками? Можете вы сказать, что у вас сложилась своя школа? Что вы вообще думаете о молодом кино? Алексей Герман: Я о молодом кино думаю лучше, чем о пожилом кино. Школа никакая там у меня, наверное, не сложилась. У меня достаточно, так сказать, мои коллеги, что называется, в меня лапу запускают. Раньше об этом писали, сейчас нет. Да пускай запускают себе на здоровье! Мне многие из них нравятся. У меня такой есть (нрзб). Давайте я устрою просмотр его короткометражки. Короткометражки были в стороне как-то так, что глупо, потому что по короткометражке можно вытащить талантливого человека. Вот давайте я вам... мы вам ее покажем тоже, потому что его надо как-то поддержать. Он талантливый парень. Этот, Алик Муратов, ну, я его люблю просто. Он, что называется, мы два года были вместе. Но у меня еще несколько студентов где-то там побывали, какие-то призы попривозили. В общем, они, самое важное, вошли в эту профессию не как груз и гадость и не побежали сразу делать сериалы. Они чего-то свое вынашивают, машину продают там свою для того, чтобы докончить кино. Мне они нравятся. Мне они нравятся. Я сейчас здесь тоже буду набирать курс в Ленинграде, хотя это довольно трудно. Здесь институт слабенький по сравнению со ВГИКом. Но я уже уехал в Москву, мне там не понравилось (какой-то Гонконг), и я вернулся сюда. Ну, ехать набирать опять курс в Москву, это я не поеду. Тогда я лучше ничего набирать не буду. Я здесь буду. Будут у меня студенты, мне будет интересно. Ведь я же всех этих студентов-то у себя на съемках держал московских. Они у меня все сидели даже в Чехии. Мы их одевали там в средневековые костюмы, они где-то сзади чего-то делали, но я им каждый раз... Все мое учение состояло в том, что я им говорил: "Вот сцена. Как ее снять, я не знаю, сейчас повешусь. Давайте мне помогайте". Кто как помогал. Некоторые сняли такие кадры, которые войдут в картину. А перед этим у меня было здесь 3 стажера, но у них как-то хуже дело складывается. Они тоже призы получили какие-то высокие, там "Святые Анны" какие-то там... этот самый... у Михалкова же там в честь дочерей теперь призы. (У нас полный бред, да?) "Святой Сергей Владимирович", еще что-то... Вот, может, в следующем году они запустятся. Но они снимали документальное кино, в чем я ничего не понимаю и мог им только помогать и способствовать. Мы со Светланой... Они про Индию снимали кино. Поехали туда. Потом мы долго выясняли отношения с Любимовым. Почему-то он мне сказал: "Если мы столько-то денег..." Он помогал, они... мы вместе снимали. Он сказал почему-то такую странную вещь, что если я столько-то денег им отдам (хотя я вообще не хозяин, я художественный руководитель), то мы сохраним дружбу. Если меньшую, то дружбу мы не сохраним, а сохраним корректные отношения. А если вот совсем мало отдам, то никакой дружбы и корректных отношений между нами не будет. И я с огорчением сказал: "Только третий вариант". Только третий вариант. Если так вопрос стоит о дружбе, то это барышни вам предлагают на каждом шагу такие дружбы. Вот. Денег мы не отдали, и я пария. К вопросу о том, состою ли я в руководящих органах по культуре и строительству или не состою. Я отвечаю: если мне просто так позвонит какой-то человек из администрации президента и предложит это, я откажусь. Не потому что я обидчив или не обидчив. У меня нет никакой программы. Ну, может быть, программа убедить Юрия Михайловича Лужкова, что он искурочил очень красивую, имперскую, правда, площадь в Москве. А если я его не могу в этом убедить, зачем я туда должен идти, ну? Хозяйственник он и без меня замечательный. А эти башенки-башенки-башенки, ну, рюшечки-рюшечки... Поэтому пусть уж они как-то так обо мне позаботятся. Они моложе меня. Виктор Резунков: Алексей Юрьевич, у меня к вам такой вопрос. Скажите, чем вы объясняете такую очень странную, феноменальную, как бы, такую реакцию? Вот два телевизионных сериала: "Бригада" -с одной стороны (дети играть начинают в бандитов после просмотра этого сериала), а второй сериал - "Идиот" (из библиотек исчезает полностью Достоевский, все начинают читать "Идиота"). Интересно, как вы это объясните? Алексей Герман: Ну, всегда-то играли в Чапаева, потом врали, что дети играют в космонавтов (я ни одного ребенка, который играл бы в космонавтов, не видел лично). А здесь из библиотек исчезает "Идиот". Ну, может быть, люди действительно хотят докопаться, почему же эта книжка произвела такое оглушительное впечатление на весь мир. Потому что при всем моем уважении и даже любви к Бортко, и очень удачной его картине "Собачье сердце", я лично, как раз этого не обнаружил. Чем это отличается... такое слияние индийского чего-то такого и русского. Ну, хорошо, когда сливаются культуры. Мне кажется, что князь Мышкин, которого сам Достоевский нарисовал уродцем, конечно, Жерар Филип еще ужаснее в этой роли, а наш Яковлев, так сказать, как-то там странно талантливо было, но тоже к Достоевскому не имело никакого отношения оно. И этот артист меня ничем не убедит, понимаете? Поэтому я желаю Бортко счастья, и, если он будет снимать Булгакова... Но еще и поймите, я пришел к Товстоногову когда работать, (кстати, не ассистентом, а режиссером, и он меня взял с третьего курса) я пришел как раз на спектакль "Идиот", когда он на сцене репетировал. Я помню, когда это все дело началось, и хотя он тоже не уродец, Смоктуновский, совсем, моя мама очень человек тонкий и понимающий в искусстве, она пришла, села, и вот поезд поехал, и заговорил Смоктуновский, она заплакала. И так проплакала весь спектакль. Потому что там он соприкоснулся с гением. Здесь, что называется, телевизионный сериал достойно снятый, с пристойно играющими, хорошими артистами. Никакого отношения к Достоевскому не имеющий, потому что Достоевский - это совершенно другое. Это поиски Бога, поиски истины, а совершенно не проблема блядищи, которая переживает, что ее употребил старый человек. Виктор Резунков: Спасибо. Слово Марине Кореневой. Марина Коренева: Алексей Юрьевич, что вас больше всего раздражает, в принципе? Алексей Герман: Что меня больше всего раздражает? Меня больше всего раздражает моя жена, но я ее очень люблю при этом. Такая штука. Марина Коренева: То есть вас раздражает только то, что вы любите? Алексей Герман: Нет, почему? Да ничего меня особенно не раздражает. Раздражает, что силы мало. Раздражает, что вот сейчас бы подошел бы, сделал бы то, пошел бы... И я начинаю бояться, что я не сделаю, что начнет сердце болеть... У меня тут была врачебная ошибка со мной, и очень хорошие люди, и те, кто ошиблись, достойные люди, у них просто аппаратура была испорчена. И я сильно очень переболел сердцем. И от этого я ослаб. Вот это вот меня раздражает, так сказать, борьба с собственным организмом. Марина Коренева: То есть вы себя считаете терпимым человеком? Алексей Герман: Ну, черт его знает. Я считаю, что да. Я считаю, что да, но желание повеситься возникает. В моем возрасте, по-моему, у нормального человека должно возникать желание повеситься. Горький говорил: человек, который не пробовал убить себя, дешево стоит. А я не пробовал. Марина Коренева: А может, и не надо? Алексей Герман: Не знаю. Да нет, ну, я не то, чтобы вот уж каждый вечер сижу, значит, при лучине и смолю веревку. Это... Марина Коренева: Горький был очень противоречивый писатель. Не стоит его слушаться. Алексей Герман: Ему Сталин помог в этих противоречиях. Виктор Резунков: Вопрос Елены Герусовой. Елена Герусова: Алексей Юрьевич, вы снимаете "Трудно быть богом". Это уже третья попытка сделать этот фильм, и все время что-то мешало первые два раза, да? И почему для вас важно так все-таки сделать эту работу? Алексей Герман: Да я даже не могу сказать, почему так важно. Когда-то я просто прочел этот роман. Там было полно кукишей в кармане, он был веселый, он был интересный, он был приключенческий. Там были коммунары, которые все знали... Как-то... это была совершенно одна литература Алексей Юрьевича, потому что (повторяю) на планету, в которой нет никакой фантастики, а просто какая-то провонявшая страшная Земля 14 века, высаживались коммунары, которые знали как, которые что-то построили на Земле... Это было интересно. И надо же так случиться, что мы докончили сценарий с Борей, и я уехал в Коктебель, когда я получил телеграмму, что "Думать забудь". Потому что, если вы помните, то со второй половины в эту и так ужасную страну высаживается "Черный орден", и этот "Черный орден" затопил все, и уже пискнуть невозможно, уже только виселицы и только костры. Теперь представьте себе, что это было 21 августа 1968 года, в день восшествия наших войск в Чехословакию. Но просто сама мысль, что "Черный орден" может соединиться с нашими войсками... Телеграмма первая была: "Забудь". Забудь думать. Это был довольно неприятный день. Рыдал Аксенов на набережной. Выпимший, значит, но рыдал. Все ходили трахнутые, а у меня была своя неприятность - мне было совершенно наплевать, потому что я никогда не верил, что мы отпустим чехов, так же, как я никогда не верил, что в этом государстве произойдет революция, и мы попадем в капитализм, вот. Вот то, что мне картину запретили, это было да. Мы так старались! Вот, второй раз пришел к власти Горбачев, и я выяснил вдруг, что это снимает режиссер Фляйшман, в Ялте построены декорации. И я тогда министру нашему Камшалову написал письмо: почему Фляйшману можно, немцу ФРГшному, а мне нельзя? А я в это время был просто обласкан, со всех костюмов, рук-ног с меня капала слюна начальников, которые меня целовали, лизали и... Ну, нам со Светланой закатали за год 3 Государственные премии! Это даже Сергей Михалков такого не кушал. И, значит, Камшалов испужался и сказал: этот Фляйшман, он вообще денег не платит, что он себе позволяет? Мы его вообще в Советский Союз больше не пустим. Иди и забирай у него картину. Я проявил непринципиальность, полетел в Ялту, пошел в декорации. Братцы, я даже не мог себе представить, что такое можно построить! Был построен микрорайон, но средневековый. Я иду по этому микрорайону, вдруг из какой-то улочки боковой выходит маленький такой, небольшой человек и по-русски говорит мне: "Вы Герман?" Я говорю: "Да". "Это вы, - говорит, - у меня картину приехали забрать?" Я говорю: "А вы кто?" Он говорит: "Я Фляйшман". Я говорю: "Как же? Мне сказали, что вы высланы в цепях туда-то..." Он говорит: "Никуда я не выслан, и никто у меня картину забрать не может, потому что я ее продюсер, и это все сделано на мои деньги. Давайте так: давайте я вас найму, чтобы вы ее сняли, потому что я здесь работать не могу. Я повешусь. Вы видите этот город?" Я говорю: "Вижу". "А теперь вы посмотрите-ка внимательно: здесь можно снимать или нет? Здесь лошадь может развернуться?" - "Нет." - "Здесь мечом можно махнуть?" - "Нет." - "Вы видите, как этажи сделаны?" Ну, действительно, у него эти миллионы-миллионы, а дикий просчет у конструкторов. Так что говорит: "Я здесь повешусь. Я, - говорит, - давайте вас найму." А я говорю: "Ну, давайте". Я говорю: "Только сценарий надо переписать весь". Он говорит: "Нет, сценарий трогать нельзя, потому что там каждый кадр - это банк". А я говорю: "Тогда я не могу". Поехал обратно к Камшалову, говорю: "Вот я на вас буду жаловаться". А он говорит: "Зачем? Снимай ты, снимает он. Давай, кто лучше снимет". Я говорю: "Ну да, но у него там миллиард, а у меня будет миллион. Это же, знаете, большая разница". Он говорит: "А зато ты талантливый, а он не талантливый". Ну, значит, лесть. Я пришел, и мы со Светланой, с моей женой (мы то разводились, то сводились, тут мы свелись), сели писать этот сценарий. И нам стало скучно. Потому что, во-первых, мы... уже никакой веры в то, что на Земле будут эти коммунары, которые придут... (нрзб) там какие-то (нрзб), такая же братва, как и на этой планете абсолютно. Во-вторых, приход Горбачева, вот-вот у нас будет лучше, чем во Франции, вот-вот французы будут стоять толпами для того, чтобы посетить Вышний Волочек. Все как-то так... "при Горбачеве это не нужно". И мы отказались. Поэтому когда мне Путин вручал премию Путина, то я сказал, что я снимаю картину, называется "Трудно быть богом", между прочим, "Я думаю, что вы будете очень заинтересованный зритель у этой картины", и в зале возникла страшная тишина. Секунд 6. Хотя я говорил совершенно искренне. Потому что перед ним та же самая дилемма. Виктор Резунков: Алексей Юрьевич, а в какой стадии сейчас работа над фильмом "Трудно быть богом"? Алексей Герман: В стадии работы над фильмом "я всем надоел". Снимаю 3 года. Все считают, что это я уже совершенно обнаглевшая тварь. Но это не так, потому что любой предмет, любой коробок, любой стакан, его надо сделать. Мухинское училище, я думаю, за наш счет просто существует. Это первый момент. Второй момент: это все очень трудно дается, потому что надо подобрать (нрзб) лица. Вот вы, например, не годитесь (здесь никто не годится). Водили из всяких интернатов для шизиков, но в этих сценах надо играть, понимаете? И потом, его зашибить можно мечом там... Они милые вообще очень. Ползет, сам уже ходить не может, он ползет ползком так, говорит: "Алексей, как здоровье?" Это большая проблема. Потом, я старый, и мне как-то так не хочется торопиться, понимаете? Вот Саша Капица, есть такой, который придумал всю эту историю с "Ментами", мы с ним дружны вот с таких лет. Он мне говорит: "Леш, у тебя сейчас пауза. Слетай в Ялту, сними мне там за 3 недели серию "Ментов". Я говорю: "Саш, ну зачем же я тебя на старости лет погублю? Ты туда через полгода прилетишь, я как раз буду расставлять прыщи на лице преступника. Я хочу работать себе один раз в жизни спокойно, понимаешь?" Существуют известные режиссеры, великие режиссеры, которые снимали картины по 10 лет. При том, что у них все было. А я, у которого половины нету, или Леонид Ярмольник, ну, это его право, берется за другую картину и бреется, следовательно я его снимать не могу, значит, на 3 - 4 месяца уходит. Так что я должен делать? С дублером пройти все сцены для того, чтобы потом побыстрее работать с ним. Я все жду, когда меня выгонят, потому что меня выгоняли со всех картин. И я как этот анекдот, как фашист, значит, увидел еврея и говорит: "В газовую камеру". Тот говорит: "Опять в газовую камеру!" Поэтому я все жду, когда меня выгонят. Я даже заявление написал, потому что у меня вот самый главный продюсер, очень хороший человек, стал говорить: "А как мы деньги обратно получим? Мы столько потратили". Я говорю: "Я такой знаменитый, меня так все любят в мире (вот французы меня обожают). И мы столько денег заработаем..." Всю ночь не спал, наутро попросил о встрече. Встретились мы на дамбе, там, где я снимал. Я привез карандаш, бумагу и сказал: "Никто этого смотреть не будет. Никому это не интересно. Интересно совершенно другое кино. Ничего вы на мне не заработаете. Я вам все наврал. Единственное, что я могу сделать - вот бумага, вот карандаш, и я пишу заявление об уходе. Берите другого режиссера. Он сделает кино, которое, может быть, кто-то будет смотреть. Еще не поздно". Но они мне отказали. Он так подумал-подумал и сказал: "Надо добавить денег на рекламу". И это правда, потому что если сильно разрекламировать, то пойдут. Виктор Резунков: Спасибо. В заключение передачи традиционно мы, журналисты, подводим итоги нашей беседы. Слово Марине Кореневой. Марина Коренева: Ну, мне вспоминается начало нашего разговора, когда Алексей Юрьевич сказал, что он время от времени оглядывается, есть ли у него хвост. Мне кажется, что он может быть спокойным - с хвостом у него все в порядке и будет в порядке еще долго. Виктор Резунков: Теперь итоги подведет Елена Герусова. Елена Герусова: Думаю, в данном случае, нам не надо подводить итоги. И единственное, против чего я внутренне протестовала во время нашей беседы - Алексей Юрьевич все время говорил, что он старый человек. Потому что это не так. Потому что, во-первых, говорят, что нет старых людей,- люди есть изжитые. Очевидно, что в данном случае это абсолютно не так. И кроме того, вот эти 65 лет - ведь время действительно изменилось, и в наше время 65 лет - это вовсе не старый человек. Может быть, зрелый, может быть - мудрый. Алексей Герман: 65 лет... нет, это скверный возраст. Уже это нехорошо. Виктор Резунков: Я хочу добавить со своей стороны буквально два слова. Все-таки я поздравляю вас с наступающим юбилеем. Я уверен абсолютно, что Алексей Юрьевич еще спокойно совершенно, не спеша, в том же темпе закончит все-таки этот фильм. Я думаю, что это будет главным стимулом, по крайней мере, чтобы даже не допускать каких-то там грустных мыслей, те, о которых... Алексей Герман: Я хотел бы, чтобы, тем не менее, то, что я говорил, как-то повторилось и услышалось. И я убежден, что картину "Хрусталев, машину!" не показывали не потому, что она такая некассовая. Я почему-то вдруг не получил деньги на печать копий, действительно. Почему-то вдруг все обещанные мне активные товарищи из "Госкино", которые должны были ездить по городам, исчезли, и занимался этим один Евгений Прицкер(?), наш редактор, который возил эту картину в Инту там, в Тольятти. И, кстати, бывали полные залы первые 2 - 3 дня. Ну, она не кассовая картина, но она и не должна была быть кассовой. Это была картина... потому что я стыдом исходил из-за того, что мы никогда не поставили Шаламова, мы никогда не поставили Солженицына, мы никогда не поставили Домбровского. Но должен же я как-то, хотя бы в жанре Гоголя, был на это ответить, на эту эпоху, что же это было такое. И я путано, так сказать, из сердца это дело выдергивая, это делал. И я говорю это, потому что я тогда решил тоже, что я умираю (что-то у меня там было с сердцем). И я решил вот сделать фильм-прощание. Потому что там моя семья - папа, мама, домработница... Виктор Резунков: Спасибо. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
